Текст книги "Башня ласточки"

Так начнем же, и пусть демоны ада примут нас под свое крыло. Кагыр, Ангулема, по коням! Идем вверх по Нэви, к Бельхавену. Лютик, Мильва, Регис – вы направляетесь в Сансретур, к границам Туссента. Не заблудитесь, дорогу вам укажет Горгона. До встречи.

Цири поглаживала черного кота, который по обычаю всех котов мира вернулся в хату на болоте, когда тяга к свободе и безделью была перебита холодом, голодом и житейскими неудобствами. Теперь он лежал на коленях девушки и с мурлыканьем, свидетельствующим о глубочайшем наслаждении, подставлял шею ее руке.

То, о чем девушка рассказывала, коту было абсолютно неинтересно.

– Это был единственный раз, когда я видела во сне Геральта, – начала Цири. – С того момента, как мы расстались на острове Танедд. После Башни Чайки я никогда не видела его во сне. Поэтому считала, что он мертв. И неожиданно всплыл этот сон, такой сон, какие я видела раньше и о которых Йеннифэр говорила, что это сны вещие, пророческие, что они показывают либо прошлое, либо будущее. Это было за день до Эквинокция. В городке, названия которого я не помню. В подвале, в котором меня запер Бонарт. После того, как истязаниями принудил меня признаться, кто я такая.

– Ты выдала ему, кто ты? – поднял голову Высогота. – Сказала всё?

– За трусость, – сглотнула она, – я заплатила унижением и презрением к самой себе.

– Расскажи о своем сне.

– Я видела гору, огромную, крутую, граненую, как каменный нож. Видела Геральта. Слышала, что он говорил. Четко. Внятно. Каждое слово, так, будто была совсем рядом. Помню, я хотела крикнуть, что все совсем не так, что все это неправда, что он страшно ошибся… Ошибся во всем! Ведь еще вовсе не было Равноночия, поэтому если получится так, что в Равноночие я умру, то он не должен объявлять меня мертвой раньше срока, пока я еще жива. И он не должен обвинять Йеннифэр и говорить о ней так…

Цири замолчала на минуту, погладила кота, сильно шмыгнула носом.

– Но я не могла издать ни звука. Не могла даже дышать… Словно тонула. И проснулась. Последнее, что я видела, что помню, – это три наездника. Геральт и еще двое, во весь опор мчащиеся по ущелью, со склонов которого низвергаются горные водопады…

Высогота молчал.

Если б в ту ночь кто-нибудь подкрался к хате с провалившейся стрехой и заглянул сквозь щели в ставнях, то увидел бы в скупо освещенной комнатушке седобородого старика, сосредоточенно слушающего повествование пепельноволосой девушки, щека которой изуродована ужасающим шрамом.

Увидел бы черного кота, лежащего на коленях у девушки, лениво мурлыкающего, требующего, чтобы его гладили к вящей радости разгуливающих по комнате мышей.

Но никто не мог этого видеть. Хата с провалившейся стрехой, заросшей мхом, была хорошо укрыта туманом на бескрайних болотах Переплюта, куда никто не отваживался забредать.

Глава шестая

Известно, что ведьмак, причиняя иным мучения, страдания и смерть, столь великое удовольствие и наслаждение испытывает, коих человек благочестивый и нормальный токмо тогда достигает, когда с женою своею законною общается, ibidum cum eiaculatio. Из поведанного ясно следует, что и в сей материи ведьмак являет себя противным природе творением, ненормальным и мерзопакостным вырожденцем со дна ада пренаичернейшего и наисмраднейшего родом, ибо от наносимых страданий и мук токмо дьявол сам, пожалуй, удовольствие получать может.

Аноним

Монструм, или Ведьмака описание

Они свернули с большака, шедшего вдоль долины Нэви, и поехали, сокращая путь, через горы. Ехали быстро, насколько допускала тропа – узкая, крутая, прильнувшая к скалам с фантастическими формами, покрытым пятнами разноцветных мхов и лишайников. Ехали меж отвесных каменных обрывов, с которых низвергались рваные потоки водопадов и ручьев. Проезжали по ущельям и ярам, по раскачивающимся мостикам перебирались через пропасти, на дне которых белой пеной кипели потоки.

