Текст книги "Смерть по вызову"

– А здесь, получая нищенскую зарплату, ты чувствуешь себя человеком первого сорта? – Маргарита Павловна усмехнулась. – Или высшего?

Вербицкий почувствовал, что спор взволновал его.

– На то, чтобы стать там настоящим врачом, чтобы пересдать на их языке все экзамены, ох, на это годы уйдут. А здесь я врач первой категории. Пусть зарабатываю не так уж много, – произнеся эти слова, Вербицкий задумался. – Но на меня смотрят, как на бога. А там мне светит работа санитара или мойщика трупов в заштатной муниципальной больнице – вот мой потолок.

– Да, тебе бы в политпросвете лектором выступать, – Маргарита Павловна навела себе чашку слабого чая. – За советскую власть агитировать. Ты бы потянул такое дело.

Вербицкий надкусил бутерброд.

– Я, пожалуй, останусь тем, кто я есть. А к чему ты завела этот разговор? Ну, насчет отъезда?

– Я просто задала тебе вопрос и получила ответ, распространенный и исчерпывающий.

– А не собираешься ли ты сама, – Вербицкий не договорил.

– Да, собираюсь, – Маргарита Павловна оттолкнула от себя чашку, разлив на поверхность стола бледный чай. – Собираюсь, если хочешь знать. И уже давно. На меня здесь никто не смотрит как на Бога. И перспектив у меня никаких. Я уже доросла до своей планки: диспетчер направления. И дома своего у меня не будет. Пусть даже такого дома, за который ещё выплачивать двадцать лет. Ничего такого не предвидеться. Только эта малогабаритная конура, – Маргарита Павловна обвела полным ненависти взглядом кухонные стены. – И тебя, любовничек, я должна делить с музыкантшей. Должна ждать, когда ты соизволишь посвятить мне свой драгоценный вечер или ночь. И мне это надоело. Поэтому уезжаю, лучше уж мыть тарелки вместе с китайцами, чем сидеть здесь на телефоне, как клуша. Ты говоришь: уезжают неудачники. Так я как раз из них, из неудачников, законченных неудачников.

Вербицкий с трудом сохранял спокойствие, чувствуя себя обманутым, сбитым с толку.

– Если хочешь знать мое мнение…

– Свое мнение ты уже высказал, – в глазах Маргариты Павловны стояли слезы. – А решение уже приняла.

– На работе кому-нибудь говорила?

Вербицкий жевал бутерброд. Чего-чего, а таких фокусов он не ждал, он не готов к таким фокусам.

– Нашим барышням только слово скажи, все сразу обрастет дурацкими домыслами. Когда в коллективе столько одиноких и злых баб, лучше держать язык за зубами. Я и тебе не хотела говорить до самого последнего, пока билет не возьму. Как-то само вырвалось.

– И виза уже стоит?

Продолжая жевать, Вербицкий внимательно разглядывал сто раз виденные кухонные полки, бумажные салфетки, вазочку с искусственными цветами.

– Виза есть. Осталось кое-что продать, машину, безделушки разные.

– А квартира?

– За квартирой пока сестра присмотрит.

Взволнованные интонации исчезли, теперь об отъезде Маргарита Павловна говорила спокойно, как о деле решенном.

– Не хочу продавать квартиру. Кто знает, может, придется вернуться. Пять лет грин карты ждать. А кто знает, что случиться за эти пять лет?

Через силу Вербицкий доел бутерброд, который почему-то отдавал сырой рыбой.

– Вижу, ты все продумала. И все-таки не ожидал от тебя такой прыти. И когда же намечается это событие, в смысле твой отъезд?

– Думаю, через месяц с небольшим, скорей бы уж, – Маргарита Павловна вздохнула. – Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Ты решаешь, кого поискать мне на замену, чтобы и впредь получать хорошие вызовы. Например, чтобы тебя, а не психиатров, посылали к душевно больным, которых можно спокойно, без последствий, обобрать. Или на «авто». Знаю, ты об этом думаешь.

