Текст книги "Мрачная трапеза. Антропофагия в Средневековье"

9. Три ступеньки к разрушению социальной структуры

Подведем итог: хронология эпизодов каннибализма следует за большими периодами неурожаев; в этом заключалась теория Пьера Бонасси (1989), согласно которому, кроме всего прочего, выдающиеся хронисты с нежеланием упоминали о случаях антропофагии[135]135
  Bonnassie P. Consommation d’aliments immondes et cannibalisme de survie dans l’Occident du haut Moyen Âge // «Annales ESC», 44, 1989. PP. 1047–1048 [PP. 1035–1056].


[Закрыть].

Несомненно, существовало некое нежелание увековечивать каннибальские практики в письме, как мы наблюдали это и в случае с законодательством. Описание случаев каннибализма в хрониках позволяло акцентировать внимание на масштабе описываемых кризисов и предавать им желаемый политический или идеологический угол зрения в угоду чьих-либо интересов. Все это было возможно потому, что антропофагия вызывала единодушное неодобрение со стороны общества и являлась идеальным риторическим инструментом. Судьбоносная кара, принуждающая людей к каннибализму, является осязаемым доказательством мощи неземных сил, туз в колоде карт, из которых строится представление об историческом кризисе. Без сомнений, этот стереотип берет начало от реальных событий. Общепринятое устройство этого нехитрого инструмента становится прозрачным, когда цель повествования и литературные корни описаний очевидны, как в историях о материнской антропофагии.

Каннибализм между родственниками проявляется при различных условиях, но служит всегда определенной повествовательной схеме. Инсценировка социально-экономического упадка, случись он по вине природных катаклизмов либо в результате осады города, а то и по вине безнаказанности какого-либо народа, всегда подразумевает разрушение общественных связей и их основы – семьи. Выбор жертвы в средневековых описаниях каннибализма зависит от тяжести акта, в которой мы можем выделить три основные ступени:

1. Экзо-каннибализм, то есть потребление в пищу плоти чужаков. Он является наименее тяжким из всех, так как не нарушает целостность и составные части социальной ячейки (как в случае убийства странников и пилигримов).

2. Эндо-каннибализм, или потребление в пищу членов собственной общины. Тяжесть преступления возрастает, так как является первой стадией разрушения, затрагивая структуру общества изнутри.

3. Внутрисемейный каннибализм. Если преступление совершено матерью по отношению к детям, оно наносит удар по основному ядру общественной организации из самого его сердца: речь идет о самой тяжкой форме каннибализма, так как он воплощает разрушение всех видов социальных связей. Наоборот, когда убийство совершено отцом во имя божества, либо в рамках отношений, обусловленных вассалитетом, речь идет о самой высшей форме жертвоприношения.

Глава 3. Съесть врага

1. Политический кризис

Люди, брошенные с мостов и башен, трупы, «похороненные в отбросах», замученные невинные, сыновья, загубленные на зло «собственным отцам», девушки, изнасилованные на глазах у родителей и мужей, а затем убитые, безжалостно «выпотрошенные» женщины, некоторым из которых вспарывали животы, чтобы достать из них плод («дети, вынутые из чрева собственных матерей и брошенные к их ногам») – проповеди Бернардина Сиенского, хоть и с должной долей преувеличения из-за их апокалипсического тона, вполне позволяют нам представить, до чего доходила людская жестокость при стычках между городскими группировками. Присущая позднесредневековому итальянскому городу агрессия обладала такой частотой, что стала объектом анализа последних десятилетий в качестве «формы выражения» вечных конфликтов – файда, заговоры и месть – неразрывно связанных с этим контекстом[136]136
  См.: Zorzi A. Le esecuzioni delle condanne a morte a Firenze nel tardo Medioevo tra repressione penale e cerimoniale pubblico // Simbolo e realtà della vita urbana nel tardo Medioevo. Atti del V convegno storico italo-canadese, Viterbo, 11–15 maggio 1988. Viterbo, Vecchiarelli Editore, 1989. PP. 153–253.


[Закрыть]. Между поздним средневековьем и новым временем, с невероятной концентрацией в XIV и XVI веках на территории северной Италии, мы найдем в хрониках более 15 описаний эпизодов каннибализма. Это связано не столько с многочисленными свидетельствами пищевой антропофагии в этот период, сколько с обычаем применения агрессии и насилия к целостности тела в символических целях. Со слов самого Бернардина: среди прочих ужасов резни он описывает как у одного из «врагов» было вырвано и съедено сырым сердце из груди, в то время как тела «обжаривали и потом съедали»[137]137
  Все цитаты Бернардина Сиенского взяты из Prediche Volgari di san Bernardino da Siena. Siena, Tipografia G. Landi e N. Alessandri, 1853. PP. 20–21.


