Текст книги "Спецназовец. Власть закона"

– Надеюсь, что слушаешь, – ворчливо огрызнулся Ростислав Гаврилович. – И полагаю, что вправе рассчитывать на твое внимание… Что ты знаешь о Верхней Бурунде?

– И вы туда же, – хмыкнул Якушев. – Просто помешательство какое-то…

– Я задал вопрос, – напомнил генерал.

Спец пожал широкими плечами, вынул из кармана сигарету, покатал в пальцах и спрятал обратно в карман.

– О Верхней Бурунде я знаю только то, о чем трещали по телевизору, – сказал он. – Свеженькое, с пылу с жару, самопровозглашенное государство на севере Центральной Африки. Как я понял, ребята затеяли военный переворот с целью захвата власти, но кишка у них оказалась тонка, они ушли в леса, установили контроль над парой провинций и объявили себя независимым государством. А законному правительству в свою очередь оказалось не по плечу их раздавить, разогнать и восстановить территориальную целостность государства. В общем, что-то в этом роде там, в Африке, по-моему, происходит непрерывно, и единственное, что кажется примечательным в этой истории, – это внимание, уделенное ей нашими СМИ. Это ведь даже не беспорядки в Египте, а просто драка стаи макак из-за грозди бананов.

– Больше всего на свете не люблю две вещи: расизм и негров, – цитатой из бородатого анекдота отреагировал на неполиткорректное высказывание Якушева Ростислав Гаврилович. – Это все?

– По телевизору болтали о возобновлении разработки какого-то угольного месторождения и даже, кажется, строительстве железной дороги – для транспортировки угля, как я понял. По-моему, это какой-то бред. Какая-то высосанная из пальца независимость – даже не автономия, а именно независимость, – угольные копи какие-то… Откуда в Центральной Африке уголь?

– Перспективность разработки месторождения подтверждена заключением независимой экспертной компании, – нейтральным тоном напомнил Ростислав Гаврилович.

– Экспертам, конечно, виднее, – пожал плечами Якушев и вдруг сел ровнее, заинтересованно повернувшись к собеседнику всем корпусом. – Постойте, постойте! Где, говорите, работал этот чудак с гранатой – Орешин, кажется? Представительство независимой коммерческой экспертной компании? И как раз по оценке запасов полезных ископаемых… Ну и чуйка у вас, товарищ генерал! С такой чуйкой вам бы в органах работать! Только связи я все равно пока не вижу…

– Возможно, ее и нет, – успокоил его Ростислав Гаврилович. – А если есть, то нас она, скорее всего, не интересует. Откровенно говоря, на республику Верхняя Бурунда как таковую мне лично наплевать с высокого дерева. Просто где-то там пропал один хороший человек, которому я многим обязан…

– Один? – уточнил Якушев.

– Вообще, их там примерно полтора десятка, но я знаком только с одним.

– Ага, – глубокомысленно объявил Спец. – Тогда понятно, откуда она вдруг нарисовалась, эта республика. Непонятно только, на кой ляд она вам понадобилась.

Генерал немного помолчал, вперив в него изумленный взгляд сквозь темные стекла очков, а потом, сообразив, что имел в виду этот умник, усмехнулся:

– Вот тут ты, братец, не угадал. Это не группа военных советников, и поехали они туда не партизанить, а строить ту самую железную дорогу, о которой ты только что упомянул. Последние новости из этой Бурунды слышал?

– Последнее, что я слышал, – это что правительственные войска перешли в наступление и отобрали у повстанцев приличный кусок территории, которую те контролировали. Вскользь прошло упоминание об использовании танков и боевых вертолетов. Я понял так, что законное правительство перехватило где-то деньжат, прикупило пару списанных железок и решило использовать полученное таким путем военное преимущество, покуда это самое преимущество не заглохло и не встал вопрос о покупке к нему запчастей. И, пока у воюющих сторон не кончатся боеприпасы, там будет твориться ад кромешный.

