Текст книги "Под сводами высокой лжи"

– Господин Полётов? – Олег развёл руками.

Он приложил усилие, чтобы вернуть себе спокойствие. Что за причина крылась за его волнением? Неужели он до сих пор испытывал неприязнь ко мне? Тяготился мыслью о том, что его молодая жена почти сразу после медового месяца ушла от него ко мне? Некоторые люди обожают терзать себя тоскливыми и злыми воспоминаниями. А некоторые упиваются поселившейся в них ненавистью. Может, Морозов был как раз из таких?

– Здравствуйте, Олег, – я протянул руку, он пожал её. – Простите, что не называю вас по отчеству, не знаю его. Мы с вами встречались лишь однажды. На свадьбе у Петрова. Припоминаете? – почему-то я испытал удовольствие от произнесённых слов.

– Разумеется, Юрий Николаевич. Только это было очень давно. Сто лет назад! – его губы растянулись в улыбке, но в прозрачных глазах остались неприязнь и беспокойство.

– Давным-давно, – согласился я. – Наше знакомство было не самым удачным.

Он засмеялся в ответ:

– Ерунда. Мы были глупыми и заносчивыми юнцами. Как петухи. Не держать же из-за этого камень за пазухой… Но какая неожиданность видеть вас здесь! То есть я, конечно, знал, что вы живёте сейчас в Испании, читал что-то в газетах. И всё же никак не ожидал встретить знаменитого журналиста… Может, на правах старых знакомых, перейдём на «ты»?

– С удовольствием.

– Позволь представить тебе моих спутников, – Морозов указал на стоявшего возле него мужчину среднихлет. – Это Джордж Уоллис, журналист из США. Эй, Джордж, – окликнул он, – это господин Полётов, звезда российской журналистики.

Уоллис услышал своё имя, обернулся к нам и приветственно оскалился. Как я успел понять, американец почти не говорил по-испански. Олег обращался к нему на английском языке. Второго мужчину звали Эндрю Блэйк, он был англичанин. Ничего больше Олег о нём не сказал.

– Вы тоже занимаетесь журналистикой? – уточнил я у него по-английски.

– Нет, я из другой области. Моя профессия – социология.

– Значит, – я повернулся к Олегу, – ты тут по делу?

– Как сказать… Я вот уже три месяца в Мадриде, в посольстве работаю. А сюда меня завлёк Августин Монторья.

– Я знаком с ним.

– Скучный тип, – поспешил сказать Олег.

– Вдобавок он гомосексуалист.

– Неужели? Не знал… Впрочем, мне нет до его ориентации никакого дела. Я с ним связан по работе. Бывал у него разок дома. У него обворожительная жена.

– Мы хорошие друзья с Амарантой.

– Ты всех здесь знаешь! Обширные связи!

– Такова наша журналистская жизнь. Надо уметь в любую задницу без мыла влезть, – я улыбнулся и посмотрел на американца. – Мистер Уоллис, вы освещаете светскую хронику?

– О нет, – американец показал красивый ряд фарфоровых зубов. – Я специализируюсь на религиозных вопросах: история, секты, конфликты… Но не подумайте, что я занимаюсь поисками скандальных материалов. Жёлтая пресса – не моё поле деятельности. Нет, я скорее аналитик… А здесь по приглашению господина Морозова.

Олег сказал, что приехал по приглашению Монто-рьи («…меня сюда завлёк Августин Монторья»), а Уол-лиса, получается, пригласил Олег. Любопытно. Я бы не удивился, если бы Блэйк, в свою очередь, заявил, что его пригласил Уоллис. Что-то они темнили.

– А вот и сеньор Монторья, – Олег взмахнул рукой и как бы дал понять, что на данную минуту наша беседа окончена: – Мы ещё поговорим? Или ты уезжаешь, Юра?

– Да, мне пора. Я тут со вчерашнего дня, с обеда.

– А я сегодня вечером должен вернуться в Мадрид. Ты там будешь? Увидимся?

