Текст книги "Игра без козырей"

– На ровном месте бабло срубишь, как с куста возьмешь.

– Что надо?

– Я в ресторан на машине приехал, – доверительно шептал Глеб, – думал, пить не придется. А потом, ты же знаешь, оно всегда так случается… Не пил, не пил, потом думаю, один глоток не повредит, выветрится. Вот оно и пошло, рюмка за рюмкой, теперь за руль сесть нельзя. Ты мою машину к дому оттарабань, я тебе забашляю.

– Можно машину и к нам во двор поставить, – предложил Петраков. – Утром заберете.

– Рано утром мне в Тверь по делам ехать надо, не получится, – развел руками Глеб. Петраков колебался, и Сиверов решил его дожать: – Ну что ж, если не можешь, я кого-нибудь другого попрошу.

– Погоди, – окликнул его Петраков, – лучше не ходи. В сторонке постой, сам отпрошусь.

Петраков зашел за угол. Сиверов нырнул следом, увидел, как охранник заходил в металлическую дверь. Ждать его пришлось недолго.

– Все, порядок, – радостно сказал любитель поесть грибков, – где твоя тачка?

– За углом поставил. Жаль, пришлось бабу в такси отпустить, а был бы я на ходу, я бы ее к себе отвез. Чертова водка, – сетовал Сиверов, – вместо того чтобы сексом заниматься, я тебе полтинник предлагаю, а ты еще нос воротишь.

«Вольво» Глеба особого впечатления на Петракова не произвела.

Глеб вздохнул:

– Не люблю я, когда чужой человек мою машину ведет, но что поделаешь! Погоди секунду, водички в багажнике достану попить. – Глеб обошел автомобиль, позванивая ключами, открыл багажник. – Ты смотри, – крикнул он, – если не везет, то во всем. Ключи в замке застряли, никак вытащить не могу! Ты трезвый, может, у тебя получится?

Петраков нехотя подошел к Сиверову, тот дергал ключ, торчащий в замке багажника.

– Не получается, глянь.

Петраков слегка пригнулся, чтобы посмотреть, что же там случилось. В этот момент Сиверов поднял крышку и резко ударил охранника ребром ладони по затылку. Сделал он это виртуозно, Петраков тут же потерял сознание. Сиверов подхватил его и забросил в багажник. Быстро связал руки за спиной и заклеил рот широкой серой клейкой лентой, какой обычно заклеивают картонные ящики с электронной техникой. Все это произошло так быстро, что осталось незамеченным, во всяком случае, так думал Сиверов, хотя по улице шли в это время двое: старушка с собачкой и подвыпивший парень, раздумывающий, каким концом вставить сигарету в рот, – фильтр был белым, и думать ему пришлось долго.

Глеб отряхнул руки и, захлопнув крышку, провернул ключ, надежно закрывая багажник.

Машина плавно проехала мимо ресторана. У шлагбаума уже дежурил другой охранник, уверенный, что Петраков решил сбегать домой.

Тем временем уже изрядно подвыпивший Полковник забрался на сцену и лично спел для гостей «Шумел камыш, деревья гнулись…», изумив публику тем, что помнил все слова песни.

Сиверов ехал не спеша, не обгоняя, не подрезая, знал: если за тобой не гонятся, эти финты сильно не помогут, от силы сэкономишь минут десять, зато случаев помять машину представится масса. Глеб, как и положено, притормозил, проезжая пост ГАИ, никто его не остановил. Уже километрах в десяти от города из багажника донесся стук.

«В себя пришел, небось зарекается, божится, что, если удастся выкрутиться, никогда больше не станет зариться на левые деньги».

«Вольво» свернула с дороги и въехала в лес. Это место Глеб присмотрел заранее. Машина пробиралась по лесной дороге, переваливаясь на ухабах, пленник в багажнике стучал все настойчивее. «Да успокойся же ты!» – подумал Сиверов, специально наезжая на камень. Машину тряхнуло, стук на время прекратился.

Среди леса замелькали освещенные окна электрички, просвистел, прогудел поезд и исчез в темноте. Сиверов подъехал к самому подножию насыпи, высокой, крутой, машину сверху видно не было. Невдалеке гудел под порывами ветра небольшой железнодорожный мост, проходивший над речушкой. Все русло было усыпано крупными камнями, но не дикими валунами, а аккуратно ограненными гранитными блоками, из которых когда-то был сложен устой старого моста.

