Текст книги "За свои слова ответишь"

– Ты чего-то мне не договариваешь, вижу, у тебя проблемы какие-то.

– У меня всегда проблемы, как у любого делового человека.

– Это хорошо. Есть проблемы, значит, есть и деньги, нет проблем – и денег нет. Дело живое. А спокойно только на кладбище.

– Я боюсь того, что мои проблемы твоими могут стать. Если уже не стали.

– А ты не боись, – захохотал Грязнов.

Они смотрели на две пачки денег, лежащих как дощечки, одна на другой. Пачки были не очень толстые, сколько в них денег, Кощей знал, Грязнов его никогда не подводил. И он Грязнова старался не подводить.

Они знали друг друга не первый год, и все эти годы Грязнов оставался для Кощея загадкой. Чем тот занимался раньше – при «советах», чем занимается сейчас и откуда у него такие большие деньги, Кощей понять не мог, хотя и пытался навести по своим бандитским каналам кое-какие справки. И выходило, что Валерий Грязнов никаким бизнесом не занимается, во всяком случае в Москве. Может, конечно, на Западе, но как можно вести бизнес за границей, безвылазно сидя в Москве?

У Кощея все это в голове не укладывалось. Сам он действовал по-другому, ему надо было встретиться, переговорить, перетереть дело. Модемной связи, и даже телефону, он не доверял. О Грязнове Кощей знал немного: номер мобильного телефона, адрес и пару мест, где Валерия можно было отыскать. О загородной лечебнице он не знал ничего.

– Ну, что за проблемы, Гриша?

В отличие от многих Грязнов никогда не пользовался кличкой и не называл Григория Минковского Кощеем, пользовался лишь именем, от которого сам Кощей немного отвык.

Открылась дверь, за которой стоял телохранитель. В правой руке он, как зажженный факел, держал сотовый телефон – телефон был включен.

– Ну?

– Вас, говорит, что срочно.

– Кто? – не беря трубку, произнес Кощей.

Телохранитель лишь пожал плечами, не зная, можно ли при Грязнове называть имя звонившего.

– Ну? – буркнул в трубку Кощей, и тут же его лицо скривилось, словно в горло ему попала тонкая рыбья кость. И чем дольше он слушал, тем более мрачным становилось и без того не очень приятное лицо бандита.

– Гриша, слушай, какой-то мужик приехал.

– Чего хочет?

– Сказал, поговорить.

– Пошли его на хер.

– Такого не пошлешь, а я в доме один, без охраны. Такой и пятерых уложить может.

– Ты что, пустил его в дом?

– Пока только калитку открыл.

– Поосторожнее с ним, постарайся спровадить. Я тебе перезвоню через пару минут, или ты набери меня, как поговоришь с ним.

Кощей отключил телефон и положил рядом с очками. А телохранитель понял, что ему в этой комнате не место, и закрыл за собой дверь. Кощей подвинул деньги к Грязнову, причем сделал это так, как крупье подвигает горку фишек к игроку, которому повезло.

– Слушай, Валера, непонятки начались. Эти ребятки у тебя?

– Дети, что ли? У меня, им хорошо, – хмыкнул Грязнов.

– Где они?

– Тебе дело?

– Они у тебя не дома, случаем?

– Я не идиот, – опять хмыкнул Грязнов, – и не педик, как ты понимаешь.

– Понимаю, понимаю… – Кощей заговорил быстро. – Мужик какой-то объявился, троих на Курском уложил.

– Что, насмерть?

– Да нет, покалечил. И, как я понимаю, если бы хотел, убил бы.

– А чего хочет? – Грязнов напрягся.

– Мальчишку одного ищет, из тех, которых я тебе продал.

– Ты же говорил, никто их искать не станет, – Валерий Грязнов положил руки на край стола, пальцы сжались в кулаки, он с угрозой посмотрел на Кощея.

– Поэтому и отдаю тебе деньги, ошибся.

– Хреновая ошибка, – Валерий Грязнов положил руки на край стола, пальцы сжались в кулаки. – Мальчишки уже в деле, назад хода нет. И тому, с кем я работаю, не могу сказать, мол, ошибся, извини. Ты же мне обещал, что они чистые, сиротки.

