Текст книги "Комбат в западне"

Подпрыгнув, Подберезский схватил телефон и приземлился на ноги.

– Проверить хотели, Борис Иванович?

– Вижу, не разучился. Молодцом, Андрюха!

Капитан Альтов про себя подумал:

«Хорошо еще, что он не выделывает таких штучек со мной! У меня бы не получилось».

Уже оказавшись в холе гостиницы, Комбат запретил пользоваться лифтом и все трое побежали на двенадцатый этаж по лестнице.

– Десять минут на душ, на сборы и вперед!

И снова ненавистный галстук стянул шею Комбату.

Запах дорогого одеколона он заглушил сигаретой, которую бросил на бетонные плиты и раздавил каблуком, прежде, чем сесть в подогнанный Альтовым джип.

– По-моему, вам новая машина нравится, – сказал Андрей, садясь рядом с комбатом и захлопывая дверцу.

– Да и ты, по-моему, не против изображать моего телохранителя. Мы с тобой, кстати, Андрюша, сегодня и не здоровались, – Комбат протянул руку и Подберезский пожал его ладонь.

Они словно бы мерились силой, кто сильнее может сдавить. Сперва лица их оставались непроницаемыми, хотя каждый из них чувствовал боль.

Наконец Подберезский сдался:

– Ваша взяла, Борис Иванович.

– То-то! Плох хозяин, у которого телохранитель сильнее, чем он сам.

Антикварные магазины были еще закрыты, и Комбат ехал, изучая сегодняшний маршрут, который целиком пролегал по центру города.

– Ну вот, наконец, – сказал он, глянув на командирские часы, – перекусим и можно начинать.

– Главная задача, – Альтов повернулся к Рублеву, – это как можно больше засветиться сегодня. Вряд ли мы сумеем за сегодняшний день выйти на кого-нибудь. Побольше шума, блеска и главное, не скрывайте, что вас интересует нечто этакое, дорогое, незаконно продаваемое…

– Попробую, – открывай, Андрюша, дверцу.

Мужчины зашли в бистро. Здесь стояла пара столиков для посетителей с детьми, места для остальных располагались за стойками. Украшением бара являлась кофеварка, американская, сияющая никелем и позолотой.

Она представляла собой сверкающий куб с полусферой купола, который был увенчан позолоченным орлом, сидевшем на шаре, расправив крылья.

– Круто, – воскликнул Комбат, завидев этот агрегат. – Три кофе и бутерброды.

Бармен оторопело смотрел на новых посетителей.

Можно простоять весь день за стойкой в центре города и подобных не встретишь. Двое мужчин: огромные, грузные, обладающие недюжинной силой. Третий тоже силен, но по сравнению с ними – хлюпик. Даже страшно становится, когда такие берут в руки кофейные чашечки, того и гляди хрустнет.

Пока бармен готовил кофе и накладывал бутерброды на тарелки, Рублев поинтересовался:

– Сколько такая стоит? – он положил руку на сверкающий купол кофеварки, которая, будь чуть побольше размером, могла сойти за архитектурный памятник.

Бармен уже со злорадством представил себе, как вскрикнет клиент, обжегшись о раскаленный металл, но Борис Иванович спокойно продержал руку на кофеварке секунд пять, затем, не поведя и бровью, сунул ладонь за пазуху, чтобы вытащить портмоне.

– Не знаю. Не я покупал, а хозяин. Но думаю, тысячи две за нее выложил.

– Почему так дешево? Эй, Андрюша, спиши название фирмы, такую у себя в офисе поставим. А то у всех дешевка какая-то стоит, мелюзга. Булькает, в стеклянные колбы струйкой полдня натекает, толку никакого.

А мы такую в коридоре выставим, пусть посетители кофе хлебают, да заодно и потеплей будет с нашими якутскими морозами. Видишь, американцы вещь придумали – и печка, и кофеварка.

– Сделаем, Борис Иванович, – Подберезский подмигнул бармену, мол, видишь какой у меня хозяин крутой, захотел – и сделает.

Фыркнув паром, кофеварка наполнила три чашечки крепким черным кофе. Мужчины отошли к стойке и Борис Иванович положил на стол трубку радиотелефона.

Он пытался приучить себя к тому, чтобы не расставаться с ней так же, как не расставался с «калашником» на войне. Откусил за раз полбутерброда и несколько раз двинув челюстями, проглотил.

