Текст книги "За свои слова ответишь"

Они поднялись на третий этаж, Кощей передал ключи телохранителю, тот открыл дверь. Вошел в квартиру. Все трое были готовы к любым неожиданностям, но в квартире никого не было.

– Ладно, все, я вас вызову, – сказал Кощей, защелкивая мудреные замки на стальных дверях, – идите.

Два телохранителя, бесшумно ступая, спустились. Джип выехал со двора.

Кощей сбросил куртку, остался в дорогом свитере. Оружия у него с собой не было.

«Ну вот, теперь спать. Душ и спать.»

Кощей не слышал из-за шума воды, когда скрипнула балконная дверь и мужчина в камуфляжной куртке ступил на дорогой ковер. Комбат быстро пересек комнату, на мгновение замер у двери, ведущей в ванную. Затем вытащил пистолет, короткий, с длинным глушителем. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

Левая рука легла на дверную ручку, повернула ее, а затем Комбат быстро открыл дверь и вошел в ванную комнату. Он уже здесь был.

Вначале изумление, а затем ужас отразились на лице Кощея, мокрые волосы прилипли ко лбу. Все его худое тело было в паутине татуировок.

– Ты кто? – прижимаясь к стене, спросил он сквозь струи воды. – Ты кто?

– Хер в кожаном пальто, понял? – негромко произнес Комбат.

– Что тебе надо? – Кощей был абсолютно беспомощен, у него ничего не находилось под руками, да и был он абсолютно голый. А незваный гость стоял напротив него, опустив пистолет. И Кощей понял, этот церемониться не станет, пришьет на месте, только дернись.

И тот страх, старый, древний, вернулся к нему. Кощею стало холодно, будто он стоял на улице на студеном ветру, как генерал Карбышев, замурованный в лед.

– Что тебе надо?

– Ты все сейчас узнаешь. Я задам два вопроса, а ты, ублюдок, дашь мне два ответа. И если хоть один из них мне не понравится, то пеняй на себя.

– Ты что, меня грохнешь?

– Конечно грохну.

– Тогда я тебе ничего не скажу.

– Не думаю, что будет так, – Комбат медленно поднял пистолет.

Он держал его небрежно, словно пластмассовую игрушку, а затем нажал на курок. Пуля раздробила Кощею коленную чашечку. Тот качнулся, осел, посмотрел на ногу, на кафельную плитку, забрызганную кровью. Душ работал, и кровь смывалась, вода пенилась, и пена была неприятно розовой.

– Кстати, я еще не задавал вопросов.

– Что? Что тебе надо? Только не стреляй! Не стреляй!

– Следующий выстрел будет в яйца, а потом в глаз. Так что подумай, прежде чем станешь говорить.

– Ну же, спрашивай! – прокричал бандит.

– Где я могу найти Валерия Грязнова?

– Не знаю! – выкрикнул Кощей.

Пистолет дрогнул, ствол с черным глушителем качнулся и начал медленно приподниматься.

– Буду стрелять в яйца, поверь, ублюдок, не промахнусь.

– Я не знаю, где он живет, я знаю его телефон.

– Ты ему позвонишь, ублюдок, и скажешь, чтобы он приехал.

– Хорошо, хорошо, там телефон…

– Не торопись, это первый вопрос. Ответ мне не нравится. Где мальчишка?

И тут Кощей все понял, ему стало все ясно.

– Значит, Грязнов тебя не убил? А я ему заплатил.

– Наверное, мало заплатил, – сказал Комбат, – вот видишь, я жив.

– Сука он! Козел, подонок!

– Правильно говоришь, сука он и подонок. Если скажешь, где он, может, я передумаю, и ты еще немного поживешь.

– Сука! Сука! – корчась от боли, выкрикивал Кощей. – Под Москвой он, слышишь, мужик, под Москвой! По Минскому шоссе, за кольцевой, поворот… там лечебница, мать ее… дурка, психов там лечат. Вот он там прячется. А где в Москве хата – не знаю. В ресторан он иногда приходит к Султану…

– Где этот ресторан?

– На Беговой.

Комбат не отвечал, он слушал истерично выкрикивающего слова бандита.

– Все сказал, Кощей, или как там тебя?

– Не убивай! Я дам тебе денег, много денег!

– Мне твои деньги, ублюдок, не нужны! Где мальчишка?

