Текст книги "Убийца не придет на похороны"

Глава 10

Двери операционной захлопнулись.

– Стой здесь, никого не пускай. Никого, понял меня? Никого постороннего, – приказал Чекан одному из своих людей. – И морду помой, вся в крови.

– Понял, понял.

Чекан взял трубку мобильного телефона и принялся почти шепотом кому-то звонить и объяснять, что случилось. Он бледнел, тогда его щека со следами шрама начинала дергаться, дергалось и веко над левым глазом.

– Да нет, нет, я тут при чем? Я мчался вовсю.

– …

– Ну, да, задержал гаишник, дал денег, отпустил.

– …

– Где я был? За столом сидел, где же я мог быть в такое время.

– …

– Что он хотел сказать? Да откуда же я знаю!

Чекан, разговаривая по телефону, подозвал к себе одного из охранников:

– Спроси у врача, как дела.

Бандит бросился вдогонку за быстро идущим врачом, схватил его за локоть и, буквально нависая над врачом, спросил:

– Как там мой друг? Как там наш?

Врач приостановился, словно не понимая, что произошло, рукавом халата вытер вспотевшее лицо, засопел в ответ, пожал плечами:

– Пока ничего не могу сказать. Рычагов ковыряется, уже одну пулю достал.

– Откуда достал?

– Из живота достал, там сильное кровотечение, но его, вроде, остановили, смогли сделать.

– Кстати, как у него сердце?

– Хреновое, хреновое у него сердце, в том-то и дело, что хреновое.

– Скажи Рычагову, быть того не может, никогда не жаловался.

– Мне сам Рычагов сказал, чтобы поосторожнее, сердце у Резаного неважное, микроинфаркт был примерно год назад.

– Инфаркт, говорите, был?

Врач быстро повернулся и направился в операционную. Подручный Чекана отскочил в сторону.

Рычагов делал все, что было в его силах – резал, зашивал, останавливал кровь, все еще пока не решаясь перейти к самому сложному – к голове Резаного. Для Рычагова было удивительно, что за последние несколько суток к нему в больницу на операционный стол попадает уже второй человек с черепно-мозговой травмой. Правда, у первого просто была разбита голова, треснут череп, а у этого в голове сидела пуля. Рычагова удивляло еще то, что этот больной до сих пор жив, жив с пулей в голове. Операция уже длилась три часа, из операционной больше никто не выходил. Рычагов колдовал над телом Резаного, пытаясь вернуть ему жизнь.

А к больнице на краю города подъезжали и подъезжали роскошные автомобили. Из них выбирались люди, лица приезжавших были угрюмы и озабочены. Они негромко переговаривались, иногда брали в руки телефон, звонили. В общем, возле больницы шла какая-то странная жизнь.

Не было пока только милиции, но и она вскоре появилась. Во двор заехали два милицейских форда с мигалками. Но милиция как приехала, так и уехала, правда, на этот раз тихо, с выключенными мигалками. И вообще, впечатление было такое, что там наверху, в операционной, идет борьба не за жизнь вора в законе, а может быть, даже президента или члена правительства. Единственное, чего пока не было, так это вертолетов.

Утром из Москвы привезли двух нейрохирургов, один был из «кремлевки», второй из института Склифосовского. Около часа они находились в операционной, а затем покинули ее.

К врачам подошел мужчина в черном кашемировом пальто, в дорогом галстуке и темных очках.

– Что нам скажут господа профессора? С вами сейчас рассчитаются.

– А что бы вы хотели услышать, Андрей Николаевич?

– Я хочу знать что с ним.

– Случай очень тяжелый.

– Его можно будет перевезти к вам?

– Нет, его нельзя двигать.

– Он пришел в себя?

– Да ну, что вы! Он сейчас под наркозом.

– Когда он придет в себя?

– Этого мы не знаем.

– Хирург у нас, кстати, хороший.