– Чего мясо тонко режешь, жалко тебе, что ли?

– Как положено, – бармен говорил с опаской, – в меню все расписано – сколько весит, сколько стоит.

– Я не насчет денег тебя спрашиваю, мне они по хрен, ты сказал цену, я не спорил, – Комбат поднес бутерброд к свету и прищурился. – Даже просвечивает!

Сделай мне и ребятам нормальные бутерброды, чтобы мяса на палец и хлеба. А то, лист бумаги и тот толще.

Кофе Комбат не любил, хотя пить его приходилось довольно часто, как-то в последнее время в Москве стали избегать чая. Чай, правда, значился и в меню бистро, но заказывать его Рублев не рискнул.

«Наверняка гнусное пойло, в котором ни крепости, ни вкуса, только запах жасмина или розы. Дерьмо китайское!»

Бармен, косясь на странных посетителей, собственноручно принялся готовить бутерброды, каждый из которых, получился граммов по двести весом.

– И принеси нам еще то, что пьют красивые люди.

– «Спрайт», что ли?

– Он самый, – Рублев сосредоточенно жевал, думая о том, что ему предстоит тяжелый день.

Никогда прежде ему не приходилось заходить в антикварные магазины, а тем более, интересоваться ценами. Как это делается, он слабо себе представлял, понимая, что может спутать дешевую безделушку с по-настоящему ценной вещью.

«Надо было бы Иваницкую с собой взять. Она» в каких, делах наверняка разбирается".

Правда, кое-что Комбат почерпнул из разговоров с Бахрушиным – тот обладал поистине энциклопедическими знаниями. Всегда чувствовалось, если тот рассуждает о чем-нибудь, то сообщает лишь малую часть того, что ему известно, и глубина под поверхностью чуть ли не бездонная. Комбат крепко усвоил один урок. Раньше, до разговора с Леонидом Васильевичем, он и не подозревал, откуда происходит фраза «Бриллиант чистой воды», а теперь знал и понимал, запомнил объяснение полковника на всю жизнь.

– Ну-ка, сколько там натикало? – Борис Рублев отодвинул рукав пиджака, блеснула камнем золотая запонка.

Единственная вещь из его прежнего гардероба, которую он отказался менять – это командирские часы.

Вернее, он их называл командирскими, а ведь это был золотой хронометр, привезенный им из Афганистана – трофей, вещь в самом деле, стоящая и подходящая к его сегодняшнему прикиду.

– Ого, магазины-то уже открываются! Поехали, еще золото и брюлики прикупить надо.

– Всего хорошего, – сдержанно хотел попрощаться бармен.

Комбат обернулся, стоя возле стеклянной двери:

– Вдругорядь, когда мы приедем, ты сразу нормальные бутерброды готовь, – и не дожидаясь ответа, вышел на улицу, трубка телефона осталась лежать на столике.

– Чего ты людей пугаешь, батяня? – еле сдерживал смех Подберезский.

– Это все из-за твоего пиджака, – пробурчал Комбат. – Как с формой – наденешь погоны, сразу командовать всеми начинаешь. А наденешь малиновый пиджак с золотыми пуговицами…

– И что? – усмехнулся Подберезский.

– Мерзко становится. Будто тебя в грязи вываляли.

Рублев хлопнул себя по несуществующему нагрудному карману – именно там он обычно носил сигареты.

– Тьфу ты, забываю, что не в куртке! Андрюша, телефон забыл! Автомат бы ни за что на столе не оставил, а эту тарахтелку…

Альтов вернулся в бистро. Трубка лежала на столе и хоть ее уже успели заприметить, никто не решался к ней притронуться, видя, что машина и трое мужчин еще не уехали. Никому неохота было с ними связываться.

– Спасибо, что догнал нас и напомнил о забытой трубке, – Альтов в упор посмотрел на бармена.

Тому сделалось не по себе. Если взгляд Комбата, даже когда его лицо принимало угрожающее выражение оставался открытым, то Альтов при всем своем напускном спокойствии умел смотреть так, что душа уходила в пятки.

– Отличный ты парень. Только, по-моему, смеялся, когда смотрел на моего хозяина.

– Что вы! – бармен тут же отвел взгляд, не выдержав натиска.