Сидя за рулем, Сиверов покурил и только после этого отправился открывать багажник. Петраков затих. «Интересно, что ты мне приготовил?» – подумал Глеб, поворачивая ключ и поднимая крышку. Он поднял ее, стоя не по центру машины, а в стороне. Тут же Петраков ударил в пустоту обеими ногами.

– Я не такой идиот, чтобы стоять и ждать, когда меня свалят с ног, – проговорил Сиверов, вытаскивая охранника из багажника. – Еще раз дернешься – прибью на месте! – говорил Глеб убедительно, и Петраков решил не рисковать, во всяком случае до того момента, пока у него не станут свободными руки. Веревку распутать ему не удалось, как он ни пытался, лишь узел затянулся туже.

Глеб толкнул охранника в спину:

– Пошли. Взбирайся на насыпь.

Петраков оступался, срывался, Глеб ни разу не поддержал его. Уже добравшись до половины, охранник оступился и скатился вниз. Сиверов терпеливо дождался, пока тот вновь доберется до середины насыпи по хрустящему щебню мостового откоса. Петраков что-то мычал из-под клейкой ленты, шевелил губами, пытаясь разгрызть ее. Еще раз за это время пролетела электричка, показавшаяся Петракову прекрасной, способной унести его в ночь от бед и несчастий.

– Лезь через перила, – приказал Сиверов.

Когда Петраков оказался на мосту, то показал, что у него связаны руки.

– Руки – потом… – Сиверов одним рывком освободил охранника от клейкой ленты. Тот жадно втянул в себя воздух, длинно, забористо выругался. И тут же получил удар в плечо. – Будешь говорить, когда я попрошу об этом. Лезь.

Понимая, что деваться некуда, Петраков сел на перила и осторожно перенес ноги на другую сторону. Он балансировал, сидя на круглой трубе, дую секунду рискуя сорваться на острые камни, среди которых переливалась серебристая вода.

– Какого черта? Что тебе надо?

– Я тебя еще не спрашивал.

Петраков качнулся и ощутил, как перила выскальзывают из-под него, закричал. Сиверов в последний момент придержал его за шиворот.

– Не бойся, пока ты мне нужен, будешь жить.

Петраков затравленно оглянулся и встретился взглядом с холодными глазами Сиверова.

– Начнем с того, что ты работал шофером вместе со Смирновым, возил мясо. Это так или нет?

– Да, – тут же выпалил Петраков, боясь, что Глеб разожмет пальцы.

– Ты то ли по счастливой случайности, то ли по наводке внезапно заболел и остался в Бресте. Все твои товарищи погибли, кроме Акулича. Их расстреляли.

– Да, – выпалил Петраков.

– Я тебя не спрашивал. А вот теперь вопрос: это случайность или ты наперед знал, что их ждет?

– Я отравился, грибы… случайность, – причитал Петраков.

Глеб разжал пальцы и выждал пять секунд:

– Говори правду.

– Я знал, меня предупредили.

– Нет, это ты предупредил Полковника, ты сказал ему, когда пойдет колонна, и он посоветовал тебе остаться в Бресте. Ты на него давно работал.

– Да… – уже не пробовал врать Петраков.

– Ты возил наркотики, ты продал своих товарищей, а что получил взамен? Место у шлагбаума?

– У меня не оставалось выбора.

– Выбор есть всегда.

За пять минут Глебу удалось узнать то, чего не узнал бы профессиональный следователь даже за неделю круглосуточных допросов.

– Значит, теперь Полковник подмял под себя бизнес конкурентов, теперь он торгует и «синтетикой» и натуральными наркотиками?

– Да, именно так.

– Недавно в Москву привезли партию, где она сейчас?

– Не знаю.

Глеб разжал пальцы и ненавязчиво надавил ладонью Петракову в спину.

– В ресторане.

– Они всегда наркотики в ресторане прячут? Где именно?

– Этого я не знаю, меня к ним и близко не подпускают. Но торговцы за дурью приходят во «Врата дракона».

– Почему-то мне кажется, что ты говоришь правду.