– Сиротки и есть.

– Тогда кто их ищет?

Кощей передернул плечами и потер виски. Ему хотелось вытащить портсигар и до одури нанюхаться кокаина. Но такое он мог позволить себе лишь наедине, в присутствии Грязнова он не решился на подобную вольность.

– Ну, так исправь ошибку, убери этого мужика. Где он, кстати, сейчас?

– Там, откуда ты забирал детей.

– У Альберта, что ли? А откуда у него адрес?

Кощей уже понял: Бурый проговорился.

Значит, сейчас проговорится и Альберт, а от него дорога вела напрямую к Грязнову. Альберт потом сам завозил ребят к Валере.

– Я думаю, этот мужик скоро к тебе направится.

Грязнов вздохнул. Конечно, можно было сейчас ругаться, выяснять, кто прав, кто виноват, но это было уже бесполезно. Случился прокол, и нужно закрывать брешь, хоть своим телом.

– Откуда этот мужик взялся? – стараясь говорить спокойно, произнес Валера.

– Если бы я знал! Понимаешь, не могу сообразить. Вроде бы не мент, вроде не из наших, несистемный какой-то, одиночка.

– Может, какой родственник одного из мальчишек?

– Вряд ли. Я проверял, расспрашивал, мальчишки не из Москвы, родственников у них нет. Сумеешь разобраться? Только предупреждаю, мужик он крутой, троих моих ребят положил.

Грязнов криво усмехнулся.

– Твоих положить несложно, они у тебя все наркоманы и идиоты.

Слово «наркоманы» неприятно резануло ухо Кощея. Спорить не приходилось, скорее бы Грязнов согласился разобраться с этим странным мужиком, да и делу конец. Черт с ними, с деньгами, они как ушли, так и придут. Детей и проституток в Москве хоть пруд пруди, только пристраивай.

Кощей взял трубку в руку, набрал номер Альберта, с которым недавно говорил. Вслушивался в длинные гудки, и с каждым гудком на душе у него становилось все муторнее.

* * *

А в особняке происходило следующее. Альберт, распростертый, лежал на ковре, Комбат стоял над ним, широко расставив ноги, и лил из стеклянного кувшина прямо в лицо Альберту холодную воду.

Тот с трудом открыл глаза, левый широко, правый, заплывший, причем мгновенно, чуть-чуть. Лицо его перекосил страх.

– Где Сережка?

– Какой Сережка? – едва смог произнести Альберт.

– Я сейчас на тебя, ублюдок, вылью воду не из кувшина, а из чайника!

Электрочайник булькал, испуская клубы пара.

– И кожа на твоей гнусной роже, пидар, облезет, как мозоль на пятке. Ты меня понял? Остатки воды вылью тебе на член, и с него кожа сползет, как шкура со змеи. И ты никогда уже больше им ничего не сможешь сделать, ни в одну дырку сунуть, понял, ублюдок?

– Я… я…

– Ты мне не якай, тварь. Где Сережка?

– Я его не трогал, я даже не успел с ними ничего сделать, тут же все переиграли…

– Встань! – приказал Комбат.

Альберт Душечкин встал на четвереньки и торопливо отполз от Комбата на пару шагов. Он стоял задрав голову, мокрые волосы прилипли к одутловатому лицу, правый глаз моргал, дергалась от нервного тика и щека.

– Хочешь жить? – Комбат сделал движение правой рукой, и тяжелая монтировка, выскользнув из рукава, появилась в его пальцах. – Я тебе сейчас, педик, ноги и руки поперешибаю, ты даже до двери не доползешь, и никакие хирурги кости не сложат.

Он ударил монтировкой по краю стола. Столешница из массива хрустнула и ощерилась острыми щепками.

– Я… я…

– Ты мне не якай! – по лицу Комбата несложно было догадаться: свои обещания он выполняет всегда.

– Я их завез в Москву.

– Адрес! – не давая Душечкину передохнуть, спросил Комбат и ногой опрокинул Душечкина на спину, поставив подошву ему на пах. То, что Душечкин не сможет оказать никакого сопротивления, Комбат знал, о том, что в особняке больше никого нет, он уже узнал, но его бы не остановили даже несколько охранников.

Адрес был назван.