– Обязательно, – я пожал ему руку. – Как только прикачу туда, обязательно посидим где-нибудь, выпьем вина…

Олег приехал на виллу с американцами. Что-то насторожило меня в этом человеке.

На следующий день мне позвонил по телефону Джордж Уоллис.

– День добрый, Юрий! Вот решил поприветствовать вас.

Я вспомнил, что дал ему визитную карточку. Прыткий тип.

– Юрий, я не покажусь вам чересчур нахальным, если предложу встретиться? Всё-таки мы коллеги. Мне будет очень приятно поближе познакомиться с российским журналистом. Я вообще люблю общаться с собратьями по перу.

– Деловой разговор?

– Нет, нет! Это беседа двух коллег, двух друзей.

Нахрапистый америкашка. Я таких никогда не любил. Впрочем, я вообще испытывал определённую антипатию к американцам. Вполне возможно, Уоллис работал на американскую разведку, там полно таких самодовольных и чрезмерно уверенных в себе мужиков.

– Окей, Джордж, – согласился я, – у меня сегодня полным-полно времени.

Уоллис навязывал мне своё общество, и грех было не воспользоваться возможностью завязать ещё один контакт.

Мы посидели в ресторане, болтая вроде бы ни о чём, но я постоянно чувствовал, что Уоллис как бы прощупывал меня, задавая время от времени вопросы о моих знакомствах, работе, пристрастиях.

– Женщины, Джордж, – засмеялся я. – Для меня нет ничего более привлекательного, чем женщины.

– Тогда вам не следует ездить в США, – захохотал он в ответ, – там с женщинами всё хуже и хуже. Феминизм дошёл до предельной точки сумасшествия. Вот здесь, в Испании, с девушками общаться легко. Говорят, в России тоже легко относятся к сексу. Это правда?

– Пожалуй.

– Я читал вашу статью о любви, Юрий, – сказал он. – Мне нравится, как вы мыслите. У вас очень не стандартный подход…

– Вы знаете русский?

– Нет! И поэтому сожалею, что основная масса ваших публикаций для меня недоступна. Я читал только то, что публиковалось в Испании. Пять-шесть разных материалов.

Это был его первый серьёзный «прокол». На вилле Хименеса он разговаривал с испанцами только на английском языке или же через переводчика.

– Мне показалось, Джордж, вы не говорите по-испански.

Уоллис не смутился и откровенно заявил:

– Я люблю, чтобы обо мне знали поменьше, – он закинул ногу на ногу. – Понимаете, когда находишься среди посторонних, лучше сойти за простачка. Журналисту всегда лучше иметь дополнительную информацию. Разве вы не согласны со мной? Я всегда здесь, когда появляюсь в новом обществе, прикидываюсь, что не понимаю их языка. Они запросто разговаривают в моём присутствии о некоторых вещах, о которых не позволили бы себе говорить, если бы знали, что я понимаю их.

– Вы опасный человек, Джордж, – улыбнулся я. – Может, вы и по-русски понимаете?

– Нет, я говорю прилично по-испански, по-французски и немного по-арабски, – он явно хотел казаться откровенным.

– Мне кажется, вы почему-то заинтересовались мной, коллега, – я отхлебнул пива.

– Почему вы делаете такой вывод, Юрий?

– Вы читали все мои здешние публикации. Это странно, вам не кажется? – я подмигнул ему.

– Вы наблюдательны, Юрий, – кивнул головой американец. – Мы с вами непременно подружимся… Может, даже будем друг другу полезны.

– В какой области?

– Как я успел понять, ваши интересы обширны, – он хитро прищурился. – Коррида, женщины, литература… Вас манит всё. Меня же интересуют более узкие направления.

– Какие, если не секрет?

Уоллис упомянул на вилле, что его специализация – религиозные вопросы, но я сделал вид, что пропустил эту информацию мимо ушей. Пусть ещё раз скажет об этом. Или о чём-то другом.

– Я занимаюсь религией, – оживлённо сказал он. – Всеми её аспектами. В том числе радикальными направлениями.

– Выгодная область для журналистики, огромное поле, – вставил я.