Граненый столб Горгоны, казалось, вздымался прямо у них над головами. Вершину Горы Дьявола они видеть не могли – она тонула в облаках и мгле, затягивающих небо. Погода – как это бывает в горах – испортилась через несколько часов, и полил дождь, нудный и малоприятный.

Ближе к сумеркам все уже нетерпеливо и нервно принялись выискивать глазами пастушеский шалаш, разрушенную овчарню или хотя бы пещеру. Что угодно, лишь бы укрыться от льющейся с неба воды.

– Кажется, дождь перестал, – с надеждой в голосе сказала Ангулема. – Капает только из щелей в крыше шалаша. Завтра, к счастью, мы уже будем у Бельхавена, а в пригороде всегда можно переночевать в каком-нибудь сарае или овине.

– В город не поедем?

– Ни в коем разе. Чужаки на лошадях бросаются в глаза, а у Соловья в городе куча доносчиков.

– Мы же собирались выставить себя в качестве приманки…

– Нет, – прервала она. – Так не пойдет. Наша тройка вызовет подозрение. Соловей – хитрый стервец, а весть о том, что меня поймали, уже наверняка разошлась. Если что-то насторожит Соловья, то и до полуэльфа дойдет.

– Что предлагаешь?

– Обойдем город стороной с востока, с устья долины Сансретур. Там рудники. В одном у меня есть знакомый. Наведаемся к нему. Как знать, может, пригодится. Если повезет.

– Можешь говорить яснее?

– Завтра скажу. На руднике. Чтоб не сглазить.

Кагыр подкинул в костер березовых веток. Дождь шел весь день, другое дерево гореть бы не стало. Но береза, даже и мокрая, только немного пошипела и тут же занялась высоким синеватым пламенем.

– Откуда ты родом, Ангулема?

– Из Цинтры, ведьмак. Есть такая страна у моря, при устье Яруги.

– Я знаю, где лежит Цинтра.

– Так зачем спрашиваешь, коли столько знаешь? Я так сильно тебя интересую?

– Скажем – немного есть.

Помолчали.

Потрескивал огонь.

– Моя мать, – наконец сказала Ангулема, глядя в пламя, – была в Цинтре дворянкой, к тому ж, кажется, высокого роду. У этого рода в гербе был морской котик, я б тебе показала, был у меня медальончик с этим их затраханным котом, от матери. Я его опосля в кости продула… Но этот кошкин род, разорви его морской пес, отказался от меня, потому что, вишь ты, мать моя вроде бы связалась с каким-то хамом, кажется, конюхом, а может, конюшим, и получилось, что я – бастард, срамота, позорище и пятно на кошачьей чести. Отдали меня на воспитание дальним родственникам, у тех, правда, в гербе не было ни кота, ни псины, ни какой другой живности, но отнеслись они ко мне неплохо. Послали в школу, в общем, и били мало… Хоть довольно часто напоминали, кто я такая есть, какой-то ублюдок, в крапиве зачатый и рожденный. Мать навестила меня раза три или четыре, когда я была еще маленькой. Потом перестала. Впрочем, мне на это было… ну…

– А как попала к бандитам?

– Ты выспрашиваешь прямо как следователь! – фыркнула она, поморщившись. – К бандитам, это ж надо! Ай-ай-ай! С добродетельного-то пути, ой-ей-ей!

Она поворчала, покопалась за пазухой, вытащила что-то, чего ведьмак толком не разглядел.

– Одноглазый Фулько, – проговорила она неразборчиво, яростно втирая себе что-то в десны и втягивая носом. – Нормальный хрен. Что забрал, то забрал, но порошок оставил. Возьмешь щепотку, ведьмак?

– Нет. Лучше бы и ты не брала.

– Это почему?

– Потому.

– Кагыр, а ты?

– Наркотик не употребляю.

– Ну и святоши мне попались, – покрутила она головой. – Никак сразу же приметесь морали читать. Мол, от порошка я ослепну, оглохну и облысею. Рожу ненормального ребенка.

– Прекрати, Ангулема, и докончи рассказ.

Девушка громко чихнула.

– Ладно, если хочешь. Так на чем я… Ага. Ну, началась, значит, война с Нильфгаардом, родственнички растеряли все имущество и вынуждены были бросить дом. Было у них несколько собственных детей, а я стала для них обузой, вот и отдали меня в приют. Содержали приют жрецы при каком-то храме. Веселенькое это было, как вскорости оказалось, местечко. Обычный бордель, ни прибавить, ни убавить, для таких, что любят незрелое яблочко, сечешь? Молоденьких девочек, да и мальчиков тоже. Я, когда туда попала, была уже слишком взрослой, переростком, на меня любители не находились…

Совершенно неожиданно она залилась румянцем, который был виден даже при свете костра.