– Я тебя сейчас привяжу, а потом за тобой приедут. Если не найду Сережку, тогда…

Душечкин понял: пощады ждать не придется, скорее бы ушел незваный гость. По щекам Альберта текли слезы, губы дрожали, все его тело сотрясала дрожь. Жирные плечи дергались, лицо стало бледным, словно его обсыпали мукой высшего сорта.

Комбат привязал Душечкина к трубе парового отопления, – привязал так, что без посторонней помощи освободиться было невозможно. Немного подумал и выдернул из розетки кипевший чайник.

– Если там никого не окажется, я вернусь, и тебе не поздоровится, педрила долбаный!

Незваный гость исчез. Наступила пронзительная тишина, которую прорезал внезапно оживший телефон, но дотянуться до трубки Альберт не мог…

* * *

Так и не дождавшись ответа, уже догадавшись, что произошло в особняке Альберта Душечкина, Кощей грязно выругался:

– Валера, максимум через час этот ублюдок окажется у тебя в переулке, там, где Душечкин передал тебе пацанов.

– Я уже понял, сдал меня Альберт, – сказал Грязнов, взял деньги, сунул себе в карман, – наверное, впервые я с большим удовольствием отдал бы тебе деньги, чем бы взял себе, но возьму.

– Ты мне звякнешь?

– Сам звякнешь.

Грязнов покинул ресторан.

Теперь можно было расслабиться. Дрожащими пальцами Кощей вытащил из внутреннего кармана портсигар с кокаином, высыпал немного на крышку и жадно через трубочку вдохнул дурманящий порошок. Ему стало немного легче, появилось даже возбуждение.

«Грязнов все уладит. И черт с ними, с деньгами.»

– Едем! – крикнул он.

Спрятав портсигар в карман, Кощей взял телефон. Телохранитель вошел в банкетный зал. Кощей швырнул ему телефон, тот схватил его, как собака хватает на лету кость, брошенную хозяином, и заспешил к выходу.

Спешил Грязнов, но в его спешке не было суеты. Он уже связался со своими людьми по телефону и предупредил, что вскоре в переулке появится здоровенный мужик, который попытается узнать что-то о мальчишках.

– С ним не надо церемониться, лучше всего уложить его на месте, убить, только желательно без выстрелов и крови, тихо, а тело доставить в клинику. Уничтожить так, чтобы не оставить следов, был человек, и нет, растворился, исчез. Я сам буду в клинике.

Джип Кощея в это время мчался за город к особняку Альберта. Но не самой прямой дорогой, потому что Кощей боялся столкнуться с незнакомцем, наверняка уже спешившим в Москву.

Комбат въехал в переулок, остановил машину в подворотне. Офис, в который ему предстояло войти, находился на первом этаже. Ничего подозрительного Комбат не увидел, он даже и предположить не мог, что его здесь уже поджидают. Ведь прошло всего пятьдесят минут с того момента, как Душечкин назвал ему адрес, и предупредить он никого не успел.

Он надеялся застать владельца офиса врасплох. Вошел в арку, продолжая сжимать в пальцах увесистую монтировку, готовый в любой момент вытащить ее из рукава и, если придется, нанести удар. Он уже видел дверь, видел кнопку звонка, освещенный кабинет. За планками жалюзи то исчезал, то появлялся силуэт.

– Ублюдки! – пробормотал Комбат, вдавливая кнопку звонка.

– Кто? – послышалось из-за двери.

– Свои, открывай.

– Сейчас, сейчас, – говорили довольно дружелюбно. – Вы с машиной?

– Да, с машиной, – сказал Комбат.

– Тогда прекрасно, все заберете, сейчас открою.

Разговор получался непонятный, но это Комбата устраивало.

«Хорошо, что меня приняли за кого-то из своих, значит, сейчас откроют дверь, и я смогу ворваться вовнутрь.»

Комбат уже собирался было рвануть на себя дверь, даже повернул ручку, как в этот момент ему нанесли удар сзади по голове. Били наверняка, не жалея сил. Борис Рублев качнулся и, теряя сознание, рухнул с невысокого крыльца, вниз лицом в мокрую траву, усыпанную опавшими листьями.