– Я все сказал, отпусти меня, не убивай, – принялся просить Петраков, хотя сам понимал, что сохранить жизнь будет сложно, даже если мучитель его отпустит на все четыре стороны. Наверняка за признаниями последуют очередные разборки, и вот тогда спастись вряд ли удастся, Полковник не простит ему предательства.

– Это еще не все, – спокойно сказал Глеб, – кто убил девушку в Смоленске?

– Это Коготь и Станчик, их Полковник всегда на такие дела посылает, они специалисты.

– Это они руководили расстрелом в Смоленске?

– Точно.

– Железная дорога – фирменный знак вашей конторы, – вздохнул Сиверов.

Вдали уже грохотал тяжелый поезд, глухо стучал мощный дизель.

– Товарняк, – сказал Глеб, вслушиваясь в шум, – он и за полтора километра затормозить не сумеет. Так что, приятель, у тебя есть выбор: можешь прыгать вперед, – и Сиверов указал рукой на далекую воду речушки, струившейся между острых камней, – или назад, – он показал на вибрирующие железнодорожные рельсы. Если повезет, уцелеешь.

Глеб разжал пальцы и, на ходу прикуривая, ушел с моста. Петраков несколько секунд сидел замерев, с ужасом прислушиваясь к нарастающему гудению поезда. Вибрация через перила отдавалась во всем его теле. Он понимал, что усидеть на перилах не сможет, но и выбирать ему не приходилось: или вперед, на камни, или назад, на рельсы. «Единственное спасение, – подумал Петраков, – добраться до раскоса мостовой фермы, прислониться к нему спиной и, дай Бог, успеть сделать это до прихода поезда».

По сантиметру, ерзая, он передвигался по холодным металлическим перилам. До раскоса уже можно было бы дотянуться руками, не будь они связаны за спиной.

Глеб стоял на откосе чуть ниже моста и спокойно смотрел на искаженное отчаянием лицо Петракова.

– Это тебе за то, что предал друзей. Ты не заслуживаешь жизни, – проговорил Глеб.

Поезд влетел на мост, осветив его мощным прожектором. Маленькая фигурка Петракова затерялась среди раскосов, стоек. Мост задрожал так сильно, словно вот-вот собирался развалиться. Локомотив тупой мордой гнал перед собой волну воздуха.

До раскоса оставалось совсем немного, казалось, качнись – и прислонишься к нему плечом, упрешься в него щекой. Охранник готов был впиться зубами в железо, раскрошить их, лишь бы удержаться. Он почувствовал, как тело его неумолимо клонится вперед, увидел серебрящуюся воду, переливающуюся через острые камни, и инстинктивно отпрянул. Волна воздуха подхватила его. Мелькнул перед глазами раскос фермы, и Петраков упал спиной на рельсы. Он еще успел перевернуться на бок и увидеть несущуюся на него решетку тепловоза. Локомотив подмял Петракова под себя и рассек острыми ребрами колес.

Глеб проводил взглядом удаляющийся товарный состав, достал трубку сотового телефона, набрал номер Потапчука.

– Федор Филиппович, все именно так, как мы с вами предполагали. Но есть несколько добавлений. Товар они хранят в ресторане «Врата дракона». Где, точно не знаю, там же сейчас и их главарь по кличке Полковник. Девушку убили его подручные, клички убийц Коготь и Станчик, они сейчас тоже в ресторане.

– Как ты узнал все это?

– Мне рассказал бывший водитель, тот, который объелся грибами и не доехал до Смоленска. Парню явно не везет, тогда грибки, теперь поезд…

– Что поезд? – с опаской осведомился генерал Потапчук.

– Поезду ничего, парню не повезло.

– Тебя видели, когда ты его заталкивал в багажник у ресторана.

– Значит, парень с сигаретой – ваш человек? Что ж, он хорошо работает, я сомневался в этом до последнего мгновения. Я устал, Федор Филиппович, поеду, отдохну. «Врата дракона» на вашей совести.

Глава 11

Автобус с двадцатью спецназовцами подъехал к ресторану «Врата дракона». С момента ухода Сиверова четверо людей генерала Потапчука отслеживали входы и выходы из здания.

– Никто из бандитов не выходил, компания по-прежнему за столом, – доложил молодой капитан, зайдя в автобус с зашторенными окнами.

Бойцы в масках, в бронежилетах, с автоматами бесшумно выходили из автобуса. Пять человек направились во двор. Охранник у шлагбаума даже не успел дернуться, а ствол автомата уже упирался ему прямо в грудь.