– Ну, почти не находились, – добавила она сквозь зубы.

– Сколько тебе тогда было лет?

– Пятнадцать. Познакомилась я там с одной девчонкой и пятью мальчишками моего возраста и постарше. И мы быстренько нашли общий язык. Как ни говори, а знали мы легенды и предания. О Бешеном Дее, о Чернобородом, о братьях Кассини… Захотелось нам на большак, на свободу, на разбой! Это что же, сказали мы себе, только из-за того, что нас тут дважды в день кормят, мы должны каким-то старперам и отвратникам по первому зову задницы подставлять…

– Попридержи словотворчество, Ангулема. Сама знаешь, перебор хуже недобора…

Девушка протяжно отхаркнулась, сплюнула в костер.

– Ну и святоша! Ладно, перейду к делу, что-то мне болтать не хочется. В приютской кухне отыскались ножи, достаточно было их как следует на камне навострить и на пояс подвесить. Из точеных ножек дубового стула получились шикарные колья. Нужны были только лошади и деньги, ну, дождались мы приезда двух развратников, постоянных бывальцев, стариков, тьфу, почти сорокалетних. Приехали они, винцо потягивают, ждут, когда им попы по обычаю привяжут выбранную малолетку к такой специальной удобной штуковине… Но в тот день им поиграть не удалось!

– Ангулема!

– Ладно, ладно. Короче: прирезали мы и забили обоих развратных старцев, трех попов и пажа, единственного, который не сбежал и коней ихних сторожил. Храмового эконома, который не хотел дать ключей от сундучка с деньгами, мы огнем припекали до тех пор, пока не дал, но жизнь ему сохранили, потому как милый был старичок, всегда доброжелательный и покладистый. И пошли на грабеж, на тракты и большаки. Разные колеи оказались у наших судеб, то на возу, то под возом, то мы дрались, то нас избивали. То было сыро, то холодно. Ха, холодно-то чаще. Из того, что ползает, я ела в жизни все, что удавалось, мать их так, поймать. А из того, что летает, однажды сожрала даже воздушного змея, потому как он был склеен мучным клеем.

Она умолкла, яростно почесала голову, заросшую светлыми, как солома, волосами.

– Да уж, что было, то было. Вот что я тебе скажу: из тех, что со мной в приюте сидели, уж никого в живых не осталось. Двух последних, Овена и Абеля, прикончили несколько дней тому кнехты господина Фулько. Абель сдался, как и я, но его все равно зарубили, хоть он меч бросил. Меня пощадили. Не думай, что по доброте душевной. Нет, меня на плацу уже крестом раскладывали, но тут примчался офицер и не допустил потехи. Ну а от эшафота ты меня упас…

Она на минуту замолчала.

– Ведьмак?

– Слушаю.

– Я знаю, как отблагодарить. Если только захочешь…

– Ну?

– Пойду взгляну, как там с лошадьми, – быстро сказал Кагыр и встал, заворачиваясь в плащ. – Прогуляюсь немного… по округе…

Девушка чихнула, потянула носом, кашлянула.

– Ни слова больше, Ангулема, – опередил ее по-настоящему злой, по-настоящему устыдившийся, по-настоящему смутившийся Геральт. – Ни слова!

Она снова кашлянула.

– Ты действительно не хочешь меня? Ни капельки?

– От Мильвы ты уже получила ремнем, соплячка. Если немедленно не замолкнешь, получишь добавку от меня.

– Все, молчу.

– Послушная девочка.

В склоне горы, поросшем худосочными и кривыми сосенками, зияли дыры и ямы, прикрытые или обшитые досками, соединенные мостками, лесенками и лесами. Из дыр торчали опирающиеся на скрещивающиеся столбы помосты. По некоторым бегали люди, толкающие тележки и тачки. Содержимое тележек и тачек – которое на первый взгляд казалось грязной, перемешанной с камнями землей – сваливали с помостов в большое четырехугольное корыто, вернее, в набор постепенно уменьшающихся, перегороженных досками корыт. По корытам постоянно и шумно текла вода, подводимая с лесистой возвышенности по опирающимся на невысокие крестовины деревянным желобам. И таким же образом выводимая вниз, к обрыву.