– Да, много интересного… У меня широкие связи в религиозных сферах. Но в России я ещё не был, а мне крайне интересно взглянуть на православие изнутри…

Через пару дней Миша Соколов дал мне прочитать справку на Уоллиса. Как я и предполагал, он был сотрудником ЦРУ, работал в управлении внешней контрразведки.

– Любопытный фрукт, – сказал Миша. – У него богатый послужной список. Кстати, он бывал дважды в России, но под чужой фамилией.

– Вижу, – я быстро проглядел бумаги, – но признаться в этом он не захотел… Слушай, а чем он у нас на родине занимался?

– Встречался с представителями некоторых религиозных сект. Мосты наводил. Кое с кем из служителей Православной церкви тоже завязки сделал, в основном с теми, кто в политике варится.

– Понятно. По-русски не говорит?

– Нет. Ты сказал, что он был с Морозовым на вилле Хименеса, – уточнил Миша.

– Да.

– Морозов в Мадриде совсем недавно, чуть более трёх месяцев. Пока нет никакой информации о том, при каких обстоятельствах он познакомился с Уоллисом и Блэйком. Сейчас этот вопрос прорабатывается. Попытайся выяснить у своей девицы, не упоминал ли кто-нибудь из тех гостей, с кем она общалась на вилле, о Морозове, Уоллисе или Блэйке.

– У Моники выяснить? Что ж, прощупаю.

– Теперь вот что, Юра, – Миша сделался подчёркнуто серьёзным. – Старик распорядился, чтобы никто из наших не появлялся в ближайшее время в Мадриде.

– Почему?

– У нас там закеросинило.

– В каком смысле?

– Крот, – Миша многозначительно причмокнул губами. – Кто-то из посольских, но вроде не из нашей конторы.

– Почему так думаете?

Миша вздохнул. Похоже, ему не хотелось вдаваться в детали, но он всё же заговорил:

– Мы нашли зажигалку. В неё вделан фотоаппарат с микрочипом. Всякая кодировка натыркана, чтобы посторонние не могли вскрыть, но ребята в Центре быстро раскупорили секретку.

– И что?

– Там отснято много кабинетов, много сотрудников. Но ни одного помещения резидентуры.

– То есть фотограф не имел доступа к нашим кабинетам?

– Именно так. Возможно, это вообще первое его задание. Слишком уж много там бесполезных кадров, – сказал Миша. – Недавно была большая делегация из Москвы. Может, кто-то из них. Но не исключаются и сотрудники посольства. Лично у меня Морозов вызывает определённое беспокойство. Эта его поездка на виллу Хименеса в обществе мистера Уоллиса… Так или иначе, крот сейчас обязательно затаится: потерять такую зажигалку – сам понимаешь. Но Старик велел, чтобы никто из «иногородних» сейчас в Мадрид не приезжал. Что касается Уоллиса, то прокачай, что его сейчас интересует…

– Вопросы религии. Это вполне может быть связано с той темой, о которой Старик упоминал раньше.

– Да, да, религиозные организации, вывод церкви на государственные позиции… Попробуй выдернуть из него что-нибудь поточнее.

***

Павел Костяков прилетел в Барселону в составе делегации нашей Торгово-промышленной палаты. Вместе со мной на встречу с Костяковым поехал Миша Соколов. Павел привёз сообщение из Центра – через три дня из Лондона через Барселону проездом будет наш агент.

– Он готов передать документ особой важности, – сообщил Павел. – Осложняющим обстоятельством является то, что он прибудет в Барселону самолётом поздно вечером и уже через пару часов ему надо лететь дальше. Следовательно, передача документов нашему человеку должна пройти именно в этот короткий промежуток времени. Решайте, кого лучше предложить для выполнения задания, – он выжидающе посмотрел сначала на Мишу, затем на меня.

– Можно было бы поручить это Назарову… Или Пепита Ардьенте могла бы справиться. Мы долго ничего не поручали ей, – неуверенно сказал я.

– Пепиту нельзя выдёргивать на это. Вообще никого из испанцев. Надо, чтобы из наших, – решительно проговорил Костяков. – Только, принимая во внимание последние события в посольстве, следует послать на встречу кого-нибудь, кто давно не имел контактов с мадридской резидентурой.