– Ни о чем я не думаю, – соврал Вербицкий. – Мне просто жаль, что мы расстаемся. Мне будет тебя не хватать.

– Еще бы, – Маргарита Павловна усмехнулась. – Найди дуру, чтобы так рисковали из-за тебя. Нет таких больше.

– Кстати, от психов этих ни вару, ни навару. Психов их родственники ещё до меня обобрали. На прошлой неделе ты устроила мне веселый вечер. Приезжаем по твоему адресу. Коммунальная квартира, бедность такая, что сразу понятно: ничего кроме блох здесь не нацепляешь. Посередине кухни стоит такой амбал под два метра, совершенно голый, а в руках у него опасная бритва. Время от времени он надрезает себе вену на руке, сливает кровь в банку, затем в эту же банку мочится. Кипятит эту смесь на газу и пьет. И так продолжается вторые сутки. Соседи то плачут, то звонят в милицию, то пытаются уговорить этого дебила уйти в к себе в комнату. Я вошел в его берлогу. Спортивные мыты, боксерская груша, гантели, штанга. Из вещей только тряпки дешевые. Позвонил психиатрам, мол, ошибка, не мой клиент. А они говорят: вы приехали, вы с ним и разбирайтесь. Звоню в милицию, они мне: психи не по нашей части, приедем, когда зарежет кого-нибудь.

– И чем дело кончилось?

– Нам пришлось его госпитализировать. С психами нужно разговаривать, спорить, это их успокаивает. Я завел разговор с этим мужиком. А он стоит голяком посередине кухне, перекладывает из руки в руку свою бритву и смотрит то мне в глаза, то на плиту, где булькает в миске моча с кровью. Я с ним разговариваю, а сам прикидываю: порежет он меня или не порежет? И так мы с ним беседовали минут десять. Мой фельдшер Одинцов зашел ему за спину и сделал удушающий захват. А мы с водителем навалились на руки, выбили бритву и надели наручники. Ковбойская работа.

– На меня не за что обижаться, – Маргарита Павловна захрустела конфетой. – Сам просил: на худой конец давай хоть психа. Мне больные о своих доходах не отчитываются. И каждый раз посылать тебя на «авто», сам понимаешь, не могу.

Вербицкий потушил окурок в пепельнице, встал и подошел к окну: беспросветная мгла позднего зимнего вечера, облепленный снегом фонарь. Ни машин, ни пешеходов. Он прошел в комнату, зажег свет, надел рубашку и повязал галстук.

– Еще хоть парочку вызовов на «авто» сделай, – попросил Вербицкий, застегивая в прихожей «молнию» куртки.

– Постараюсь, – кивнула Маргарита Павловна. – И можешь больше со мной не делиться. Сделаю просто по старой дружбе.

– Просто придти в себя не могу после твоего сюрприза. Так и не понял, зачем ты уезжаешь.

– Хочу жить по-человечески, – Маргарита Павловна вертела в пальцах пуговицу халата.

– Все этого хотят, – Вербицкий надел пальто.

Глава 9

Доцент кафедры современной рыночной экономики Олег Десятников славился в институте своей прекрасно поставленной устной речью, тем блеском, с которым он мог провести семинар на самую безнадежно скучную тему. Десятников, убежденный в том, что экономические парадоксы куда эффектнее самых смешных анекдотов, гордился, что среди его студентов не было злостных прогульщиков. Напротив, молодые люди и девушки посещали его семинары охотно, зная, что заснуть от скуки им не удастся. Доцент, знавший цену своему красноречию, взял за правило общаться с молодежной аудиторией легким разговорным языком, по возможности не использовать бюрократизмов, казенных штампов, избегать сложной научной терминологии.

Сегодня Десятников не испытывал всегдашнего подъема чувств во время публичного выступления. Он остался не доволен собой, говорил нудно, старался перестроиться на ходу, но почему-то никак не мог этого сделать. Слушали доцента невнимательно, он чувствовал это невнимание аудитории, но только сильнее путался в словах, все больше сердился на самого себя. Десятников комкал четко выстроенные фразы, забывал обращаться к студентам с вопросами и, как не старался, не смог вспомнить ни одного остроумного экономического парадокса.