– У Грязнова! У Грязнова!

Кощей молился Богу, что сумел в последние дни разузнать, куда каждый день ездит Грязнов.

Глава 17

Пистолет в правой руке Комбата вздрогнул, и ствол с глушителем начал очень медленно подниматься. Кощей прикрыл живот руками, из разбитого колена вовсю хлестала кровь.

– Нет! Нет! – взмолился он. – Только не убивай, я сделаю все, что ты скажешь! Все!

– Ты уже сделал. Повтори адрес, где я могу найти Грязнова.

Кощей быстро произнес адрес, и с последним словом, вырвавшимся из его рта, Комбат нажал на курок. Пуля вошла в глаз, раздробила череп. Капли крови красными ручейками побежали по кафелю. Вода начала быстро растворять кровь, смывая ее со стен ванной комнаты.

– Ну вот и все, – негромко произнес Комбат.

Его лицо было на удивление спокойно, словно бы он несколько секунд назад не человека убил, а какую-то гнусную гадину, которая не имела права на жизнь.

– Хорошо, – сказал Рублев, выключая воду. В ванной комнате стало невероятно тихо, капли воды медленно сбегали по блестящему кафелю.

«Собаке – собачья смерть», – подумал Комбат, покидая жилище бандита.

Он вышел из подъезда никем не замеченным. Во дворе жадно втянул холодный осенний воздух, ему показалось, что воздух густой, настолько густой, что его можно держать в ладонях, черпать, как воду. Автомобиль завелся сразу же, он стоял в соседнем дворе возле мусорных контейнеров.

Проезжая по улице, Комбат взглянул на окна дома, в котором он был несколько минут тому назад. В большой комнате горел свет.

«Надо было выключить, – почему-то подумал Рублев и улыбнулся. – Придут, выключат. Главное, я перекрыл воду, она могла бы залить жильцов двух нижних этажей. А зачем должны страдать невинные? Они-то ни при чем.»

Адрес, произнесенный бандитом, Комбат помнил, как священник помнит «Отче наш».

«Так вот ты где прячешься, ублюдок! Ничего, я до тебя доберусь, я не стану откладывать дело в долгий ящик, я отправлюсь к тебе, Грязнов, прямо сейчас. Ведь ты меня не ждешь и поэтому удивишься. А я хочу тебя видеть, очень хочу!»

Автомобиль мчался по ночной Москве. Мигали светофоры, мокрая в измороси дорога поблескивала, словно паркет, натертый воском. Комбат чувствовал себя намного лучше, даже руки перестали дрожать, лишь глаза время от времени слезились, и приходилось подолгу моргать, чтобы прогнать, сбросить мерзкую пелену, которая, как туман на болоте, иногда поднималась перед взором.

«Только бы сил хватило, только бы я не помер, не свалился на полдороге. Ну ничего, ничего, Комбат, ты должен выдержать.»

И почему-то тут, в машине, он подумал, что все люди, живущие на земле, делятся на две части, и непонятно, которая из них больше, а которая меньше. Одни смотрят в небо, а другие – в бездну, в бесконечно высокое небо и в бесконечно глубокую бездну.

«А я видел бездну, я был в ней и из нее смотрел в небо. И возможно, смог выбраться, смог уцепиться за край. Невероятным усилием, нечеловеческим, но все-таки смог вырваться. А теперь меня туда уже никто не столкнет, я победил самого себя! Победил! Самая трудная победа, – слезы текли по лицу Комбата, когда он думал о том, что пережил. – Не знаю, не знаю, кого я должен благодарить за то, что спасся и не остался лежать на дне, барахтаться в зловонной жиже и превращаться в животное. Вот и кольцевая. Еще двенадцать километров, на указателе повернуть направо, и за березовым лесом будет то, что я ищу. Давай, давай, Борис Рублев. Интересно, где сейчас мальчишка? Наверное, обрадуется, когда увидит меня, когда я отдам ему медальон. Ведь, наверное, это единственное, что связывает его с прошлым и чем он дорожит.»

* * *

За то время, что Комбат лежал у Подберезского, произошло много событий. Ассистентка хирурга Катя Соколова торжественно, в присутствии всего персонала получила из рук Марата Ивановича Хазарова красочную путевку и конверт с деньгами. Кате аплодировали, ей завидовали, ведь ей повезло, сам Хазаров отправляет ее на двадцать четыре дня на Кубу, на солнечные пляжи, да еще дает с собой денег. Катя тоже была рада, уже знала, что по возвращении в Россию она не вернется на работу в клинику Хазарова и что с прошлой жизнью, со всей этой грязью будет покончено.