– Тогда пусть Юрка едет, – предложил Соколов. – Он последнее время только через меня связь держит. Ему, пожалуй, удобнее всех… Журналист всё-таки. Мало ли кого он там ждёт, в аэропорту…

Я отрицательно покачал головой:

– Что значит «мало ли кого жду»! Операция, безусловно, не самая сложная, однако какие-либо сбои при её проведении абсолютно недопустимы. Мне бы не хотелось торчать где бы то ни было без причины. Нужно прикрытие. Во-первых, то, что произошло в Мадриде, может «засветить» любого из нас. Во-вторых, после того случая, когда на меня напали, у меня нет оснований считать, что я больше не интересую здешнюю контрразведку.

– Это было давно! – отмахнулся Соколов.

– За жопу-то возьмут меня, и не будет никаких «давно» или «недавно». Посудите сами: какого рожна я буду сидеть в аэропорту, а потом просто уеду Если я никого не встретил, то почему? Кто-то должен был прилететь и не прилетел? Да я это по справочному выяснить могу! Зачем сидеть и ждать-то? Нет, давайте-ка так… Пусть кто-то на самом деле прилетит в Барселону. Но пусть рейс будет позже, чем моя встреча с «транзитником».

– А кто может прилететь из Лондона? – пожал плечами Павел.

– Придумайте. Найдите кого-нибудь для отвода глаз. И не обязательно из Лондона. Пусть из Москвы летит. Но я обязательно должен встретить кого-нибудь…

– Ладно, я запрошу Центр. Пусть там почешутся.

– У нас есть три дня…

В день операции у меня жутко разболелась голова. Самое омерзительное – головная боль, когда надо работать; ничто не рассеивает внимание так, как головная боль. Проглотив сразу четыре таблетки, я сел в машину.

С самого начала всё шло не так, как хотелось. Самолёт с нашим «транзитником» задерживался почти на тридцать минут; это означало, что время, отведённое для встречи с агентом и получения от него документов, катастрофически сокращалось. А ведь мне нужно было сразу после проведения «моменталки» с «транзитником» встречать некоего господина Спиридонова, прилетавшего рейсом из Москвы и не имевшего ни малейшего отношения к разведывательной деятельности. Спиридонов ехал в Испанию на симпозиум, связанный с сельскохозяйственными вопросами, и его предупредили, что я встречу его и провожу в отель. Спиридонов был своего рода ширмой для меня и мог послужить объяснением моего появления в аэропорту Барселоны.

Когда голос диспетчера объявил о том, что борт из Лондона совершил посадку, а через две минуты сообщил о прилёте самолёта из Москвы, я занервничал, головная боль вернулась и сдавила виски с удвоенной силой, мои ладони взмокли. Ситуация стала чудовищной: Спиридонов и «транзитник» прибыли почти одновременно. Вся надежда была на то, что Спиридонов потратит некоторое время на получение багажа…

«Транзитника» я узнал сразу, его внешность точно соответствовала словесному портрету, полученному от Павла Костякова. Высокий, подтянутый мужчина с седой щёточкой усов, седыми же, коротко остриженными волосами на голове, в затемнённых очках в тонкой золотой оправе на крупном горбатом носе вышел из дверей зала прилёта. На нём были серые брюки с голубым отливом, длинный тёмно-синий расстёгнутый плащ поверх светло-голубой сорочки и синий галстук с двумя красными полосами. В его руке был светлый кожаный портфель с тиснёной крупной надписью «Алекс».

Я поспешил к намеченному месту встречи – небольшому бару близ зала ожидания. Как назло возле стойки оказалось лишь одно свободное место. Я остановился возле стульчика на высоких ножках, загородив его от других посетителей, и сделал вид, что изучаю ценник. «Транзитник» прошёлся вдоль стойки, подыскивая свободное пространство, и увидел стул передо мной.

– Позволите? – спросил он по-английски.

– Конечно, присаживайтесь, пожалуйста, – я с готовностью сделал шаг в сторону.