Глава 10

Машина шла тяжело, хотя в ее салоне сидели всего два человека. А о том, что третий, грузный Борис Рублев, лежит в багажнике, прикрытый брезентом, было известно, естественно, только им двоим.

– Какого хрена мы его везем в лечебницу? – недовольно скривился санитар психиатрической клиники Колян, сидевший за рулем.

– А тебе дело? – безразлично отозвался его коллега Толян, державший озябшие ладони перед решеткой автомобильной печки.

Теплый воздух никак не хотел согревать остывшие от долгого стояния в переулке пальцы.

– Бросили бы тело где-нибудь в городе, подальше от офиса.

– Нельзя.

– Нам нельзя, а ему можно.

– Ты себя с ним не равняй. Грязнов что сказал? – напомнил Толян. – Нужно сделать так, чтобы мужик исчез, пропал, как говорится, без вести. Нет трупа – нет и преступления. Мало ли чего одинокому мужику взбрело в голову – уехал к друзьям, в запой ушел…

– Это ты в запой можешь уйти, а от него водкой не пахло.

– За рулем он сидел, потому и не пахло.

– От него даже табаком не воняло.

Колян вел машину осторожно, шоссе было сплошь засыпано мокрыми желтыми листьями. Того и смотри автомобиль пойдет юзом, окажешься в кювете.

– В кислоте растворить его надо – да так, чтобы с концами. Был человек – и нет, только коронки золотые на память.

– Лучше бы его в люк канализационный на каком-нибудь пустыре забросить, где дерьмо под завязку плавает.

– Оно-то можно… – задумчиво произнес Толян, – но хрен его знает… Рассчитываешь на одно, а получается другое.

– Это как?

– Год, другой к такому люку никто не подходит, а потом бомжи крышку сопрут, и кто-нибудь в колодец провалится. Откачают дерьмо, найдут труп. И случится это, Колян, в самый неподходящий момент. И вот тогда Грязнов подумает, стоит ли тебе по этому свету ходить или самого тебя без лишних следов в кислоте растворить.

– Ну ты загнул!

Перспектива быть растворенным в кислоте Коляну явно не понравилась. Человек он был в какой-то мере суеверный и считал, что существуют роковые минуты, в которые сказанное непременно сбудется. Когда они, эти минуты, настанут – не знает никто. Но в том, что они существуют, Колян не сомневался. В его жизни уже случалось так, что стоило сболтнуть лишнее или показать какое-нибудь увечье на себе, как на тебе, «получи, фашист, гранату!».

И он незаметно трижды сплюнул через левое плечо, сделав вид, что его волнует обстановка на дороге сзади.

Шоссе было пустынным, лишь ветер с трудом отрывал от асфальта листья, и те лениво переворачивались, как плохо прожаренные блины на черной чугунной сковороде.

– Сколько раз уже бывал в деле, – сказал Колян, – а дрожь в руках и в коленках остается.

– Зря, – вздохнул Толян, – у меня вначале тоже так случалось, а потом привык. Мне теперь что курицу прирезать, что человека – все едино.

– Можно подумать, это ты его по голове стукнул.

– Надо было бы – врезал бы.

Впереди показался пост ГАИ. Шофер тут же сбавил скорость, хоть и ехал не быстро, в границах дозволенного знаком.

– Ты чего тащишься, ментов боишься? – чувствуя свое превосходство, сухо рассмеялся Толян.

– А ты – нет?

– Не боюсь.

– Ну и дурак!

– Почему?

– Только дурак ничего не боится.

Возле стеклянной будки поста прохаживались, мирно беседуя, офицер в милицейской форме и омоновец в камуфляже, в пуленепробиваемом жилете, с десантным автоматом за спиной.

– Будешь ехать слишком медленно, подозрение возникнет. У этих ментов, как у собак, мозгов нет, а нюх есть, прямо-таки чувствуют, где и чего не в порядке.

Толян с наслаждением наблюдал, как шофер побледнел, а взгляд его стал стеклянным, словно бы он ехал и не видел ни поста, ни милиции. Когда стеклянная будка осталась позади, шофер шумно выдохнул и нервно схватил сигарету. Сунул ее в рот и вновь двумя руками вцепился в руль.