– В другой раз знай – на чужие вещи глаз не кладут, – Альтов мягко отступил на пару шагов и вышел на улицу.

– Вот ваш телефон, Борис Иванович.

– Честно говоря, на хрен он мне сдался. Век бы его не видеть! – Рублев положил трубку в карман пиджака так, чтобы было видно торчащую антенну. – Эх, сказал бы ты мне, Андрюша, в горах, когда мы искали пропавший вертолет, что я стану носить малиновый пиджак с золотыми пуговицами, послал бы тебя на хрен.

– Ко всему в жизни приходится привыкать, – философски изрек Андрей.

– Ну, вези, какой у нас там магазин первый? – спросил Борис Рублев, хлопая Альтова по плечу.

Тот на мгновение задумался, прикидывая, какой расположен ближе.

– Мне не нужен тот, который ближе., мне нужен самый дорогой.

– Самый дорогой? – Альтов пожал плечами. – Так и я не знаю какой самый дорогой.

– А ты, Андрюша? – обратился к Подберезскому Борис, – ты же покупаешь всякую дребедень для своих девиц.

– Знаешь, Борис Иванович, в «антикварах» я не покупаю. Слишком уж это дорого. Хотя, вообще, могу подсказать – спонсор программы Караулова. Ведь телевизор смотришь?

– Смотрю иногда, – пробурчал Комбат.

– Так вот, в отеле «Метрополь» самый дорогой в Москве антикварный магазин.

– Тогда поехали. Он же входит в наш маршрут?

Автомобиль тронулся, резко разогнался и уже через пару секунд мчался по московским улицам, пугая прохожих грозным видом.

– Мощный движок, как у танка.

* * *

Антикварный магазин в отеле «Метрополь» действительно был полон. Чего только там не оказалось! У Комбата даже глаза разбежались. Подобного богатства он не видел никогда в жизни. Даже в музеях все это выглядело попроще, ведь в музее каждая вещь лежит отдельно.

А здесь – все вместе, рядом, плотненько друг к дружке, как солдаты в строю. И к тому же при желании можно пощупать.

На Рублева и его людей посмотрели довольно странно. Но спорить и задавать вопросы не стали. Только через несколько минут появился мужчина с седыми бакенбардами при строгом галстуке.

– Господа что-то хотели? – он сразу же обратился к Комбату, прекрасно понимая, что именно этот мужчина главный и именно он – хозяин жизни, а значит, ему можно попытаться что-нибудь вдуть.

Комбат брезгливо поморщился, посмотрел на ряды полок, словно не зная, на чем остановить выбор. Наконец его взгляд остановился на бронзовой скульптуре – обнаженной девице с кувшином на плече, весившей никак не меньше двух пудов.

– Это что такое? – вытащив из кармана сотовый телефон. Комбат ткнул антенной в пуп бронзовой девушки.

– О, это очень дорогая скульптура! Это середина восемнадцатого века, качественное литье!

– Какое к черту литье! – буркнул Комбат. – Литье или чеканка – меня не интересует.

– А что вас интересует? – осведомился седовласый распорядитель.

– Меня интересует сколько бабок она стоит.

– Это разговор отдельный, – сказал распорядитель, пряча улыбку в щеточки седых расчесанных усов.

– Так сколько она стоит? Ты мне ответишь или нет, только конкретно? Ты меня понял? И в баксах.

– У нас все можно купить за доллары, – шепотом, немного извиняющимся тоном произнес седовласый мужчина.

– Ладно, сколько? Короче, а то рассказываешь сказки про какое-то литье! Меня это абсолютно не интересует, я решил свой домик украсить. Чтобы в каждом углу по скульптуре стояло, я у одного.., видел… Неплохо смотрится. Проводку подведу, а в руки фонарь пристрою позолоченный. Захочу вечером пройтись по дому, щелк – фонарь горит. И девку голую видно. В общем, класс.

А можно сделать, чтобы из кувшина лилось, а? – Комбат начал внагляк косить под дурака.

– Конечно можно! В наше время все можно.

– А что б шампанское из кувшина лилось?

– Шампанское из кувшина? Можно и коньяк, какая разница, в принципе? Я могу посоветовать вам хорошего мастера. Он реставратор и по таким вещам большой специалист.