– Это мы знаем. Он делает все, что может, мы даже не стали вмешиваться. И если больному станет чуть лучше, то тогда можно будет говорить о том, чтобы его перевезти в Москву, в институт Склифосовского.

– А когда ему станет лучше, ваши прогнозы?

– Прогноз у нас не утешительный.

– Шансы хоть есть? – спросил мужчина, покусывая нижнюю губу.

– Шанс, если быть откровенным, очень незначительный, ноль целых, ноль десятых, пять сотых.

– Понятно. Вот он с вами рассчитается, – мужчина в черном пальто кивнул в сторону Чекана.

Чекан забрался в машину к московским профессорам и через пару минут выбрался из нее.

А черная «вольво» с темными стеклами, развернувшись на тесной от машин площадке, покатила к воротам. Появился санитар в грязном халате.

– Послушайте, любезный, – обратился он к одному из водителей, – вы бы отогнали свои машины чуть в сторону, а то если сейчас «скорая» подъедет, то носилки придется нести сто метров.

– Надо будет – понесут, – сказал Чекан, сказал спокойно, почти равнодушно.

– Убери машины, ты же тут главный.

– Скажу своим ребятам, помогут.

Уже на рассвете Геннадий Федорович Рычагов и вся бригада, боровшаяся за жизнь Резаного, вышла из операционной. А Резаного на каталке бережно повезли в реанимацию.

Рычагова тут же обступили, у каждого из приехавших ночью в больницу за долгие часы ожидания на лице появилось почти одинаковое выражение, застывший вопрос.

– Ничего не могу сказать, – немного буднично произнес Рычагов, – я сделал все, что было в моих силах. Пулю из головы вынимать не стал, это слишком рискованно, можно повредить мозг. Да она и стоит так, что лучше пока ее не трогать.

– А все остальное как, Геннадий Федорович?

– Будем надеяться на лучшее. Но шансов на благополучный исход немного. Во-первых, он потерял очень много крови, а во-вторых, три пули – это многовато, тем более, одна в голову.

– Кстати, где пули?

– А, пули… – словно недопоняв, переспросил Рычагов.

– Да-да, где пули?

– В операционной, – махнул головой хирург.

– Мы их заберем.

– Дело ваше.

Пули в целлофановом пакете исчезли в черном кейсе одного из мужчин, словно эти пули были чрезвычайно важными, такими важными, что, извлеченные из Резаного, стоили намного дороже, даже если бы были они сделаны из чистого золота или платины.

* * *

Резаный пришел в себя ночью – на четвертый день после операции. В это время уже никто не верил в то, что Александр Данилин выкарабкается. А он все-таки был силен, в нем теплилась жизнь, в нем была невероятная сила, та сила, которая помогла этому странному человеку пройти все этапы, централы, карцеры и остаться в живых. Да, он умел бороться за жизнь, но это был последний всплеск, короткая вспышка, всего лишь несколько коротких минут.

И так случилось, что на момент возвращения сознания рядом с ним в палате реанимации оказался лишь такой же больной с очень похожей травмой – Сергей Дорогин. Резаный начал говорить в полубреду, не открывая глаз, сбивчиво, негромко, почти шепотом. Но у Дорогина был прекрасный слух, вернее, слух был единственным чувством, которое работало по-настоящему.

– Эй, эй, Чекан, ты здесь, ты приехал?

– Ну, хорошо. – Отвечал одному ему видимому собеседнику, – так вот слушай… Дима, Ира… Жаль, конечно, простите меня, ну, да ладно, что уж тут говорить. Так, Чекан, запомни… я виноват в вашей смерти, простите меня. Малыш, прости, ведь я хотел, чтобы ты стал человеком, чтобы ты увидел жизнь и прожил ее достойно, и чтобы твоя жизнь не была такой гнусной, как моя. Слушай, слушай меня, Чекан… Деньги… Наши деньги… Я не сказал им, где общак, не мог я этого сделать, не мог… понимаешь, Чекан?