[Закрыть]. Что нам расскажут об этом другие современные источники?

2. Свидетельства

Одно из первых упоминаний вышло из-под пера Уго Фалькандо: в Мессине в 1168 году народ восстает в защиту короля Вильгельма II. Ярость мессинцев вызвали новые налоги, установленные Эдом Кварелем, каноником из Шартра, любимчиком и соотечественником Стефана дю Перша, возведенным в секретари по воле Маргариты Наваррской. Квареля посадили задом наперед на осла и провезли по улицам города, под ударами и оскорблениями, пока один из восставших не убил его, пронзив череп ножом, и, «дабы выразить свою ужасную и неутолимую ненависть», слизал «прилипшую к лезвию кровь»[138]138
  Falcando U. Il libro del regno di Sicilia. Cosenza, Pellegrini, 1990. P. 135. Cfr. Cantarella G.M. Principi e corti. L’Europa del XII secolo, Torino, Einaudi, 1997. PP. 29–33; Id., La Sicilia e i Normanni. Le fonti del mito, Bologna, Pàtron, 1988. P. 49; Id., Scene di folla // Sicilia nell’età dei due Guglielmi // Ovidio Capitani. Scritti degli allievi bolognesi. Bologna, Pàtron, 1990. PP. 9–37.


[Закрыть]. Еще в «Истории Имератора Ираклия и Захвате Заморских Земель» (фр. Estoire de Éracles Empereur et la Conqueste de la Terre d’Outremer), переводе «Продолжения» (лат. Continuatio) «Истории» Гийома Тирского, повествуется как в 1185 году в Константинополе жестоко расправились со свергнутым базилевсом Андроником I Комнином. Сам ритуал в целом похож на предыдущий, но заключительный акт антропофагии обретает более конкретные черты: голый и ослепленный на один глаз – чтобы уцелевшим он мог наблюдать за причиняемыми ему унижениями – монарх был разрезан на куски; душегубы отделили кости от мяса, которое приготовили и поглотили вплоть до последнего кусочка. В XIV веке этот рассказ включает в свой сборник «О судьбах выдающихся мужей» Боккаччо, описывая как исключительный эпизод падения тирании[139]139
  Les Continuations de Guillaume de Tyr […] L’Estoire de Éracles Empereur et la Conqueste de la Terre d’Outremer est la Continuation de L’estoire de Guillaume Arcevesque de Sur / Ed. Beugnot A., Langlois A. // Recueil de l’histoire des Croisades. Historiens occidentaux. 2 Voll. Paris, Imprimerie Royale, 1859. Vol. II, XXIII, 14. P. 21; Boccaccio G. De casibus virorum illustrium / Ed. Ricci P.G., Zaccaria V. Milano, Mondadori, 1983, libro IX, cap. XI. PP. 793–798.


[Закрыть].

В том же веке другое литературное произведение передает нам воспоминание, покрытое дымкой на границе между исторической памятью и легендой: трагедия «Эцеринида», посвященная жизни, подвигам и трагической смерти кондотьера Эццелино III да Романо, была написана в 1313 году с целью, которую автор не стремится скрывать: сподвигнуть современников восстать против владычества рода делла Скала. Альбертино Муссато, описывая истребление семьи тирана в Тревизской марке, повествует об обезображенных трупах, дочерях, сожженных заживо на глазах у отцов, и загубленных младенцах: одному из детей раздробили череп ударом такой силы, что мозг вылез наружу, а другого, совсем еще молодого племянника Эццелино, зарезал один из восставших, наколов его голову на шест, в то время как его товарищ впился зубами в печень[140]140
  Mussato A. Ecerinide / Ed. Padrin L. Bologna, Zanichelli, 1900. Vv. 560–564. PP. 61–62. О представлении самого Муссато о трагедии см.: Bosisio M. Mussato medievale: le cronache della marca trevigiana come supporto ideologico all’«Ecerinis» // «Chroniques italiennes web», 25, 2013. PP. 1–28.


[Закрыть]. В последующих веках упоминания о подобных случаях передаются все чаще в более достоверных источниках.