– Я же еще не беру. Сейчас узнаю, – Комбат открыл крышку телефона, пощелкал клавишами, затем выругался. – Снова факс подключили, ублюдки! Как хозяин уедет, ерундой заниматься начинают. – Так сколько эта баба стоит? Я у своего друга на письменном столе видел одну классную вещицу тоже бронзовое литье. Начищена, горит, как кошачьи яйца – охотник на коне и целая стая борзых. И все из бронзы, как настоящие! Полстола занимает. Он, дурак, под нее баксы сует.

В общем-то поднять ее тяжеловато будет, хотя я на спор поднял одной рукой, – и не успел распорядитель ойкнуть, как Комбат ухватил за бедра бронзовую скульптуру, легко оторвал ее от постамента. – Ты говоришь, два пуда?

– Я вообще ничего не говорил, – покраснев и запыхавшись, распорядитель принялся суетиться и помогать водрузить скульптуру на место.

– Ну ладно, меня эта бронзовая баба не интересует.

Часы у вас хорошие есть?

– Какие вас интересуют?

– Что б не хуже этих, – и Комбат показал на свой золотой хронометр.

Распорядитель магазина сразу же оценил вещь на запястье Рублева. Так же он оценил и запястье вместе с кулаком.

«Странный мужик, – подумал распорядитель. – Никогда раньше его не видел. На бандита не похож, да и на „нового русского“ не очень смахивает. В общем, странный тип, но при бабках, видно. Если у него два таких лося в охране, значит, он и сам крутой».

– Вы знаете, господин, таких часов у нас нет. Но я вам могу предложить швейцарские.

– А у меня, по-твоему, какие, не швейцарские, что ли?

– У вас швейцарские. Но у вас современный дизайн, в общем, модные часы. А это совсем старые – Бежу, начало века; Еще есть Павел Буре – золоченая луковица.

– Какая к черту луковица? Мне нужны часы от пола до потолка. И бить должны так, как на Спасской башне. Ты меня понял? Мелодию модную!

– Какую мелодию?

– Ну, «Вставай, страна огромная» или еще что-нибудь в таком роде.

– Есть у нас часы. Пойдемте, пойдемте, покажу.

Только они играют «Венский вальс».

– Тоже неплохо. Бывал я в Вене, захолустный город, захолустная страна, развернуться негде. И бедные они все. Правда, пиво у них ничего. Правда, ничего пиво? – обратился Комбат к Подберезскому.

А тот стоял, смущаясь, хотя и понимал, Комбат все делает правильно. Просто Подберезскому было стыдно – приходится изображать из себя прислугу Комбата и выглядеть мальчиком на побегушках.

А услужливый распорядитель, уже взял Комбата под локоть и повел к дальней стене, где словно солдаты в шеренге стояли часы в деревянных мундирах, похожие на дорогие гробы.

– О, вот это то что надо! – Комбат громко хлопнул в ладоши. – Только лачком потянуть. Что они у вас все какие-то облезлые, помыть некому, а?

– Они очень старые, конца прошлого – начала этого века. В этом весь шарм.

– Ты мне мозги не пудри про какие-то там шармы.

Мне надо чтобы они шли исправно, чтобы все было чики-чики, тик-тик. Понял, мужик?

И тут как бы для того чтобы придать своим словам и своему облику еще большую выразительность и правдоподобие, Комбат запустил руку в карман, словно бы пытаясь вытащить записную книжку, но вместо этого вытащил пачку долларов, в которой было не меньше тридцати тысяч. Пачку перетягивала аптекарская резинка.

– Черт подери, опять деньги! Полные карманы… Куда руку не сунешь… На, лови, спрячь, надоело носить, – и Комбат, не глядя, через плечо кинул пачку денег Подберезскому.

Тот ловко, как дрессированный пес, поймал ее на лету, и она мгновенно исчезла во внутреннем кармане куртки. А когда Подберезский распахивал куртку, то распорядитель увидел желтую кожаную кобуру и массивную рукоятку пистолета.

"Вот принесло! Вот незадача! – ему даже показалось, что Подберезский подмигивает ему. – Этакие придурки, если что не так, могут и пальбу начать.

Для них, судя по всему, закон не писан".

И вообще подобных клиентов седовласый мужчина никогда еще не встречал.

«И откуда их только занесло? Но, судя по всему, богат этот мужик бешено, хотя разбогател недавно, если деньги носит наличкой. Явно приехал из провинции».

