Текст книги "Анжелика и заговор теней"

Глава VII

Онорина уютно устроилась в постели, уложив с собой кота и взяв коробку со своими сокровищами. В просторном твиндеке[1]1
  Твиндек — межпалубное пространство.


[Закрыть], где когда-то плыли в Америку протестанты из Ла-Рошели, устроили что-то вроде детской, где обитали двое детей и дочь Марселины. Они спали по-королевски: на хороших матрасах и подушках, под меховыми одеялами. Занавеска, которую днем поднимали, отделяла их от помещения, где под присмотром Дельфины дю Розуа разместились «королевские дочери»[2]2
  Королевские дочери — девочки или девушки-сироты из дворянских семей, чьи родители умерли или погибли в бою. Девочек брал под свою протекцию лично король Франции. Они воспитывались в пансионе, откуда выходили сестрами милосердия или миссионерками. Группа таких миссионерок отплыла к берегам Новой Франции в 1663 г. В память об этом событии во Франции функционирует историческое общество «Королевские дочери», которое, помимо благотворительности, занимается еще историческими праздниками и реконструкциями на территории Франции и Канады.


[Закрыть]. Трое священников, севших в Тидмагуче, – францисканцы де Вовенар и шевалье де Гран-Ривьер и ораторианец Кантен – располагались с другой стороны. Естественно, Адемар тут же присоседился с краю, а точнее, бросил в темный угол за батареей свой жалкий узелок, который таскал с собой со времен кампании в Верхнем Кеннебеке, перебираясь то в Пор-Руаяль, то в Бостон, где он попал в плен к англичанам. Вконец измучившись с этим редким и неожиданным экземпляром бойца французской армии, его послали к дальним границам, что для такого персонажа было пределом мечтаний.

Пока что он учился играть на дудочке Керубино, не сводя глаз с Йоланды, которая расчесывала волосы, ей-же-ей, шикарные, просто днем она их прятала под объемистый белый чепец.

Королевские дочери, стоя на коленях, заканчивали вечернюю молитву и с набожным бормотанием перебирали четки.

Онорина раскладывала свои сокровища: ракушки, камешки, засушенные цветы, золотую погремушку, которую ей подарили, когда она была совсем маленькая, перстенек, подаренный Жоффреем в тот день, когда они впервые высадились в Америке… ну и так далее… и тихонько комментировала себе под нос:

– Я их покажу в Квебеке, но только тем, кто будет со мной добрым.

Надо полагать, пессимистические рассуждения интенданта пробудили в ней здравый смысл, хотя она и не подала виду, что их слышала. И она принялась строить планы:

– А всех остальных я поубиваю.

Анжелика спрятала улыбку. Онорина уже давно не делала таких решительных заявлений.

Путешествие в Квебек, атмосфера французского окружения, видимо, пробудили в ней воспоминания раннего детства, когда она находилась в Ла-Рошели и смутно чувствовала, что ее со всех сторон окружают опасности, которые она не в силах объяснить. В те времена она хватала палку и бросалась на любого, кто ее тревожил, с криком «Я тебя убью!». Однажды она собралась «убить» некоего Бомье, католика, который явился в дом к протестантам с явным намерением повздорить.

Пока она бережно складывала свои сокровища обратно в коробку, Анжелика поглаживала пальцем ее круглую щечку, а Онорина упрямо уворачивалась и встряхивала головой. Бывали моменты, когда проявления нежности мешали ее занятиям.

– У меня тоже была когда-то коробка с сокровищами, – доверительно произнесла Анжелика.

– Правда?

Онорина, похоже, заинтересовалась. Она положила свою коробку рядом с собой и залезла под одеяло, собираясь заснуть.

– А что там было?

– Я уже не помню всего… Там было… перо, да, гусиное перо одного парижского поэта, который писал песни, и еще нож, цыганский кинжал…

– A y меня ножа нету, – сказала Онорина, и глаза ее широко раскрылись. – Мне очень нужен нож. Господин д’Арребу мне обещал… а где твоя сокровищница?

– Не знаю.

У Онорины слипались глаза. Уже через силу она спросила:

– А где… тот поэт?

Поцеловав Онорину и Керубино, Анжелика собралась уже выйти из «детской».

Йоланда тихо спросила:

– Мадам, вам нужна какая-нибудь помощь в апартаментах? Я могла бы помочь вам раздеться. Мама наказала мне во всем вам помогать и говорила, что вы не откажетесь.

– У тебя достаточно хлопот с этими чертенятами.