К 1305 году восходит эпизод, связанный с подозрением в убийстве последнего маркиза Монферрато, происходящего из рода Алемаричи, Джованни I, единственного наследника Вильгельма VII Монферратского. Узнаем мы об этом из «О подвигах Астийских горожан» (лат. De gestis civium Astensium) Гульельмо Вентуры, который, будучи современником этим событиям, не являлся им прямым свидетелем[141]141
  Guilielmi Venturae. De gestis civium Astensium et plurium aliorum (1260–1325) / Ed. Combetti C. Torino, Augustae Taurinorum e regio Typographeo, 1848 (MHP, SS, III/2), coll. 747–748 (rr. D1-6). К сожалению, De gestis civium Astensium дошел до нас в поздней редакции, не раньше XVI века и с многочисленными вставками; последущий анализ основывается на издании «Monumenta Historiae Patriae», происходящего из двух копий хроники, хранящихся в Архиве Турина.


[Закрыть]. Текст повествует о том, как Джованни I дельи Алемаричи, добившись сдачи Асти в 1303 году, тяжело заболевает в январе 1305-го. Через несколько дней он умирает, не оставив наследников и завещав владение своими землями павийской коммуне. В неожиданной смерти был обвинен его личный врач, мастер Эмануэле ди Верчелли, согласно Гульельмо – безосновательно. В считанные мгновения по прошествии похоронной церемонии министры усопшего маркиза убили доктора без суда, нанеся ему многочисленные удары, и многие из них даже ели его плоть.

Прошло шесть лет, и в городе Бреша людоеды действовали по-другому и с иными целями. В 1311 году император Генрих VII переходит Альпы со своим войском и осаждает восставший город. «Летопись города Вариньяна», входящая в состав «Болонского корпуса Хроник» (лат. Corpus Chronicorum Bononiensium), повествует, что жители Бреши «защищались с мужеством и силой» и «жарили и поедали»

всех попавших к ним в плен вражеских солдат[142]142
  Corpus Chronicorum Bononiensium (Cronaca B-Varignana), 3 Voll. / Ed. Sorbelli A. Bologna, Zanichelli, 1938 (RIS2, XVIII, parte I, Vol. II). P. 320.


[Закрыть]. Имперцы держали удар: захватив в плен Тебальдо Брезато, душу повстанцев, они засунули его в бычью шкуру и протащили вдоль городских стен, а потом обезглавили, четвертовали и выставили останки в четырех концах города. Осажденные, в отплату за нанесенное оскорбление благородному Брузато, схватили одного из родственников императора, «изжарили его и съели»[143]143
  Ibidem. О вторжении Генриха VII в Италию см. сборник статей Enrico VII e il governo delle città italiane (1310–1313) / Ed. Varanini G.M. «Reti Medievali Rivista», XV, 2014, n. 1. PP. 1–159.


[Закрыть].

Переместимся на островной юг, чьи перипетии поведаны в хронике Микеле да Пьяцца. Мы на Сицилии, в Городе Джерачи, в 1337 году, где за властью над городом идет борьба между двумя семьями, Вентимилья и деи Кьяромонте. После очередной ссоры с семьей Палицци, союзниками семьи Кьяромонте, которые заполучили поддержку государя Пьетро II, Франческо Вентимилья обвиняют в измене, осаждают в Грачи и убивают – существует вероятность, что он умер во время попытки убежать от разъяренных горожан. Жители города впали во всевозможные зверства, отрубили ему пальцы рук, вырвали глаза из глазниц, выбили зубы камнями, вырвали волосы из бороды с кожей, пока его тело не было «разорвано на куски» (лат. scissus de membro in membrum), а кто-то, добавляет хронист, «съел его печень»[144]144
  Michele da Piazza. Cronaca 1336–1361 / Ed. A. Giuffrida, Palermo-São Paulo, Renzo Mazzone Editore-Italo-Latino-Americana Palma, 1980, cap. IX. P. 59.


[Закрыть].

В 1343 году во Флоренции вспыхивает восстание против афинского герцога Готье де Бриенн. Случившееся описывает хроника Джованни Виллани, очевидца событий, и рукопись Маркионне ди Коппо Стефани, жившего на одно поколение позже и в некоторой степени вдохновлявшегося произведением Виллани (что-то он берет также из «Историй города Пистойи»)[145]145
  G. Villani. Nuova cronica. 3 Voll. / Ed. Porta G. Vol. III: Libri XII–XIII. Parma, Fondazione Pietro Bembo-Guanda, 1991. Libro XIII, capр. I–XVIII. PP. 291–342; Marchionne di Coppo Stefani. Cronaca fiorentina / Ed. Rodolico N. Città di Castello, Coi tipi dell’editore S. Lapi, 1913 (RIS2, XXX/1, Cronache Toscane), fasc. 1–2 e fasc. 4, rubrica 553–585. PP. 192–209; Storie pistoresi [MCCC-MCCCXLVIII] / Ed. Adrasto Barbi S. Città di Castello, Coi tipi dell’editore S. Lapi, 1903 (RIS2, XI/5), rubriche 66-113. PP. 175–192. Одним из первых заинтересовался этим типом антропофагии Эдвард Муир (The cannibals of renaissance Italy // «Syracuse Scholar», 5, 1984. PP. 5–14).