«Ну да ничего, – решила она, – с паршивой овцы хоть шерсти клок. Съезжу, отдохну, немного развеюсь, приведу в порядок нервы, потом будет видно. Работу я себе найду, слава Богу, есть и голова, и руки, да и работы я не боюсь.»

Но совсем иначе думали Валерий Грязнов и Марат Иванович Хазаров. Судьба девушки была предрешена, слишком много она знала и о многом догадывалась. А иметь рядом с собой мину замедленного действия, которая может в любой момент взорваться, никто из занимающихся преступным промыслом не хотел. И Катя Соколова исчезла.

Для большинства, для знакомых она улетела, ее считали счастливой, думали, что ей страшно повезло. И никому даже в кошмарных снах не могло прийти в голову, что Валерий Грязнов со своими подручными убили девушку, а ее тело растворили в кислоте.

* * *

Два охранника – один в бушлате с поднятым воротником, другой в длинном плаще – топтались у крыльца административного здания. Время от времени они сходились, курили, разговаривали:

– Что-то, бля, мне все это не нравится. Грязнов стал какой-то нервный, никому спуска не дает, по ночам заставил ходить. На хрен это надо, сидели бы за дверьми!

– Ага, – сказал второй, прикуривая вторую сигарету, – гнусно все это. Одно хорошо, хоть деньги платят, и платят хорошо.

– Да уж, хорошо! Мог бы и больше.

– Ты на жизнь не жалуйся, ни в каком банке столько бы не заработал. А здесь наличными и безо всякого налога.

– Это, с одной стороны, хорошо, а с другой – хреново. А что если накроют? Дела здесь странные.

– А ты в дела лучше не вникай, твое дело объект охранять, и лучше уж здесь, чем в дурке за колючей проволокой топтаться.

– Оно-то, конечно, лучше. Пойду обойду здание.

– Иди сходи. А я у входа побуду.

Охранники разошлись. Один остался у крыльца, а второй неторопливо, попыхивая сигаретой, двинулся вдоль здания. Два окна на втором этаже горели, и еще свет пробивался сквозь роллеты на двух окнах первого этажа.

Комбат наблюдал, он не знал, здесь ли Валерий Грязнов или его нет. Все это предстояло узнать. Комбат чувствовал возбуждение, он весь сжался, наблюдая за разошедшимися охранниками.

«Начну с того, который в плаще», – решил он.

Перевалился через забор, несколько секунд лежал, прижимаясь к земле, а затем двинулся короткими перебежками, прячась в темноте, прижимаясь то к стволу дерева, мокрому и шершавому, то к кустам. Охранник остановился, посмотрел на небо, затем поводил головой из стороны в сторону. Он услышал хруст, но что это за хруст, он не понял, вернее, не успел понять.

В затылок ему уперся ствол пистолета, и прямо в ухо прозвучал немного надсадно, с хрипотцой, голос:

– Шевельнешься – прострелю затылок.

– Стою, стою, – прошептал охранник, сигарета, приклеившаяся к губе, зашипела от слюны, но не погасла. Охранник судорожно сплюнул.

– Шевельнешься – убью! Где Грязнов?

– Какой Грязнов?

– Валерий Грязнов, знаешь такого?

Охранник боялся даже шевельнуть пальцем, настолько неожиданно все произошло. Да и голос был таким, что спорить и врать не было смысла, этот точно выстрелит, убьет, даже не задумываясь.

– Он в здании, на втором этаже, бумаги какие-то складывает.

– Ночью бумаги?

– Да, да, завтра утром уезжает.

– Куда уезжает?

– Не знаю. Детей везет.

– Каких еще детей?

– Да из питомника, из обезьянника.

– Каких детей?

– Всяких разных. Группу везет на оздоровление.

– Чего-чего?

– На оздоровление за границу.

– Второй на крыльце?

– Да, он будет ждать, пока я подойду к нему.

– Понял, хорошо. Кто еще есть в здании?

– Еще двое, они внизу, в вестибюле, в карты играют возле телевизора.