– А вы откуда будете, господа?.. – вежливо заглядывая в глаза, с подобострастной улыбкой осведомился распорядитель.

– Тебе дело? Не бойся, деньги не ворованные, банки я не граблю. Чего там сейчас возьмешь? – и Комбат загоготал.

А затем, обойдя часы, поманил распорядителя указательным пальцем к себе и постучал ногтем по крупному бриллианту в перстне:

– Слушай, любезный, мне надо что-нибудь такое…

Ну, такое… – и Комбат принялся вертеть перед лицом опешившего мужчины растопыренными пальцами. – Ну, такое, чтобы все отпали. Представляешь, приходят ко мне гости… Чучело медведя у меня есть, белый медведь, все как положено, стоит на задних лапах. Такой величины, как мы с тобой вместе взятые. Глаза горят, в лапах поднос с бокалами, пузырьки идут… В общем, все чин-чинарем. Все у меня есть – и тачки, и бабы, и брюликов вагон и денег не мерено. Но ты знаешь, я хочу такое, чтобы ни у кого не было – ни здесь, ни заграницей, только у меня. Есть у вас такое?

– Я не совсем понимаю. Конкретизируйте, пожалуйста…

– Я же тебе конкретно говорю, цена меня не интересует. Ты мне показываешь вещь, если она мне люба – забираю, а если не люба – нет разговора. Понял?

– Да-да, кажется, я понял что вас интересует. Может, хотите подлинник старых голландцев?

– А что это такое? В Голландии я был. Это что, картину, что ли?

– Ну да, картину. Настоящая, подлинник, вторая половина восемнадцатого века.

– Э, браток, ты, наверное, меня не понял. Картины меня уже не интересуют, у меня их двенадцать штук и все подлинники, – Комбат чуть выговорил непривычное для его языка слово. – За них я кучу бабок вывалил. Больше картины и машины меня не интересуют.

Еще меня не интересуют брюлики, этим я сам торгую.

У меня их, как грязи у золотаря под ногтями.

– А что вас интересует?

Комбат пожал широкими плечами.

– Если бы я знал, к тебе не пошел бы. Я думаю, ты знаешь, раз тут стоишь.

– Погодите, погодите… Может, вы завтра зайдете? Я подумаю, поразмыслю, с друзьями посоветуюсь и тогда что-нибудь смогу вам предложить. Вы же понимаете, в зале у нас выставлено не самое ценное.

– Так показывай самое ценное, о чем речь?

– Самое ценное в коллекциях, на руках. И может, кто-нибудь, если предложить хорошую цену, согласится продать.

– Хорошую – это какую?

– Смотря что… – развел руками распорядитель.

– Значит так, – остановил его Комбат, – слушай сюда. Запиши мой телефон. Я буду пока в Москве, кое-какие дела надо утрясти. Живу я в «Космосе». Дай ему визитку, – бросил он Подберезскому.

Андрею опять пришлось лезть во внутренний карман куртки и опять показывать кобуру с пистолетом.

Когда визитка оказалась в руках распорядителя, он с удивлением прочел: «Борис Иванович Рублев. Бизнесмен». Кроме номера телефона на визитке больше ничего не было. Но визитка сияла золотом и была напечатана не на бумаге, а на пластике. Причем номер стоял гостиничный.

«Ничего себе, специально для нескольких дней в Москве визитку напечатал».

– Я вам обязательно позвоню, Борис Иванович.

– Можно просто Борис. Имя-то хорошее, как у вашего президента.

– Почему вы говорите «у вашего»?

– А у нас в Якутии свой есть.

– Вы из Якутии?

– А ты что думал, под Москвой можно алмазов накопать?

Распорядитель вновь замялся.

– Ты когда-нибудь такой видел? У вас когда-нибудь такие в лавке продавались? – и Комбат показал перстень.

Там действительно был бриллиант с большой буквы.

Подобные распорядитель видел только на выставке в Грановитой палате.

– Из моего прииска. В Израиле гранили. Де Бирсу я не доверяю, лопухи они все, хотят присвоить наши якутские алмазы. Вот им! – и Рублев сложил фигу, показав ее в окно, в сторону Кремля. – Мы все держим под контролем, Де Бирс Де Бирсом, а Якут Саха сама по себе. Ладно, мы поехали. Вечером звони. Кстати, как тебя зовут?