Ангулема слезла с лошади, дала знак Геральту и Кагыру сделать то же. Оставив лошадей у изгороди, они направились к постройкам, увязая в грязи, скопившейся вдоль неплотно сбитых желобов и труб.

– Промывка железной руды, – сказала Ангулема, указывая на приспособления. – Вот оттуда, из шахт рудника, вывозят добычу, выгружают в корыта и смачивают водой, которую берут из ручья. Руда оседает на поддонах, оттуда ее выбирают. Вокруг Бельхавена множество рудников и таких промывочных. А руду везут в долину, в Маг Тургу, там расположены печи и плавильни, потому как там больше лесов, а для выплавки нужны дрова.

– Благодарю за лекцию, – кисло прервал Геральт. – Мне доводилось в жизни видеть несколько рудников, и я знаю, что именно необходимо для выплавки. Когда ты наконец скажешь, зачем мы сюда приехали?

– Чтобы поговорить с одним моим знакомцем. Здешним штейгером. Пошли за мной. Ха, да вот он! У столярной мастерской. Пошли.

– Краснолюд?

– Ага. Его зовут Голян Дроздек. Он, как я сказала…

– …здешний штейгер. Это-то ты сказала, а вот о чем собираешься с ним поболтать, сказать забыла.

– Гляньте на свои сапоги.

Геральт и Кагыр послушно глянули на обувь, испачканную шламом странно красного цвета.

– У полуэльфа, которого мы ищем, – опередила вопрос Ангулема, – во время разговора с Соловьем была точно такая же грязюка на гамашах. Улавливаете?

– Теперь да. А краснолюд что?

– Не заговаривайте с ним вообще. Переговоры я беру на себя. А вас он должен считать теми, которые не болтают, а работают мечами. Сделайте грозные мины.

Делать грозные мины не понадобилось. Одни из присматривавшихся к ним горняков быстро отводили глаза, другие замирали, раскрыв рты. Оказавшиеся у них на пути спешили уступить дорогу. Геральт догадывался почему. На лице Кагыра и его собственном все еще были видны синяки, кровоподтеки, царапины и припухлости – красочные следы драки и порки, которую учинила им Мильва. Так что выглядели они людьми, обожающими давать по зубам друг другу, а уж чтобы дать по морде третьему, их долго упрашивать не было нужды.

Краснолюд, знакомец Ангулемы, стоял у домика с табличкой «Столярная мастерская» и выводил что-то на щите, сколоченном из двух оструганных досок. Увидев приближающихся, он отложил кисть, отставил банку с краской, глянул исподлобья. На его физиономии, которую украшала заляпанная краской борода, возникло удивление.

– Ангулема?

– Как дела, Дроздек?

– Это ты? – Краснолюд раззявил скрывающийся под бородой рот. – Это, что ль, верно ты?

– Нет. Не я. Воскресший пророк Лебеда! Ну, спроси еще о чем-нибудь, Голян. Что-нибудь другое. Поумней. Для разнообразия.

– Не шути, Светлая. Я уж тебя увидеть не ожидал больше. Был тут пяток дней тому Мулица, говорил, сцапали тебя и на кол насадили в Ридбруне. Клялся, что не врет.

– Все ж какая-никакая, а выгода, – пожала плечами девушка. – Ежели теперь станет Мулица у тебя под свою честность деньги просить и клясться, что вернет, так ты будешь знать, чего его клятвы стоят.

– Я это и без того давно знал, – ответил краснолюд, быстро моргая и шевеля носом совсем как кролик. – Я б ему и шелонга ломаного не одолжил, хоть он усрись и землю жри. Но тому, что ты жива и цела, рад, рад. Эй, а может, по такому случаю и ты мне долг отдашь?

– Не исключено. Вполне даже может быть.

– А кто ж это с тобою, Светлая?

– Добрые други.

– Ну, морды… А куда ж боги ведут?

– Как обычно, куда глаза глядят. – Ангулема проигнорировала испепеляющие взгляды ведьмака, втянула носом щепотку порошка, остальное втерла в десну. – Нюхнешь, Голян?

– Пожалуй. – Краснолюд подставил руку, втянул носом подаренную щепоть наркотика.

