Текст книги "Анжелика и заговор теней"

Глава IX

Он вошел и сразу понял, что она спит. Полумрак салона хранил запах женщины, которая стала ему родной. Вид разбросанной повсюду женской одежды заставил его улыбнуться. Где та строгая и отважная маленькая гугенотка из Ла-Рошели в одежде служанки, которую Рескатор, по дороге в Америку, привел в свою каюту в надежде приручить? Где первопоселенка, проведшая бок о бок с ним всю ужасную зиму в Верхнем Кеннебеке и помогавшая ему с безграничным мужеством? Он сложил кружева, поднял корсет, шелк которого хранил еще изгибы ее тела. Безымянная служанка, потом спутница завоевателя Нового Света, Анжелика наконец-то снова стала мадам де Пейрак, графиней Тулузской.

– Да хранит ее Господь! – прошептал он, бросив страстный взгляд на альков, где угадывалось сияние золотистых волос.

Она спала. Он подошел к бюро красного дерева и зажег ночник венецианского стекла. Потом тихонько приблизился к алькову и стал в изголовье, любуясь ею.

Она спала тем глубоким и спокойным сном, который приходил к ней, когда на ее долю выпадали сильные переживания или испытания, унесшие много сил. Он давно это заметил. Обычно она спала чутким сном женщины, чье сердце всегда настороже, и малейшее движение заставляет ее вздрогнуть и обернуться, чтобы подойти к ребенку.

Но как только все было позади и она могла сказать себе, что все в порядке, близкие вне опасности и сию секунду в ней нет надобности, она забивалась в какой-нибудь уголок и мгновенно засыпала, словно теряя сознание. Он часто наблюдал за ней в минуты этого странного отдыха. В прелести беспомощного женского тела, в красоте полностью отрешенного лица было что-то необыкновенно соблазнительное. Где она была? В какую даль ускользала, еще более непостижимая, чем когда-либо? На берегах этого далека она бродила одна… Она исчезала, укрывшись в неотъемлемом святилище души, которое каждый носит в себе, и он был уверен, что путь туда ему заказан.

В такие моменты его любовь к ней отдавалась болью.

Летом он снова едва ее не потерял, затем снова обрел, уже совсем другую.

Он никогда не забудет тот миг, когда увидел, как она бежит к нему по пляжу, протянув руки, смеясь и плача. Никогда не забудет выражения ее лица, когда она бросилась к нему и крепко обняла, бормоча несвязные слова любви. Она потом их не помнила, до такой степени они рвались из глубины сердца, где были похоронены все эти годы. Тогда она их кричала, она была готова умереть, если понадобится, только не вдали от него… только не вдали от него! И тогда его словно озарило: он вдруг понял, чем был для нее и какой любовью она его любила – любила всегда, несмотря на пятнадцатилетнюю разлуку. Ее порыв заполнил пустоту, что мучила его, когда он думал, что она безразлична к его памяти.

А потом? Как передать это ощущение выздоровления, обновления? Едва он урегулировал гнусную историю с Демоном Акадии, успокоил местных жителей и приготовился к отъезду, как они остались вдвоем, с глазу на глаз. Она его заинтриговала, за ее спокойной улыбкой и рассудительными словами угадывался совсем другой человек. Тогда она еще себя контролировала.

Но когда они покинули эти проклятые берега и отплыли в Квебек, эйфория победы ее преобразила. Своим безудержным весельем она очаровала всех. С французами, поднявшимися на борт, она острила, рассказывала забавные истории, смеялась. Можно было подумать, что флот Пейрака отправился не в военную экспедицию, а с любовным посольством по случаю царственного брака, призванного скрепить печатью вечный союз. Она задавала тон, и кончилось тем, что весь экипаж начал шутить и у всех поднялось настроение. Она всех заставила пролезть сквозь игольное ушко.

Оставив землю далеко позади, они плыли, свободные и уверенные в себе. Небо и море отливали жемчугом, острова в заливе поблескивали как драгоценности.

Анжелика смеялась, забавляясь всем, что бы ни сказал Вильдавре, строила множество планов. Она словно позабыла обо всем, что еще было в ее жизни.

А он узнавал в ней ту Анжелику, какой она была при дворе Франции: дерзкую светскую львицу, одну из «тех других».