[Закрыть]. 26 июля 1343 года восставшие заключают герцога в собственном дворце, а его посредников обращают в бегство. В обмен на свободу восставшие потребовали выдать им на руки хранителя Вильгельма Ассизского с сыном, которых «разъяренный народ» тут же убил и растерзал «на мелкие куски». Люди в собравшейся толпе потрясали копьями с насаженными на них останками, а те из них, что были особенно дерзки, даже проглатывали мясо «в пылу ярости»[146]146
  Villani. Nuova cronica. Cit. Libro XIII, cap. XVII. P. 339. Похоже звучит идентичный эпизод со слов Маркьонне ди Коппо: «пришли Альтовити, Медичи, Руччелаи и много других, чьих детей он приговорил к смерти, и был выброшен за дверь сын консерватора, которому было 18 лет рядом с самим консерватором. Народ, по-животному терзая и разрывая их на куски, кто с одним, кто с другим куском отходили в сторону, кто их ел, кто откусывал, да так, судя по тому, что пишут, как и в аду не терзают душу. Видеть это было очень оскорбительно» (Marchionne di Coppo Stefani. Cronaca fiorentina. Cit., fasc. 4, rubrica 584. P. 209).


[Закрыть].

Похожий случай произошел в Монтепульчано в 1368 году. Джакомо Дель Пекора, единственный тиран после изгнания брата Никколо, защищался в осажденном городе. Снаружи мятежники, бежавшие с помощью сиенцев, налегали на городские стены. Проникнув внутрь, с поддержкой горожан осаждающие смогли схватить Джакомо. Хронист Донато ди Нери рассказывает, как на следующий день «монтепульчанский люд направился в тюрьму, куда был заключен Джакомо, прорвался туда силой, разрезал его самого на куски с жестокостью, которой не подвергалась ни одна живая тварь, и съел его»[147]147
  Cronaca senese di Donato di Neri e di suo figlio Neri // Cronache senesi / Ed. Lisini A., Iacometti F. Bologna, Zanichelli, 1936 (RIS2, XV/6, parte IV, fasc. 7, рр. 569–685), 6b. P. 627.


[Закрыть].

Если попытки свергнуть Джакомо Дель Пекора и герцога Готье де Бриенн увенчались успехом, иная судьба была уготована восстанию против Никколо II д’Эсте в 1385 году: 3 сентября 1395 года жители Феррары воспротивились неподъемным налогам и пошли против Томмазо да Тортона, напрямую ответственного за налоговую политику. Эпизод описан в двух хрониках: «Хроника дома Эсте» (лат. Chronicon Estense) и «Реджийская Хроника» (лат. Chronicon Regiense); в обеих повествуется, как перед неконтролируемой буйностью толпы маркиз решил спастись ценой жизни своего викария[148]148
  Chronicon Estense / Ed. Muratori L.A. Milano, ex Typographia societatis Palatinae in Regia Curia (rist. anast. Sala Bolognese, A. Forni, 1979), 1729 (RIS, XV, coll. 297–548), col. 510 b-c; Sagacius et Petrus de Gazata, Chronicon Regiense / Ed. Muratori L.A. Milano, ex Typographia societatis Palatinae in Regia Curia (rist. anast. Sala Bolognese, A. Forni, 1981), 1731 (RIS, XVIII, coll. 5–98), col. 91. Chronicon Estense и Chronicon Regiense являются единственными источниками, сообщающими об акте антропофагии, но полезные и интересные упоминания об эпизоде можно найти и в других свидетельствах: Corpus Chronicorum Bononiensium, Cit., Vol. II. P. 374; Conforto da Costoza, Frammenti di storia vicentina / Ed. Steiner C. Città di Castello, Coi tipi dell’editore S. Lapi, 1915 (RIS2, XIII/1). PP. 32–33; Gatari G., Gatari B. Cronaca carrarese / Ed. Medin A., Tolomei G. Bologna, 1931 (RIS2, XVII/1, fasc. 3, parte I). P. 237. О восстании см.: Law J.E. Popular unrest in Ferrara in 1385 // The Renaissance in Ferrara and Its European Horizons / Ed. Salmons J., Moretti W. Cardiff-Ravenna, University of Wales Press-Edizioni del Girasole, 1984. PP. 41–60.