– Если по правде, – продолжала девушка, – то думаю в Бельхавен податься. Не знаешь, Соловей с ганзой не там ли, к случаю, залег?

Голян Дроздек наклонил голову.

– Тебе, Светлая, надобно Соловья избегать. Разозленный он, говорят, на тебя, как та еще росомаха, когда ее в зимнюю пору разбудить.

– Жуть! А если до него весть дошла, что меня на острый кол парой лошадок натянули, у него сердце не помягчало? Не пожалел? Слезинки не обронил, бороденки не обсопливил?

– Никак нет. Говорят, сказал, получила, мол, Ангулема то, что ей давным-давно полагалось: палку в жопу.

– Ох, грубиян. Вульгарь, хамское рыло. Господин префект Фулько сказал бы культурненько: общественные низы. Я же скажу, дно выгребной ямы!

– Тебе, Светлая, лучше такие речи ему за глаза говорить. И возле Бельхавена не отирайся, стороной его обходи. А ежели в город намылилась, тогда лучше б переодеться…

– Ты, Голян, не учи ученого.

– Да разве ж я посмею!

– Слушай, краснолюдина, – Ангулема поставила сапог на приступочек столярки, – вопрос тебе поставлю. С ответом не спеши. Для начала подумай как следует.

– Спрашивай.

– Полуэльф некий тебе на глаза, случаем, не попадался? Чужой, нездешний?

Голян Дроздек втянул воздух, могуче чихнул, отер нос запястьем.

– Полуэльф, говоришь? Что за полуэльф?

– Не прикидывайся идиотом, Дроздек. Тот, который Соловья для одной работы нанял. На мокрое дело. На ведьмака одного…

– Ведьмака? – расхохотался Голян Дроздек, поднимая с земли доску. – Вот те раз! Тоже, понимаешь ли, интересно! Это мы как раз ведьмака ищем, объявления малюем и развешиваем по округе. Глянь: «Нужен ведьмак, плата добрая, к тому пропитание и жилье, подробности в правлении рудника “Маленькая Бабетта”»… Кстати, как правильно писать: «подробности» или «поддробности»?

– Напиши «детали». А на кой вам хрен на рудник ведьмак?

– Во вопросик! На кой, если не на чудищ?

– На каких?

– На стучаков и барбегазов. Жуть как обнаглели в нижних горизонтах.

Ангулема кинула взгляд на Геральта, который кивком подтвердил, что знает, о чем речь. А многозначительным покашливанием дал понять, что пора бы поскорее вернуться к теме.

– Итак, – с ходу поняла девушка, – что тебе известно об этом полуэльфе?

– Неизвестно мне ни о каком полуэльфе. Ничего.

– Я ж сказала, чтобы ты как следует подумал.

– А я и подумал. – Голян Дроздек неожиданно состроил хитрую мину. – И надумал, что лучше уж ничего об этом деле не знать.

– То есть?

– То есть неспокойно тут. Район неспокойный, и время неспокойное. Банды, нильфы, партизаны из «Вольных Стоков»… И разные чуждые элементы, полуэльфы всякие… И у каждого аж в заднице свербит, чтобы какую-никакую неприятность учинить.

– То есть?

– А то есть, что ты мне деньги должна, Светлая. А заместо того, чтобы отдать, новых долгов хочешь наделать. Серьезных долгов, потому как за то, о чем ты спрашиваешь, можно по кумполу отхватить, да не голой рукой, а топориком. Какой мне с того профит? Какая мне корысть с того, если я чего-нито буду о полуэльфе знать? Иль получу чего? Потому как один только риск, а добытку никакого…

Геральт не выдержал. Утомил его разговор, раздражали жаргон и манеры краснолюда. Молниеносным движением он схватил бородача за его расцвеченную краской бороду, дернул и толкнул. Голян Дроздек споткнулся о ведро с краской и упал. Ведьмак подскочил, уперся коленом ему в грудь и приставил нож к глазу.

– Добытком, – проворчал он, – можешь считать то, что живым уйдешь. Говори.

Глаза Голяна, казалось, вот-вот выскочат из орбит и пойдут гулять по округе.

