Текст книги "Анжелика и заговор теней"

Часть третья
Тадуссак

Глава XI

– Тише, матросы!

Глуховатый голос Эриксона, усиленный рупором, пронесся над заливом, передавая первоначальную информацию командирам всех кораблей.

– ТИШЕ, МАТРОСЫ!

Затем последовал длинный список приказов:

– Выбрать гитовы нижних парусов! Отдать шкоты большого паруса!

В тишине, наступившей после первой команды, по палубам затопали босые ноги. Матросы приступили к маневру.

– Выбрать все гитовы нижних парусов и булини… Закрепить все гитовы…

Утро окрасило в пастельные тона стоящие в ряд корабли. На каждом из них капитаны повторяли команды флагмана, и им вторили крики чаек и бакланов, круживших в туманном утреннем свете, и невозможно было разобрать, где кончается небо и начинается вода.

– МАРСОВЫЕ МАТРОСЫ, НАВЕРХ!

Словно проворные обезьяны, матросы бросились к вантам.

– Распределиться по реям… Взять линьки реев и завести их за паруса…

Анжелика стояла на носу «Голдсборо» рядом с Пейраком. Там собрались все пассажиры, а вокруг суетилась команда, спуская паруса и подготавливая судно к дрейфу. Широко раскрытыми, полными радостного ожидания глазами они всматривались в открывшуюся панораму. На берегу теснились деревянные домики, среди садов на склонах холмов виднелись хуторские постройки из серого камня, полосы возделанной земли поблескивали под ледяной коркой как зеркала.

В центре склона, между рекой и деревней, возвышалась остроконечная колокольня маленькой, со вкусом отделанной церквушки. Свинцовая оправа стекол сверкала в рассеянном утреннем свете.

Слева на вершине мыса расположился небольшой деревянный форт с четырьмя башенками и простым донжоном, над которым развевался белый флаг с золотыми королевскими лилиями.

– Тадуссак! Франция!

Грохот опускающейся якорной цепи раскатился по тихому заливу и эхом отразился от розовых гранитных скал, что громоздились в устье речки Сагеней, впадавшей в реку Святого Лаврентия.

И снова наступила тишина, которую нарушали только крики морских птиц.

Весь пейзаж тонул в легкой пелене тумана, и цвета казались одновременно и тусклыми, и яркими. Среди домов поселка, расположенных ярусами, то здесь, то там виднелись красные и золотые вкрапления осенних вязов и кленов. А дым поднимался из каминных труб такими белоснежными струйками, что казалось, его нарисовала рука художника.

Палисад маленького индейского лагеря, на полпути от форта до первых пихт на лесной опушке, был окутан голубоватым дымком.

– На первый взгляд все спокойно, – сказал Пейрак, всматриваясь в подзорную трубу. – Жители поселка вышли на берег, но никаких воинственных намерений, похоже, не имеют. И со стороны форта тоже никакого движения.

– Если они не вызвали из Квебека подкрепление для гарнизона, то у них не больше четырех солдат, – заметил Карлой.

– Благодарю, что предупредили, господин интендант. – Граф де Пейрак сложил подзорную трубу и повернулся к интенданту Новой Франции и губернатору Акадии. – Прекрасно! Господа, думаю, мы можем сойти на берег. Ваше присутствие рядом со мной должно подтвердить этим славным людям, что у меня самые мирные намерения.

– А! Вы наконец-то раскроете свои карты, пустив вперед заложников, – сказал Карлон.

– Сударь, вы поднялись на борт моего судна вовсе не в качестве заложника. Опомнитесь! У вас не было выбора: либо остаться зимовать в каком-нибудь богом забытом углу на берегу реки Сен-Жан под угрозой нападения англичан, либо зимовать с дикарями на восточном берегу. А может, вы предпочтете лучший из выходов: подняться на борт вон того корабля, что тащится у нас в кильватере и вот-вот грозит затонуть?

Все взгляды обратились назад, но горизонт заволокло туманом, и ничего было не разглядеть.

– Мы займемся им позже, – сказал Пейрак. – Первым делом – Тадуссак.

Вильдавре сделал предупреждающий знак Анжелике и ее всегдашней свите из детей и юных девушек.

– Я вернусь за вами, – потихоньку шепнул он ей. – Пришло время уладить пару вопросов.

– Я хочу увидеть тадуссакского Иисуса-младенца, – раздался голосок Онорины.

– Увидишь, я тебе обещаю.