Отбарабанив полный академический час, он взглянул на наручные часы и с тоской подумал, что впереди ещё сорок пять минут учебного времени, это много, учитывая, что мысли заняты посторонними проблемами, совсем не относящимися к теме занятий. Еще Десятников подумал, что преподавательский хлеб горек и нет ничего хуже, чем рассказывать о проблемах фондового рынка, когда от собственных проблем голова трещит. Он покосился на бедра студентки Иры, обтянутые черными колготками. Доцент хотел было придумать вопрос по экономической тематике, чтобы привлечь к себе внимание Иры, шептавшийся с каким-то прыщавым типом, но ничего подходящего на ум не шло.

От расстройства сбившийся с темы Десятников даже подошел к парте и, что случалось крайне редко, заглянул в свой конспект. «Итак, в последнее время фондовый рынок России лихорадит, – продолжил он, собравшись с мыслями. – В чем это выражается?» Он адресовал вопрос не Ире, продолжавшей шептаться со студентом, а всей аудитории. Десятников сам ответил на свой вопрос. «Выражается, прежде всего, в резких колебаниях котировок ценных бумаг. Из этого, однако, не следует, что вложения в акции могут принести одни лишь убытки. Не следует, м-да», – повторил Десятников и снова сбился с мысли.

Он уставился на бедра Ирины: сегодня же после окончания занятий нужно попросить её остаться в аудитории. И так весело спросить, хорошо ли она усваивает материал. Мол, тема сейчас слишком сложная и, если Ира на протяжении всего семинара трепаться с прыщавым умником, которому два балла на экзамене уже обеспечены авансом, то она вообще ни шиша не поймет. Возможно, в её случае нужны индивидуальные занятия, один на один с преподавателем? Ведь летняя сессия не за горами, а экзамен по экономике сложная штука.

Здесь уж без скидок на красивые глаза, здесь требуются знания, и только знания. А он, Десятников, с удовольствием поможет студентке, конечно, поможет. Здесь, в институте нет условий для индивидуальных занятий, можно организовать это дело на квартире Десятникова. И сразу же следует назначить день, скажем, можно встретиться в будущую пятницу. Хотя нет, пятница как раз не подойдет. В пятницу жена, засобиравшаяся к родственникам в Тулу, ещё не уедет.

Десятников стал подсчитывать дни, оставшиеся до отъезда жены. Вести Иру в ту убогую грязноватую комнату, которую он снимал для интимных встреч с женщинами, не хотелось. Сплошная антисанитария. И хозяйка квартиры, эта старая дура, косится на Десятникова так, будто он просрочил плату. Вот воскресенье годится, это идеальный день, – завершив подсчеты, решил Десятников. И теща не заявится якобы любимого зятя проведать. Она вторую неделю в больнице, готовится к операции, какой-то полип собираются удалить, кажется, из кишечника. Или что-то другое, не важно.

Десятников даже улыбнулся, подумав, что медицина, увы, не всесильна, а операция может закончиться весьма печально. Для тещи, конечно же. Не для него же. Главное, теща не нагрянет в гости, а он спокойно сможет провести индивидуальное занятие со студенткой, поработать с ней без лишней суеты, не вздрагивая от каждого шороха у входной двери, не срываясь с места от телефонного звонка. Аппарат он просто отключит, выдернет из розетки для душевного спокойствия. А Ира… А что Ира? Она не избалованная девочка из семьи служащих, да и способностями не отличается. Значит, сам бог велел ей договориться с преподавателем. С этой телочкой заминки не предвидится.

– Инвестиционные фонды, вложившие средства в наш рынок, убытков не понесли, – сказал Десятников, прохаживаясь вдоль кафедры. – Напротив, динамика прибыли за последний год возросла. Выглядит он примерно так, – он повернулся к доске, взял в руку мел, быстрыми движениями нарисовал прямые координатные линии и прочертил между ними замысловатую кривую линию.