– Нервным в нашем деле делать нечего, – продолжал Толян, – если бы остановили нас сейчас, показал бы документ, улыбнулся бы, побазарил немного и, выслушав пожелание счастливой дороги от офицера милиции, поехал бы дальше.

– В багажник заглянули бы, падлы, – облизав растрескавшиеся губы сухим языком, проговорил Колян.

Он произносил слова с трудом, ему казалось, что чуть резче двинь губами – и кожа треснет до мяса, во рту появится соленый привкус крови.

– На хрен им твой багажник, они только фуры досматривают. Документы же у нас в порядке, да и на бандитов мы не похожи, люди порядочные.

Толян наконец-то сумел отогреть задубевшие пальцы и теперь с наслаждением растирал теплыми ладонями затекшую шею.

– Я думаю, осторожность никогда не помешает, – словно бы перечеркивая все сказанное раньше, произнес Колян.

Несмотря на то что он пристально всматривался в дорогу, все-таки проморгал стык между старым и новым, положенным летом, асфальтом. Стык был прикрыт осенними листьями, машину подбросило, и Толян чуть ли не до крови оцарапал себе ногтями шею. У него чуть не вырвалось: «Козел!», но он успел подавить первые звуки, пробормотав, что-то невнятное, но наверняка обидное (за «козла» его могли заставить и ответить).

– Чего ты? – с подозрением посмотрел на него Колян. – Сколько раз ездишь, а все время про этот стык забываешь.

– Да не видно его! Хорошо еще, машина груженая, не так подбросило.

– А я, когда на джипе здесь езжу, всегда притормаживаю.

– Да, джип на выбоинах сильно бросает, можно головой удариться.

– Ты смотри поворот не проморгай!

– Нет, тут уж я ничего не напутаю, тут автопилот сработает. Это так же, как если домой в стельку пьяному вернуться: ничего не чувствуешь, а ноги сами к нужному дому несут.

Он чуть сбавил скорость, и машина нырнула на малоприметный съезд, перед которым не было установлено никакого указателя. В багажнике глухо перекатилось безжизненное тело.

– Далеко не укатится, там с двух сторон «запаски» лежат.

– Запасливый…

Чуть пробуксовывая в неглубоких, удивительно чистых, с прозрачной водой лужах, машина подкатила к железным воротам психиатрической лечебницы, бывшей в недавнем прошлом военной частью.

– Надо будет психов «построить», чтобы ворота покрасили, и пятиконцовые красные звезды на двуглавых орлов сменить, – напомнил Толян, оставшийся в машине.

– Зачем орлы? Лучше все ворота серой корабельной краской покрасить. Неприметно и гигиенично. А звезды пусть остаются, мне они на нервы не действуют.

Колян минуты две возился с хитрым запором. Открывались ворота без ключа, но для этого нужно было чуть развести створку и, рискуя прищемить между ними руку, выдвинуть толстый металлический ригель. Ветер то и дело налетал, ударял в большие железные створки, и ворота отзывались глухим гулом. Колян не давал им сойтись, подперев коленом.

– Загоняй! – крикнул он Толяну, освобождая въезд.

Машина, дымя выхлопной трубой, въехала на территорию. Тут люди Грязнова чувствовали себя в полной безопасности, уверенно. Страх напрочь исчез из глаз Коляна, хотя тут им предстояло совершить самое неприятное – расчленить труп и растворить его в кислоте.

Но для таких дел не стоило самим пачкать руки, всегда можно было подыскать пару психов, которые из страха сделают все, что им скажешь. С психов и взятки гладки, чтобы потом они ни говорили, кто им поверит? Псих, он и есть псих – небылицы рассказывать. Да и случайные люди появлялись на территории психиатрической лечебницы довольно редко – раза два или три в году, когда приезжал какой-нибудь чин из министерства здравоохранения, который, как явствует из надписей на сигаретных пачках, ничего не умеет делать, кроме как предупреждать. О таких проверках главврач узнавал заранее.

Входы в подземную клинику тогда тщательно маскировались, психов выгоняли на уборку территории. Если стояла осень, сгребали листья, если зима – расчищали дорожки, а летом и весной подметали мусор.