– Пойдешь и скажешь, чтобы открыли железную дверь, – прошептал капитан.

– Понял.

Вторая группа зашла с центрального входа. Метрдотель, куривший в фойе, успел-таки забежать в зал прежде, чем его остановили, и закрыл за собой дверь на замок.

– Там ОМОН в масках! – прошептал он на ухо Полковнику.

Дверь уже пытались выбить. Коготь, Станчик и Полковник переглянулись. В зале поднялась паника.

– Открывай, – бросил Полковник метрдотелю и поднялся из-за стола.

В поднявшейся суматохе прозвучал первый удар в дверь. Никто из сидевших в ресторане не успел заметить, куда подевались Полковник и двое его подручных: Коготь и Станчик. ОМОН одновременно ворвался с двух сторон – со стороны ресторанных служб и со стороны фойе.

– Всем к стене, руки над головой! – скомандовал капитан, оглядывая публику. – А ты весь свет зажги, – повел он стволом автомата в сторону метрдотеля.

Тот покорно исполнил приказ и после этого поинтересовался:

– Кого вы, собственно говоря, ищете?

– Проверка документов. Ищем преступника. По нашим сведениям, он находится в вашем ресторане.

– Тогда ищите, желаю успеха.

Обыскали всех. Улов оказался не то чтобы бедным, но рассчитывали на большее – три пистолета и спичечный коробок, наполненный анашой, принадлежавший случайному посетителю.

– Где настоящий хозяин ресторана? – грозно спросил капитан у слегка протрезвевшего Садко.

– Не знаю, – он пожал плечами.

– Он же был с вами.

– Вышел, наверное…

Пока капитан вел допрос, ОМОНовцы обыскали все здание. Заглядывали в каждый угол, снимали панели, прикрывавшие батареи парового отопления, простукивали паркет, вскрывали упаковки с продуктами в холодильниках, но наркотиков нигде не нашли.

– Они точно не выходили из здания, – говорил капитану парень, вертевший в пальцах сигарету с белым фильтром, – головой отвечаю, клянусь, мы с дверей глаз не спускали!

– Куда же они подевались? Испарились, что ли?

– Не знаю, надо искать.

– Мы здесь каждый сантиметр обыскали.

Тех, у кого было найдено оружие, и незадачливого любителя анаши задержали, остальных пришлось отпустить. Капитан был не против того, чтобы ресторан продолжал работать, чтобы посетители закончили ужин, но у людей, которых поставили лицом к стенке, желание веселиться пропало. Одни посчитали за лучшее расплатиться с официантом, другие уходили просто так.

Потапчуку доложили о результатах. «Не мог Глеб ошибиться, – подумал он. – Но если наркотиков не нашли, значит, это ошибка?»

– Можете уезжать, – распорядился генерал, когда капитан спросил его по телефону, что делать дальше.

«Придется сегодня же встретиться с Сиверовым».

Потапчук позвонил Глебу:

– Ты где сейчас?

– Сижу в машине, раздумываю, идти в мансарду или домой.

– И что решил?

– Я подумал, вы мне все равно позвоните и назначите встречу. Зачем лишний раз объяснять жене, почему я не могу побыть рядом с ней?

– Молодец, жди меня.

* * *

– Ты уверен, что не ошибся? – спрашивал Потапчук Сиверова, нервно расхаживая по мансарде.

– Звукоизоляция здесь, конечно, хорошая, но у меня благодаря вам появились соседи снизу, на старой мансарде их не было, и они никогда еще не жаловались на то, что я мешаю им спать.

Генерал Потапчук машинально посмотрел на часы:

– Рано о тишине беспокоишься, еще нет и двенадцати.

– Нет, Федор Филиппович, насчет наркотиков я не ошибся. Человек перед смертью редко врет.

– Зачем ты его прикончил? – вырвалось у Потапчука.

– Предатель не заслуживает жизни, – мягко сказал Сиверов. – Есть люди, чье существование угрожает жизни других, и от них лучше всего избавляться. Большего, чем мне, Петраков никому бы не сказал, даже если бы ваши следователи допрашивали его днем и ночью.