Все проводили глазами отошедшую от корабля шлюпку, которую сопровождали еще две лодки с вооруженными людьми. Если бы не эта деталь, никто бы не сказал, что шлюпка движется с воинственными намерениями.

И тем не менее все были настороже. Туман не давал разглядеть, что происходит вдали.

– Колокол, – раздался голос одной из Королевских дочерей. – По-моему, звонят к мессе.

– Нет, это набат.

Звук был плохо различим, но звон, еле долетавший с колокольни, напоминал странникам о доме. Французская деревня…

– Лишь бы…

– Я увижу Иисуса-младенца?

– Увидишь, увидишь.

Все было спокойно. Понемногу напряжение стало спадать. Теперь Анжелика догадалась, какой вид граф де Пейрак стремился придать экспедиции в Канаду. Это был визит, который принц наносил принцу, правитель правителю. Тадуссак – всего лишь промежуточная остановка. Французские крестьяне в Канаде не могли враждебно отнестись к французам, имевшим самые дружеские намерения. Пейрак и его люди всегда поддерживали наилучшие отношения со связными из канадских лесов, и те находили у них прибежище и помощь. Граф всегда избегал – и зачастую не без ущерба для себя – отвечать насилием на вооруженные провокации, и до сих пор мир здесь ни разу не был нарушен. Уже три года все это знали, поскольку ходили слухи об их возвращении, более того, передавали, что дальше к югу, у губернатора Мэна, найдется немало интересного для торговли.

Анжелика наконец поняла причину дурного предчувствия, от которого порой сжималось сердце.

– Я не людей боюсь – я боюсь властей.

Люди полагались прежде всего на свою интуицию. Их не так-то легко было обмануть. Их могли лишь принудить. Ведь здесь, в Канаде, они сами хозяйничали на земле, кто с топором дровосека, кто с косой земледельца, кто с ружьем охотника. Здесь человек из народа был свободен. Его облагородили те идеалы, что и привели на эту землю, а в условиях опасностей, испытаний и риска сильные мира сего стали ему братьями. А потому он принадлежал теперь к иной расе, более независимой и целеустремленной, чем те, что остались во Франции.

Шлюпка вернулась и пришвартовалась к «Голдсборо». Граф де Пейрак поднялся на борт, за ним поднялся эскорт. Онорина щебетала как ласточка:

– Пойдем! Пойдем! Мама, пойдем скорее! Мы можем сойти на берег!

Анжелика поспешила навстречу.

– Все в порядке, – сказал ей граф. – Я уверил муниципалов в наших мирных намерениях. И думаю, что они предпочтут иметь дело со мной, а не с интендантом Карлоном: он наверняка устроит им разнос по поводу залежалых грузов, которые уже давно должны быть отправлены в Европу. Они явно не ожидали, что он вдруг выскочит как чертик из табакерки. В конечном счете это единственное предательство, в котором они могут меня упрекнуть. Наше прибытие внезапно отошло на второй план. Все население срочно попряталось по домам, но бьюсь об заклад, что из каждого окошка смотрят внимательные глаза. Момент настал. Вступайте в игру со своим оружием. Вильдавре вас ждет. Однако сомневаюсь, что вам быстро удастся переубедить вольнолюбивое население. – Он поцеловал Анжелике руку. – Идите, дорогая! Ступайте! Коснитесь своей прелестной ножкой французской земли. Желаю удачи!

Анжелика взглянула на берег. Приключение и вправду начиналось.

«А ну, кто кого, господа канадцы!» – подумала она.

Пока лодка под плеск весел приближалась к берегу, она размышляла, не надо ли ей было одеться более элегантно. Нынче утром она собиралась в спешке, ей не терпелось посмотреть на Тадуссак, как только объявили, что подошли к городку. На ней была шерстяная юбка, кофта, отделанная беличьим мехом, длинная накидка из темной овечьей шерсти с большим капюшоном. Волосы она расчесала наскоро и сколола на затылке в большой узел, надев сверху черную шелковую косынку. Все это выглядело слишком строго, ну да ладно. Некогда было время терять. Кроме нее и детей, в лодке разместились Королевские дочери, Йоланда, Адемар и два испанских солдата, Луис и Карлос. У матросов и гребцов были засунуты за индейские пояса или подвешены к портупеям массивные двухзарядные пистолеты французского производства, какие имел не каждый высший чин на других кораблях. Экипаж де Пейрака всегда был лучше экипирован.

Отец Бор и господин Кантен уже ждали на берегу, чуть выше церкви, окруженные толпой индейцев и любопытных. Маркиз де Вильдавре размахивал своей палкой с круглым набалдашником, словно крутил мулине в фехтовальном поединке.