Интересно, эта Ира носит чулки или колготки? – спросил себя Десятников. Да, этот вопросик не для слабых умов, почище экономических проблем. Так чулки или колготки? Сразу и не скажешь. Десятников задумался так глубоко и напряженно, что на его лбу запульсировала тонкая голубая жилка. Скорее всего, ответ следует искать в другой плоскости, Десятников почесал затылок. В институт на каждый день она надевает колготки. Ну а индивидуальные занятия с преподавателем, это совсем другое дело. Тут уж колготками не отделаешься, чулочки хорошие нужны. Впрочем, окончательно этот вопрос прояснится только в воскресенье. Ждать осталось не долго. Довольный своими выводами, Десятников обвел аудиторию строгим взглядом.

– Прошу внимания, – его голос сделался резким, сухим. – Если кто-то хочет именно сейчас побеседовать на отвлеченные темы, – он бросил полный презрения взгляд на собеседника Иры, – пожалуйста, я не возражаю. Можете выйти в коридор и там продолжить разговоры. Только запомните, дважды повторять материал не стану. А в учебниках современные макроэкономические проблемы не объяснены. Потому что учебники не поспевают за событиями.

Студенты притихли, Десятников прошелся вдоль кафедры, остановился у стола и, перевернув пару тетрадных страничек, заглянул в свои записи. Сегодня решительно неудачный день. Никак не удается настроиться на деловой лад. И семинар выходит комом, как первый блин. Ира ещё выставила напоказ свои ляжки, будто нарочно хочет сбить Десятникова с мысли. А может, магнитные бури сегодня? Но не тот возраст, не стариковский, чтобы всерьез думать о существовании каких-то магнитных бурь, объяснять душевный дискомфорт всякими природными аномалиями.

– Некоторые зарубежные инвестиционные фонды в прошлом году неплохо сыграли на российском рынке, получив до двухсот и более процентов прибыли, – Десятников, изменяя своей привычке не садиться во время лекций, придвинул стул и уселся на нем, забросив ногу на ногу.

Механически выговаривая слова, Десятников думал о своем. Если разобраться, причина рассеянности и душевного дискомфорта отнюдь не в магнитных бурях и не голых бедрах студентки.

* * *

Пару дней назад на квартиру доцента позвонил человек, назвавшейся Ильей Петровичем Сорокиным, заместителем директора по кадрам московского представительства известной корейской фирмы. «Слушаю вас внимательно», – Десятников тесно прижал трубку к уху. «Мы расширяем наше представительство в Москве, – Сорокин откашлялся. – Требуются свежие молодые кадры. Словом, хотелось бы увидеться и обсудить этот вопрос». «А почему вы решили обратиться именно ко мне?» – Десятников испытал легкое волнение. «Вас рекомендовал, – Сорокин назвал имя знаменитого академика. – Он охарактеризовал вас как человека одаренного и энергичного, полного новых идей. А для новых идей мы всегда открыты». «Рекомендация академика, да ещё такая лестная, большая честь для меня».

Десятников задумался: вокруг полно молодых дарований с кандидатскими диссертациями по экономической проблематике, а рекомендовали его. С прославленным академиком Десятников виделся всего-то три-четыре раза, «здрасьте – до свидания», простое шапочное знакомство. Значит, старик выделил именно тебя, приметил, положил глаз, – сказал себе Десятников. Значит, именно Десетников лучше других молодых ученых, чем-то выделяется из общей массы. Но только чем? Диссертация, если оставаться откровенным с самим собой, так себе, даже опубликовать её в приличном издании не удалось. Видимо, кто-то замолвил словечко академику, а тот посоветовал корейцам присмотреться к Десятникову.

«Как я понял, вы хотите предложить мне какую-то работу?» – Десятников почувствовал жар разогретой ухом телефонной трубки. «Нет, не какую-то, – Сорокин хохотнул. – Какой-то работы мы не предлагаем, слишком солидная фирма. Мы хотим сделать такое предложение, от которого вы не сможете отказаться». «А можно немного поконкретнее», – пискнул Десятников, чувствуя себя заинтригованным. «Конкретика – это при встрече, – ответил Сорокин. – Пока лишь могу сообщить одно. У нас есть вакансия директора московского представительства по вопросам маркетинга. Работа очень перспективная. Возможности профессионального роста практически не ограничены».