Слова звучали сбивчиво, временами неразборчиво, но память, мозг Сергея Дорогина фиксировали каждый звук, каждое слово. И они буквально отпечатались в сознании, как следы отпечатываются на еще не засохшем бетоне. Очень долго он до этого прибывал в тишине.

– Деньги не в доме. В доме искать бессмысленно. Чекан, ты меня слышишь? Я спрятал общак надежно. – затем голос вора в законе изменился, он заговорил мечтательно, будто о другом, – сад. Я всегда хотел быть садовником, завидовал колхозникам. Представляешь, простым колхозникам, тем, которые возятся в огороде, собирают картошку, огурцы, снимают яблоки. Я всегда им завидовал. Яблоки, яблоки. Слышишь, Чекан, сливы, груши. Хотелось их выращивать, а я, сволочь, подонок, мерзавец, грабил, воровал, убивал. Чекан, ты меня слышишь? – последовал тяжелый вздох, прежняя интонация вернулась, – так вот, деньги я хотел спрятать в саду, слышишь? В саду. И похороните меня в саду, в колхозном саду, на краю, в том саду, что за моим домом. Третья яблоня за дорогой. Антоновка, антоновка, слышишь, Чекан? У нее кривой ствол, похожий на руку, такой кривой, как ладонь с растопыренными пальцами. Ствол белый у этой яблони, нижние ветви обрезаны, я сам обрезал. Представляешь, Чекан, я сам обрезал! Под яблоней должны были лежать деньги, под яблоней… Третья яблоня от дороги, третья, Чекан. Запомни, под ней меня похоронишь, под ней. Слышишь? Но первое место – не самое надежное, – Резаный захихикал, – я хотел, но не закопал. Ты не найдешь их даже с миноискателем. Они, они… в газовом баллоне, в шкафчике на улице, два баллона – один с газом, второй с деньгами. Там, там общак. Чекан, ты понял? Ты где, Чекан? Почему не отвечаешь?

Чекан в это время был в Москве. Дежурная сестра вышла в туалет, а два охранника, оставленные Чеканом, находились за дверью, играли в карты, тихонько переговариваясь, обсуждая последние новости и прикидывая, что если Резаный не выберется, не выкарабкается из этой больницы, то может измениться расстановка сил. Но самым душетрепещущим вопросом в этой обстановке были рассуждения о том, у кого же хватило смелости, у кого поднялась рука замучить, а затем перестрелять семью Резаного и пристрелить его самого. Кто же эти люди, кто эти беспредельщики, отчаявшиеся на такой поступок?

Примерно этим же была занята и голова Чекана. И многие авторитеты преступного мира, которые в Москве сидели и рядили за большим круглым столом, пытались докопаться до истины. Этим же делом занимались и сотрудники ФСБ, и воры. Бандиты и сотрудники ФСБ обменивались информацией – так, словно бы работали в одном аппарате.

* * *

Рафик Мамедов снимал трехкомнатную квартиру в Подмосковье, в Калининграде, хотя и имел большее жилье в столице. Но теперь ему было не с руки появляться в Москве. Сперва следовало разузнать, какую реакцию вызвал налет на дом вора в законе. Еще Рафик опасался своего подручного, произошло дело слишком серьезное и не исключено, что парень решится сдать его, чтобы тем самым купить себе прощение. Но это могло произойти лишь в том случае, если бы кто-то узнал его имя, узнал о его неудавшейся попытке завладеть воровским «общаком».

Машину Рафик поставил во дворе перед домом, закрыл ее брезентовым чехлом. Мало ли кто видел автомобиль на ночной улице?

С того момента, когда прозвучали первые выстрелы в Клину, времени у соседей Резаного, чтобы выйти во двор и осмотреться было хоть отбавляй. Хотя в такую возможность Рафик не очень-то верил, мало кому в сегодняшнее время захочется высунуть нос на улицу если звучат выстрелы. Но машину могли запомнить.