– В котором, – подхватил Ростислав Гаврилович, – бесследно затерялись полтора десятка российских граждан. Один из этих граждан как-то раз вытащил меня буквально с того света…

– Я понял, – перебил его Якушев. – Посылать главарю разбойничьей шайки, который бегает по лесам от правительственных войск, консульские запросы бессмысленно, а отправлять туда десантно-штурмовой батальон экономически нецелесообразно. Топливо, боеприпасы, амуниция, харчи, выплаты солдатам за участие в боевых действиях, и все это ради нескольких гражданских лиц, которых, между прочим, никто туда на аркане не тянул… В общем, выберутся сами – хорошо, а не выберутся – бабы новых нарожают.

– По форме грубовато, – заметил генерал Алексеев, – но основную суть ты уловил. Понимаешь, этот человек…

– Не надо, товарищ генерал, – сказал Якушев. – Вы многим обязаны ему, я – вам. Получается взаимозачет… Да и вообще, мне еще в первой моей учебке объяснили, что десант своих в беде не бросает. Может, тут, в России, я бы с половиной из них на одном поле по большой нужде не присел, но это тут, а там – другое дело. Там они для меня – свои. Короче, когда заброска?

Мимо с громким гудением и шорохом прокатился небольшой трактор, сметая опавшую листву навешенной сзади цилиндрической щеткой. Генерал немного помедлил с ответом, пережидая эту помеху, и, когда стало потише, сказал:

– Сроки и способ заброски – это мелкие технические детали, которые мы обсудим, как только ты соберешь группу.

Спец шумно поскреб в затылке. Лицо у него было озадаченное.

– Группу? – переспросил он. – А одному нельзя?

– А основания?

– Самые общие, – без запинки ответил Юрий. – В той ситуации, которую мы имеем, что один человек, что пять – капля в море. Чтобы действовать напролом, силой, там нужна небольшая армия, которую нам с вами, во-первых, не навербовать – прямо скажем, не олигархи, а умирать за идею нынче как-то немодно, – а во-вторых, не протащить через полтора континента так, чтобы этого никто не заметил. Это первое. Второе: я уже действовал в составе группы в схожих обстоятельствах, и желания снова наступать на эти грабли у меня, извините, нет. Следить за собой и отвечать за себя одного как-то, знаете ли, проще и спокойнее.

– Я тебе сто раз говорил, что ты одиночка, – напомнил Ростислав Гаврилович, – а ты спорил, чудак. В общем, решать тебе. Только, когда будешь решать, помни, что твоей задачей является не создание комфортных условий для себя, а поиск и спасение людей. Справишься один – в добрый час, мне это только на руку, потому что дешевле обойдется. Но, если есть хотя бы тень сомнения… В общем, подумай. Даю сутки на размышление.

– Могу быть свободным? – спросил Якушев.

Генерал кивнул. Юрий легко поднялся, сунул в уголок рта сигарету, которая уже давно не давала ему покоя, и вынул из другого кармана зажигалку.

– Еще одно, – сказал Ростислав Гаврилович.

Спец вынул сигарету изо рта.

– Да?

– Спасибо, сынок.

– Пока не за что, – отмахнулся Якушев и наконец-то закурил, пустив по ветру легкое, тающее на лету облачко дыма.

Глава 6

Собирая дровишки, Роман Данилович терзался угрызениями совести. Лето нынче не задалось. Сначала его попросили подменить захворавшего коллегу в летнем курсантском лагере, и он не смог отказаться (да, честно говоря, и не хотел, что бы ни плел перед отъездом жене). Потом коллега выздоровел, и они уже начали паковать чемоданы, но тут у соседей сверху прорвало водопроводную трубу. Возвращаться после отпуска в руины никому не хотелось, а ремонт как-то незаметно съел то, что планировалось потратить в Сочи. Потом Даша, которая никогда не болела, ухитрилась в середине августа подхватить свирепую ангину, и не успели они оглянуться, как лето кончилось. Вышло, как у попрыгуньи-стрекозы, что лето красное пропела, – правда, с точностью до наоборот: свое лето они не пропели, как намеревались, а бездарно профукали, проведя его в каких-то бестолковых хлопотах и мелочной суете.