[Закрыть]. На Томмазо обрушился град из плетей и палок, его пронзали лезвием, протыкали крюками, закидывали камнями, ранили топорами, его «гнусным образом» протащили от площади к костру, в котором бунтующие сожгли таможенные и пошлинные регистры. Тут же ему вырвали сердце и печень, которые были съедены, а остальное пронесли по городу на шестах и копьях. Какой-то из мрачных трофеев выставили в порту в знак предупреждения остальным. То малое, что оставалось от тела, было брошено в огонь с книгами и документами[149]149
  Об уничтожении документов см. De Vincentiis A. Memorie bruciate. Conflitti, documenti, oblio nelle città italiane del tardo Medioevo // «Bullettino dell’Istituto storico italiano per il Medioevo», CVI, 2004, n. 1. PP. 167–198.


[Закрыть].

Спустя почти сотню лет мы перемещаемся в Милан 1476 года, откуда доносится новость об еще одном эпизоде антропофагии. Речь идет об убийстве Джан Галеаццо Марии Сфорца. Его по пути на мессу Санто Стефано зарезал Джованни Андреа Лампуньяни с сообщниками. Убийцу ждала не лучшая участь: пытаясь убежать с места преступления вопреки своей хромоте, он споткнулся и упал, где его и настал герцогский конюх. Тело убийцы тут же стало предметом всевозможных издевательств: его протащили вплоть до собственного дома и подвесили за ногу под окном, а потом волокли по городу до следующего утра; Габриэле Фонтана в своей хронике добавляет, что «некоторые горожане впились в его сердце, печень и руку»[150]150
  Gabrielis Paveri Fontanae. De vita et obitu Galeatii Mariae Sfortiae Vicecomitis Mediolani ducis Quinti, Milano, 1477. О заговоре см.: Vaglienti F.M. Anatomia di una congiura. Sulle tracce dell’assassino del duca Galeazzo Maria Sforza tra storia e scienza // «Atti dell’Istituto Lombardo. Accademia di scienze e di lettere di Milano», CXXXVI, 2002, n. 2. PP. 237–273; Bellotti B. Storia di una congiura, Milano, Dall’Oglio, 1950.


[Закрыть].

В городе Форли в 1488 году был убит Джироламо Риарио, местный правитель Форли и Имолы. В ходе вендетты, устроенной его женой, Катериной Сфорца, многие из покусившихся были истреблены. О случившемся мы узнаем от Леоне Кобелли, современника и очевидца событий, стоявшего на стороне господ Форли. Вернув контроль над городом, Катерина приступила к жестоким репрессиям по отношению к убийцам своего мужа. Отец братьев Орси, возглавлявших заговор, был схвачен и убит вместо бежавших сыновей: его привязали к шесту таким образом, чтобы оказалась свободной только голова, затем – к конскому хвосту и три раза проволокли вокруг площади. После его труп распотрошили, а внутренности разбросали по земле; Кобелли, будучи свидетелем мрачного зрелища, «стоял позади, чтобы досмотреть до конца», рассказывает, как один из солдат продолжая зверствовать над обезображенным трупом, вырвал и впился в его сердце зубами[151]151
  Cobelli L. Cronache Forlivesi dalla fondazione della città all’anno 1489 / Ed. Carducci G., Frati E. Bologna, Regia tipografia, 1874 (Об исторических монументах в проивинциях Романьи, s. III, 1). P. 338. О синьории Риарио см.: Graziani N. Tra Medioevo ed età moderna: la signoria dei Riario e di Caterina Sforza, // Il Medioevo / Ed. A. Vasina, Bologna, Nuova Alfa, 1990, рр. 239–261; Pasolini P.D. Caterina Sforza, Roma, E. Loescher, 1893.


[Закрыть].

На пороге нового века в Перудже развернулся не менее кровопролитный заговор, давший место новым случаям каннибализма: эта кровная месть между братьями вошла в историю как «алая свадьба» 14 июля 1500 года. Описание резни передает Помпео Пеллини, рожденный в Перудже в 1523 году, стоявший на стороне семьи Бальони. Согласно хронисту, в предверии свадебной церемонии между Асторре Бальони и Лавинией Колонна, Карло ди Оддо Бальоне вместе с одним из родственников, Джироламо делла Пенна, готовил ужасный план по истреблению «Гвидо и Родольфо Бальони со всеми их детьми». Заговорщики проникли во дворец после празднований. Брачный альков достался Филиппо ди Браччо, который напал на Асторре вместе с соратниками, «не дав ему ни единого шанса защититься». Тогда Филиппо ди Браччо вырвал сердце из груди умершего и зверски впился в него зубами, бросив голое тело посреди улицы[152]152
  Pellini P. Della Historia di Perugia / Ed. L. Faina, Perugia, Deputazione di storia patria per l’Umbria, 1970. P. 125 (эпизод описан на сс. 121–135).