– Спешите, спешите! Отец Дафарель сейчас откроет шкатулку с сокровищами!

Неподалеку от него маячила фигура в черной сутане – несомненно, местный иезуит. Видимо, Вильдавре уже поговорил с ним и сумел подчинить.

Туман рассеялся. Стало пригревать солнышко. В городке, террасами спускавшемся к реке, все было видно как на ладони. Жители верхних домов могли разглядеть, кто пристал к берегу, а солдаты в форте, не вынимая изо рта трубок и не прекращая мотыжить землю на огородах, могли назвать, какие корабли, барки или каноэ приближаются, кто идет по Сагенею, кто по реке Святого Лаврентия. И все видели, кто входит или выходит из дома соседа сверху или соседа снизу, и все за всеми наблюдали.

Посмотрев в сторону Вильдавре и миссионера, Анжелика почувствовала, что оказалась в центре внимания. Люди, которые вроде бы вернулись к повседневным делам в домах или в поле, к рыбной ловле и к дойке коров, при этом не упускали ни одной детали происходящего в порту, так что все матросы в лодках были тут же пересчитаны.

– Видали, какие у них пистолеты? Ну и видок у этих солдат в касках и черных кирасах! Говорят, испанцы. А сколько лет девушкам? Откуда они? А дети… Такие малыши, а пухленькие и здоровенькие, хоть и плыли так далеко. А вон та дама, что вышла из лодки и идет к церкви, держа за руки детей… Ох, ну и красавица! Даже издали… А вдруг это ОНА? Та, которую так давно ждали в Канаде!..

Тропинка, по которой она поднималась, на счастье, оказалась одной из улочек поселка, и Анжелика гораздо быстрее, чем ожидала, оказалась на церковной площади, на середине откоса.

Отсюда река Святого Лаврентия смотрелась как широкая дорога молочного цвета. Туман отступил далеко, почти к противоположному берегу.

Оказавшись в двух шагах от иезуита, который поджидал ее рядом с Вильдавре, Анжелика без колебаний направилась прямо к нему:

– Отец мой, какое наслаждение после долгого путешествия и общения с дикарями услышать колокол церкви, где присутствует Дух Божий! – Сделав движение в сторону входа в капеллу, она продолжила: – Позвольте мне, прежде чем восхититься чудесами, о которых рассказывал господин Вильдавре, преклонить колени вместе с детьми перед Тем, в ком мы так нуждаемся и Кого, благодаря вашей самоотверженности и вашему служению, мы встречаем в самых затерянных уголках мира. Да снизойдет на вас Его милость!

Отец Дафарель выразил согласие, вежливо склонив голову, и в его серых глазах промелькнул насмешливый огонек. Но насмешка была обычна для иезуитов: пятнадцать лет подготовки по «Духовным упражнениям» святого Игнатия[3]3
  Имеется в виду сочинение Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов.


[Закрыть] приучили их с высокомерной снисходительностью смотреть на мир с его волнениями и мелочной хитростью. Анжелике уже встречался этот огонек юмора в острых, проницательных, все понимающих глазах ее брата Раймона де Сансе, тоже иезуита. Тот же взгляд был у отца Луи-Поля Мареше де Вернона, который, в робе английского матроса, когда-то вытащил ее из воды. Так же смотрел отец Массера в Вапассу, варивший отменное пиво, без всяких церемоний засучив рукава. Иезуиты, влиятельные фигуры в Католической церкви, ее не пугали. Она чувствовала, что их внутренняя свобода в отношениях с людьми сродни ее собственной внутренней свободе.

Однако она не протянула руки отцу Дафарелю, поскольку знала, что священнослужители вообще избегают касаться женских рук.

Следуя за иезуитом, они вошли в маленькую, полутемную и пропахшую ладаном церковь с одним нефом, где горела масляная лампа с красным стеклом, что, вероятно, означало присутствие тела и крови Господней. И здесь, на территории, вызывавшей множество воспоминаний, Анжелику внезапно охватило потрясшее ее чувство. Сколько же лет она не входила в храм, где за молитвой проходила часть ее юности? Заутрени и вечерни, молитвы о спасении и благословении, ежедневные службы и престольные праздники, песнопения, исповеди и причастия – церковь была местом таким же родным и близким, как дом.

Повинуясь безотчетному порыву, она вдруг опустилась на колени перед дарохранительницей и, закрыв лицо руками, еле слышно произнесла:

– Милая Франция!