Даша, разумеется, ни словом, ни взглядом не выразила своего недовольства, но Роман Данилович предполагал, что таковое имеет место быть. Почему? Да потому! Потому что, чтобы человек был доволен, для этого необходим повод. А отсутствие повода для довольства автоматически может рассматриваться как повод для недовольства. Логично? Еще бы нет! А если жена недовольна, кто виноват? Муж. Логики в этом уже гораздо меньше, но так принято считать, и подполковник Быков не собирается с этим спорить. Потому что он и сам так считает: женился – хоть поперек себя ляг, но сделай так, чтоб жене не на что было пожаловаться! Так мужику по жизни положено. Кем положено, почему, зачем – неважно: положено, и точка. А свое так называемое равноправие полов отдайте тому, кто его придумал. Кларе Цеткин на могилку положите, а лучше – прикопайте, чтоб ветром обратно по свету не разнесло…

Вернувшись к костру, он с легким неудовольствием обнаружил, что за время его отсутствия картина здесь переменилась, причем явно не в лучшую сторону. «Ага, – подумал он, – тогда такой вопрос: если недоволен муж, кто в этом виноват? То-то, что жена! Хорошая вещь – логика. А главное, правдивая, жизненная. Ведь что получается? На минуту же нельзя оставить! Отлучился дровишек подсобрать, и, пожалуйста, любуйся: вокруг нее уже толпа ухажеров!» Изменения выражались в размалеванном под зебру джипе с кучей дополнительных фар, «кенгурятником» и лебедкой, который, словно не найдя себе другого места на безлюдном лесистом берегу, остановился чуть ли не бок о бок с «Нивой» Быковых. В машине надрывалась музыка, и крепкие, стриженные мало не наголо молодые ребята сноровисто выгружали из багажника провизию – в основном картонные ящики с водкой и запаянные в полиэтилен блоки пивных бутылок.

Повод для недовольства был налицо, хотя Даша тут была явно ни при чем. На мгновение она обернулась, скорчила недовольную гримаску, а затем, заметив мужа, снова стала разглядывать реку. Роману Даниловичу это показалось лестным – за ним, как за каменной стеной, и так далее, – но справедливости ради ему пришлось напомнить себе, что для невозмутимости у Даши имеются и другие причины, его лично никоим образом не касающиеся.

Он спокойно подошел к костру, свалил на землю свою ношу, подбросил в угасающий огонь пару-тройку сучьев и вплотную занялся шашлыками. Молодые люди из джипа, числом четыре, уже разгрузили привезенные с собой горюче-смазочные материалы и, судя по поведению, приступили к активному поиску неприятностей. Роману Даниловичу показалось немного странным, что они приехали на природу без баб; видимо, молодым людям это тоже показалось не вполне правильным, потому что двое из них, с некоторой опаской покосившись на Быкова, начали бочком дрейфовать в сторону Даши. Двое других направились прямиком к Роману Даниловичу с явным намерением его нейтрализовать – как именно, каким из множества существующих способов, должно было выясниться в ближайшее время.

Сноровисто нарезая саперным тесаком лук, Роман Данилович про себя мысленно подивился наблюдаемой картине. Она словно вся, целиком, пришла сюда из лихих девяностых, разве что джип был посовременнее тогдашних угловатых сундуков да ребятки щеголяли не в тренировочных костюмах и кожаных куртках, а в разномастном камуфляже, который ничего не говорил о роде их занятий. Нынче так может одеться кто угодно – рыбак, охотник, грибник, обыкновенный дачник, сотрудник частной охранной фирмы, бандит… Список можно продолжать до бесконечности, но зачем? Камуфляжным тряпьем сегодня завалены все рынки и магазины, как будто на свете наступило всеобщее полное разоружение, армию упразднили, а содержимое военных складов пытаются распродать через торговую сеть, чтоб добро не пропадало. Или, наоборот, как будто человечество готовится к тотальной всепланетной войне всех со всеми и загодя запасается обмундированием…