– Хороню, – сказал Комбат и рукояткой пистолета ударил охранника по затылку. Придержал, чтобы тот не наделал шума, а затем опустил на землю.

«Один ноль в мою пользу», – подумал Комбат, натягивая на плечи чужой тяжелый мокрый плащ.

У охранника под плащом был пистолет. Оружие Комбат взял себе, он знал, что после такого удара человек пролежит минут пятнадцать, не меньше, пока придет в себя и сообразит, что произошло. В плаще, с огоньком сигареты, тлеющим, бледно-розовым, Комбат двинулся вокруг здания, прислушиваясь к тому, что происходит за опущенными роллетами.

Наконец он вышел из-за угла.

Второй охранник в бушлате беззлобно выругался:

– И где ты ходишь, Сеня? Баб там вроде бы нету… Что, опять живот прихватило?

В ответ Комбат издал невнятный звук. Рублев шел в темноте, не приближаясь к стене здания.

– Иди сюда, дай зажигалку.

Рука Комбата исчезла в кармане плаща, и охранник, не успев опомниться, уткнулся ртом не в зажигалку, а в ствол пистолета.

– Стой, не шевелись, пристрелю!

– Се… Се… – произнес мужчина и только сейчас сообразил, что перед ним никакой не Семен, а кто-то абсолютно незнакомый.

– Не шевелись, – прошипел Комбат, снял с головы охранника зимнюю шапку, бросил ее к ногам. Заставил охранника повернуться спиной к себе, а лицом к двери и тем же простым, проверенным приемом тяжелой рукояткой нанес удар по затылку. – Не падай, держись, – опустил охранника на крыльцо, забрал и его пистолет. Проверил, есть ли патроны: обойма полна.

«Ну вот, – подумал Комбат, – еще двое, а там Грязнов. И тогда все.»

Он дернул дверь, будучи уверенным, что та открыта. Но дверь не поддалась. Вот этого Комбат не ожидал. Он дернул ее еще раз, дверь оказалась крепкой, замок надежный. Рублев постучал, понимая, что иного выхода у него нет, на стук никто не отозвался. Комбат припал ухом к двери и услышал голоса. Он постучал еще раз, громче и настойчивее.

– Сейчас, сейчас! Вам еще четверть часа топтаться, а вы уже грохочете!

Дверь приоткрылась. Перед Комбатом стоял парень в толстом вязаном свитере, в правой руке держал карты веером, а левой приглаживал волосы. Увидев Комбата, вернее, пистолет с глушителем в его руках, парень отпрянул.

Выражением лица, глазами Комбат показал, что будет лучше, если охранник помолчит и не будет двигаться. Но то ли охранник не понял, то ли растерялся, а вполне возможно, он решил проявить рвение и дать достойный отпор незнакомцу. Вот это его и подвело.

Карты разлетелись, охранник хотел выбить пистолет из рук Комбата, а делать этого не стоило. Два выстрела, два негромких хлопка – и с выражением испуга в темных глазах и двумя дырками в груди охранник медленно осел на пол. Второй даже не успел вскочить из кресла, как пуля настигла его, раздробив плечевой сустав. Охранник истошно завопил. Комбат выстрелил еще раз и бросился на второй этаж.

Крик привел Валерия Грязнова в замешательство. Он бросился к двери, повернул ключ, затем из стола вытащил пистолет.

– Эй, что там? Кто там?

Из его кабинета вел еще один выход на лестницу, а затем в тоннель к подземному госпиталю. Он нажал клавишу. Небольшой монитор, стоящий на стеллаже, мгновенно зажегся. Экран был разделен на четыре части. В левом верхнем квадрате Валерий Грязнов увидел вестибюль и труп одного из охранников в крови. А в квадрате рядом было крыльцо, на котором тоже лежало тело.

Валерий Грязнов снял пистолет с предохранителя, передернул затвор. Он старался быть спокойным, но то, что он увидел в правом нижнем углу своего монитора, заставило его вздрогнуть: по коридору в длинном мокром плаще шел Борис Рублев. О существовании видеокамеры он даже не подозревал, его лицо оставалось спокойным, в каждой руке было по пистолету.

– Рублев! – вырвался сдавленный возглас из горла, пережатого страхом. – Живой! Не сдох, значит!