– Куда же могли подеваться Полковник, Коготь и Станчик? – Федор Филиппович обхватил голову руками. – Именно те, кто нам был нужен, исчезли из-под носа, да и наркотиков мы не нашли.

– Я удивлюсь, если завтра Полковник появится в ресторане, – сказал Сиверов.

– А я нет, – зло бросил Потапчук. – У нас против него практически ничего нет. Уже и Петраков не сможет дать показания. Не приколю же я к следственным материалам то, что ты мне рассказал?

– Федор Филиппович, вы почему-то хотите пользоваться выгодами моего положения, тем, что я могу без суда и следствия, на свой страх и риск проникать в учреждения, в дома, могу допрашивать мерзавцев так, как этого требуют обстоятельства, но зато не хотите мириться с издержками моего статуса тайного агента.

– Ты прав, Глеб, я погорячился. Но от этого легче не становится.

– Если хотите разобраться во всем, то достаньте мне план ресторана «Врата дракона», тот самый, по которому проводилась реконструкция, и потом мы с вами отправимся на место.

– Зачем тебе план, Глеб?

– Еще не знаю, но у меня такое чувство, что я сумею разобраться и с проблемой исчезновения Полковника. А теперь, Федор Филиппович, я должен вернуться домой. В сутках всего двадцать четыре часа, иногда нужно найти время и на сон.

– Не знаю, как ты, но я уснуть не смогу.

Выходили как всегда: первым – Потапчук, следом, минут через десять, – Сиверов. Глеб дошел пешком до дома, взглянул на освещенные окна квартиры. «Значит, Ирина еще не спит. Она великолепная женщина, – подумал Сиверов, – всегда чувствует, приду я домой или же меня придется ждать еще один день. Я сам не знаю, когда вернусь, а она наперед знает. Женская интуиция сильнее мужской».

Ирина посмотрела на Глеба так, словно тот отсутствовал всего минут десять, будто исчез не на день, а вышел в магазин за сигаретами.

– Ужинать будешь?

– Честно признаться, я сегодня уже ужинал, к тому же в ресторане и вдобавок не один… С женщиной, – с улыбкой сообщил Глеб. – Но поскольку это был не тот ресторан, куда бы мне хотелось пойти с тобой, и не та женщина, с которой я хотел бы провести вечер, я очень прошу тебя, сядь и поужинай со мной.

– Хорошо, сделаю это в качестве компенсации за твои моральные страдания, – едко ответила Быстрицкая, снимая крышку со сковороды.

– Ты приготовила две порции, – изумился Глеб. – Как ты узнаешь, приду я или нет?

– Почему ты думаешь, что ужин я готовила для тебя? А вдруг ко мне должен прийти друг? – рассмеялась Быстрицкая.

– Я убедился, что ты меня любишь, только не знаю за что.

На столе появились бутылка сухого вина и два бокала. Глеб, почувствовав торжественность момента, даже поставил на стол свечу и зажег ее. Они сидели при выключенном свете, их лица освещало лишь дрожащее пламя свечи.

– Я так боюсь, что ты однажды не вернешься! И я даже не буду знать, где ты пропал, – шепотом произнесла женщина.

– Со мной теперь никогда и ничего не может случиться.

– Почему?

– Потому, что ты вновь меня любишь, – Сиверов поднял бокал и сделал маленький глоток.

– Да, стоило мне засомневаться в этом, и ты только чудом не погиб.

– Я погиб, но ты воскресила меня, – искренне произнес Глеб.

Он понимал, что никогда не сможет рассказать Ирине о том, что ему приходится делать, знал, что та не поняла бы его, расскажи он ей сейчас о предателе Петракове, о железнодорожном мосте и смерти под колесами локомотива. «Она живет в другом измерении, – подумал Сиверов, – она бы поняла, объясняй я ей все с первого дня знакомства. Но зачем?»

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросила Быстрицкая.

– Я хочу поцеловать тебя.

Свеча затрещала, огонек уменьшился, а затем и погас. Наклоненный фитиль потонул в расплавленном парафине.

Мужчина и женщина рассмеялись.

– Свеча словно намекает нам, что кухня – не лучшее место для объяснения в любви, – Глеб легко подхватил смеющуюся Ирину на руки и понес в спальню.