– Мне чашечку эспрессо, – заказал он, усаживаясь на стул и ставя портфель у своих ног.

Бармен кивнул.

– Будьте добры, сеньор, мне тоже, – поспешил сказать я бармену, стоя слева от «транзитника».

Бармен занял своё место возле блестящего никелированного аппарата, подставил одну чашку и нажал на кнопку. С громким шипением тёмная струйка потекла из краника.

Я нетерпеливо потёр поочерёдно оба виска, пытаясь избавиться от головной боли, и с раздражением подумал, что место для встречи выбрано неудачно. Несмотря на поздний час, посетителей в баре много. Если бы возле стойки бара было хотя бы на три человека больше, то я не смог бы оказаться возле «транзитника» и вся задуманная комбинация пошла бы прахом. Впрочем, операция ещё не завершена, праздновать победу рано.

Бармен вернулся с двумя порциями кофе. Я с жадностью отхлебнул из своей чашки и ошпарил горло. И всё же я наслаждением улыбнулся и проговорил вслух по-английски, ни к кому не обращаясь:

– Чертовски приятно после долгого пути вот так, в полном спокойствии, выпить чашечку кофе.

Эта условная фраза, предназначенная для «транзитника», была первой частью пароля. Теперь я превратился в слух, ожидая ответные слова.

– Обожаю кофе, – ровным голосом сказал «транзитник», включаясь в беседу. – Но какая огромная разница во вкусе кофе здесь, на земле, и там, в полёте!

Всё! Контакт установлен.

– Сеньор, – позвал «транзитник» бармена, – я тороплюсь, хочу заплатить сразу. Возьмите, сдачи не надо…

Он протянул купюру в десять евро. Это была вторая, вещественная часть пароля.

– Спасибо, – бармен широко улыбнулся, радуясь щедрости клиента.

Я опустил руку в карман, где лежали заготовленные пять монет по два евро, достал их и разместил стопкой перед собой. Затем снял верхнюю монету и с громким щелчком положил её на поверхность стойки.

– Получите.

Я всем телом вслушивался в происходящее, не зная наверняка, каким образом он передаст мне материал…

И тут мои глаза остановились на невзрачном мужчине с тонкими усиками, большими залысинами, карими глазами. Он пристроился на другом конце стойки – она сильно изгибалась, поэтому все сидевшие за ней клиенты были хорошо видны мне. Этот мужчина рассеянным взглядом смотрел на меня.

«Чёрт возьми! – пронеслось в голове. – Неужели хвост?»

Я отвёл глаза, поднёс чашку ко рту, неторопливо отпил кофе, поставил чашку, провёл небрежно пальцами по поверхности стойки, будто смахивая крошки, и взглянул на подозрительного мужчину. Он по-прежнему пялился на меня.

«Нет, наружка так тупо себя не ведёт. Он же просто буравит меня! Чего он таращится?»

Краем глаза я заметил, как «транзитник» нагнулся к своему портфелю. В то же мгновение что-то едва заметно коснулось бокового кармана моей куртки.

«Транзитник» неторопливо пошёл к выходу. Я продолжал сидеть, допивая мой кофе. Потом, поглядев на часы, я демонстративно шлёпнул себя по лбу:

– Дьявол! Я так пропущу моего пассажира!

Поспешно зашагав в ту сторону, откуда густым потоком двигались пассажиры двух последних рейсов, я бросил взгляд на мужчину, чьё поведение насторожило меня. Он продолжал неотрывно смотреть в ту же точку. Я с облегчением вздохнул: это просто случайный человек, у которого «залип» взгляд. Такое иногда случается: кто-то задумывается о чём-то, останавливает взгляд на какой-то точке и не в состоянии отвести его.

Я сунул руку в боковой карман и нащупал там мик-рочип – «Моменталка» прошла успешно.

Из внутреннего кармана я извлёк сложенный втрое листок с крупными русскими буквами «Спиридонов», развернул его и поднял на уровне головы. В ту же минуту ко мне подошёл тучный мужчина и громко сказал по-русски:

– Здравствуйте! Вы, должно быть, Юрий? А я Спиридонов. Как хорошо, что мы не разминулись! – он выглядел приятно возбуждённым.