Десятников так разволновался, что чуть не ляпнул глупость, мол, вопросы маркетинга не его специализация, ни уха, ни рыла не смыслит он в этом маркетинге, но вовремя сдержался. «Что ж, это интересно, очень интересно, – промямлил Десятников и, решив немного набить себе цену, добавил – Конечно, с преподавательской работой мне будет расстаться непросто. Живая работа с людьми, интересная».

«Я вас понимаю, – в голосе Сорокина послышались ироничные нотки. – Но ваши сомнения быстро развеются, когда вы узнаете все преимущества работы в нашей фирме. Прекрасные условия, секретарь, помощник, само собой, персональная машина с водителем. Ну, это мелочи». «Понимаю, понимаю, – кивнул Десятников. – Тогда давайте договоримся о месте и времени встречи». «Послезавтра, скажем, возле парадного входа в ваш институт, после окончания занятий, – предложил Сорокин, назвал номер автомобиля. – Черный „Мерседес“, собственно, разминуться там негде».

Положив трубку, Десятников долго расхаживал по квартире, то и дело произнося вслух имя корейской фирмы и должность, что предложил Сорокин: директор московского представительства по вопросам маркетинга. «Ну как, звучит?» – в десятый раз спросил он супругу. «Да звучит, звучит, – ответила та, слегка раздраженная суетливым поведением мужа. – Только зря ты губы раскатываешь. Не возьмут тебя на эту работу». «Это почему же? – обиделся Десятников. – Почему не возьмут?» «Сам знаешь почему, – жена усмехнулась. – Разрез глаз у тебя не тот, не корейский, и кожа слишком белая. Для такой должности нужна азиатская внешность». Жена громко, как показалось Десятникову, зло рассмеялась.

«А если и возьмут, – добавила она, – то быстро турнут. С кандибобером турнут. Корейцы не любят, когда сотрудники в рабочее время пялят глаза на женщин, тем более руки к женщинам протягивают. Так что, ты заранее обречен на позорное изгнание». Она снова рассмеялась своей плоской остроте. Ясно, кто-то капнул жене об интрижке Десятникова с какой-то студенткой. И ведь уже не первый раз доносят. В мире так много злых людей, а он, Десятников, просто окружен недоброжелателями, живет среди них, как в змеином колодце. Уединившись в своей комнате, он включил телевизор, уткнулся взглядом в экран.

Несколько минут Десятников смотрел передачу «Мужчина и женщина в одном лице», где известный певец делился воспоминаниями и переживаниями. «Педик проклятый», – сказал Десятников, чувствуя, что не может усидеть на месте, вернулся в большую комнату, подсел на диван к жене, листавшей женский роман. «Люся, почему ты слушаешь всякие грязные сплетни обо мне? Почему в критические минуты не дождешься от тебя поддержки? – возвысил голос Десятников. – Объясни мне, почему так?» «Больно много от тебя поддержки в критические минуты», – жена бросила книгу на диван, встала и ушла на кухню. «Вот сволочь», – сказал Десятников.

Ночью плохо спалось, он трижды поднимался с постели, пил минеральную воду из бутылки, курил. На утро он вышел на работу с серым от бессонницы лицом, кое-как отбарабанил лекцию, с кафедры связался по телефону со сведущим человеком и узнал телефон именитого академика. Позвоню этому хрычу, поговорю о том, о сем, о здоровье спрошу, между делом поинтересуюсь, почему именно меня он решил рекомендовать на высокую должность в корейскую фирму, – решил Десятников. И, конечно, поблагодарить старика нужно за то, что вспомнил о скромном доценте, заботу проявил. Тепло поблагодарить, с чувством. Но Десятникова ждало разочарование. Домашний телефон отвечал длинными бесконечными гудками, а секретарь Академии наук ответил, что шеф находится на международном симпозиуме в Берлине и вернется только через неделю, не раньше.