Пожалуй, Сиверов не мог бы назвать человека, более привыкшего к смерти, чем он, способного хладнокровно созерцать кровь. Но даже он не мог забыть о том, что произошло сегодня. В душе всегда остается место сомнению, правильно ли поступил, особенно если совершен необратимый поступок.

Ирина не замечала озабоченности Глеба, во всяком случае, так казалось Сиверову. Сейчас он был другим, думал не о том, что рядом с ним любимая женщина, а о ветре, дрожащих конструкциях железнодорожного моста, о том, как выглядит локомотив, когда ты лежишь на рельсах связанный и смерть с грохотом несется на тебя.

Быстрицкая нежно поцеловала Сиверова в плечо, обняла за шею.

– Говорят, что мужчины, – произнесла она, – во время секса стараются думать о чем-нибудь постороннем – о футболе, о работе?

– А о чем думают в это время женщины? – с деланной улыбкой спросил Глеб, радуясь в душе тому, что в спальне темно и Ирина не может видеть его глаз.

– Женщины тоже думают о всякой ерунде, – и она засмеялась.

– О чем думала ты?

– Я подумала, что сегодня зря покупала на ужин говядину, теперь только и говорят о ящуре да о коровьем бешенстве. Уж лучше буду покупать нашу традиционную индейку.

– По-моему, ящур – это бредни, – Сиверов тоже засмеялся.

– Почему тебе так весело?

– Потому что мы с тобой нормальные люди и думаем о нормальных житейских вещах.

* * *

Единственным человеком, кому этот день принес радость, была продавщица компакт-дисков из подземного перехода – Маргарита. И то она поняла это лишь назавтра, когда пришла возвращать подруге платье.

Маргарита положила на столик аккуратно сложенный наряд, запакованный в шелестящий полиэтиленовый пакет:

– Вот. Я очень следила, чтобы никто не прожег его сигаретой или не пролил на него вино. Платье как новое, я даже вычистила его щеткой.

Подруга хитро глянула на Маргариту:

– Это, конечно, хорошо, что платье в полном порядке, тебе оно еще не раз пригодится.

– Я решила больше ничего не брать у тебя напрокат.

– Почему?

– Возвращать не хочется.

– Оно твое.

– Брось, так не шутят.

– Твой друг уже заплатил за него.

– Черт! – вырвалось у Риты. – Мне нужно было это предвидеть и сказать ему, чтобы ни в коем случае не делал мне такого подарка!

– Боишься, что теперь ему обязана и придется с ним расплачиваться?

– Глупая ты, ничего не понимаешь.

– Если хочешь, – предложила продавщица, – мы повесим это платье в магазине, и я продам его, а деньги отдам тебе.

– Ты снова ничего не поняла.

– Неужели он тебе не нравится? Мужчина видный, богатый; даже если он и не собирается на тебе жениться, такого друга иметь неплохо. Он надежный и добрый, я это поняла сразу.

– Я верну ему платье.

– Зачем? Что он станет с ним делать?

– Даже не знаю…

– Если у него есть жена, он все равно его ей не подарит. Даже если ты сумеешь всучить ему наряд назад, он выбросит его на выходе из перехода. Так что не дури, забирай платье с собой.

Маргарита с пакетом под мышкой вернулась в свой киоск. Нажала клавишу проигрывателя, даже не задумываясь, какой диск стоит в нем. Из динамиков полилась тихая оперная музыка.

– Вагнер, будь он неладен! – воскликнула девушка, но затем села на стул, опустила голову и даже не сразу поняла, что к ней обращается покупатель.

– У вас хороший вкус. Человек, слушающий Вагнера, разбирается в музыке. Подыщите мне, пожалуйста, что-нибудь для подарка. Сам я в музыке несилен, но хочу понравиться изысканной женщине.

– Сама я не изысканная, – немного раздраженно бросила Маргарита, но тут же улыбнулась.

Во-первых, так положено, а во-вторых, комплимент был сделан довольно умело.

– Изысканность бывает разной, – принялась вслух рассуждать Маргарита, – есть веселая изысканность, а есть мрачная, роковая. Ваша женщина – это первый вариант или второй?

– Не знаю, – сказал мужчина, – она – чудо.

«Ему хочется верить, – подумала девушка, – у него влюбленные глаза».

– Наверное, вам подойдет Верди.