Ночной рейс принес одни убытки и неприятности. Целый день Мамедов не покидал квартиру, запретил это делать и своему человеку. Ели, пили то, что оставалось в холодильнике: консервы, пиво в банках. В этой квартире никто не жил вот уже целый месяц.

Как только наступало время новостей, Рафик бросался к телевизору и просматривал их от первой секунды до последней. Пока никаких сообщений о гибели Александра Данилина не передавали ни по центральным каналам, ни по местным. Обладавший определенной долей тщеславия Рафик считал, что о преступлении непременно передадут ОРТ и РТР, ну, в крайнем случае, НТВ.

И вот поздним вечером Рафик наконец-то дождался. Показали дом Александра Данилина. Корреспондент, который за все время репортажа так и не возник в кадре, сообщил, что убиты племянник и жена воровского авторитета, сообщил, что в доме, по всей видимости, шла «крутая» перестрелка, высказал предположение, что убившие женщину и ребенка пытались завладеть деньгами.

Рафик сидел озадаченный, часто моргая, пытаясь понять то, что услышал последним:

«Сам же Александр Данилин бесследно исчез».

«Что это менты еще придумали, в игры со мной играть? – подумал Рафик, но затем нашел и другое объяснение. – Небось, те, кто приехали, кто за мной гнались, тело его и забрали. Только вот зачем? Может, не дострелил я его? Да нет, прямо в голову…»

На экране быстро сменялись рекламные ролики, их Рафик уже не замечал.

Затем с досадой сплюнул: «Все сходится. Если бы мертвый был, они бы за нами в погоню помчались немедленно, а так в больницу рванули… наверняка. Резаный, хрыч старый, небось, не только мне не сказал где деньги лежат, а никому из близких и словом не обмолвился. Вот они и решили спасти его любой ценой. Так, так, так… Куда же они его поволокли? Если Резаный заговорит, несдобровать мне! Узнал ведь меня».

Рафик плотно закрыл веки, припоминая в подробностях те несколько секунд, когда стрелял в Резаного.

«Два выстрела в живот, один в голову. Ну, да, поспешил. Не в лоб, не в ухо, а наугад выстрелил».

Он скрежетнул зубами от бессильной злобы. Теперь он думал уже не о деньгах, а о том, как бы остаться в живых. За вчерашнюю ночь с него подручные Резаного сперва руки отрубят, а потом три шкуры с живого спустят.

«Так, так, так, – Рафик нервно ходил по комнате, хрустел суставами пальцев, плотно сцепив кисти рук. – Куда же они его завезли? Куда? В Москву? Нет, туда с огнестрельными ранами не сунешься. Если бы все официально прошло, то об этом бы по телевизору передали в «Новостях». Журналисты сейчас ушлые. Да и не довезли бы они его до Москвы, это точно. Мертвого его им прятать смысла нет. Значит, где-то рядом, небось, в самом Клину. Реанимация там одна. Вот только как узнать – лежит он там или нет? Времени-то у меня в обрез. Если Резаный на поправку пойдет, они его тут же в Москву заберут, а там уже к нему не подойдешь. Сегодня, сегодня действовать надо!» – решил Рафик.

Выбора у него большого не было. Не мог же он сказать людям из своей банды, что решил их прокинуть, подставил, напав на вора в законе Резаного, пытаясь узнать у него, где воровской общак. Он мог только рассчитывать на себя и подручного, который еще до конца не понял, в какую историю они вляпались.

Приказав земляку сидеть дома, Рафик Мамедов отправился в Клин. Он несколько раз прошелся вдоль больницы, но по другой стороне улицы, наставив воротник, так чтобы оставаться не узнанным. Снаружи он никого не заметил, но вход в больницу был со двора, а туда заглянуть он боялся: вдруг столкнется с людьми Резаного или Чекана. Тогда несдобровать, сразу поймут, кто посягнул на воровской общак, кто хотел запустить в него свою волосатую руку. Одно дело грабить коммерсантов, наезжать на них, выдавливая, как сок из спелого плода, деньги, а совсем другое – связаться с ворами и преступным миром, к которому сам себя и относил Рафик. Но он, в отличие от Резаного, Чекана и прочих, жил не по воровским законам, он был одиночка, «отморозок», «отвязанный», как называли их сами воры.