Чтобы не быть неправильно понятым, он отложил в сторону и прикрыл пропитанной мясным соком газеткой свой страховидный тесак, а затем принялся перемешивать в пластиковом контейнере мясо – пятерней, как полагается по священным и незыблемым правилам приготовления шашлыка, принятым в средней полосе России. В отличие от Даши, закаменевший затылок которой выдавал крайнюю степень владевшего ею раздражения, Роман Данилович не испытывал ярко выраженных отрицательных эмоций по поводу присутствия на берегу посторонних лиц. Он был кадровый боевой офицер и за десятилетия службы привык отдыхать – вести дружеские беседы, принимать пищу, выпивать и даже спать – в любых условиях, хоть по пояс в болоте, хоть под ураганным огнем противника. Поэтому появление нарушившей их с супругой уединение компании его не особенно напрягало. Другое дело, что вновь прибывшие явно не разделяли его миролюбивого настроения, но это уже были их личные проблемы.

Способ, избранный парнями для решения этих проблем, не вызывал у подполковника Быкова ни восторга, ни осуждения: кто он, в конце концов, такой, чтобы судить и давать советы незнакомым людям? Ребята не виноваты, что их плохо воспитали; виноваты, как водится, семья, школа и армия – либо в лице плохих командиров, не сумевших выбить из сопляков дурь, либо в лице военкома, который за взятку или по недосмотру поверил, что эти крепыши не годны к несению строевой службы.

– Слышь, мужик, – подойдя, обратился к Быкову один из молодых людей, – давай собирай свою полевую кухню и заканчивай портить пейзаж. Мы отдохнуть приехали…

– Мы тоже, – кротко заметил Роман Данилович. Парламентер остановился в паре метров от стола, на расстоянии, исключавшем (по его мнению, которое было ошибочным) возможность прямого силового контакта. Это указывало на наличие у него какого-никакого глазомера, развитого инстинкта самосохранения и некоторого количества серого вещества – увы, явно недостаточного для верной оценки ситуации и принятия правильного решения. Он, как и его приятели, строил свои расчеты на примитивной арифметике: четыре больше, чем один, значит, волноваться не о чем. – Мне проблемы не нужны, – почти просительно добавил Быков, – но на самом-то деле мы первые сюда приехали.

– Первые приехали, первые и уедете, – безапелляционно объявил второй парламентер, заметно ободренный миролюбием противника, которое ошибочно принял за проявление трусости.

– Скорей отвалите – целее будете, – добавил первый. – Мы-то с Волохой ничего, а вот приятели наши – пацаны горячие…

Со стороны реки вдруг послышался короткий удаляющийся вопль, за которым последовал шумный, тяжелый всплеск.

– О, – тоном, каким говорят о погоде, заметил стоявший лицом к реке Быков, – один уже остужается. Вы, чем впустую языками чесать, лучше б друзьям помогли. Плавать-то они хоть умеют или как?

«Парламентеры», как по команде, развернулись на сто восемьдесят градусов. Один из их спутников куда-то исчез, и о его местонахождении можно было догадаться лишь по доносившимся из-под обрыва звукам – беспорядочному плюханью, плеску воды и перемежаемому дробным лязгом челюстей прочувствованному мату.

Второму из «горячих пацанов» приходилось туго. С первым Даша явно поторопилась, отправив его за пределы досягаемости раньше, чем успела отвести душу. Женщина она была разумная, здравомыслящая, умела честно признавать свои ошибки и теперь, внеся необходимые поправки, катила незадачливого ухажера не к реке, а от нее, в сторону костра. В этом процессе активно участвовали все четыре ее конечности; ухажер, бывший на голову выше ее и, наверное, раза в два тяжелее, пытался сопротивляться, но пока что ему не удавалось даже толком подняться на ноги.