– Говори, – повторил Геральт. – Говори, что знаешь. Иначе так тебе кадык резану, что скорее захлебнешься, чем кровью изойдешь…

– «Риальто»… – пробормотал краснолюд. – На руднике «Риальто»…

Рудник «Риальто» мало чем отличался от рудника «Маленькая Бабетта», как, впрочем, и от других шахт и карьеров, которые Ангулема, Геральт и Кагыр миновали по дороге и которые носили звучные названия «Осенний манифест», «Старый рудник», «Новый рудник», «Рудник Юлька», «Целестинка», «Общее дело» и «Счастливая дыра». На всех кипела работа, на всех вывозимую из забоев грязную землю вываливали в корыта и промывали на поддонах. На всех сверхдостаточно было красной грязи.

«Риальто» был рудником большим, расположенным почти на вершине горы. Сама вершина была срезана и образовывала карьер, то есть открытую разработку. Промывочная находилась на выработанной в склоне горы террасе. Здесь, у отвесной стены, в которой зияли отверстия шурфов и штолен, стояли корыта, поддоны, лотки и прочие причиндалы горного промысла. Здесь же примостился горняцкий поселок, состоящий из деревянных домишек, будок, шалашей и крытых корой хат.

– Здесь у меня знакомых нет, – сказала девушка, подвязывая поводья к ограде. – Попытаюсь поговорить с управляющим. Геральт, если можешь, не хватай его с ходу за глотку и не размахивай железякой. Сначала поговорим…

– Не учи ученого, Ангулема.

Поговорить они не успели. Не успели даже подойти к домику, в котором, как предполагали, размещался управитель. На площадке, на которой руду загружали на телеги, они наткнулись на пятерку конников.

– А, черт! – сказала Ангулема. – А, черт и дьявол! Гляньте, кого тот кот принес!

– В чем дело?

– Это люди Соловья. Приехали собирать дань. Меня уже увидели и узнали… Мать твою так-растак… Ну и влипли же мы…

– Сумеешь отбрехаться?

– Не думаю.

– Что так?

– Я ж обворовала Соловья, сбегая из ганзы. Этого они мне не простят. Но попытаюсь. Вы помалкивайте. Держите ушки на макушке и будьте готовы. Ко всему.

Конники приблизились. Впереди ехали двое – длинноволосый седой тип в волчьей дохе и молодой верзила с бородой, несомненно, отпущенной, чтобы скрыть безобразившие его прыщи. Они прикидывались равнодушными, но Геральт заметил тщетно скрываемые искорки ненависти во взглядах, которыми они дарили Ангулему.

– Светлая!

– Новосад, Йиррель! Здравствуйте. Хороший нынче денек. Жаль только, дождь идет.

Седой слез, вернее, соскочил с лошади, размашисто перекинув правую ногу над конской головой. Остальные тоже слезли. Седой передал поводья дылде с бородой, которого Ангулема назвала Йиррелем.

– Как вам нравится? – сказал он. – Наша сорока болтливая. Получается, ты жива и здорова?

– И ногами дрыгаю.

– Соплячка языкастая! Шел слух, что и верно, дрыгаешь, да на коле. Шел слух, подергал тебя крепко Фулько одноглазый. Шел слух, пела ты на пытках горлицей, все выдала, о чем спрашивали!

– Шел слух, – фыркнула Ангулема, – что твоя матушка, Новосад, требовала от клиентов всего-то четыре тынфа[13]13
  старинная серебряная монета.


[Закрыть], а ей никто и больше двух-то не давал.

Разбойник сплюнул ей под ноги с презрительной миной. Ангулема снова фыркнула, совсем как кошка.

– Новосад, – сказала она нахально, взявшись под бока. – У меня к Соловью дело есть.

– Интересно. Потому как у него к тебе тоже.

– Заткнись и слушай, пока мне говорить не расхотелось. Два дня тому в миле за Ридбруном я и эти вот други мои зарубили того ведьмака, что был у Соловья на мокром контракте. Усек?

Новосад многозначительно глянул на спутников, потом подтянул рукавицу, оценил взглядом Геральта и Кагыра.

– Твои новые други, – протяжно повторил он. – Ха, по мордам видать, не попы. Ведьмака рубанули, говоришь? А как? Кинжалом в спину? Или во сне?