«В Квебеке она произведет фурор…»

Ему захотелось проникнуть в ее прошлое, больше узнать о том периоде ее жизни, который был ему неизвестен. Что составляло тогда ее жизнь? Ему нужно было знать все, даже те вещи, что он яростно отметал, словно не желая понимать, какова была мера ее предательства.

И вот горечь, язвительность и худшие из видений сдали свои позиции. Стена рухнула, и, похоже, рухнула из-за дьяволицы. Теперь для него имело значение только то, что Анжелика здесь, она жива и пылко его любит, а он в любой момент может явиться к ней и ее обнять.

Остальное не имело значения. Но порой так хотелось узнать все тайны ее жизни, хотя бы для того, чтобы стать ей ближе.

«Моя жена!»

Жоффрей де Пейрак чуть опустил лампу, любуясь сверкающим кольцом на пальце Анжелики.

Потом встал на колени и перецеловал все ее пальчики один за другим.

Как же крепко она спала! Он даже забеспокоился. Всякий раз его охватывал безотчетный страх.

Поставив ночник на круглый столик возле алькова, он наклонился еще ниже, стараясь уловить хоть какой-то трепет жизни в ее лице и ощутить слетающее с губ дыхание. И с иронией себя выругал. Он столько раз видел на лицах признаки агонии и отвратительную, ледяную печать смерти… Зачем же искать это клеймо на прекрасном и сияющем спящем лице? Она отдыхала, восстанавливала силы.

«Кто же приходил ей на помощь, когда меня не было? – спрашивал он себя. – Что за мужчины?»

Он представил, как к нежным алым губам прикасаются чужие губы, чтобы напиться наслаждения, но тем самым и поделиться силой своей страсти, которая пьянит и возрождает к жизни.

Эта мысль его не задела, он ее принял и смирился с тем, что были мужчины – к счастью! – которые подставляли плечо, а в нужный момент и обнимали, тем самым спасая ее от отчаяния. Она была порой такой хрупкой. И тем не менее сокрушила грозных и опасных противников: Мулая Исмаила и Людовика XIV…

Каким оружием она поразила сердце жестокого и нетерпимого султана?

Он вдруг понял, что не ревнует… или почти не ревнует. Он силился познать тайну ее души, как познал тайну тела.

После того как он надел ей на палец это кольцо, ему показалось, что, утвердив свои права по отношению к невидимым и незнакомым соперникам из прошлого, он перестал ревновать.

А может, это мальчишество? Может, просто надо признать, что пережитый ими кризис, вскрыв все нарывы и уничтожив все сомнения, очистил их сердца?

Каково было неизвестное прошлое Анжелики, образы которого сейчас, казалось, оживают под сомкнутыми веками? Этого он не знал. Прошлое проскальзывало в разговорах, но после случая с Коленом Патюрелем она уклонялась, когда он пытался вызвать ее на откровенность.

И в этом тоже его вина. Он тогда обошелся с ней самым гнусным образом. Свой гнев, за которым скрывалась неизбывная боль от несправедливости жизни, он выместил, ударив ее.

– Любовь моя!

Он склонился над спящей Анжеликой и, не в силах противиться, коснулся губами ее полураскрытых губ.

Ему не хотелось смущать ее сон, но нетерпение увидеть, как она откроет глаза, как узнает его, уловить радостный блеск в ее взгляде, пересилило щепетильность.

«Интересно, что она мне скажет? Какое будет первое слово?»

Анжелика пошевелилась и прошептала:

– Спи! Спи, любовь моя.

Однако тут же открыла глаза, и при виде склонившегося над ней Жоффрея ее изумрудные глаза, все еще затуманенные сном, засветились от счастья.

– Ты улыбалась во сне. Что тебе снилось?

– Я была на пляже, ты нес меня на руках.

– На каком таком пляже? – с усмешкой спросил он. – Пляжей вон сколько…

Она рассмеялась, обвила его руками за шею и гладкой, теплой щекой прижалась к его щеке.

– Я задаю себе вопрос…

– Какой?

– На каком из пляжей ты была самой красивой, самой трогательной и самой ослепительной? Сам не знаю… Я тебя видел везде: и на ветру, и на солнце, и в шторм, и в Ла-Рошели, и еще в тот раз, когда ты бежала мне навстречу… Не могу решить… На каком из этих пляжей ты была красивее?

– Какая разница? Когда я бежала к тебе, мне до этого не было дела.