Зрелище было впечатляющее и в высшей степени поучительное – для тех, разумеется, кто не утратил способности и желания чему-то учиться. «Парламентеры», похоже, не имели ни того, ни другого. Забыв о Быкове, который не выказывал ни малейшего намерения принять участие в увеселении, они ринулись на выручку своему приятелю. Тот из них, что был чуточку проворнее и сообразительнее, наклонился на бегу и прихватил из принесенной Романом Даниловичем кучи дров длинный кривой сук.

Быков открыл рот, но промолчал: Даша сама заметила угрозу и приняла необходимые меры. Бросив забавляться со своей стокилограммовой живой игрушкой, она красивым боковым ударом отправила измочаленного противника отдохнуть на травке и вернулась в боевую стойку, чтобы отразить новую атаку. Набежавший «парламентер» махнул своей двухметровой дубиной; госпожа Быкова легко уклонилась, нырнув под удар и заодно сократив дистанцию до минимума. Пройдя через пустоту, дубина с силой уткнулась концом в землю; буквально в следующее мгновение владелец этого первобытного оружия свернулся калачиком и повалился на бок, почти одновременно получив три сокрушительных удара: кулаком в солнечное сплетение, коленом в пах и на закуску локтем по основанию шеи.

Даша ловко завладела выпавшей из разжавшихся пальцев дубиной. Быкову стало интересно поглядеть, что она будет с ней делать, и он поглядел. Драгоценная Дарья Алексеевна управлялась с кривой двухметровой лесиной так, словно с ней и родилась. Для начала она сделала короткий точный выпад, как копьем, ткнув последнего из нападавших дубиной в брюхо. Нападавший послушно сложился пополам; когда толстый сук с треском переломился о его хребет, Роман Данилович вернулся к стряпне. Лука было нарезано уже вполне достаточно, и разжалованный собственной супругой в повара подполковник принялся неторопливо нанизывать мясо на шампуры, чередуя сочные куски свинины с колечками лука и ломтиками помидоров.

Судя по доносившимся до него звукам, лишь частично заглушаемым грохочущей в салоне джипа музыкой, Даша продолжала давать выход своему раздражению. «Куд-да-а, куда пополз?!» – услышал Роман Данилович азартный возглас жены, за которым последовал звук смачной оплеухи. Кто-то заверещал, как попавший в силки заяц. «Болевой», – подумал Быков, аккуратно откладывая в сторону готовый шампур и принимаясь за следующий. Неторопливо работая руками, он размышлял о несовершенстве окружающего мира – в частности, о существенно осложняющей людям жизнь невозможности с первого взгляда определить, кто перед тобой: друг или враг, хороший человек или подонок, беззащитная жертва или опытный инструктор по боевым единоборствам.

От этих размышлений его отвлек безболезненный, но весьма ощутимый толчок в бедро. Опустив глаза, Быков увидел причудливо разрисованную красными потеками, разбитую вдребезги физиономию, которая с испугом и изумлением взирала на него снизу вверх одним глазом. Второй глаз заплыл живописным фингалом, который уже приобрел цвет спелой сливы и обещал вскоре почернеть. Рукав камуфляжной куртки был наполовину оторван, а сама куртка, как и прочие предметы гардероба, была мокра насквозь, из чего следовало, что о судьбе сброшенного Дарьей Алексеевной в реку гражданина можно не беспокоиться: подтверждая справедливость известной поговорки, он даже и не думал тонуть.

– Она что, бешеная? – прохрипел, обращаясь к Быкову, непотопляемый гражданин и, дождавшись короткого утвердительного кивка, взмолился: – Убери ее на хрен!

– Не могу, – показывая ему наполовину нанизанный шампур, ответил Роман Данилович, – видишь, руки заняты. Да и здоровьем я, в отличие от вас, дорожу. Вот кто тебя, лба здоровенного, надоумил в октябре купаться? Ты вот что. Пока совсем не простыл, давай-ка выключай свою шарманку, а то из-за нее ни черта не слышно. Выключай, зови друзей, грузите обратно в машину свое барахло и отчаливайте. Только перед девушкой извиниться не забудьте.