Вот и этот поехал пьянствовать за казенный счет, – раздраженный плохой вестью, Десятников бросил трубку, не дослушав секретаря. Он нуждался в совете умного опытного человека. Должность на кафедре современной рыночной экономики досталась Десятникову большими трудами и хлопотами. И если бы не помощь тестя, сидеть бы ему в захудалом НИИ на голом окладе и квартальной премии, перебиваясь от получки до получки, влача жалкую жизнь итээровца, без перспектив, без тщеславных надежд. Но тесть помог, нашлись нужные люди, связи. И сам Десятников в грязь лицом не ударил, оправдал рекомендации. И не то чтобы здесь денежное место, но престижное, стабильное, через пару лет реально испечь докторскую диссертацию, а там, глядишь, и кафедра перейдет под его начало. Теперешний заведующий кафедрой, старенький сморчок, едва тянет воз, держится за счет старых знакомств. Но пропыхтит он не долго, здоровье оставляет желать и возраст пенсионный. Такого сковырнешь одним мизинцем.

Но и кафедра не потолок, впереди новые горизонты. Декан факультета, если разобраться, больше пяти лет на своей должности не продержится, пора на покой, на отдых заслуженный. А тут как раз Десятников вырос, сделал преподавательскую и научную карьеру в институте, в этих стенах. Чем ни кандидат в деканы? Впрочем, так далеко лучше не заглядывать, ведь любая дорога, самая долгая, начинается с первого шага. Нужно только найти верное направление – защита докторской, своя кафедра. Дальше видно будет.

И прежде Десятникову предлагали перейти на другую работу, были солидные предложения. Но хватило ума и осторожности не заглатывать сладкую наживку. Новый коллектив, новые интриги, съедят без остатка и даже не подавятся, а на одном месте и камушек обрастает, – говорил себе Десятников и вежливо отказывался. Но высокая должность в знаменитой корейской фирме совсем другое дело, тут есть над чем подумать. Секретарь, помощник, персональная машина, – вертелось в голове Десятникова. Это уже кое-что. И, разумеется, высокий оклад. Деньги избавят его от унизительной зависимости от тестя, вообще от многих проблем.

Для начала Десятников достроит дачу, поменяет пятигодовалый «Фольксваген» на более породистую машину, соответствующую его статусу директора по вопросам маркетинга. Жаль только, что посоветоваться не с кем. На институтской кафедре язык распускать нельзя, стоит только сообщить новость по секрету кому-то из коллег, как через час о ней узнает весь преподавательский состав да ещё кое-кто из студентов. Жена в последние дни злится на Десятникова, от неё кроме желчных замечаний и острот ничего не добиться. Люся убеждена, что своей карьерой, всем на свете Десятников обязан её отцу. Значит, теперь без благословения тестя не имеет права на горшок сходить, не то, что сменить место работы. Вот она, женская логика, вот оно, женское упрямство, граничащее с тупостью. Ну, помог тесть в свое время, святое дело, родственное, так из этого ещё не следует, что зятя он в свои крепостные крестьяне записал.

В конце концов, советы советами, но надо своим умом жить, а не бегать к добрым людям, – решил Десятников. Он съездит вместе с Сорокиным в представительство этой корейской фирмы, выяснит все условия, все детали, а потом попросит время на размышления. Согласиться сразу же, не подумав, это опрометчиво и просто неэтично, дурной тон. Чего доброго, корейцы решат, что это он сам ищет себе работу, потому что загибается от безденежья на своей институтской кафедре. Нет, соглашаться сразу нельзя, надо знать себе цену. Десятников человек с положением, не какой-то безработный. Не он к корейцам обратился, они к нему. Он попросит две-три недели, чтобы подумать, взвесить все «за» и «против». Только так, не иначе.