Она не просто бежала – летела… Земли под ногами не чуяла, охваченная безумным желанием добежать и прижаться к нему изо всех сил… даже если он ее оттолкнет.

Но он ее не оттолкнул. Он раскинул руки ей навстречу и крепко обнял.

А миг в Тидмагуче, в дыму и грохоте сражения, остался в них обоих как свет, изменивший ход событий к лучшему. Это было чудо, дар Небес, благословение за стойкость. Они не оступились, не дали себя загнать в западню. Нельзя было допустить, злые духи прознали об этом. Взглядом, жестами они передали друг другу это новое, несказанное чувство.

Она угадала в нем доброту – доброту простую и свободную, настоящую и действенную, без малейшей слабости. Единственной его слабостью была чрезмерная любовь к ней. И он ей об этом сказал. Она упрекала себя за то, что дала себя запугать в первый год после долгой разлуки, когда они заново налаживали отношения. Она робела перед его величавой манерой держаться, перед его язвительностью и силой, перед привычкой командовать и верой в свое предназначение, которую ничто не могло поколебать.

Он был не из тех, кто так просто позволит себя разгадать. Если он и хотел, чтобы его поняли, то ему было не важно, если его все-таки не поймут.

Сила его отчасти заключалась в том, что мало кто и мало что могло заставить его страдать.

Этот странный человек вполне мог возбуждать ненависть только тем, что был ни на кого не похож. У него на глазах рушились его творения, его дворцы, пропадало все имущество, но этим невозможно было его задеть, поскольку все свои радости и печали он черпал в другом, более таинственном источнике.

– О чем ты задумалась?

– О тебе.

Склонившись над ней, Жоффрей легонько провел кончиком пальца по ее золотистым бровям, словно наслаждаясь их нежным изгибом, поцеловал кончики пальцев и натянул на голое плечо кружевную простыню. Но она ее сбросила, села и через голову стащила с себя льняную сорочку.

– Обними меня! Обними меня!

– Сумасшедшая! Здесь холодно!

– А ты меня согрей!

Ее руки обвились вокруг его шеи, и она притянула его к себе. Она изо всех сил, изо всей своей слабости пыталась укрыться в нем от бед. «О! ты! – грезила она, покоряясь, – мужчина, который любит меня!»

И он увидел, как по ее лицу волной прошла мимолетная улыбка, которую вызывает экстаз, и вслед за улыбкой – выражение отчаяния, почти боли, которое часто сопровождает порывы глубокой любви.

«Мужчина, который меня любит, меня желает. Мужчина, которому нужно тепло моего тела, как мне нужно его тепло. Он меня и пугает, и успокаивает. Он избегает меня, и в то же время я знаю, что он всегда будет со мной, что он уже не сможет исчезнуть. Как это упоительно!»

Со страстью она притянула его голову к своей груди, и ее одолел какой-то безумный смех. И он рванулся к ней в нетерпении ответить на внезапно вспыхнувшее желание, насытить голод любви, который она открыла без всякого стыда. После Акадии ей уже было не страшно показаться сладострастной кокеткой. «Интересно, была ли она такой в объятиях своих любовников?» – пронеслось у него в голове.

Несомненно… Может быть… Он представил себе мадам дю Плесси-Бельер, владычицу Версаля… в чьих еще объятиях она смеялась вот так, без притворства и без удержу? Кто были эти мужчины? Колен? Король? Но тогда надо признать, что он ничего о ней не знает… С кем из них она не боялась быть такой смелой, такой дерзкой? Откуда ей известны такие тонкости, которым можно научиться только у разных учителей, когда каждый привносит свой стиль и свои фантазии? Сколько еще мужчин побывало в объятиях этой упоительной Венеры, сколько их клали голову ей на грудь, оставляя там свою печать? Впрочем, она оставляла еще больший след…

Так она ему отомстила.

И заставила его позабыть о соперниках в лихорадке наслаждения. Она была все время новой. Непонятно, как им это удавалось, но то, на что они осмеливались вдвоем, приобретало оттенок волнующей инициации.

Она откинулась на подушки, прекрасная в своей наготе, и волосы рассыпались, словно закрывая тело прозрачной вуалью. Он отвел этот покров, освобождая белоснежные плечи и грудь, которую он так любил целовать. Губы Жоффрея заскользили вниз по прекрасному как у мраморной богини, телу, туда, где белизна переходила в золотистую сладостную тень.