Можно пытаться противостоять милиции, ФСБ, налоговой полиции, частным охранникам, можно даже побороться с армией, но пойти против воров, с их иерархией, с их дисциплиной – это совсем другое дело, крайне рискованное. И Рафик уже жалел, что вообще ввязался в эту историю. Денег он не получил, до общака не добрался, а теперь рискует и собственной головой. Ведь если Резаный выживет, скажет своим приятелям, кто замахнулся на воровской «общак», то тогда на поиски Рафика Мамедова и его людей поднимутся все местные группировки, забыв на время разногласия. Ведь это то же самое, что украсть у верующих икону или какую-нибудь другую святыню. Да, этого ему не простят, поэтому, пока не поздно, надо разобраться с Резаным, узнать, здесь ли он, в Клину, или его уже перевезли и прячут где-нибудь в Московской клинике, содержат под надежной охраной. А может, он находится где-нибудь в закрытой больнице, возможно, даже в тюремной больнице.

«И тогда до него не добраться никак, и тогда мне смерть. Ведь воры будут мстить безжалостно, они не остановятся ни перед чем. И все законы, Конституция, Уголовный кодекс для них ничто, они предадут меня такой страшной смерти, о которой даже думать страшно. Черт подери, что же делать? Надо узнать, где сейчас Резаный. Неужели Аллах ко мне не милостив, и пуля, выпущенная Резаному в голову, не угробила его? Такого не бывает. Нужно иметь во лбу сантиметров пять кости!»

Рафик прямо с ума сходил и готов был допустить черт знает что. Но самым важным во всем этом деле был ответ на вопрос: жив Резаный или нет? Если его душа уже находится на том свете, можно спасть спокойно и не волноваться, ведь кроме Резаного их никто не видел и, естественно, никто не опознает. Но если вдруг авторитет остался в живых и сможет рассказать о том, что случилось, а не дай бог еще и сам выкарабкается из могилы, то тогда Рафику и его людям не сносить головы.

Как именно поступят воры Рафик, естественно, не знал, но предположить мог. И от этих предположений черные кучерявые волосы начинали шевелиться на голове, а по спине бежали холодные струйки пота.

«Шайтан тебе под ребро! И чего ты не сдох? А может, сдох-таки?»

Дело оставалось за малым – узнать, где Резаный и как он себя чувствует, если, конечно, жив. Может быть, он давным-давно лежит в морге, а может, нет.

Рафику повезло. И повезло так, что он и не ожидал. Он увидел, как из больницы вышел мужчина, сел в «жигули» и принялся их заводить. Сколько мужчина ни пытался это сделать, мотор «жигулей» только время от времени взвывал, хрипел, из выхлопной трубы вырывались облачка голубоватого дыма, и тут же замолкал.

Мужчина выбрался из кабины и зло, подойдя к своей машине, пнул ногой в передний скат.

– Колымага чертова!

Рафик подошел, закурил, попытался приветливо улыбнуться.

– Что, не заводится?

– Да, чтоб она сдохла! И самое главное, я в этих автомобилях ничего не смыслю, некогда заниматься. Вот в анестезии я толк знаю.

– Это понятно, – сказал Рафик, – а я как раз в машинах знаю толк. Откройте капот.

– Что толку его открывать? – но тем не менее, мужчина оживился, взглянул на Рафика уже более приветливо. – Поможете?

– Помогу, если человек хороший.

Минут пять или семь Рафик ковырялся, затем из-под капота бросил:

– Попробуйте теперь.

Мужчина сделал попытку запустить двигатель. Мотор заурчал.