[Закрыть].

На 1500 год приходится еще один эпизод антропофагии, переданный не только Пиллини, но и современником событий, Франческо Матуранцио. События происходят на этот раз в Акваспарта, недалеко от Тоди. Летописцы пишут о том, что Вителлоццо Вителли, «солдату церкви», было поручено папой римским освободить Тоди от правления Альтобелло ди Кьяравалле и Джироламо да Канале. После захвата города Акваспарта, Альтобелло был схвачен при попытке побега. На долгом пути к тюрьме безумная толпа вырвала пленника из-под конвоя: «каждый из них рвался убить его»; ажиотаж был так велик, что палачи «в спешке ранили друг друга». От «бедного, жалкого тела тирана», съеденного с большим оживлением, «ничего не осталось»[153]153
  Matarazzo F. Cronaca della città di Perugia dal 1492 al 1503 // Cronache e storie inedite della città di Perugia dal 1150 al 1563, 2 Voll. / Ed. Bonaini F., Fabretti A., Polidori F.-L. Firenze, G.P. Vieusseux, 1851 (Archivio storico italiano, XVI/2). Vol. II. PP. 149–150; соответствующий отрывок y Пеллини. Della Historia di Perugia. Cit. P. 137. Хроника Помпео Пеллини не является прямым источником; что касается хроники Матуранцио, его авторство не разделяется историографией. В любом случае, нас интересует тот факт, что автор заявляет себя очевидцем, что подтверждается лингвистическим анализом (см. введение Ариоданте Фабретти к произведению Матуранцо на с. X).


[Закрыть]. Отличаются от прочих приведенных вплоть до этого момента примеров события, переданные в «Истории его времен» (итал. Storia dei suoi tempi) Пьеро Вальенти. Вальенти, современник, но не очевидец событий, повествует о другой файде, случившейся в Пистойе: речь идет об одной из многочисленных распрей между семьями Панчатики и Канчельери. В 1501 году фортуна отвернулась от дома Панчатики. Укрывшись в Серравалле, они были преданы некоторыми членами их группировки и разрезаны на куски: «там были и те, кому вырвали сердце и зубами своими впивались в него, раздирая на куски»[154]154
  Vaglienti P. Storia dei suoi tempi. 1492–1514 / Ed. Berti G., Luzzati M., Tongiorgi E.. Pisa, Nistri-Lischi, 1982. PP. 133–134.


[Закрыть].

Несмотря на то что эпизоды в массе своей концентрируются на пороге между XIV и XVI столетием, феномен долго не изживает себя и в последующие века. В Неаполе в 1585 году толпа в отчаянии от нехватки хлеба убивает и рвет на части «Народного избранника» (исп. l’Eletto del popolo)[155]155
  Народный представитель и член муниципальной структуры управления во времена правления в Неаполе испанских вице-королей. – Прим. пер.


[Закрыть], Джовани Винченцо Стараче, которого потом съедает, «бесчеловечно выпив его кровь»[156]156
  Costo T. Giunta di tre libri al compendio dell’Istoria del regno di Napoli […] nei quali si contiene tanto di notabile […] è accaduto dal principio dell’anno 1563 insino al fine dell’ottantasei. Venezia, Barezzo Barezzi, 1588. P. 135.


[Закрыть]; в 1617 году в Париже несчастье выпадает на долю Кончино Кончини, всемогущего маршала д’Анкре, убитого одним из придворных Луи XIII, чье сердце было вырвано из груди и приготовлено на пылающих углях; в 1799 году была изжарена и съедена печень Николы Фиани ди Торремаджоре во время сопротивления Бурбонов в Неаполитанской республике[157]157
  Cfr. Bertelli S. Il corpo del re. Sacralità del potere nell’Europa medievale e moderna. Firenze, Ponte alle Grazie, 1990. PP. 219–223.


[Закрыть].