Мужчина тоже подал визитку. Комбат не глядя сунул ее в карман.

– До встречи. В общем, подбери что-нибудь этакое.

Не зря же я в Москву летел? Да и грузовой отсек в самолете заказал, так что давай, старайся. Я тебя не обижу, Рублев вообще никого не обижает, кроме, конечно, врагов – своих и отечества. Мальчики, пошли! – Комбат дал отмашку рукой и направился к выходу, с презрением поглядывая на иностранцев, которые приценивались к дешевым иконам и кузнецовскому фарфору.

Уходя, он еще раз взглянул на бронзовую скульптуру нимфы и распорядителю показалось, что сейчас этот крепкий мужик остановится, махнет пальцем и скажет:

«Заверни-ка мне эту бабу. И хорошенько заверни, чтобы не поцарапалась, а мальчики возьмут». Но этого не случилось.

– Так, куда мы едем? – громка, на весь магазин спросил Комбат.

Садясь в машину Альтов сказал:

– Вроде бы вы, Борис Иванович, – все сделали как положено.

– Да меня чуть не вырвало прямо на галстук этому ублюдку. То-то у него глаза заблестели, когда баксы увидел!

– Ну, Борис Иванович, ну. Комбат! – захохотал Подберезский. – Вот уж не думал, что ты такого крутого сможешь изобразить! У меня временами даже дух захватывало.

– Брось, Андрюша, не век же мне бедным быть! Да и дураков не сложно изображать. А вот если бы по-настоящему, если бы там в горах Афгана или на этом долбанном подпольном заводе такой распорядитель, как этот, оказался, он бы, наверное, в штаны наделал. Помнишь, как мы с тобой там шустрили, как этих гавриков в погонах на уши поставили?

– Помню, Комбат, помню. Век бы не вспоминать.

– Брось, Андрюха, ведь в горах еще хреновее было!

Скользко, холод, нигде не спрячешься. А тут сидим в тепле, жрем что захотим, правда, чаю хорошего нет.

Машина у нас, как автобус, телефон и все прочее. Неужели, Андрюха, они на самом деле так живут?

– Кто они?

– Эти самые «новые русские».

– Нет, Борис Иванович, не так. Ты круче их будешь.

– Ты это серьезно, Андрей? Альтов, он не шутит?

– Нет, серьезно, – заулыбался Альтов.

– Ты же у меня дома, Андрюха, сто раз был, водки Сколько перепил, неужели я живу как «новый русский»?

– Ты, Борис Иванович, живешь как бомж.

– Вот и я говорю. А меня не обижай. Альтов, он меня обижает, сейчас мы его высадим и пускай валит к чертовой матери. И в гости больше не позову, и в тир к тебе ходить не стану. И всем ребятам скажу, что ты меня, Андрюха, обижаешь.

Комбат явно вошел в роль и остановить его было уже тяжело. Андрей и Альтов хохотали. А Комбат разошелся до такой степени, что казалось, сейчас нажмет клавишу автоматического стеклоподъемника и начнет разбрасывать, как листовки, баксы на московских улицах.

Но Рублев вовремя остановился. Он перевел дыхание и сразу же сделался угрюмым и сосредоточенным.

– Вези, Альтов, в следующую лавку, может, там кто-нибудь на меня клюнет. Хотя я, честно говоря, думаю, клюнут опять какие-нибудь мелкие бандиты, как в ресторане – мелюзга всякая, а по-настоящему, наверное, ничего не получится. Если только тот хмырь на самом деле своих дружков не обзвонит и они вместе не придумают, как из меня деньги выжать.

– Думаю, обязательно обзвонит, – уверенно ведя машину, сказал Альтов.

– И я думаю. Мужик он прожженный, по всему видать – сволочь. Морда воровская, клейма ставить негде, хоть и под приличного косит.

Еще три магазина объехал Комбат со своими друзьями. Во всех магазинах его появление вызывало вначале шок, а затем восхищение. А провожать Рублева выходила вся обслуга. Совали визитки, раздавали телефоны, хоть Комбат умудрялся не потратить ни доллара, а лишь только показывал пачки, шелестел купюрами, перебрасывал их через плечо и тыкал антенной телефона то в картину, то в колье с бриллиантами, то в какую-нибудь старинную книгу.