Тихонько и жалобно постанывая, неузнаваемая в своей беспомощности, она подставляла его поцелуям трепетную и желанную женственность. Это была безоговорочная капитуляция, и он понял, что она его больше не боится и приняла в нем равного себе партнера в любовной игре.

Сегодня он стал не повелителем, а другом, милым и соблазнительным, и у нее больше не было перед ним никаких обязательств, кроме вечерних наслаждений, преподнесенных от души и великолепно разделенных. И это придало их отношениям оттенок бесшабашной легкости.

А он подтрунивал над ее горячностью и самоотдачей, и оба, опустошенные и завороженные, чувствовали себя друзьями-заговорщиками. И это чувство давало им огромное преимущество: они могли отодвинуть на задний план все заботы, кроме необходимости наслаждаться досыта, до блаженной усталости, и возрождать друг друга к жизни простыми словами, сказанными на ушко.

– Тебе было хорошо?

– Волшебно!

– Ты больше меня не боишься?

– О! Еще как!

– Тогда… ты пытаешься свести меня с ума и поработить своими чарами!

Она смеялась, а он бессчетными поцелуями подтверждал, что без ума от нее, что бесконечно счастлив с нею, что ни одна женщина не давала ему столько. И поддразнивал: теперь ему понятно, почему все мужчины к нему ревновали и хотели его убить. Ведь он обладает бесценным сокровищем.

И им казалось, что в их отношениях наступили свобода, ясность и радость.

– Ах, если бы мы могли все время жить на корабле, в плавании, чтобы перед нами простиралось море… – вздохнула Анжелика.

– Ничего не бойся. Нас и на земле ждет много хорошего.

– Не знаю, я словно вижу сон… но мы приближаемся – и то, о чем мечталось, удаляется и становится недостижимым. Все, что отделяло меня от мечты, вдруг возникло передо мной, я вспомнила все, что давно забыто, и людей такими, какие они есть. Я их знала слишком хорошо.

– Да ты себя саму плохо знаешь. Все это только видения… – настаивал он. – Ты смотришься в прошлое, как в зеркало. Но не понимаешь, какая сила в тебе сегодняшней.

– Вся моя сила в тебе, – прошептала она, прижавшись к нему.

Приятно порой подчеркнуть свою зависимость, чтобы тебя приласкали. Он разгадал уловку, но все равно ее поцеловал.

– Мы еще об этом поговорим, я видел у тебя в руке пистолет. Сейчас мы еще далеко от Квебека, в открытой воде. В Тадуссаке мы зайдем в порт и сделаем передышку. Бьюсь об заклад, что там мы найдем друзей – или будущих друзей, с которыми заключим союз. Я многого жду от Тадуссака.

– Если только нас не встретят пушки и мушкеты…

– Да нет, это всего лишь перевалочная станция с фермой и церквушкой. Маленький колониальный поселок, куда наезжают индейцы, чтобы помолиться, а корабли заходят, чтобы пополнить запасы пресной воды. Население только и ждет случая поразвлечься. И мы им такой случай предоставим. Праздник с танцами на берегу реки. Как ты на это смотришь?

– С этой точки зрения завоевание Новой Франции кажется мне весьма привлекательным.

Они замолчали. Их тихо укачивал корабль. Снаружи сквозь туман доносилось эхо чьих-то голосов, они возникали то здесь, то там, выдавая присутствие людей, которые не спали. Все было спокойно.

Анжелика закрыла глаза.

Спала она или нет? Ей виделось, что она бросается сквозь пламя костра к темному силуэту человека, привязанного к столбу. Темная фигура ясно выделяется на фоне золотого пламени, но оглушительный треск и жар не дают ей подойти. Отделяют ее от колдуна, которого прокляли и сожгли на Гревской площади.

Видение длилось не больше секунды, и она с криком проснулась.

Он спал рядом, чудесным образом невредимый, сильный и безмятежный.

Стараясь не разбудить, она положила ладонь на его теплое запястье и почувствовала, как под пальцами бьется жизнь.

Сон был навеян тем, что ей пришлось испытать, когда она прыгала через костер в ночь на Ивана Купалу у басков, на острове Монеган.

Твердая рука гарпунера Эрнани д’Астигуарры подняла ее в воздух, перенесла через огонь и плавно опустила на землю с другой стороны костра.