– Добрый вечер, Вадим Игнатьевич, давно ждёте?

– Нет, только что вышел сюда, но заранее нервничал. Я, знаете, всегда так беспокоюсь, что какие-то обстоятельства могут что-то напортить. Вот такой страшно нервный и беспокойный. Это ужасно мешает мне в работе…

– Как долетели? – я пожал его руку и почувствовал, что моя ладонь всё ещё мокрая – я тоже перенервничал. – У нас сегодня что-то с погодой. Голова просто раскалывается. У вас не болит?

– Нет, нет, – он затряс плечами, – я себя чудесно чувствую. Такое, знаете, приподнятое настроение… Подумать только! Я в Испании! Всю жизнь мечтал, и вот на сорок третьем году жизни попал сюда! Сбылась, как говорил Бендер, мечта идиота! Ха-ха!

– Пойдёмте, у меня машина. Это весь ваш багаж?

– Да, только этот чемодан. Да много ли мне надо на неделю?..

Я поставил его чемодан на тележку, и мы пошли к выходу из здания аэропорта.

На ходу я набрал номер Миши Соколова:

– Алло, это я. У меня всё нормально. Встретил, сейчас идём с Вадимом Игнатьевичем к машине, так что минут через тридцать будем в отеле. Подкатывай…

Когда мы приехали, Соколов уже дожидался нас в холле. Я надеялся, что разместив Спиридонова в гостинице, мы тут же распрощаемся с ним, но не тут-то было: он никак не хотел оставаться один, всё рассказывал о чём-то, делился впечатлениями. Было очень забавно наблюдать за человеком, всю жизнь проторчавшим в кабинете и не видевшим ничего, кроме своего рабочего стола, бесчисленных писем, отчётов и справок. Теперь его обуревали эмоции.

– Как вы думаете, а на корриду я сумею попасть? А вот я читал, что здесь, в Барселоне, есть парк, который построил Гауди. Это верно? Говорят, просто грандиозный парк. Можно будет взглянуть? Только вот успеть бы, а то ведь симпозиум, выступления, встречи разные…

И ещё я слышал, что…

Он говорил без умолку, и я безмерно устал от его болтовни. Прощаясь, я протянул Спиридонову, исполняя привычный ритуал, свою визитную карточку. Этот жест вежливости меня и сгубил. На автомобильной стоянке я передал Мише то, что получил от «транзитника».

– Ну, как ты? – спросил Миша.

– В порядке. Но голова болела жутко, когда ехал в аэропорт. Я уж принял это за плохое предзнаменование. Всё, теперь поеду домой. Что-то у меня сил нет совсем…

Поспать удалось лишь пару часов. Телефонный звонок вернул меня в действительность и поверг в полное уныние. На проводе был Спиридонов.

– Алло, Юрий? Здравствуйте! Как дела? Выспались? А я, знаете ли, совсем не мог заснуть… Кстати, вы не могли бы помочь мне с транспортом? А ещё я хотел просить вас быть моим гидом, вы так славно рассказывали мне вчера про Испанию, пока мы ехали в машине…

Я согласился довезти Спиридонова только до того места, где проходил симпозиум, а там с огромным облегчением сдал его на руки руководителю российской делегации, при этом, сделав печальное лицо, сообщил, что в ближайшие несколько дней меня в Барселоне не будет, так что я, к моему глубочайшему прискорбию, не сумею исполнить роль гида. На том мы расстались.

* * *

В Москве я появился в начале марта. После Испании мне сразу стало неуютно в тёмном сером московском воздухе, кишащем мокрым снегом. Солнечная погода всё-таки развращает.

Таня встречала меня у выхода из «зелёного коридора».

– Здравствуй! – она нежно приложилась губами к моей щеке, и я ощутил, что вот-вот растаю от охватившей меня теплоты.

– Здравствуй, дорогая.

– У меня хорошие новости, – она придала своему лицу деловое выражение.

– Рассказывай.