– Перед кем?! – с горькой иронией воскликнул купальщик и, не дожидаясь ответа, направился к джипу. Первые два шага он сделал на четвереньках, а затем, спохватившись, с заметным усилием принял более или менее вертикальное положение.

Роман Данилович вернулся к прерванному занятию. Потом музыка стихла. Быков поднял глаза, намереваясь похвалить своего недавнего собеседника, оказавшегося неожиданно благоразумным, и понял, что поторопился: не вняв доброму совету уносить ноги подобру-поздорову, «купальщик» решил переломить ход сражения. В руках у него было кое-что пострашнее сухого соснового сука, а именно охотничье ружье со скользящим затвором помпового типа – на вид довольно дорогое и с вместительным, на всю длину ствола, трубчатым магазином. Подтверждая серьезность своих намерений, мокрый до нитки гражданин с подбитым глазом передернул затвор. Быков подождал еще немного, надеясь, что разум возобладает и заряд картечи уйдет в безоблачное небо, но ствол дробовика начал опускаться, нащупывая цель, более досягаемую, чем Луна или Альфа Центавра, из чего следовало, что шутки кончились и пришло самое время вмешаться.

Роман Данилович аккуратно отложил в сторону шампур с нанизанными на него кусками мяса, взял пустой и, не примериваясь, метнул его. Раздался тупой металлический лязг, и одноглазый стрелок изумленно воззрился на торчащую из пробитой насквозь дверцы в нескольких сантиметрах от его ребер витую стальную рукоятку с загнутым в колечко концом. Затем он перевел взгляд на Быкова. Подполковник подбросил в воздух саперный тесак, поймал его за рукоятку, красноречиво взвесил на ладони и негромко сказал:

– Не балуй.

Несостоявшийся стрелок бережно, словно боясь повредить, положил ружье на землю.

– Брек! – звучно похлопав в ладоши, громко, на весь берег, провозгласил Быков. – Всем спасибо, представление окончено!

Против этого не возражал никто, даже Даша, которая, во-первых, уже отвела душу, а во-вторых, больше не видела перед собой никого, кто был способен простоять на ногах достаточно долго, чтобы она могла замахнуться. Быков сходил к джипу, забрал свой шампур, выбросил, работая затвором, патроны из ружья, для надежности насыпал в ствол песка, вернулся к столу и снова занялся мясом.

К тому моменту, когда он начал пристраивать шампуры над пышущими жаром углями, разрисованный под зебру джип уже укатил. Даша подняла перевернутый стул, уселась на прежнее место – спиной к костру, лицом к реке – и закурила. Убедившись, что шашлыки пока не требуют его внимания, Быков откупорил бутылку красного сухого вина, налил бокал и, поколебавшись, отнес жене.

– Успокоилась? – спросил он, вручая ей свое подношение.

– А я и не волновалась, – ровным голосом сообщила Даша. – Эх, ты, мужчина! Хоть бы заступился!

– С чего бы вдруг? – изумился Роман Данилович. – А как же разделение труда? Я стряпаю, ты развлекаешься – разве не так мы договорились?

Даша плотоядно ухмыльнулась в бокал, из чего следовало, что успокоилась она еще не до конца.

– А ловко ты на преподавательской работе навострился языком чесать, – заметила она, возвращая мужу пустой бокал. – На кривой козе не объедешь – дипломат! Раньше за тобой такого не наблюдалось.

– Старею, – только наполовину притворно вздохнул Роман Данилович. – Обрастаю мхом…

– Угу, – иронически поддакнула Даша. – То лапы ломит, то хвост отваливается…

– Чего? – удивился Быков. Заполняя пробелы в своем образовании, до отечественных мультфильмов он еще не дошел – да, честно говоря, и не собирался доходить, как не собирался осваивать тонкое искусство вышивания крестиком или учиться играть на фортепьяно.

– По-моему, у нас где-то была водка, – сменила тему Даша. – Может, плеснешь?

– Ого, – с уважением произнес Роман Данилович.

– Для дезинфекции, – пояснила Даша. – Никак не могу отделаться от ощущения, что подцепила от этих козлов какую-то заразу.