– Это пустяки. Я привыкла возиться с детьми и к работе приучена. Я из кожи вон лезу тут, на корабле. А может, вы боитесь, что я не умею обращаться со всеми этими штучками знатных дам? Может, это и сложно, но я быстро справлюсь. Я не безрукая какая-нибудь, хотя и выгляжу простушкой.

– Да кто тебе это сказал? – рассмеялась Анжелика.

Ей нравилась эта отважная, крепко сбитая девушка, способная на слепую и очень действенную преданность. Она не так давно это доказала.

– Я знаю, что ты достойная дочь Марселины, правда, Адемар?

– Правда-правда, – с горячностью ответил солдат. – Она все умеет делать, как мать.

– Вот раковины открывать не умею, – запротестовала Йоланда, скромно зардевшись. – Что нет, то нет. У меня не получается так быстро, как у нее.

– Ну, так быстро ни у кого не получится.

– Я по ней скучаю, – созналась Йоланда, – но ничего не поделаешь. Она бы волновалась за вас, мадам, и за Керубино, если бы я не поехала с вами.

– Она замечательная подруга.

Анжелика была тронута, что в своих заботах Большая Марселина приравняла ее к Керубино.

– Я тоже по ней скучаю, – призналась она. – Но мы вернемся во Французский залив ближайшей весной с сознанием того, что сделали хорошее дело для Канады. Не волнуйся обо мне, Йоланда, я бы предпочла, чтобы ты оставалась с детьми, а не становилась горничной.

– А вы возьмите одну из моих девушек, – предложила Дельфина дю Розуа, – ну хоть Анриетту. Она, правда, строит из себя рафинированную барышню, но только потому, что была в услужении у одной аристократки и многому научилась. Она служила у мадам де Модрибур.

– Нет, нет! – с живостью отказалась Анжелика.

От одного имени мадам де Модрибур ее бросило в дрожь.

– Вы обе очень добры, но я прекрасно справляюсь сама. Вот придем в Квебек, тогда посмотрим. Йоланда, помоги мне расстегнуть только вот здесь, сверху на спине, а дальше я сама.

Стало совсем темно, и мальтиец Энрико Энци явился с фонарем, чтобы проводить ее через заставленную палубу.

«Ну меня тоже была коробочка с сокровищем, – рассеянно идя вслед за ним, вспомнила Анжелика. – Где же я ее оставила? Где потеряла?»

Она постаралась вспомнить, что туда положила. Немые свидетели событий, которые, как вехи, отмечали ее жизнь во Французском королевстве, и прежде всего при Дворе Чудес, на самом дне Парижа. Там лежало перо поэта, ее любовника-памфлетиста, которого потом повесили. А еще там был кинжал Родогона Цыгана… Длинный и острый кинжал, которым она заколола Принца нищих.

Она запахнула плащ. Неожиданно возник мелкий дождик, скорее туман, сквозь который металлическими отблесками просвечивала луна.

На полуюте Анжелика заметила Жоффрея, и сердце ее наполнила радость. Он отделился от сумрака, черный на фоне свинцовой ночи. Из-за тумана его фигура казалась необычно высокой. Он словно выслеживал кого-то, скользя взглядом вниз по течению реки. Думал ли он о неизвестном корабле? Предвидел ли сражение?

– А могут быть у судна, что идет за нами, воинственные намерения? – спросила она у Энрико. – Что об этом говорят?

Мальтиец покачал головой:

– Ничего… Господин граф считает, что этот корабль задержался в рейсе из-за поломки или из-за подводных течений. Надо ждать. Как бы там ни было, он один, а у нас флотилия.

Он сделал круговое движение рукой, как бы очерчивая другие суда, невидимые в темноте, чье присутствие угадывалось по перекрикивающимся голосам и по проблескам огня и фонарей сквозь туман.

– Монсеньор удвоил охрану и приказал капитанам быть настороже всю ночь и смениться только к утру. Несколько человек сошли на берег и наблюдают за прибрежной полосой.

Пройдя две лестницы, ведущие на третью палубу, Анжелика и Энрико оказались перед дверью с резными створками, которая вела в центральный салон.

По обе стороны двери стояли две скульптуры из эбенового дерева, изображавшие мавров с глазами из белого агата. Скульптуры поддерживали золоченые резные торшеры с лампами из непрозрачного венецианского стекла, где бились огоньки множества защищенных от ветра восковых свечей. Свечи горели долго и светили ярко.