И тут Комбат увидел видеокамеру, укрепленную на штативе. Он поднял пистолет, и изображение на экране исчезло. Грязнов слышал выстрел, он бросился к двери, ведущей на лестницу. У него еще не имелось четкого плана действий, он только знал: надо уходить, ведь если Рублев здесь, он уже ни перед чем не остановится. Вполне возможно, что он принял дозу и теперь не боится ничего.

Комбат дважды выстрелил в замок, затем ногой вышиб дверь. Та с грохотом распахнулась.

– Грязнов! – выкрикнул он. – Грязнов, я здесь!

Грязнов бежал по лестнице, бежал с пистолетом в руках.

«Туда, туда, под землю! Ведь там можно закрыться, там можно спрятаться!»

Бежать за Грязновым Комбат не мог, слишком был слаб. Единственное, что ему удавалось, так это быстро идти.

А Грязнов заскочил в каптерку, где спал на топчане лысый санитар по кличке Хер Голова.

Тот сразу же вскочил.

– Что? Что случилось? – забормотал он, тряся головой.

– Там Рублев.

– Где? Какой Рублев? – не сразу понял санитар.

– Тот самый, – холодным голосом произнес Грязнов. – Убей его, убей!

– Убить?

– Иначе он тебя.

– Понял.

Санитар схватил прямо со стола большой нож и, как был в исподнем, выбежал в коридор. Он стоял у стены, за углом, прислушиваясь к звукам, доносившимся из тускло освещенного коридора. Он услышал шаги: ближе, ближе, вот уже они совсем рядом.

А Грязнов в это время уходил по коридору. Он уже миновал дверь в подземный госпиталь, вот уже дверь камеры, в которой он содержал Комбата.

Хер Голова выскочил из-за угла прямо перед Рублевым, держа в правой руке нож. Между ними оставалось расстояние в два шага.

– Зарежу, бля, кишки пущу! – крикнул Хер Голова.

Лицо же Рублева осталось непроницаемым. Черный плащ, капюшон, два пистолета, он был похож на выходца с того света, на восставшего из ада. На искусанных губах появилась улыбка, не предвещавшая ничего хорошего.

– Брось нож, ублюдок! – отчетливо проговорил Комбат.

Но вместо того, чтобы бросить свое оружие и, возможно, сохранить себе жизнь, Хер Голова с истошным криком кинулся на Рублева. Тот увернулся, и лезвие ножа, широкое и длинное, распороло полу плаща. Комбат ударил рукояткой санитара в висок, тот отлетел к стене, но тут же вскочил. Нож все еще оставался в его руках, по щеке потекла кровь, глаза санитара стали безумны. Он замахал перед собой ножом, словно пробирался через тропические заросли.

– Как знаешь, – отшатнувшись к стене, обложенной ненавистной кафельной плиткой, Комбат выстрелил вначале в руку с ножом, затем в ногу.

Хер Голова зашатался, завертелся на месте, потом упал на колени и пополз, размазывая по полу кровь. Затем попытался встать, но простреленная нога не позволила сделать задуманное, и он, поскользнувшись в своей же крови, упал лицом в пол.

А Комбат двинулся дальше.

– Эй, Грязнов, стой! – крикнул он в гулкий коридор.

Эхо полетело, завибрировало под низкими сводами:

«Грязнов-ов-ов… Стой-ой-ой…» – летел голос Комбата.

А Грязнов по лестнице, цепляясь за толстые железные прутья, выбирался вверх, к люку. Он понял, что его может спасти – только заложники, только дети. Может, с их помощью ему удастся улизнуть, удастся уйти от сумасшедшего Рублева.

Грязнов выбрался на улицу, но от страха даже забыл захлопнуть тяжелую крышку люка и быстро побежал к детскому корпусу. Из двери подземного госпиталя выскочили в коридор два дежуривших врача. Увидев Комбата с оружием в руках, они прижались к стене. Рублев прошел рядом с ними быстро, словно просто торопился по делам. По лицам врачей он лишь скользнул взглядом, и от этого взгляда врачи облились холодным потом.

Поворот, еще поворот. Таким же спокойным взглядом Комбат посмотрел на дверь, за которой он находился в заточении, ускорил шаг.

Поворот, еще поворот. Комбат преследовал Грязнова, как охотничья собака преследует добычу, казалось, он слышит его запах.

Вот и лестница. Черное ночное небо в круге люка и маленькая дрожащая звезда. И в этот момент он вспомнил свои рассуждения о бесконечной глубине бездны и о бесконечной высоте неба. И он полез, превозмогая боль в каждом суставе, в каждой мышце, в каждой клеточке своего тела.