3. Ритуал насилия

Социально политический контекст, в рамках которого может произойти эпизод антропофагии разнообразен:

1) тираноубийство (прямое или заочное);

2) заговоры и «восстания»[158]158
  О двоякой сути идеи «восстания» см.: Maire-Vigueur J.-C. Le rivolte cittadine contro i «tiranni» // Rivolte urbane e rivolte contadine nell’Europa del Trecento. Un confronto / Ed. Bourin M., Cherubini G., Pinto G. Firenze, Firenze University Press, 2008. PP. 351–380; о детальном анализе политических предпосылок к изгнанию тиранов в Треченто, Id., La cacciata del tiranno, in Tiranni e tirannide nel Trecento italiano / Ed. Zorzi A. Roma, Viella, 2013. PP. 142–169.


[Закрыть];

3) наказания покусившихся на господина;

4) вражда между группировками;

5) борьба против городских врагов;

6) частная месть.

Во всех этих случаях каннибализм является частью сложного насильственного ритуала, направленного на обезображивание тела врага, которое предается унижению и посрамлению посредством целого ряда агрессивных и оскорбляющих жестов.

Это оскорбление, наносимое останкам противника посмертно, которое является прямым продолжением мук самой казни[159]159
  Примеры ритуальной антропофагии присутствуют в греческой историографии (Loraux N. La tragédie d’Athènes. La politique entre l’ombre et l’utopie, Paris, Seuil, 2005. PP. 61–73).


[Закрыть]. Одним из классических жестов этого ритуала является раздевание жертвы: он присутствует в наказании и Эда Квареля, и Арриго Феи, доверенного афинского герцога, и Антонио Монтеккьо, сообщника в заговоре против Джироламо Риарио, и, наконец, Асторре Бальони, чей голый труп был брошен на обочине.

Психологические и физические страдания, выпадающие на долю жертвы, в той же мере служат ее избавлению, поэтому муки отягощаются унижениями, ранами, ударами и ожогами, вплоть до крайних мер, таких как четвертование. Среди многочисленных видов агрессии, увечья в массе своей символичны и отвечают, в целом, закону талиона («око за око, зуб за зуб»). Либо может быть ампутирована конечность тела, которая нанесла смертельный удар, как случилось с рукой Лампуньяни, которую пригвоздили к колонне, а потом сожгли. Виды оскорблений, наносимых трупу, делятся на те, что направлены на публичное унижение тела, и на те, что стремятся его уничтожить, когда труп сжигают на костре либо бросают на съедение диким зверям[160]160
  Об ампутациях, наказании «греховных конечностей» [ «membra peccatrici»] и в целом телесных наказаниях см.: Pertile A. Storia del diritto italiano dalla caduta dell’impero romano alla codificazione. 5 Voll. II ed. riveduta. Bologna, Forni A. 1965–1966. Vol. V. PP. 248–260.


[Закрыть].

Мы обладаем детальным изображением ритуального насилия в миниатюре, посвященной наказанию Андроника Комнина в манускрипте продолжателя «Истории» Вильгельма Тирского, составленном в XV веке (около 1470–1480 года) в Брюгге и сегодня хранящимся в Национальной библиотеке Франции (ms. Français 68): на одном и том же изображении несколько временных промежутков нанизываются на перспективную ось, идущую от ворот городских стен до тюрбана базилевса, лежащего на земле в качестве символа потери социального статуса государя после свержения. На первом плане, на пике изображения, находится полуголый труп, на который алчно накинулись женщины (рис. 10). На сцене присутствует звериный и агрессивный женский образ: среди убийц одна из женщин изображена с кинжалом в зубах, схватившей плечо жертвы; вторая женщина с удовольством впивается в другую руку, триумфально вздымая оружие, которым ее ампутировала; третья уже сумела добраться до ноги, а остальные жадно ждут своей очереди, потрясая клинками и указывая на останки (этот жест «звучит» как пример и предупреждение, указывает на удовлетворение палача и с иконографической точки зрения является символом мести, как в случае с каннибальскими миниатюрами в манускриптах «О судьбах выдающихся мужей»[161]161
  О репрезентации жеста в средневековой иконографии см.: Schmitt J.-C. La raison des gestes dans l’Occident médiéval, Paris, Gallimard, 1990.


[Закрыть]). На фоне разворачиваются события, предшествующие ритуалу: Андроника, все еще одетого и посаженного задом наперед на круп осла, ведет по улицам города группа людей, один из которых опять-таки показывает на него пальцем. Большое внимание уделено урбанистике: стены в глубине изображения указывают на цель процессии за границей городского пространства, где произойдет казнь, – черта, за которой входит в силу мера социального изгнания. В то же время путь, по которому ведут свергнутого владыку, отвечает публичной сфере ритуала, в который вовлечены не только активные участники пыток, но и все остальное население: если приглядеться, небольшие фигурки с интересом наблюдают за происходящим с вершины одного из зданий.