– Мадам графиня может отдыхать, ничего не боясь, – сказал Энрико, прощаясь на ночь. – Нам не впервой быть начеку из-за подозрительного корабля. Для нас выслеживать и защищаться – обычное дело.

Анжелика с улыбкой его поблагодарила.

– А ты, должно быть, рад снова выйти в море, а, Энрико? Тебе тут больше нравится, чем в лесном логове в Вапассу.

Мальтиец живо отозвался с чисто средиземноморской галантностью:

– Где бы я ни был, я счастлив, если могу находиться в компании монсеньора Рескатора и вас, мадам графиня.

– А ты горазд раздавать комплименты, Энрико. Ты нам доставишь немало хлопот в Квебеке с местными девицами…

Энрико Энци весело расхохотался и удалился, весьма довольный, унося с собой фонарь.

Уже почти войдя в салон, Анжелика заметила, что за ней наблюдают. Она машинально подняла голову и увидела, что к ней через балюстраду перегнулся Жоффрей. Луна вынырнула из-за облаков, и вокруг него засветилось серебристое сияние, но лица видно не было.

– Я услышал ваш смех, мадам. С кем это вы так галантно беседовали?

– С Энрико, вашим мальтийцем. Он меня успокоил и ободрил.

– А почему вас надо ободрять, сударыня?

– Этот корабль…

– Этот корабль в большой опасности. Вряд ли ему есть до нас дело. Ему бы на плаву остаться. – Он помолчал и прибавил: – Наоборот, в нужный момент мне будет дело до него.

Анжелика ничего не ответила, подняв к нему лицо и зябко придерживая плащ рукой. Нынче вечером он очень ее напугал, открыто заявив: «Я тот самый колдун, которого когда-то сожгли на Гревской площади».

Лучше бы все так и оставалось тайной. Анжелика боялась света, который прольется на этот темный период их жизни, когда все ее покинули и ей, чтобы выжить, пришлось опуститься на самое дно Парижа. И защиту она смогла найти только там, среди бандитов Двора Чудес. А Жоффрей исчез… изгнанный, убитый, покрытый позором. Воспоминания об этом времени были особенно остры. Воды реки Святого Лаврентия отдавали запахом костра и напоминали, что далекий король, когда-то приговоривший графа де Пейрака, и на эти дикие края наложил свою печать. Сейчас они готовились к поединку с его всемогуществом, и Жоффрей только что заявил, что решил, после стольких лет, встретить его с открытым забралом. Значит, предстоит решающая битва?

До нее снова долетел любимый голос Жоффрея, чуть приглушенный, но такой нежный и ласковый:

– Вы замерзнете, дорогая. Идите в каюту и согрейтесь. Я скоро вас догоню.

В кормовом салоне «Голдсборо» на массивном треножнике стояла жаровня, распространяя уютное тепло. Под приподнятым парчовым пологом алькова виднелось мягкое одеяло на простынях, отделанных кружевами и мехом.

Салон был полон красивых вещей. В свете корабельных сигнальных фонарей, проникавшем сквозь большие окна, поблескивала бронза и позолота мебели и корешки книг в шкафу палисандрового дерева.

Всякий раз, входя в салон, Анжелика испытывала чувство защищенности и благополучия.

Она бросила плащ на спинку кресла, подошла к алькову и принялась раздеваться. И тут же приуныла. Умницы Йоланда и Дельфина были правы. Снять эти новомодные пышные туалеты оказалось делом нелегким: надо было либо иметь не одну горничную, либо обладать гибкостью змеи, чтобы самой расстегнуть все крючки и застежки, и терпением муравья, чтобы вынуть, не растеряв ни одной, все шпильки и булавки. Она сегодня устала к вечеру, а потому отступила перед этой затеей. Усевшись на край постели, Анжелика спустила подвязки с чулок из лионского шелка. Она знала, почему отказалась от помощи двух девушек, готовых помочь. А надо было соглашаться. Где это видано, чтобы знатная дама занималась своим туалетом без помощи хотя бы одной горничной? Во времена Отеля Веселой Науки у нее была Марго, а когда она стала мадам дю Плесси-Бельер и ездила ко двору, у нее, помимо Жавотты, которая потом вышла замуж за кондитера Давида Шайу, имелся целый рой девиц. Из-за их болтовни и нерасторопности она тратила уйму времени, но без них было не обойтись, если хочешь быть одетой по моде и затмить соперниц под версальскими люстрами. В Квебеке будет то же самое. Ей надо держать марку. Как жаль, что она не смогла взять с собой Эльвиру или мадам Жонас! С ними можно было не опасаться бестактности. Но обе они принадлежали к реформатской религии, и для них тоже – бедные отважные женщины могли стать дичью для властей и попасть на галеры – воздух Новой Франции был вреден.