А эти две-три недели можно провести себе в удовольствие. Для начала взять больничный… Наметившийся романчик с Ирой нужно вводить в стадию кульминации. И жена уезжает. И теща, слава Богу, в больнице. Нечто вроде медового месяца с укороченной программой. Интимные вечера вдвоем, немного романтики, жаркая любовь. Это бодрит, повышает тонус, душой отдыхаешь рядом с этими юными созданиями, такими трогательными в своей неопытности. А потом будет расставание с Ирой, возможно, со слезами, взаимными упреками, а может, обойдется без слез и упреков. Романы со студентками лучше надолго не затягивать, вредно привязывать к себе девушек, давать им пустые надежды. Впереди ещё так много романтических встреч и приключений. Десятникову так нужен отдых, предстоит работа на новом месте, которая потребует от него много сил.

* * *

А из института он уйдет, громко хлопнув дверью, выскажет заведующему кафедрой старичку Ершову все накопившиеся обиды. «Вы плевать хотели на молодежь, – скажет Десятников. – И на кафедру хотели плевать, и на экономическую науку. Думаете только о своей утробе и ещё как бы до пенсии досидеть. И вот он, итог вашей деятельности: из института уходят лучшие перспективные кадры. Что, добились своего?» А профессор, разинув пасть, станет моргать седыми ресницами и блеять, как глупый баран. Конечно, отношения лучше выяснить прилюдно, скажем, во время собрания кафедры.

Пусть все знают, что Десятников ушел вовсе не из-за того, что нашел себе тепленькое местечко в представительстве инофирмы. Нет, он не таков, чтобы пожертвовать наукой ради мягкого сидения персонального автомобиля. Он не таков. Он вынужден уволиться, потому что на кафедре его затирают, не дают хода. «Это вы во всем виноваты, – воскликнет Десятников и укажет в профессора пальцем. – Вы развалили науку». Прекрасно. О молодом доценте станут вспоминать, как о человеке принципиальном, но незаслуженно обиженном. «Я ухожу, потому что в этих стенах мне нечем дышать, – воскликнет он. – Я задыхаюсь в этих стенах».

Патетично, хорошо…

Правда, старик Ершов может попросить его конкретно обосновать свои претензии. «Я ни в чем вам не отказывал, разве что лишних часов не давал, – промямлит Ершов. – Но вы их и не просили». Поэтому спор нужно построить эмоционально, не позволять ввести его в конкретное практическое русло. «Вы давите молодых, – скажет Десятников хорошо поставленным голосом. – Вместо того чтобы работать с молодыми, вы их давите». Глупая, конечно, реплика. Каким, интересно, местом давит Ершов молодых? Да и молодежи на кафедре считай, нет. Он, Десятников, да ещё парочка преподавателей его возраста. Вот и все, так сказать, молодежь. Но чем абсурднее обвинение, тем труднее его отрицать.

Пусть старый хрен утирается, ходит на объяснения к декану, к ректору. Да, Десятников громко хлопнет дверью, так хлопнет, что штукатурка с фасада полетит. «Я вернусь, когда вас здесь не будет», – напоследок заявит он, посмотрит на Ершова уничтожающим взглядом. И уйдет с высоко поднятой головой. А сотрудники кафедры? У многих зуб на профессора. Они поддержат своего принципиального коллегу. Внутренне поддержат, вслух никто и слова не произнесет, надеяться нечего. Но Десятникову и не нужна внешняя поддержка. Возможно, на кафедру ещё придется вернуться, кто знает, как сложится жизнь? Плацдарм для обратного хода подготовить не мешает. Но вернется он победителем зануды и ретрограда Ершова.

* * *

– На следующем занятии мы продолжим обсуждать тему фондового рынка в условиях нестабильной экономики.

Десятников поднялся со стула, прошелся до входа в аудиторию и обратно и обратно к столу, взглянул на часы. Прекрасно, до окончания занятий всего три минуты. Десятников подумал, если предложение корейцев действительно солидное, следующее занятие уже не состоится. Он сядет на больничный, а студентам найдут замену, тот же Ершов может провести семинар.

– Итак, мы увидимся через пять дней.