– Верди? – задумался мужчина. – Или все же Вагнер? Я не знаю. У нее глаза такие, что… – и мужчина задумался. Нет, конечно, цвет глаз своей любимой он помнил, но описать их выражение не хватало слов. Он наморщил лоб, и тот стал похож на нотную линейку.

– С музыкой легко ошибиться, – вкрадчиво проговорила Маргарита.

Мужчина тут же согласился:

– Да, вы правы, можно не угадать. Вдруг ей нравится Моцарт? Но один мой друг, который ходит в оперу, – слово «опера» мужчина произнес с большим уважением, – Моцарта терпеть не может и называет его попсовым композитором для дураков.

– Я не могу взять на себя ответственность посоветовать вам музыкальный подарок, вы можете ее расстроить. Скажите, какого цвета у нее глаза?

Мужчина поискал взглядом что-нибудь подходящее в витрине, наконец остановился на обложке альбома «ДДТ».

– Глаза у нее такие же темные, как эта обложка, о таких иногда говорят – карие, но у нее – зеленоватый отлив. Так отливает вода в лесном озере во время сентябрьского заката.

– Вы поэт.

– Что вы…

– Я знаю, что ей надо, – и Маргарита на мгновение исчезла из поля зрения мужчины.

Тот подался поближе к окошку, не поняв, куда девалась продавщица.

Маргарита, уже покинувшая киоск, стояла у него за спиной:

– Пойдемте, я кое-что вам покажу. И могу заверить, подействует наверняка – лучше музыки.

Нерешительный покупатель был рад довериться кому угодно, лишь бы не брать ответственность за выбор подарка на себя. Всегда легче считать, будто виноват кто-то другой, а не ты.

Чуть ли не за руку Маргарита повела его к своей подруге в магазин одежды на другой стороне перехода. Тут же из-за плеча покупателя подмигнула ей, мол, не показывай, что мы с тобой хорошие подруги.

– Скажи-ка мне, осталась ли у тебя французская шаль оливкового цвета.

– Та, которая за восемьдесят долларов?

Маргарита про себя выругалась. Стоила шаль шестьдесят, но на чужой территории действуют чужие законы, и ей пришлось поддержать игру по одурачиванию влюбленного покупателя.

– Да, именно за восемьдесят, – подтвердила Маргарита.

Мужчина тихо вздохнул, уже пожалев о том, что раньше доставал кошелек при Маргарите и та могла рассмотреть в нем две сотни.

– Для зазнобы покупаю, – выдохнул влюбленный мужчина.

В том, что он влюблен по уши, не сомневалась уже и продавщица магазина одежды. Влюбленные видны с первого взгляда, возле них даже воздух другой, кажется, будто он наэлектризован до такой степени, что слегка искрит и потрескивает.

– Только для вас – эксклюзив, – предупредила девушка, ныряя под прилавок и извлекая оттуда узкую картонную коробку с витиеватым рисунком.

На коробке имелось окошечко, откуда выглядывал край шали с ярлыком. Продавщица была виртуозом в своем деле. Как фокусник, не открывая коробку и не повредив ее, она одним движением извлекла шаль и тут же очаровала ею мужчину. Шаль порхала, как весенняя бабочка, садилась ему на плечи.

– Вы прикоснитесь к ней, не бойтесь, почувствуйте ее кончиками пальцев.

Мужчина зажмурился и пощупал край шали. Ему хотелось сказать, что на ощупь шаль напоминает ему запястья любимой, но он не решился произнести это вслух.

А девушки уже ворковали возле него в два голоса:

– Чувствуете, как она течет сквозь пальцы, струится? Ее невозможно удержать, она скользит. Смотрите, ее вот так набрасывают, – и Маргарита, воодушевленная подругой, накинула на себя шаль и, хоть никогда прежде шали не носила, тут же сумела элегантно уложить.

– Да, она вам идет, – мужчина отступил на шаг. В этот момент он видел не продавщицу из киоска, а свою вожделенную женщину.

– Значит, договорились. Уступаю пять долларов за ваши влюбленные глаза, – и, не дожидаясь согласия, девушка принялась упаковывать шаль.

Мужчина не успел опомниться, как картонная коробка оказалась обернутой в цветастую бумагу, была заклеена скотчем и всунута ему в руки. Он стоял как идиот посреди безлюдного магазина, и ему ничего не оставалось, как расплатиться и поблагодарить девушек.