– Ты сначала скажи, надолго ли прилетел? – спросила она.

– Дали отпуск. В нашем распоряжении целый месяц. Потом, может, ещё на месячишко зависну здесь.

– Соскучился по Москве?

– По тебе.

– Неужели? Почему же звонил редко?

– Танюша, побойся Бога! Каждую неделю названивал обязательно.

– Не каждую. Случалось, забывал.

– Но ведь дела! Ты что? Неужели сцену устраиваешь?

– Ещё чего! Много вы о себе возомнили, господин Полётов!

Она улыбнулась и припала к моим губам.

Не найти в мире женщины прекраснее…

По дороге мы болтали всякую чепуху, избегая затрагивать серьёзные темы. Впрочем, таких тем и не было. Может, в глубине души что-то и беспокоило нас, но мы отворачивались от этого беспокойства, предпочитая наслаждаться тем хорошим, чем нас одарила судьба. Мы сидели рядом, видели друг друга, и нам не требовалось ничего больше. Пару раз я спросил Таню, о каких хороших новостях она упомянула, но она лишь сказала:

– Позже, не сейчас. Всему своё время.

Дома мы неторопливо поужинали.

– Ты устал? Хочешь заняться любовью?

– А ты изменилась, – хмыкнул я, разглядывая её.

– В какую сторону? Надеюсь, в лучшую?

– Не знаю, – я пожал плечами. – Что-то в тебе появилось такое…

– Какое? Говори же, не мнись. Что во мне появилось? Цинизм?

– Может…

– Ты ведь и сам циник.

– Ни в коем случае! Я романтик до мозга костей!

– Это в прошлом, милый, в прошлом. Ладно, не будем сейчас об этом…

Она сидела напротив меня. Я накрыл ладонью её руку.

– Малыш, я тебя люблю. Мне очень не хватает тебя.

– Врёшь и не краснеешь.

– Не вру, – я потянулся вперёд и привлёк её к себе. – Пошли в кровать…

Как всегда, её тело околдовывало меня неодолимой возбуждающей силой. Целуя её, я невольно поймал себя на мысли, что мне чертовски приятно ласкать её губы – это напоминало мне юношеские и подростковые годы, когда самое лёгкое касание девушки приводило в глубочайший трепет. Будь мы постоянно рядом, я бы не испытывал ничего подобного. Самое распрекрасное женское тело становится таким же обычным, как ежедневный вид из кухонного окна. Я знал это по моим отношениям с Моникой. Она была очаровательна, но магия её тела заметно ослабла. Прикосновения девушки давно уже не приводили меня в состояние нетерпения, поцелуи не будоражили. Моника стала легкодоступной любовницей, привычной, повседневной. Она доставляла физическое удовольствие, но я не мечтал о ней, хотя, пожалуй, даже любил, но не так, как Татьяну. С Таней меня связывала не только любовь. В этой женщине я видел спутника жизни, несмотря на разделявшее нас расстояние и редкие встречи. Я мог довериться ей во всём. А Моника была просто моей женщиной. Да, я любил её, но в чувстве этом таился какой-то изъян, и тут дело не в моей работе. Просто я знал, что рано или поздно покину Испанию и навсегда расстанусь с моей чудесной черноволосой подругой. Я был готов к этому, настроен на это. Но я не был готов к тому, чтобы однажды потерять Таню…

Таня лежала на животе и смотрела на меня из-под паутины золотистых волос, рассыпавшихся по её лицу. Мягкий жёлтый свет, лившийся из коридора в спальню, жидко мерцал в чёрном зрачке её глаза.

Я повернулся на бок и провёл ладонью по обнажённой женской спине. Как же мне нравилась эта спина! Как притягательны были формы, мягкой волной перетекавшие с поясницы на круглые ягодицы.

– Ну вот, Юрка, теперь слушай новости, – проговорила Татьяна, не отрывая головы от подушки. – Через две недели состоится презентация твоих книг.

– Каких книг? О чём ты? Разве кто-то уже взял их? Я думал, что только разговоры…

– Это сюрприз, милый.

– Ничего себе сюрприз!