Пространство, мастерски организованное в миниатюре, играет важную роль в развитии уничижительного ритуала. Контрапунктом по отношению к изгнанию из городского пространства является выбор центральной площади в качестве сцены, на которой разворачивается казнь: ее центральность и социальная роль делают из площади естественный центр бунта, «кровавое озеро»[162]162
  Cobelli. Cronache Forlivesi. Cit. P. 338.


[Закрыть], театр резни и убийств для толпы, требующей справедливости. Похожим образом обычно труп выставляется напоказ в пространствах-эмблемах: например, повешение под окнами Палаццо Веккьо после 1478 года, которому положил традицию знаменитый заговор Пацци, после которого тела заговорщиков долгое время были выставлены на осмеяние народу по воле Лоренцо Великолепного. Но не только: такие практики, как волочение трупа, процессии с нанизанными на шесты частями тела, разворачиваются на всем городском пространстве вдоль самых значимых мест. Хроники часто описывают маршруты этих «крестных ходов» останавливаясь на знаковых этапах шествий: дворцы правосудия, улицы и площади, пройденные восставшими, места, в которых были совершены преступления, перекопанные и оскверненные захоронения, дом виновника – часто придающегося отъявленному грабежу – и, наконец, священные места, в которых беглецы напрасно искали укрытие. Звуковое измерение не уступает пространственному. Среди общего обыденного многоголосья, звона колоколов, труб и чтения приговоров, сопутствующих экзекуциям, летописи позволяют нам расслышать почти повсеместные выкрики толпы и восставших: «Смерть герцогу и его приспешникам, во имя народа, Флорентийской коммуны и свободы!» – с вызовом выкрикивают мятежники герцогу Готье де Бриенн, чьи немногочисленные последователи стараются без какой либо пользы возразить: «да здравствует граф, наш господин!»[163]163
  Villani. Nuova cronica. Cit. Libro XIII, cap. III. PP. 298 [80–81], те же восклицания в cap. XVII. PP. 332 [25], 333 [5253], 335 [111–112]. Cfr. Marchionne di Coppo Stefani. Cronaca fiorentina. Cit., rubrica 555. P. 196. О звуковом сопровождении карательной церемонии cfr. Zorzi. Le esecuzioni. Cit. P. 182.


[Закрыть]; в Ферраре растет rumor (рус. «шум»), термин, который в хрониках позднего средневековья не случайно означает протестное движение, толпа требует выдать им голову предателя: «хотим предателя» (лат. volumus proditorem)[164]164
  Chronicon Estense. Cit., col. 510 b-c.


[Закрыть].

Раздевание, четвертование, подвешивание вниз головой, отрезание головы, рук и гениталий, вырывание глаз, волочение по земле и выставление останков на показ – все эти формы насилия включены в область официального правосудия и предусмотрены городскими статутами, которые не скупятся на посмертные унижения вдобавок к смертельному приговору (богатый репертуар случаев представлен в научных работах Андреа Цорци)[165]165
  Zorzi. Le esecuzioni. Cit.; Id. Rituali di violenza, cerimoniali penali, rappresentazioni della giustizia nelle città italiane centro-settentrionali (secoli XIII–XV) // Le forme della propaganda politica nel Due e Trecento. Relazioni tenute al convegno internazionale organizzato dal Comitato di studi storici di Trieste / Ed. P. Cammarosano, Roma, École française de Rome, 1994. PP. 398–425; Id. L’amministrazione della giustizia penale nella repubblica fiorentina. Aspetti e problemi, Firenze, Leo S. Olschki, 1988. О судебном исполнении насилия см. сборник статей Pratiques sociales et politiques judiciaires dans les villes de l’Occident à la fin du Moyen Âge, / Ed. J. Chiffoleau, C. Gauvard e A. Zorzi, Roma, École française de Rome, 2007; и работу C. Gauvard, Violence et ordre public au Moyen Âge, Paris, Picard, 2005.


[Закрыть]. Все, кроме антропофагии, символической кульминации опорочивающего ритуала. Ясно, что бок о бок с официальной практикой сосуществовали непризнанные и неузаконенные насильственные практики и, казалось бы, чуждые любой форме дисциплины; однако, внимательно перечитывая хроники, мы задаемся вопросом, не кроются ли за самыми спонтанными формами социального поведения менее бросающиеся в глаза инструменты контроля, либо некоторые периодически повторяющиеся и привычные схемы, пусть и не кристаллизованные в какой-либо правовой форме. Чтобы это узнать, нет иного способа, чем сконцентрироваться на каннибалах и их преступлениях.