– Это не важная подробность. – Ангулема состроила обезьянью мордочку. – А важная подробность та, что названный ведьмак землю грызет. Послушай, Новосад. Я с Соловьем тягаться не собираюсь и наперехлест ему идти. Но дело есть дело. Полуэльф дал нам аванс на уговор, о нем я молчу, это ваши монеты на расходы и за хлопоты. А второй взнос, который полуэльф пообещал после работы, по закону – мой.

– По закону?

– Именно что! – Ангулема не обратила внимания на саркастический тон Новосада. – Потому как мы контракт выполнили, ведьмака пришили, доказательства чему можем тому полуэльфу показать. Значит, возьму я, что мне полагается, и пойду в синюю туманную даль. С Соловьем, как я сказала, конкурировать не хочу, потому как для меня и для него на Стоках слишком тесно. Так ему и передай, Новосад.

– Только-то и всего? – снова съязвил Новосад.

– И поцелуй, – прыснула Ангулема. – А еще можешь ему вместо меня задницу подставить per procura[14]14
  по доверенности (лат.).


[Закрыть].

– У меня появилась мысль получше, – сообщил Новосад, зыркнув на спутников. – Я ему твою задницу в оригинале доставлю, Ангулема. Я ему тебя, Ангулема, в путах доставлю, а уж он тогда с тобой все обсудит и обо всем договорится. И урегулирует. Все. Спор о том, кому полагаются деньги за контракт полуэльфа Ширри. Да и плата за то, что украла. Ну и то, что Стоки для вас слишком тесны. Все таким манером уладите. В подробностях, как ты выражаешься.

– Есть одно «но», – опустила Ангулема руки. – Как ты собираешься меня к Соловью доставлять, а, Новосад?

– А вот как! – Бандит протянул руку. – За загривок!

Геральт мгновенно вытянул сигилль и подсунул Новосаду под нос.

– Не советую.

Новосад отскочил, вытащил меч. Йиррель с шипением выхватил из ножен за спиной кривую саблю. Остальные последовали их примеру.

– Не советую, – повторил ведьмак.

Новосад выругался. Глянул на дружков. Он не был силен в арифметике, но у него все же получилось, что пятеро – гораздо больше, чем трое.

– Бей! – рявкнул он, кидаясь на Геральта. – Бей-убивай!

Ведьмак полуоборотом ушел от удара и рубанул Новосада наотмашь в висок. Еще прежде чем тот упал, Ангулема наклонилась в коротком замахе, нож свистнул в воздухе, нападавший Йиррель покачнулся – из-под подбородка у него торчала костяная рукоять. Разбойник выпустил саблю, обеими руками выдернул нож из шеи, из раны хлынула кровь, а Ангулема в подскоке ткнула его ногой в грудь и повалила на землю. В это время Геральт рассек другого бандита, Кагыр зарубил следующего, под могучим ударом нильфгаардского меча от черепа разбойника отвалилось что-то вроде куска арбуза. Последний бандит ретировался, прыгнул к коню. Кагыр подбросил меч, схватил его за клинок и кинул на манер копья, попав бандиту точно между лопаток. Конь заржал и дернул головой, присел, забил ногами, таща по красной грязи труп с запутавшейся в ремень повода рукой.

На все пришлось не больше пяти ударов сердца.

– Лю-ю-юди! – крикнул кто-то между домушками. – Лю-у-уди-и-и! На помощь! Убивают, убивают, убивают!!!

– Армию! Армию вызвать! – крикнул другой горняк, отгоняя детей, которые по извечной привычке всех детей мира явились неведомо откуда, чтобы глазеть и путаться под ногами.

– Кто-нибудь бегите за армией!

Ангулема подняла свой нож, вытерла и сунула за голенище.

– А пусть его бежит, пожалуйста! – крикнула она в ответ, оглядываясь. – Вы что, подзёмы, слепые иль как? Это ж была самооборона! На нас напали, сволота! А вы будто их не знаете? Мало вам плохого наделали? Мало от вас дани набрали?

Она крепко чихнула. Потом сорвала у Новосада кошель с веревочки, наклонилась над Йиррелем.

– Ангулема!

– Чего?

– Оставь.

– Это почему же? Добыча ведь! У тебя что, денег куры не клюют?

– Ангулема…

– Эй, ты, – вдруг раздался звучный голос. – Поди-ка сюда!

В раскрытых дверях барака, который служил складом инструментов, стояли трое мужчин. Два – коротко остриженные здоровяки с низкими лбами и, несомненно, низкой смекалкой. Третий – тот, что их окликнул, – был необычно высокий, темноволосый, представительный мужчина.