– Тебе не нравится? – Она продолжала лежать, не меняя позы. Её красивые губы снова лениво шевельнулись: – Разве ты не мечтал об этом?

– Подожди, Танюха, подожди немного. О чём ты всё-таки говоришь? – Меня охватила нервная дрожь. Я сел на кровати, скрестив ноги, и в недоумении оглядел комнату, будто в её затопленных мутной тенью углах могло крыться какое-то объяснение. – Презентация? Это так неожиданно! Книги? Значит, несколько?

– Для начала три. «Ведьма», «Пустырь», «Хрупкое утро», – Таня подняла голову. На её губах появилась победная улыбка.

– Вот это номер! – я развёл руками, не в силах подобрать слова восторга и удивления. – И уже есть книги?

– Я видела сигнальный экземпляр, – Таня подползла ко мне и потёрлась щекой о моё колено. – У меня на руках есть также договор на «Бараний поток», несмотря на то, что ты ещё не закончил роман. Мы согласовали, что они возьмут его, как только ты завершишь книгу.

– Таня! Чёрт возьми! Я не могу поверить! Ты просто чудо, а не женщина!

– Больше того. Я – твой ангел.

– Как же ты сумела не рассказать мне ничего? Как удержалась?

– Не ты один умеешь хранить тайны.

– Но когда ты успела провернуть всё это?

– Как только ты дал мне доверенность, я начала шерстить всех знакомых. Меня свели с неким Василием Васильевым. Забавное имя, не правда ли? Его жена возглавляет издательский концерн «Папирусовый дом». Зовут её Екатерина Алексеевна Васильева. В девичестве Кинжалова.

– Катя Кинжалова?

– Представь себе… Слово за слово, и вот выяснилось, что вы с ней давние знакомые.

– Да, да! То есть Катерина взялась выпустить мои книги?

– Без долгих размусоливаний. У неё в офисе я заметила несколько номеров «Поколения-7». Почитывает она твои статейки.

– Мы с ней не виделись со студенческих времён.

– Теперь есть повод.

Я привалился к Татьяне и ткнулся лбом в её щеку. Давно никто не подносил мне таких подарков. Таких неописуемо щедрых подарков. Меня захлестнула волна странного чувства, почти сыновней любви, безбрежной благодарности.

– Танюша…

– Что?

– Знаешь, ведь я сам, наверное, никогда бы не понёс книги в издательство.

– Ты полагаешь, я об этом не догадывалась?

– Так бы всё и лежало в столе… Может, ближе к пенсии рискнул бы… Нет, вряд ли…

– Ты слишком не уверен в себе.

– Я?

– Не понимаю, как ты работаешь в своей шпионской конторе. Ты самый неуверенный в своих талантах человек.

– Ты открываешь мне глаза, – я слушал Таню с большим удивлением.

– Надеюсь, это пойдёт тебе на пользу.

– Почему ты говоришь, что я не уверен в себе?

– Не говорю, а утверждаю. Ты привык считать свою литературную работой не работой, а баловством. Отсюда и растут ноги твоей нерешительности. Вспомни, сколько ты упрямился: «Книги не окончены, их нельзя никому давать»… Чушь! Кинжалова проглотила все три книги одним махом!

– Правда?

– Вот ты опять не веришь, – Татьяна начала злиться. – Ты думаешь, я всегда хвалила тебя только из-за моей любви или из боязни обидеть тебя? Ты не веришь в мою беспристрастность?

– Верю… Просто для меня всё это очень неожиданно.

– Стало быть, я добилась-таки своего, – засмеялась она. – Мечтала об этом, хотела, чтобы ты оторопел от удивления, чтобы дар речи потерял.

– Сюрприз удался, – рассеянно сказал Юрий, – удался на славу. Но в голове ещё сумбур. Информация получена, но она продолжает оставаться чуть в стороне от меня. Странное состояние. Непривычное и незнакомое.

– Привыкай, – Таня успокаивающе погладила его по лбу, – и радуйся, Юрка, радуйся. Мне кажется, твоя работа разучила тебя радоваться.