Он обвел аудиторию долгим взглядом. Студенты, собираясь на выход, складывали конспекты в папки и портфели. Ира больше не любезничала со своим соседом, а задумчиво смотрела на преподавателя, посасывая кончик шариковой ручки. Заметив этот взгляд, Десятников отошел к окну и выглянул на улицу, поискал глазами черный «Мерседес». Точно, машина уже на месте. Возле «Мерседеса» топтался мужчина в длинном пальто темно табачного цвета, покуривая сигарету, он смотрел себе под ноги, но вот поднял голову, стал разглядывать фасад институтского здания. Видимо, это и есть Сорокин. Пальтецо на нем знатное, сразу видно, не ширпотреб грузинского разлива, – подумал доцент. Десятников отошел от окна, раскрыл портфель, небрежно бросил в него тетрадь с записями.

– Все, друзья мои, не смею больше задерживать, – обратился он к аудитории и выразительно кивнул Ире.

Пусть девочка видит, о ней он тоже не забыл. Десятников застегнул замочек портфеля. Угораздило же этого Сорокина приехать раньше назначенного времени. Слушая трель звонка, извещающего о конце учебной пары, Десятников первым подошел к двери, опередив студентов, вышел в коридор и быстро зашагал к лестнице. Нужно ещё подняться на третий этаж, чтобы забрать верхнюю одежду. Дубленку и пыжиковую шапку Десятников не рисковал сдавать в общий гардероб, раздевался на кафедре, запирая одежду в стенном шкафу.

Жаль не осталось времени пошептаться с Ирой насчет индивидуальных занятий. Жаль, но дело это поправимо, – раздумывал Десятников, поднимаясь по лестнице. Можно сегодня же вечером позвонить ей домой, мол, хотел спросить у вас, как дается учебный материал, но очень торопился. Он преподаватель и просто обязан быть в курсе всего на свете. Разумеется, Ира схватит на лету суть его иносказаний, не такая уж она дура, чтобы не понять простых вещей. «Я беспокоюсь, впереди сложные экзамены», – скажет Десятников бархатным голосом. Тут уж фонарный столб все поймет, не то что студентка вуза. «Беспокоюсь и хочу помочь», – скажет он. А дальше останется только встречи дождаться. По телефону общаться со студентками даже удобнее, вокруг нет лишних глаз и ушей.

Десятников неожиданно остановился посередине лестничного марша, расплылся в широкой улыбке. Навстречу ему спускался заведующий кафедрой Ершов.

– Сергей Степанович, а я только что вас вспоминал, – Десятников протянул руку и с чувством потряс сухонькую ладонь профессора. – Поднимаюсь наверх и вас вспоминаю – В связи с чем, коллега, вы меня вспоминали? – за выпуклыми стеклами очков глаза профессора казались неестественно большими.

– Вспоминал-то? – переспросил Десятников.

Вот ляпнешь что-нибудь, не подумав, а потом выкручивайся. Действительно, с чего бы это ему Ершова на лестнице вспоминать?

– Собственно, не вас вспоминал, а лекции ваши, ведь я их ещё в молодые годы слушал, лекции-то ваши, – выкрутился Десятников. – Я ведь эти конспекты, хотите верьте, хотите нет, до сих пор храню. Перелистываю их прямо как роман – и душой отдыхаю.

– Ну, Олег, вы всегда мне льстите, – отмахнулся Ершов. – Как супруга поживает?

– Спасибо, – улыбнулся Десятников. – А вы как? Как здоровичко? – он тут же пожалел о своем вопросе. Профессор не любил, когда подчиненные интересовались его здоровьем.

– Благодарю, не жалуюсь, – сухо ответил Ершов и уже собрался проследовать дальше, но Десятников, стараясь исправиться, легонько ухватил профессора за локоть.

– А у меня, знаете, со здоровьем не ахти, – сказал он. – Поднимусь на третий этаж и уже, знаете, сердцебиение, отдышка.

– Советую бросить курить, – профессор вытащил локоть из руки Десятникова. – А по утрам пробежки вокруг дома, легкие гантели и теплый душ. И сразу забудете о своей отдышке.