– Я невольно слышал разговор, который предварял происшествие, – сказал мужчина. – Не очень-то мне хотелось верить в смерть ведьмака, я думал, это пустая похвала. Теперь уже так не думаю. Войдите сюда, в барак.

Ангулема громко втянула воздух. Взглянула на ведьмака и едва заметно кивнула.

Мужчина был полуэльфом.

Полуэльф Ширру был высок – заметно больше шести футов росту. Длинные темные волосы носил перехваченными на затылке в падающий на спину конский хвост. Смешанную кровь выдавали глаза – большие, миндалевидные, желто-зеленые, как у кошки.

– Итак, вы убили ведьмака, – повторил он, недобро усмехаясь. – Опередив Гомера Страггена по прозвищу Соловей? Интересно, интересно. Одним словом, именно вам я должен уплатить пятьдесят флоренов. Второй взнос. Выходит, Страгген получил свои полсотни за здорово живешь. Ведь не думаете же вы, что он их добровольно отдаст?

– Как я с Соловьем полажу, это уж мое дело, – сказала Ангулема, сидя на ящике и болтая ногами. – А договор относительно ведьмака касается дела. И мы это дело сделали. Мы, а не Соловей. Ведьмак в земле. Его дружки, все трое, в земле. Получается – контракт выполнен.

– Во всяком случае, так утверждаете вы. Ну и как же это происходило?

Ангулема не перестала болтать ногами.

– Под старость, – известила она свойственным ей наглым тоном, – запишу историю моей жизни. Опишу в ней, как происходило то, да сё, да это. А пока наберитесь терпения, господин Ширру.

– Неужто так уж неловко об этом говорить? – холодно бросил метис. – Стало быть, так паршиво и предательски все было сработано?

– Вам это мешает? – спросил Геральт.

Ширру внимательно взглянул на него и, немного помолчав, ответил:

– Нет. Ведьмак Геральт из Ривии не заслужил лучшей судьбы. Это был тип наивный и глупый. Если б его постигла более красивая, приличная честная смерть, возникли бы легенды. А он легенд не заслужил.

– Смерть всегда одинакова.

– Не всегда, – покрутил головой полуэльф, все еще пытаясь заглянуть в прикрытые тенью капюшона глаза Геральта. – Уверяю вас, не всегда. Догадываюсь, что именно ты нанес смертельный удар.

Геральт не ответил. Его терзало невыносимое желание схватить метиса за конский хвост, повалить на пол и выдавить из него все, что тот знает, по одному выбивая ему зубы головкой меча. Однако он сдержался. Рассудок подсказывал, что затеянная Ангулемой мистификация могла дать лучшие результаты.

– Ваше дело, – сказал Ширру, не дождавшись ответа. – Не буду настаивать на изложении хода событий. Скорее всего вам почему-то не хочется говорить об этом. Вероятно, нечем особенно хвалиться. Если, конечно, ваше молчание не вызвано чем-то другим… Например, тем, что вообще ничего-то вы не сделали. Может быть, сумеете представить какие-то доказательства истинности своих слов?

– Мы отрубили у убитого правую кисть, – равнодушно бросила Ангулема. – Но потом ее спер и сожрал енот-полоскун.

– Поэтому у нас осталось только это – Геральт медленно расстегнул рубаху и извлек медальон с волчьей головой. – Это было у ведьмака на шее.

– А ну, покажи.

Геральт не колебался ни минуты. Полуэльф подбросил медальон на ладони.

– Теперь верю, – сказал он медленно. – Безделушка сильно эманирует магией. Такая штука могла быть только у ведьмака.

– А ведьмак, – докончила Ангулема, – не дал бы ее с себя снять, если б еще дышал. Значит, доказательство железное. Давай выкладывай деньгу на стол!

Ширру заботливо спрятал медальон, вынул из-за пазухи листок бумаги, положил на стол и расправил ладонью.

– Милости прошу. Расписочку.

Ангулема соскочила с ящика, подошла, обезьянничая и вертя бедрами. Наклонилась над столом. А Ширру мгновенно вцепился ей в волосы, повалил на столешницу и приставил нож к горлу. Девушка не успела даже крикнуть.

У Геральта с Кагыром уже были мечи в руках. Но слишком поздно.