– Знаете что, – ворковала Маргарита, – у вас есть уникальный шанс. Если эта шаль не понравится вашей женщине, в чем я сомневаюсь, вы ее принесите назад, и мы ее поменяем на другую. Но, честно говоря, я бы от такого подарка была без ума. Понимаете, шаль – такая вещь, которая идет всем: и молоденьким, длинноногим, и женщинам в возрасте, и даже совсем старым. Она будет носить ее и вспоминать вас каждое мгновение. Вы всегда будете рядом с ней, ей будет казаться, что ваши ладони лежат у нее на плечах, касаются рук, шеи…

Мужчина облизал пересохшие губы:

– Вы так красиво говорите… Я, к сожалению, так не умею.

– Это ваши глаза нас вдохновляют.

Мужчина потупил взор. Он засмущался.

– Сегодня так редко можно встретить по-настоящему влюбленного человека, вы даже себе не представляете, как редко.

– А я думал, влюбленных много, – выдохнул покупатель, ставший счастливым обладателем волшебной шали.

– Хотите совет? Бесплатный…

– Да, – безропотно согласился мужчина.

– Купите к шали цветы и бутылку хорошего вина. Подарок и вечер запомнятся на всю жизнь.

– Я так и сделаю.

– Все у вас будет хорошо.

Мужчина на прощание взмахнул рукой и наткнулся на стеклянную дверь. Девушки переглянулись, еле сдерживая смех.

Когда же покупатель наконец совладал с дверью и исчез, девушки от души рассмеялись.

– Маргарита, я тебя угощаю. С меня обед в «Макдональдсе». Слушай, может, ты перейдешь ко мне работать?

– Это просто случай – покупатель подвернулся, а теперь я пошла к себе.

– Но твой вчерашний друг мне понравился куда больше сегодняшнего, хотя у него глаза абсолютно не влюбленные. По-моему, это ты в него втюкалась.

– Ни в коем разе. У нас чисто деловые отношения.

– Платье стоит дороже, чем шаль, – напомнила продавщица.

– Не все измеряется деньгами, – отрезала Маргарита, быстро покидая магазинчик и направляясь к своей торговой точке, возле которой уже толпились подростки в черных кожанках, обильно усыпанных заклепками.

* * *

Генерал Потапчук редко сам выезжал на место проведения операции, но теперь деваться ему было некуда. Ему предстояло решить сложную задачу. План ресторана он раздобыл еще вчера и отдал Глебу Сиверову. Ничего особенного они вдвоем на плане не обнаружили. Ресторан как ресторан, при реконструкции полностью изменилась планировка. Но Глеб настаивал, что сам должен все осмотреть на месте.

– Зачем, Глеб? – недоумевал генерал Потапчук. – Мои люди обыскали там каждый угол, каждую щель, все простучали, подняли даже ковры.

– Тогда объясните мне, Федор Филиппович, куда могли подеваться Полковник и двое его подручных – Коготь и Станчик? Они не Карлсоны, чтобы улететь через окно!

Потапчуку оставалось лишь развести руками. И вот теперь генерал ехал в ресторан «Врата дракона» не на служебной «Волге», а в небольшом автобусе со шторами на окнах. Кроме него, в салоне находились десять спецназовцев в черных масках. Вооружены они были короткими автоматами. Девять человек знали друг друга, десятого же присоединил к ним, не представляя, генерал Потапчук. Глеб Сиверов сидел на заднем сиденье, черная трикотажная маска скрывала его лицо, оставив открытыми лишь глаза и рот. План первого этажа здания лежал у него на коленях.

Ресторан продолжал работать даже в отсутствие настоящего хозяина. Метрдотель встретил незваных гостей подчеркнуто приветливо как показалось Потапчуку, с нагловатой усмешкой, мол, ищите, все равно ничего не отыщете.

Люди разошлись по зданию. Сиверов присел на край венского стула и разложил на столе план. Потапчук сел напротив него. Глеб то отрывал взгляд от бумаги, то вновь склонялся над ней. Затем он, ничего не говоря, взял карандаш и очертил им стену на плане. Потапчук не сразу понял, в чем дело. Отыскал указанный на плане бассейн в зале, но и после этого ничего не понял. За бассейном с пучеглазыми рыбками возвышалась ломаная зеркальная стена, по которой вился живой плющ.