Проверками чины оставались довольны, мало в каких клиниках царил такой порядок. И главное, на поддержание его главврач не требовал от министерства бешеных средств. Конечно, жаловался, что не хватает препаратов, особенно импортных, но не давил, не требовал, не грозил, что если финансирование останется на прежнем уровне, то он выведет психов на улицы Москвы с кумачовыми знаменами, хлесткими лозунгами и матерными транспарантами.

Посещение непременно заканчивалось парилкой, купанием в небольшом бассейне и ужином в маленьком зальчике. И хотя Марат Иванович, человек состоятельный, спокойно мог позволить себе поставить на стол дорогие коньяки и закуски, он неизменно ограничивался отечественной водкой и незатейливым угощением.

– Трудно живем, – приговаривал Хазаров, наливая холодную водку.

– А кому сейчас легко? – приехавший с проверкой чиновник согласно кивал и тут же заводил разговор о том, какая сейчас маленькая зарплата и как трудно на нее выжить.

При всем при этом главврач и чиновник понимали, что оба они уже давно забыли о том, что такое жить на зарплату. Понимали, что каждый из них давно превратил место собственной службы в доходную кормушку. Но разговор о вселенской бедности поддерживали по старой советской привычке.

После угощения, уже садясь в машину, чиновник непременно обещал, что напишет хороший отчет. Марат Иванович убежденно просил его ничего не придумывать, описать все так, как увидел, мол, не к чему теперь разводить показуху. Пусть не думают в министерстве, что если в психиатрической лечебнице царит порядок, то ей можно урезать средства.

– Санитары у вас отличные, – обычно с пониманием говорил чиновник из министерства здравоохранения, – таких ребят в любом банке охранниками с удовольствием возьмут.

– Вы при них только такого вслух не говорите, – вкрадчиво произносил главврач Хазаров, – а то услышат, уйдут.

– Нет, я же вижу, они за место в вашей клинике твердо держатся, хоть и получают, как простые больничные санитарки.

– Стараюсь не обидеть. Не всегда законно получается… Ну там… премию выпишешь, ставку раскинешь… Да и студенты из них некоторые, на медицинском учатся. Им стаж по специальности нужен. Вот и работают считай задаром.

Конечно же, глядя на Толяна с Коляном, даже самый закоренелый оптимист не поверил бы, что они где-нибудь учатся. Можно было засомневаться, ходили ли они в детстве в школу. Высшее образование они получили специфическое, и не в студенческих аудиториях, а в армии на полигонах. Только инструкторы им попадались неважные. Нет, бить так, чтобы человек не мог подняться после первого удара, их учили. Их учили брать в плен, убивать, прятаться, но никто из учивших их не задумался, а впрок ли пойдет наука, не обернется ли она против ни в чем не повинных людей, явных-то врагов у Россий теперь практически не осталось.

Машина медленно ехала по территории психиатрической лечебницы. Дорожки, предназначенные для пеших прогулок, мало подходили для движения автотранспорта.

– Ненавижу психов, – пробормотал Толян, глядя на то, как в самом центре дорожки в нелепой позе застыл сумасшедший в сером халате.

Халат был надет на голое тело, полы его разошлись, и неяркое осеннее солнце золотило не только провалы между ребрами, но и покрытое рыжей растительностью срамное место. Сумасшедший стоял, раскинув руки в стороны, широко расставив ноги, и даже не думал двинуться с места, хотя на него ехала машина.

Колян выругался матом, когда понял, что дорогу ему не освободят. Пришлось остановиться. Машина несколько раз дернулась, и бампер несильно ударил сумасшедшего в колени. Тот качнулся и плюхнулся на задницу, но рук не отпустил и продолжал сидеть, изображая из себя, наверное, распятие.

– Козел вонючий! Сука! Будто не понимает, притворяется, – Колян зло хлопнул дверкой и бросился к сумасшедшему.

Он занес было над ним кулак для удара, но псих вместо того, чтобы испугаться, продолжал радостно улыбаться, будто встретил закадычного друга.

– Вали отсюда, псих долбаный! – Колян опустил занесенную для удара руку, поняв, что толку побоями не добьешься.

То ли этот псих нечувствителен к боли, то ли мазохист по своей природе и страдания доставляют ему удовольствие, сравнимое разве что с сексом.