Он лез по толстым прутьям лестницы вверх, к дрожащей одинокой звезде. Выбравшись из люка, он упал, заставил себя подняться и двинулся к зданию. Он шел уверенно, не боясь, что его убьют, он знал, что в конце концов правда на его стороне и он доберется до Грязнова.

А Валерий Грязнов, ворвавшись в детский корпус, схватил Сережку Никитина, который спал, несколько раз тряхнул его и поволок за собой.

– Быстрей, быстрей, щенок! Ублюдок! – выкрикивал он, волоча за собой, а иногда толкая впереди насмерть перепуганного мальчишку.

Никитин попытался вырваться, но Грязнов с такой силой ударил его по лицу, что парнишка упал на пол. Грязнов схватил его снова.

– Убью, ублюдок! Убью! Скорее! – с мальчишкой Грязнов выскочил во двор.

На Комбата бросился один из санитаров. Рублев выстрелил ему в ногу, тот как подкошенный рухнул к ногам Комбата. Борис переступил его, как переступают бревно, и двинулся дальше.

А в коридорах уже царила суета, сутолока, кричали разбуженные дети, их избивали санитары, загоняя назад в комнаты с зарешеченными окнами.

– Туда! Туда, – услышал Комбат детский голос. – Туда потащили Сережку! – и парнишка с разбитым носом указал на дверь.

– Спасибо, друг, – крикнул Рублев, разворачиваясь и выскакивая во двор.

А Грязнов уже заталкивал Никитина в салон джипа. Машина еще не успела отъехать, Грязнов еще не успел повернуть ключ в замке зажигания, как увидел в зеркальце заднего вида Комбата. Он развернулся и трижды выстрелил. Комбат отшатнулся к стене.

Джип, для того чтобы выехать со двора, следовало развернуть. Маневр был нехитрый, и автомобиль, взревев мотором, выбросил из-под колес грязь и полусгнившие листья, тускло сверкнул погашенными фарами.

Комбат сошел с крыльца, двигаясь наперерез машине. Он догадался, какой маневр сейчас будет делать Грязнов. Рублев дошел до ворот, а джип еще только разворачивался. Комбат был невероятно слаб, двигался из последних сил.

Грязнов включил фары, и яркий свет ударил в лицо Комбата. Рублев зажмурился, прикрывая глаза рукой. Джип, ревя мотором, мчался прямо на него. Комбат поднял пистолет и дважды выстрелил. Автомобиль зацепил его бампером, откинул в сторону. Комбат покатился.

Грязнов скорчился от боли, но выравнял машину.

Никитин прикрыл голову руками, понимая, что сейчас машина на скорости ударится в бетонную стойку, но Грязнов в самый последний момент выравнял баранку левой рукой, и джип проскочил ворота.

Комбат, стоя на коленях, выстрелил в машину. Голова Рублева была разбита, кровь и холодный пот заливали глаза. Раненый Грязнов выбрался из джипа, колеса которого были прострелены, выволок мальчишку. Затем ударил Никитина по голове, и тот упал к его ногам. Грязнов переложил пистолет из раненой руки в здоровую и двинулся на Комбата.

Тот пытался рукавом вытереть кровь, заливавшую глаза. Левая рука нашла в кармане плаща пистолет охранника. Комбат понял: выхватить оружие и прицелиться он не успеет, на него уже смотрел немигающим взглядом Грязнов.

Два выстрела прозвучали одновременно. Комбат стрелял, падая на бок, чтобы уйти от пули.

* * *

Первое, что увидел Комбат, когда пришел в себя, это черное небо с одинокой дрожащей звездой, название которой он никак не мог вспомнить.

«Вот оно, высокое небо. Я выбрался из бездны, хоть и стоило мне это… А чего это мне, собственно, стоило?»

И тут он услышал плач, тонкий, надрывный, детский. Рядом с ним на коленях сидел Сережка Никитин и тряс его за плечо.

– Надо уходить, убегать!

– Да, сейчас, – Комбат из последних сил поднялся на ноги.

Парнишка его поддерживал, и они вдвоем, спотыкаясь и падая, двинулись прочь от забора и от этого проклятого места. Они шли по березовому лесу, над которым уже светлело утреннее небо.