На глаза навернулись слезы. Ее захватило чувство, сотканное из сожалений, раскаяния и любви, которую она так долго сдерживала, высмеивала и в глубине души отказывалась признать: любви к той стране, где родилась, и принадлежности к той вере, в которую была крещена.

Она долго простояла так на коленях, полностью погруженная в полумрак своих мыслей.

– Господи! – молилась она. – Господи! Ты, что знаешь меня! Ты, что знаешь: я существую!

– Браво! – шепнул ей Вильдавре, когда они вместе со всеми шли к ризнице. – Это было так волнующе, я и не знал, что вы так дипломатичны и благочестивы. Вы превосходная актриса.

– Но во всем этом не было ни дипломатии, ни театральной игры, – запротестовала она.

– В таком случае это очень плохо и очень опасно. Нет, я решительно начинаю думать, что присутствую при странных событиях, творящихся в Канаде.

Иисус-младенец оказался небольшой восковой фигуркой, которую иезуитам-миссионерам подарил маленький Людовик XIV. Анна Австрийская, королева-мать, сделала для Иисуса одежду из серебристо-серого шелка и расшила ее жемчугом и серебром. Онорина восприняла фигурку как куклу и протянула к ней руки.

Ризы, мантии, украшенные миниатюрами молитвенники, две дароносицы, одна из позолоченного серебра, другая золотая, два золотых потира с крестами в рубиновой оправе на крышках… Дополняли сокровищницу дароносицы из золоченого серебра, и вся эта красота и великолепие никак не вязались с бедностью и грубостью окружения. Однако это никого не смущало, ибо было в полном согласии с тем, что следовало из истории освоения Канады. Все ради служения Господу. Чистое золото восторженного мистического чувства на фоне более чем суровой реальности, а точнее, нищеты… Рубины мученической крови, обильно пролитой людьми простыми и темными, как в первые годы существования Церкви… Пышность, напоминающая о том, насколько суетно в этих краях всякое богатство, ибо истинное богатство – в скромных потребностях и ежедневных подвигах.

Когда они вышли из церкви, на площади уже толпился весь Тадуссак, включая индейцев из верхнего лагеря и из лагеря на берегу Сагенея. Зрелище было захватывающее.

Оказавшись перед толпой людей с каменными лицами, которые разглядывали ее в упор, Анжелика пожалела, что не оделась понаряднее. Она толком не понимала, чего ждут от нее все эти люди. Может, их разочаровало то, что она явилась без большой свиты? Она вглядывалась в круглые женские лица под белыми чепцами и мужские под красными шерстяными шапочками. Индейцы стояли в первых рядах, а их голые чумазые ребятишки шныряли между ног и задирали босоногих крестьянских ребят, которые тоже в долгу не оставались.

Матери отлавливали своих чад, делали внушение, то есть отвешивали оплеуху, и на миг как по волшебству устанавливался порядок.

Анжелика поприветствовала всех кивком, но ответа не дождалась. Люди только смотрели на нее.

В толпе были и трапперы в плотно сидящих на ногах мокасинах, и земледельцы в сабо и грубых башмаках с пряжками. У женщин на чепцы были наброшены складчатые шали, широкие, как одеяла, и женщины заворачивались в них на манер индианок.

Сжав губы, не выпуская изо рта трубок, толпа ее разглядывала. Так могло продолжаться и до вечера.

Анжелика оглянулась вокруг и заметила, что иезуит и Вильдавре, то ли озадаченные, то ли сбитые с толку, похоже, не решались брать контроль над ситуацией. Тогда она выбрала из толпы старика, сидевшего на одной из каменных скамеек справа от входа в церковь. Несмотря на почтенный возраст, он выглядел живым и подвижным. Его красная шерстяная шапочка выгорела от непогоды и стала розовой, но зато на ней красовались медали и плюмаж. Она очень шла его загорелому, морщинистому лицу.

Анжелика присела перед стариком в реверансе и сказала дружелюбно и очень громко:

– Я догадываюсь, господин, что вы в Тадуссаке старший. Никто, кроме вас, не уполномочен представить мне этих славных людей, которые были так добры, что пришли поздороваться со мной. Я буду рада поблагодарить их за внимание. – Не дожидаясь приглашения, она уселась рядом с ним и продолжала: – Мое имя графиня де Пейрак, я высадилась вон с того корабля, что стоит на якоре в порту.

Она ничего не знала об этих людях, однако надо было довести дело до конца.