– Сей момент, – пообещал Роман Данилович и, помахивая пустым бокалом, направился к столу.

По дороге он дал небольшого крюка, чтобы посмотреть, что это там краснеет среди жухлой травы и рыжей прошлогодней хвои. Эта штуковина лежала примерно в том месте, где многоуважаемая Дарья Алексеевна вдохновенно метелила того из своих ухажеров, которому не посчастливилось остаться на берегу и принять на себя первый, самый мощный и сокрушительный заряд ее праведного гнева.

Упомянутая штуковина при ближайшем рассмотрении оказалась маленькой книжицей в твердом коленкоровом переплете. Она лежала лицевой стороной вниз, так что прочесть надпись на обложке не было никакой возможности. Покосившись на жену, которая по-прежнему сидела к нему спиной и смотрела в заречные дали, Роман Данилович быстро наклонился и поднял книжицу.

Это было удостоверение помощника депутата областной думы. По всему выходило, что заразу не заразу, а крупные неприятности Даша таки нажила.

– Слуги народа, чтоб вам ни дна ни покрышки, – пробормотал Быков.

– Что ты говоришь? – не расслышала Даша.

– Денек, говорю, хороший, – громко произнес Роман Данилович. – Унылая пора, очей очарованье, приятна мне твоя прощальная краса…

Нараспев декламируя памятные со школьной скамьи строки, он подошел к костру, сдвинул в сторонку шампуры и бросил удостоверение на подернутые тонким седым пеплом, рдеющие угли. Красный коленкор вспучился, пошел пузырями, задымился и вспыхнул. Поворошив угли прутиком, чтобы скорее горело, Быков подавил тяжелый вздох и пошел за водкой, в которой теперь нуждался едва ли не больше, чем его жена.

Взяв разбег, тяжелый транспортный «Ил» с эмблемой МЧС России на фюзеляже с неожиданной при его внушительных габаритах легкостью оторвался от рубчатого бетона взлетно-посадочной полосы и, поднявшись в струящийся от нестерпимого зноя воздух, начал стремительно набирать высоту. Дозаправка в Найроби была последней посадкой на территории Черного континента, где экипаж почти два месяца помогал местным властям бороться с лесными пожарами, грозившими перерасти в масштабную экологическую катастрофу. Теперь этот казавшийся нескончаемым дымный ад остался позади, машина взяла курс домой.

Предполетный таможенный досмотр вылился в пустую формальность: даже у славящихся своим основанным на глубоко укоренившемся комплексе неполноценности гонором местных чиновников хватило совести не докучать мелочными придирками людям, которые помогли им справиться с бедой. Если кто и осматривал самолет со всей возможной тщательностью, так это сами члены экипажа: безалаберность африканских механиков давно стала притчей во языцех, да и о вполне реальной возможности ненароком прихватить с собой десяток-другой нелегальных мигрантов вряд ли стоило забывать. Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше; Россия – не эталон благополучия, но на свете хватает мест, где людям живется намного хуже, и Африка почти целиком, от края до края, представляет собой как раз такое местечко.

Помимо топлива, в Найроби самолет принял на борт двух пассажиров. Это были дочерна загорелые молодые люди, одетые с некоторым намеком на официальность – в темные брюки и белые рубашки с коротким рукавом. При себе каждый имел дорожную сумку; кроме того, пассажиры везли с собой крупногабаритный груз – большой, около двух метров в длину и метра в высоту, прочный деревянный ящик защитного цвета с ручками по бокам. Ящик доставили на подкатившем к грузовой аппарели «Ила» микроавтобусе и подняли на борт два грузчика-африканца, обращавшиеся с ним с повышенной осторожностью, которая, вне всякого сомнения, стоила владельцам ящика немалого количества кенийских шиллингов.