– Вот видите!

– А что там было?

– Ничего сложного. Со свечами у вас были проблемы. Загорели. Прочистил контакты, вот мотор и заработал. Уставшим выглядите, будто всю ночь работали.

– Ой, у нас тут сплошная неразбериха, проблем два вагона.

– А что вы с утра домой едете?

– Да, пришлось ночью дежурить, а тут привезли тяжелого.

– И что, спасли?

– А кто ж его знает, как оно повернется, сам Рычагов оперировал. Наверное, какая-нибудь шишка.

– А кто такой Рычагов? – поинтересовался Рафик.

– А, вы наверное не местный, его здесь каждый знает – самый хороший хирург.

Рафику было удивительно то, что один врач с таким почтением говорит о другом. Значит, действительно этот Рычагов хирург что надо.

– И что Рычагов?

– Сделал как всегда – все, что мог, с того света человека достал. Представляете, череп раздроблен… Ну, он там, конечно, часов пять колдовал, возился. Хотя вы, наверное, в этом смыслите, как я в моторах.

– Это уж точно, – махнул рукой Рафик. – Так что, повезло пациенту?

Мамедов ждал ответа, задержав дыхание.

– Можно сказать да, в рубашке родился.

– А если бы Рычагов куда уехал или если бы его не нашли?

– Тогда лежал бы больной сейчас не в реанимации, а больничном морге – вон в том сером здании, – анестезиолог качнул головой, указывая на одноэтажное низкое здание, скрытое под желтыми кленами.

– Это что, ваш морг?

– Морг, морг. У нас, можно сказать, конвейер – больница, реанимация, морг. Но иногда, благодаря Рычагову, конвейер дает сбой, как сегодня ночью.

– Понятно, – Рафик помрачнел.

– Может, вас подвезти куда?

– Да нет, не надо, я пешочком. Вы, наверное, устали после дежурства, поезжайте, отдыхайте.

– Да уж, поеду отдохну. Надоела эта чертова больница хуже горькой редьки. Но, к сожалению, ничего другого делать не научился.

– Вот и я так же, – сокрушенно покачал головой Рафик, – в машинах разбираюсь, еще кое в чем. С этого и живу. А в остальном профан.

Но, судя по браслету часов, жил он неплохо и разбирался не только в машинах, ведь за ремонт машин, даже самых дорогих, такие часы не купишь.

Рафик взглянул на те самые часы, о которых подумал анестезиолог, вытер руки предложенной ему белой салфеткой, явно взятой в операционной, распрощался и удалился, на всякий случай запомнив номер машины анестезиолога. Как-никак, тот видел его достаточно долго, чтобы потом вспомнить его лицо и опознать.

Настроение Рафика Мамедова стало совсем нулевым.

«Значит, точно, Резаный жив, пока в реанимации. Значит, у меня еще есть шанс добить Резаного, сделать так, чтобы тот не заговорил. А узнать, где находится реанимационный блок, будет не проблема. Значит, надо готовиться и действовать. Надо спешить, нельзя это дело откладывать в долгий ящик, ведь Резаный может очухаться и начнет говорить».

Мамедов видел, что у больницы крутятся бандиты, люди Чекана, они уже один раз сменили охрану. Он видел их тачки. По машине человека узнать проще простого. Не будет нормальный человек ездить на дорогой машине с тонированными стеклами, причем, ездить так, словно милиции не существует в природе, и не существует знаков, запрещающих стоянку возле больницы.

Рафик понял, промедление смерти подобно, нужно действовать немедленно. Но точного плана у него пока еще не появилось. Рискнуть он имел право только один раз. Да ему и не оставалось ничего другого.

Он уже собрался уходить, как увидел, что к больнице подъезжает еще одна дорогая машина. Рафик наблюдал за ней, сидя на лавочке в глубине сквера с таким видом, будто он дожидается человека, которому назначена встреча и тот вот-вот должен выйти из больницы.