Чутье подсказывало ей, что канадцы не проявляют никакой враждебности. Они просто смотрят, и все. Тогда она решила, что надо помочь им составить мнение.

Когда-то крестьяне из Пуату, которых она повела в бой, в тех же обстоятельствах, требовавших осмотрительности и здравого размышления, повели себя так же. А здесь, в Тадуссаке, им объявили, что эта женщина… Ладно, посмотрим!

Старик ничего не отвечал, но не производил впечатления ни глухого, ни слабоумного. Он подвинулся, чтобы дать ей место, и его загорелое лицо тронула улыбка, когда он заметил, что Онорина и Керубино зачарованно смотрят на его шапочку.

У маркиза де Вильдавре возникло ощущение, что он находится в театре. Ему ужасно нравилось, когда обстоятельства позволяли ему быть в самом центре событий. Итак, он прочувствовал направление, оценил обстановку, вошел в игру и выбрал себе роль. Выдержав паузу, необходимую, чтобы поднять градус любопытства, он подмигнул отцу иезуиту которого, казалось, ситуация вовсе не волновала, и заявил:

– Дорогая Анжелика, вы не могли выбрать лучшего собеседника, чем этот благородный старец. Это Карийон. Он высадился здесь очень давно, вместе с нашим доблестным Шамплейном[4]4
  Самюэль де Шамплейн (1567–1635) – французский путешественник, исследователь и картограф, основатель первых французских поселений в Канаде, в том числе форта Квебек.


[Закрыть]. Да будет вам известно, что знаменитый первооткрыватель именно его оставил племени алгонкинов в обмен на представителя племени, которого Шамплейн увез с собой, чтобы показать королю. Тогда ему было семнадцать лет. Около двух лет наш друг прожил среди дикарей, и, когда исследователь вернулся вместе с индейцем, Карийон уже знал многие из местных диалектов и жил согласно местным обычаям.

– Господин, для меня большая честь познакомиться с вами, – сказала Анжелика своему соседу.

Тот выслушал Вильдавре, не обратив на его речь особого внимания. Его хитрый взгляд пробежал по рядам собравшихся. Он вытянул крючковатый палец и поманил кого-то из рядов. По толпе прокатился гул. Особенно заволновались крестьянки, которые долго переговаривались, прежде чем вытолкнуть вперед красивую крепкую девушку. Она стояла прямо, всем своим видом показывая, что ее вытолкнули силой и она с этим не согласна. Старик властным жестом приказал ей подойти. Его указательный палец был на редкость красноречив. Видимо, он привык командовать вот так, пальцем, – либо берег силы, либо считал бессмысленным твердить одно и то же о том же самом вот уже около девяноста четырех лет.

Но упрямая девушка не сдвинулась с места.

– Да ведь это Мариетта! – весело воскликнул Вильдавре, раскинув руки, словно хотел обнять девушку. – Как она выросла и похорошела! Она ведь вышла замуж год назад.

Женщины снова заволновались, и лица у некоторых помрачнели. Вильдавре быстро подошел к ним, словно желая выступить арбитром в скрытом конфликте. Он явно умел вызвать доверие у женщин, ибо достаточно быстро к нему, кутаясь в шали, подошли две высокие крестьянки и наперебой принялись объяснять, в чем дело.

Он обернулся к Анжелике.

– Дело вот в чем. Эта девушка – правнучка Карийона, – пояснил он, наклонившись к уху Анжелики. – У нее проблемы с грудным ребенком, и старик вбил себе в голову, что вы сможете что-то сделать, потому что до него дошли слухи о вашем даре исцеления. Здесь об этом только и говорят с тех пор, как стало известно, что вы плывете в Квебек. Он упрямый как осел.

– Но она, она-то не хочет.

– Все деревенские девчонки – суеверные дуры.

– Нет, она боится, что ее дитя кто-нибудь сглазит, – сказала Анжелика. – Здесь им уже кто-то заморочил голову. Но мне кажется, старый Карийон не верит сплетникам. Думаю, он сможет стать нам союзником. – Она обернулась к старику, который вставал с места, испепеляя женщин взглядом. – Господин Карийон, я готова оказать помощь любому, кто в ней нуждается. Но не думайте, что я обладаю магической силой в том или другом смысле. Не исключено, что вы лучше меня разбираетесь в науке о травах, поскольку вы исходили все здешние леса и общаетесь с индейцами. Но я велю принести мой медицинский сундучок, а когда мы познакомимся поближе, я, может быть, смогу уговорить эту юную даму показать мне ребенка.