Анжелика извернулась, и ей удалось расстегнуть на спине несколько крючков. Потом она вытащила все булавки из нагрудного пластрона, отделанного жемчугом, справилась наконец с лифом, обшитым шелком, и высвободила грудь и руки. Со вздохом облегчения она, как и все женщины, только что снявшие корсет, принялась растирать тело. Надо снова привыкать к корсету. Но это пустяки. Она с радостью наденет любой сложный туалет, лишь бы это не было сопряжено с необходимостью прибегать к чужой помощи. Нынче утром одеться ей помогал Жоффрей. Но она не могла все время его просить, хотя у него получалось очень ловко. Необходимо кого-нибудь найти. Но для этого надо было преодолеть еще одну преграду: страх показать то, что никому нельзя было показывать. Она провела рукой по обнажившемуся нежному и теплому плечу и пальцами нащупала чуть ниже, возле лопатки, позорное клеймо – лилию, которую ей выжег каленым железом лионский палач.

Клеймо никуда не делось. Вот досада! Она не сможет больше носить декольтированные платья, вроде тех, в которых красовалась в Версале. Они полностью открывали спину, до самой заветной ямки, за которой начинался изгиб бедер и широкий раструб юбки. Король всегда провожал ее глазами…

В этом возвращении к прежней жизни, которая уже была за скобками, одна за другой возникали трудности. Хорошо ли Жоффрей взвесил все, что им сулило путешествие в Квебек, а по сути – во Францию, которая им была заказана?

Глава VIII

И в конце всего – Квебек.

Квебек, сверкающая жемчужина, скрытая в сердце Американского континента…

Для кого? Для чего?

Значение Квебека пока оставалось неясным.

Он был где-то там, во мраке американских лесов, и льды отделяли его от остального мира более семи месяцев в году.

Именно в этом месте своих размышлений Анжелика вдруг поняла, что ни за что на свете не откажется ехать.

Деваться некуда, они уже через все прошли. В них летели пушечные ядра, их в штыки встречало местное население, но они все равно приплывут в Квебек, и она проведет там зиму. Ей отчаянно хотелось туда попасть. «Только бы приплыть!» – тихонько, совсем по-детски молилась она. Провести зиму в настоящем французском городе, живом и горячем. Она пойдет на бал или на крестный ход. У нее появятся соседи, появятся друзья. Она их пригласит на чашечку кофе или шоколада. И конечно, они с Вильдавре посидят в уголке у печки. Они уже давно это запланировали. Она отправит Онорину к монахиням, чтобы те научили ее читать. И у нее самой появится время просмотреть новинки, привезенные из Франции. Все эти годы она понятия не имела, чем заняты высокие умы. Она подкупит себе каких-нибудь безделушек в лавочках или крупных магазинах, где все есть и где встречаются с хорошими знакомыми. Можно будет покататься на коньках по замерзшей реке, а в Рождество пойти послушать проповедь епископа в кафедральном соборе. А на Богоявление будет бал у губернатора и карнавал, где под прикрытием масок и карнавальных костюмов наверняка разыграются скандалы. Вильдавре обещал ввести ее в курс всех любовных интриг.

Возбужденная всеми этими видениями, Анжелика мысленно отреклась от всего, что произошло в Вапассу. Хватит с нее пустынных мест, страха и притаившейся за деревьями смерти.

Год тому назад, в форте Катарунк, только что взятом канадцами, Жоффрей сказал ей, крепко прижав к себе:

– Если мы выберемся живыми из всех ловушек, что нам расставили, я гарантирую, что мы будем сильнее, чем все враги, вместе взятые…

Так и случилось. Они выжили и стали сильнее всех врагов. Не прошло и года, как у них в изобилии появилось золото и серебро, вдоль рек встали почтовые станции, в горах заработали шахты, открылись порты со всеми богатствами Атлантики, завязались союзы с наиболее влиятельными индейскими племенами. А совсем недавно Жоффрей де Пейрак распространил свое влияние на восточный берег Акадии, выкупив все владения старика Николя Пари с их сереброносным каменистым песком и галькой, местами ловли жемчуга и трески – доходного рыбного промысла.

Но, вспоминая все, через что они прошли, Анжелика не могла сдержать дрожь. Жоффрей выразился точно: они действительно выжили.

Они сто раз могли погибнуть. От руки канадцев, от руки ирокезов, от зимних холодов. Форт Катарунк сгорел, и они остались одни на пустынной далекой территории.