– Вали! – Колян несильно пнул ногой психа и тот, перевернувшись, встал на четвереньки, забросил халат повыше и, сверкая белыми, в редких синяках ягодицами, шурша, пополз по опавшей листве. – Урод! – крикнул ему вслед Колян и снова выругался матом.

Он был зол на себя за то, что целых полдня смертельно боялся милиции, ОМОНа, зол на Грязнова, который поручил ему убрать незнакомца, проявившего подозрительный интерес к мальчишке-бомжу, зол на психа, который мог спокойно показать ему голую задницу и при этом уйти на четвереньках безнаказанным.

– Брось его, – крикнул Толян, – время не ждет. Все равно он ничего не понимает, улыбается, и только. Я один раз этого психа до кровавых соплей бил, а он улыбался – и все тут. Так и отрубился с улыбкой, урод! – от злости слишком резко отпустил сцепление, и машина, дернувшись, заглохла.

– Не нервничай, – криво улыбнулся бандит-санитар, – кончим дело, нам отгул дадут и денежки. Оттянемся… Я уж и девчонок отыскал, проверенных, заразы нет. В продуктовой палатке работают, их на заразу каждый месяц проверяют.

– Если повезет, то и на собственной жене триппер поймаешь, – окончательно разуверившись в том, что в жизни бывает счастье, отозвался шофер. И, будучи полон уверенности в том, что двигатель не заведется, взялся за ключ в замке зажигания.

Машина дернулась.

– Ты же сцепление не выжал!

Толян с недоумением посмотрел на ногу, прижимавшую педаль сцепления к самому коврику. Машина дернулась как-то сама по себе, еще раньше, чем включился стартер.

– Ты чего?

– Показалось, наверное…

Секунд пять мужчины сидели, прислушиваясь, но ничего подозрительного так и не обнаружили, лишь сумасшедший с голой задницей в синяках полз между красными и желтыми кустами.

– Показалось… – Колян сплюнул в приоткрытое окно.

– Точно, не может этого быть! – подтвердил Толян. – Мертвецы не ворочаются.

Больше никто не становился на пути автомобиля, и шофер ловко подвел его к самой рампе административного корпуса – туда, где был вход в подземную клинику.

– Грязнов тут? – спросил Колян.

– Хрен его поймет, где он шляется! Я ему на мобильник звонил, он с ним не расстается. Надо бы психов прихватить, чего самим мараться? Сами на каталку выгрузим, а потом за психами сходим. Нечего ему в багажнике зря валяться.

– Чего ты переживаешь, крови же не было, а значит, багажник чистый останется.

– Брезгливый я, – признался Толян.

– Знаю, – рассмеялся Колян, – даже трахаться в машине и то не можешь, тебе белые простыни подавай.

– У каждого свои заморочки.

Вдвоем мужчины выбрались из машины, и Толян ключом открыл багажник. Тело под брезентом лежало совсем в иной позе, чем та, в какой его загрузили бандиты. И неудивительно, ведь машину трясло по дороге.

Колян потянулся к сигарете.

– Потом покуришь, давай выгружать!

Но язычок огня уже лизнул кончик сигареты. Ветер подхватил голубоватый ароматный дым, и Толян, не удержавшись от соблазна, тоже закурил. Сбрасывать брезент мужчинам пока не хотелось. Одно дело, когда видишь под материей бесформенное возвышение, другое – если перед тобой лежит труп.

– Здоровый мужик был… сложением, – проговорил Толян, – таких мне редко встречать доводилось.

– Теперь еще реже встречаться будут, – робко пошутил Колян и тут же закашлялся.

Никелированная каталка, новенькая, блестящая, стояла на рампе.

– Странная штука – жизнь, – глядя на каталку, перевидевшую уже не один десяток мертвецов, проговорил Колян.

– А смерть, по-твоему, штука не странная?