Старик, похоже, разъярился. Непонятно, что было тому причиной: слова Анжелики или непослушание правнучки. А девушка, несмотря на гнев прадеда, и пальцем не пошевелила. Она принадлежала к поколению, которое выросло на опушке леса, откуда в любое мгновение мог выскочить ирокез с поднятым топором. Это закаляет характер, канадская молодежь не отличается прежней покорностью. Старушка Европа, с ее беспрекословным подчинением старшему поколению, здесь кончилась. Хватит этих глупостей! Канадская молодежь будет жить своим умом!

Старик подскочил, словно его хватил удар. Он выплюнул длинную струю коричневой от табака слюны на такое расстояние… Сразу стало ясно, как он зол. Наконец он разразился целой тирадой каких-то каббалистических жестов, в результате чего к нему подбежал босоногий белобрысый мальчишка с индейской трубкой, кисетом и горящим угольком.

Карийон закурил трубку и немного успокоился.

Инцидент прервал неподвижное молчание толпы, и теперь началось всеобщее возбуждение и суета, к которой присоединились индейцы. Все разом загалдели, и по рукам пошел мушкет, который вырывали друг у друга. Обстановка явно накалялась, и Анжелика покосилась на вооруженных солдат охраны. Они были абсолютно спокойны. На своем веку они навидались всякого: имели дело с индейцами с Амазонки, с пиратами Тортуги, с восставшими черными рабами, а в последнее время еще и с подонками герцогини. Они умели лицом к лицу встретить и ирокезов, и абенаков, и китобоев из Страны Басков или из Сен-Мало… И толпа чистокровных канадцев, к которой примешались выходцы из самых разных краев, их нисколько не волновала. Казалось, на службе у графа де Пейрака у них развилось шестое чувство, которое срабатывало только в нужный момент, когда дело принимало серьезный оборот и надо было браться за оружие.

Драка за мушкет кончилась тем, что он оказался в руках высокого индейца, желтолицего, как лимонное дерево. Анжелике показалось, что она его уже где-то видела. И тут толпа неожиданно разразилась хохотом, и весь честной народ повернулся к Анжелике с таким выражением на лицах, какое бывает у детей, когда они собираются нашкодить.

Анжелика отвечала улыбкой на улыбки. Ей снова показалось, что она на деревенской площади своего детства, сидит на вязе, держась поближе к родителям, барону и баронессе де Сансе, самым терпеливым и снисходительным зрителям всех деревенских проделок. И старики тоже всегда садились поближе к ней. И она сейчас прижала к себе Онорину и Керубино, как когда-то ее родители с нежностью прижимали к себе ее.

Перепалка шла на местном диалекте, близком к языку ирокезов. Нескольких слов, которые знала Анжелика, было недостаточно, чтобы понять, о чем речь. Но тут иезуит что-то сказал маркизу, лицо которого просияло.

– Ага! Все в порядке! Теперь слушайте, мадам, они хотят знать, на самом ли деле вы такой непревзойденный стрелок. Индеец утверждает, что вы его ранили год назад, правда, не знаю где.

– Анастага! – воскликнула Анжелика. – Это Анастага, предводитель гуронов, я вспомнила! Дело было у брода через Сакоос, неподалеку от Катарунка.

Поняв, что его узнали, гурон пришел в восторг. Анжелика возблагодарила Небо за то, что оно наделило ее такой памятью на имена, даже индейские.

Гурон и его друзья расхохотались, и лед был сломлен. Они тут же пустились в пляс, ребятишки скакали и кувыркались рядом, а канадцы захлопали в ладоши.

«Но это не я его ранила», – хотелось сказать Анжелике.

Но настаивать она не стала, поскольку этот факт, похоже, доставил всем удовольствие, в том числе и жертве.

Осмелевший Анастага подошел к ней и положил мушкет ей на колени.

– Чего он хочет?

– Чтобы вы выстрелили, черт побери! Чтобы вы продемонстрировали им свои таланты, слухи о которых докатились и до них.

Анжелика колебалась. Конечно, она охотно согласится удовлетворить любопытство этих симпатичных людей и доставить им удовольствие. Пусть несколько новых событий отвлекут их от повседневной рутины: будет потом о чем рассказать. Все они вроде бы добрые и славные, но что, если за их предложением кроется ловушка? Вдруг все это затеяли, чтобы установить, что все ее способности происходят от магических и колдовских чар?

«А, будь что будет, – решила она. – Все равно придется через это пройти».