Их преследовали болезни, неурожай, они голодали, пока как по волшебству к концу зимы не появились ирокезы вождя Уттаке и не привезли им фасоли из дальнего индейского селения, входившего в сферу союза пяти племен. В форте Вапассу еды к тому времени оставалось ровно на два дня.

При этих воспоминаниях у нее закружилась голова, как тогда от голода. Перед глазами встала прозрачная, с распухшими деснами Онорина, дремавшая прижавшись к ней. К ним вплотную подошла смерть, которая унесла жизни стольких первопоселенцев, вот так же оказавшихся в одиночестве, без всякой помощи.

Нет, еще раз она такого не вынесет. По крайней мере, не имея возможности хоть немного передохнуть.

Анжелика сказала себе, что у нее не будет больше сил выдержать эту нищету среди еще большей бедности, в которой они жили в Верхнем Кеннебеке.

Она не сможет больше обдирать себе руки, разжигая огонь, ломать ногти, вешая на крюк котелок, и надрывать спину, таская тюки, чтобы накормить, уберечь и помочь выжить во враждебной лесной чащобе ослабевшим от голода дорогим существам.

Пора было возвращаться к жизни, встряхнуться, начать танцевать, стать прежней Анжеликой, знатной дамой Франции, графиней де Пейрак, любимицей короля и заставить наконец признать себя Дамой Серебряного озера. Теперь это – ее новая легенда.

Пора было перестать бояться блуждающих теней и призраков прошлого. Они теснились вокруг, как тягучий туман, из которого выплывали давно забытые лица. «Анжелика!.. Анжелика!.. Где ты? Кем ты стала… ты, кого мы не можем вырвать из своей памяти…» Там бродили и другие тени, неясные, безымянные, и с них надо было безошибочно сорвать маски. Эти призраки объединились, словно чтобы свидетельствовать, какое страстное возмущение вызывает красота и все необычное, непохожее и непонятное. Квебек, казалось, был избран обиталищем этих призраков, отсюда и противоречивые чувства, которые вызывал в ней город. То он казался манящим и сулящим перспективу праздников и удовольствий, то ей хотелось вообще отказаться от поездки: ей мерещились явные и тайные опасности. Но был ли у нее выбор в этой ситуации? Судьба гнала ее вперед, и за ее спиной уже захлопнулись челюсти огромной страны.

После Гаспе река стала столь же широкой, как море, в которое она впадает. Их бросало океанскими волнами, они лавировали под ветром, а горизонт заволокло туманом. Далекие берега терялись из виду, но разве меньшей западней было устье реки, куда с поднятыми парусами вошли все пять кораблей флотилии?

Обратной дороги не было: северная осень – безжалостный тюремщик, – с ее льдами, снегом и метелями, отрезала все пути к отступлению.

Надо было подниматься против течения, вглубь загадочной страны, по безлюдным просторам воды и далеких лесов, что темной гирляндой разворачивались над низкими тучами. А потом, когда уже совсем покажется, что заблудились, пропали в неизведанном краю, из темной, бесформенной массы диких лесов выплывет город… белокаменный город с серебристыми крышами, город, звенящий колоколами, динамичный, агрессивный, независимый: Французский Квебек.

Нежданная радость, чудо-остров, маленький Париж, уголок Версаля, словоохотливый, нетерпимый, элегантный, набожный, беззаботный, одинаково преданный молитве и искусству, роскоши и войне, мистике и покаянию, адюльтеру, политическим интригам и грандиозным авантюрам. Остров в океане, оазис в пустыне, цветок цивилизации в сердце примитивного варварства, прибежище и спасение от мрачных и неукротимых сил, объединившихся, чтобы погубить человека: холода, голода и враждебных дикарей.

К тому же разве отец Вернон, который исповедовал ее летом, не сказал ей: «Поезжайте в Квебек. Это я вам предписываю как покаяние: поезжайте в Квебек! Имейте мужество показаться в городе без страха и унижения. В конце концов, может быть, из этого и получится что-нибудь хорошее для Америки».

Отец Вернон умер – его убили. И в память о нем Анжелика чувствовала, что просто обязана выполнить предписанное им покаяние. Поехать в Квебек!

И какое значение имеет, есть у нее на плече лилия или нет. «Жизнь прекрасна…»

Зимой она отправится на бал, будет играть в карты, ужинать за полночь, а в солнечные дни гулять с Онориной по бастионам и вглядываться в далекие и дикие горы.