– Не странная, а сраная… Да уж… – сказал Колян, глубоко затягиваясь, – я в прошлом месяце дядьку двоюродного хоронил… Так уж случилось, что у него в роду одни бабы остались, некому было ни гроб заказать, ни с директором кладбища переговорить. Вот поехал я в похоронную контору, говорю: гроб можно заказать? Стали они мне всякие навороченные гробы показывать. Нет, говорю, мне что-нибудь попроще. «Ну, – говорят, – тогда в цех пошли, там у нас продукция, которая не залеживается.» Пришли мы – что-то наподобие гаража бывшего, – стоят четыре мужика и по шаблонам гробы ляпают из сырых досок. Пневматическим пистолетом обивку пристреливают – всякие там кружева, ситец красный, черный… А вдоль стены штабеля из гробов стоят в два человеческих роста, не сосчитать, сотни две, а то и три. Говорят: «Выбирайте, какой вам больше нравится». Я перебираю гробы, один – хлипкий какой-то, того и смотри развалится, другой сырой – не поднять, а на третьем – обивка уже плесенью пошла. И вдруг мне в голову стрельнуло: это ж стоят тут гробы, а люди, которых в них похоронят, еще по улице ходят! А мужики знай себе новые и новые клепают! И какой бы кризис ни случился, сколько бы бакс ни стоил, их бизнес никогда не остановится. Представляешь, Толян, может, и для нас уже гробы готовые где-то стоят!

– Не для нас одних, – философски заключил Толян, растирая короткий окурок о бетон погрузочной рампы. – Хорош базарить, давай делом заниматься, – и он аккуратно свернул брезент в багажнике, – беремся, ты за руки, я за ноги. Тяжелый, зараза! – проговорил Колян.

И хоть он сам был под метр девяносто ростом, широк в плечах, но и то кряхтел, когда вытаскивал Рублева из багажника. Ему даже пришлось поставить ногу на бампер, чтобы подставить под тяжесть колено. Кряхтел и Колян, начищенные армейские ботинки Комбата с высокой шнуровкой испачкали ему гуталином руки.

– Мертвецы – они всегда немного тяжелее живых кажутся, – сказал Толян приятелю.

Тот, будучи суеверным, не отрываясь смотрел на лицо сильного мужчины, которого ему удалось завалить ударом по голове.

И вдруг провисшее до этого тело напряглось, Рублев резко открыл глаза.

– Ой, бля! – только и воскликнул Колян, встретившись с ним взглядом.

Его напарник даже не успел сообразить, в чем дело, не успел разжать руки, как Рублев, подогнув ноги, резко ударил ему в живот, и все трое упали на асфальт, густо усыпанный золотыми кленовыми листьями.

Из беспамятства Комбата вывел холодный свежий воздух, обвевавший лицо, это было первое ощущение после забытья. До этого он ничего не видел, не слышал, не чувствовал, черная темнота окутывала все его естество. Лишь пару раз, когда Комбат лежал в машине, сознание на мгновение возвращалось к нему. Первый раз это был какой-то странный толчок, от которого он почувствовал пронзительную боль в голове. Это было подобно разряду электрической искры в темноте: мгновенное озарение, а затем вновь непроницаемая чернота – тогда автомобиль наскочил на стык асфальтовых слоев.

Второй раз Комбат, на мгновение придя в себя, попытался перевернуться, не поняв, где он и что с ним произошло. Вот тогда и качнулась машина с заглохшим мотором. А теперь сознание вернулось к нему вместе со свежим воздухом, внезапно ударившим в лицо, прокравшимся в легкие. Он открыл глаза и увидел над собой по-осеннему ясное небо, верхушки деревьев. Но увидеть эту красоту целиком ему мешало какое-то пятно, черное, расплывчатое – враждебное.

Он вновь чуть не потерял сознание от страшной боли, пронзившей мозг. И эта боль помогла ему сфокусировать взгляд. Борис Рублев увидел мужчину: короткостриженая голова, брезгливо поджатые губы и испуганные глаза. Он еще не вспомнил, что произошло раньше, не понимал, где он, кто он, кто перед ним, но выучка прежних лет дала себя знать. Так уж случалось не раз, когда оглушенный взрывом Комбат приходил в себя: тогда, как и сейчас, доли секунды решали, жить ему дальше или погибнуть. Ведь после взрыва ты можешь оказаться на открытой местности, доступной вражеским снайперам. И от того, как быстро ты поймешь, где свои, а где чужие, от того, как быстро ты сможешь встать на ноги, зависит самое дорогое – твоя жизнь и жизнь твоих подчиненных.