Экипаж относился к пассажирам со сдержанной неприязнью, выражавшейся в том, что пилоты и техники заговаривали с ними только в случае крайней необходимости, а в остальное время старательно их не замечали. Паспорта у ребят были дипломатические, но летчики сделали уже достаточно оборотов вокруг земного шара, чтобы научиться с первого взгляда отличать дипломата от сотрудника спецслужб. Эти двое с долей вероятности, приближающейся к ста процентам, относились к последней из упомянутых категорий государственных служащих. Одинаково непроницаемое выражение лиц, предельно бедная мимика, манера держаться и односложная речь выдавали в них секретных агентов не хуже, чем если бы на лбу у каждого было вытатуировано название начисляющего им зарплату силового ведомства. Причем было невооруженным глазом видно, что это не резиденты службы внешней разведки, а боевики, специализирующиеся на выполнении грязной работенки как за пределами родины, так и внутри ее священных рубежей.

Ящик, который везла в Россию эта колоритная парочка, был заперт на большой висячий замок производства всемирно известной фирмы, изделия которой прославились своей высокой надежностью и непревзойденной устойчивостью к попыткам взлома. На проушине, в которую была продета дужка замка, болталась на просмоленной бечевке заметная издалека дипломатическая печать. Экипаж впервые видел, чтобы дипломатическую почту возили в таких объемах, да еще и в такой упаковке, но интересоваться содержимым ящика летчики не стали: им такое любопытство было не по чину. Впрочем, и без расспросов было ясно, что речь, вероятнее всего, идет о какой-то контрабанде. Бортинженер, заметивший просверленные в боковой стенке ящика отверстия, предположил, что «дипломатическая почта» представляет собой какое-то экзотическое животное. «Хорошо, если одно», – заметил по этому поводу командир экипажа. «И не ядовитое», – добавил второй пилот.

Когда транспортник набрал заданную высоту и занял отведенный диспетчером аэропорта Найроби воздушный коридор, один из сидевших на откидной лавке в просторном грузовом отсеке пассажиров вынул из кармана брюк сигареты и закурил. Второй, задрав ногу и поддернув брючину, снял укрепленную на лодыжке открытую матерчатую кобуру, из которой торчала изогнутая рукоятка револьвера. Переложив тупоносый «смит-вессон» в карман, молодой человек обернул пустую кобуру ремнем и затолкал в свою дорожную сумку.

В ящике, подтверждая высказанную бортинженером догадку, послышалась какая-то возня и глухие удары.

– На волю просится, – сказал тот из пассажиров, который курил. – Затек небось, размяться хочет.

– А то, – усмехнулся второй, роясь в сумке. – Поди, не президентский «люкс»!

– За что боролся, на то и напоролся, – афористично и вполне равнодушно объявил пассажир с сигаретой и выдул в сторону ящика длинную струю дыма. – По мне, так пускай бы стучался. Авось не сдохнет, а я потерплю, у меня нервы крепкие.

– У меня тоже, – сказал его напарник. – А как насчет экипажа?

Стук прекратился, и из ящика начали доноситься звуки, которые вряд ли могло издавать какое-либо животное, пусть даже самое экзотическое, за исключением разве что крупного попугая. «Эй, начальник! – коверкая слова и путая ударения, глухо, как из-под подушки, кричала воспитанная каким-то уркой птица. – Открывай, мне на парашу надо!»

– Да угомони ты, наконец, этого юмориста, – сказал курильщик.

– Так я же ищу, – продолжая рыться в сумке, огрызнулся напарник. – Куда ж оно… Ага, есть. Не ори, – обратился он к ящику, – сейчас откроем.

Курильщик затоптал на железном полу окурок, покосился на закрытую дверь пилотской кабины, порылся в карманах и, вынув связку ключей, выбрал из нее нужный. Половинки сломанной печати полетели под скамейку, бечевка лопнула с негромким треском, не выдержав мощного рывка, ключ дважды провернулся в замке, и тот повис на откинутой хромированной дужке. Второй пассажир уже стоял рядом с ящиком, держа в одной руке медицинскую склянку, а в другой – свернутый вчетверо носовой платок. Он занял позицию со стороны торцовой стенки и кивнул своему товарищу. Тот откинул крышку.