Но самым впечатляющим оказалось то, как комбат намеревался купить большое полутораметровое распятие, сделанное из сандалового дерева и инкрустированное перламутром. Весь магазин слушал Рублева, когда он объяснял как повесит распятие над своей кроватью.

«Главное, – импровизировал Рублев, – оно должно висеть так, чтобы женщина не могла зацепить его ногами».

В конце концов распятие тоже не было куплено, но ощупал его Рублев тщательно. Когда ему объяснили, что это очень знаменитая вещь из немецкого готического собора и сделана из ценного дерева, Комбат даже принялся обнюхивать крест. Действительно, распятие пахло пряностями. Комбат засомневался, что оно сделано из сандала и попытался уличить обслугу магазина в том, что его обрызгали одеколоном, натерли амброй. Его пытались как могли разубедить и показали маленького индийского слоненка, тоже сделанного из сандала. Принялись объяснять, что такого же слоненка индусы подарили художнику Рериху.

Слово Рерих для Комбата было такой же загадкой, как и слово «репродукция». Словом, шума в московских антикварных лавках Рублев наделал изрядного. Перемещения и хождения по магазинам заняли почти целый день. Так что вернулся Комбат в свой отель уставший, но довольный.

Ужин он заказал в номер. Малиновый пиджак с золочеными пуговицами успели за день ему опостылеть, а галстук так натер шею, что на ней появилась красная полоса.

– Как у висельника, – шутил Комбат.

В номере он расхаживал в трусах и тельняшке. Ели они все вместе. Чай кипятить самодельным кипятильником Подберезский запретил. Единственным приобретением, сделанным за день, был маленький кипятильник.

Его купили в киоске за один доллар. И то рассчитались не долларами, а русскими рублями. Но этому приобретению Комбат радовался больше, чем если бы он купил распятие из сандалового дерева или бронзовую нимфу с кувшином на плече.

Словом, вечер прошел весело. Настроение Рублева улучшилось и он рассказывал Альтову случаи из своей богатой на всякие приключения жизни. А если Альтов не верил, делал удивленные глаза, Комбат бил в плечо Подберезского и громко говорил:

– Ты что, не веришь? Андрюха, подтверди, товарищ капитан не верит!

Подберезский кивал и говорил:

– Чистая правда. Все, что говорит Борис Иванович, на самом деле было еще страшней. Я еле заставлял себя голову от земли приподнимать, а ему хоть бы что! Стоит, рукой машет. Пули, осколки свистят, дым, смрад, скалы рушатся. А он хохочет, матом кроет и все ему нипочем!

– Хватит тебе, Андрюха, преувеличивать.

Альтов понял, что перед ним действительно мужик, настоящий русский мужик, который ничего не боится, которого на испуг не возьмешь.

И тут, когда все забыли о телефоне и увлеклись воспоминаниями, он ожил.

– Черт побери, – буркнул Комбат, – послушай, Андрюха.

Подберезский взял трубку.

– Звонит Дмитрий Исакович из антикварного магазина отеля «Метрополь».

Он осведомился на месте ли Борис Иванович Рублев, не отдыхает ли он.

Андрей взглянул на Комбата. Тот протянул руку и трубка легла на его широкую ладонь.

– Рублев слушает, говорите, – бросил в трубку Комбат.

– Это я, Борис Иванович. Тут я встретился кое с кем и у меня для вас кое-что есть.

– Хорошее? – спросил Комбат.

– Думаю, да.

– Большое?

– Очень большое.

– А у кого-нибудь еще такое есть?

– Могу сказать – нет, и быть не может.

– А что такое?

– Не телефонный разговор. Если хотите, сейчас я к вам подъеду.

– Прямо сейчас, что ли? Так я уже раздет.

– Давайте, назначьте встречу на завтра.

– Я к тебе заеду. Скажи сколько денег с собой брать?

– Я думаю, вначале надо встретиться и поговорить.

Но дело стоящее.

– Точно стоящее? Не старых голландцев вдувать будешь?

– Нет-нет, что вы! Совсем иная вещь. Вы говорили, новый дом построили.

– Конечно построил и не один. Их у меня три.

– Так вот, как раз для вашего интерьера кое-что.

– Для чего?

– Для внутреннего убранства.

– Ах, для убранства? Тогда совсем другое дело.

Убранство я люблю. Завтра в одиннадцать буду в магазине.