– Ну вот, мадам, вы и получили оберег, – сказал ей баск. – Теперь целый год дьявол ничего не сможет с вами сделать.

И, наклонившись к ней, он быстро поцеловал ее в губы.

Глава X

Корабль, который шел за ними, показался в середине следующего дня. Он возник из зеленоватого тумана, висевшего над водой, заволакивая и прибрежный лес, и тусклый горизонт.

Флотилия Пейрака выстроилась полукругом от берега до берега широкой реки и перегородила пришельцу дорогу. Как и предполагал граф, сразу стало ясно, что это запоздавшее судно, которое с трудом тащилось к своей цели, не без потерь преодолев все превратности плавания. Оно дало крен на правый борт и сидело настолько ниже ватерлинии, что порой из-под волны торчали только мачты с изодранными парусами. А если накатывала волна повыше, то казалось, что судно вот-вот затонет.

Корабль держался на расстоянии, как напуганный, смертельно раненный зверь, вынужденный скитаться, не имея возможности ни повернуть назад, ни рисковать попасть в сети, которые, как он чувствовал, раскинула для него чужая флотилия.

Оказавшись перед ожидавшими его кораблями, судно закружилось на месте, видимо, чтобы оттянуть по возможности неприятную встречу.

Онорина облекла в слова то странное чувство, которое охватило всех при виде корабля.

– Бедный! Бедный корабль, – простонала она, охваченная жалостью. – Как же дать ему понять, что мы не желаем ему зла?

Она находилась на мостике рядом с Жоффреем де Пейраком, который поднял ее вровень со своим высоким ростом, усадив на лафет пушки. Он часто брал ее к себе на мостик во время пути.

– Ты что, потопишь его со всем грузом?

Иногда она обращалась к нему на «ты», особенно когда они разговаривали на равных.

– Нет, мадемуазель, он такой жалкий…

Анжелика издалека смотрела на мужа и дочь. Она находилась на нижней палубе, где собралось много народу. Услышать, что говорили друг другу Жоффрей и Онорина, она не могла, но, подняв глаза, с удовольствием наблюдала их полное согласие. Привязанность Жоффрея де Пейрака подняла на неожиданную высоту эту рыжеволосую малышку, которую в Квебеке тоже ждали. Она была обречена прозябать в неизвестности, но судьба соединила ее с необыкновенным человеком, окруженным ореолом легенды, столь же яркой, сколь и мрачной. И это удивительно подходило юной Онорине де Пейрак. Она нисколько не сомневалась, что теперь у нее в руках и вся Канада, и высокомерный город. И это было справедливо и законно. Минуту спустя Жоффрей и Онорина исчезли из виду, и Анжелика снова их увидела, когда они рука в руке спускались по лесенке с полуюта. На Жоффрее была кожаная черная маска, которую он часто надевал, стоя на капитанском мостике. Она подчеркивала суровость его высокой фигуры и хрупкость крошечного существа в пышной юбочке, которое шествовало рядом.

Анжелика услышала, как Жоффрей сказал Онорине:

– Мы проследуем до Тадуссака и не станем мешать этому кораблю.

– А в Тадуссаке?

– Мы представимся и осведомимся, нет ли у него на борту кого-либо опасного для нас. А потом осмотрим его трюмы.

– Вы пират, господин! – вскричала Онорина, точно копируя интонации интенданта Карлона.

Анжелика не выдержала и рассмеялась. Ей подумалось, что ничто теперь не сможет разрушить любовь, которая их объединяет. Часы, проведенные ночью в объятиях Жоффрея, вселили в нее ощущение эйфории.

Ее сердце забилось сильнее при виде дорогих существ. И у них за спиной она увидела светящийся ореол блистательной и богатой жизни, обещание щедрой на радости судьбы.

Полуживой корабль, который еле тащился у них в кильватере, был похож на противника, готового молить о пощаде, лишь бы его не разгромили. Может, поэтому Жоффрей де Пейрак был так спокоен, направляясь в Новую Францию под своим настоящим титулом графа Тулузского? Может, он надеялся на полную амнистию у короля?

Вопреки всякой вероятности Анжелика начинала понимать, что силы теперешнего Жоффрея намного превосходили силы Жоффрея прежнего, поскольку он был свободен. Здесь он не был скован законами вассальной зависимости, как прежде, невзирая на могущество властителя Аквитании. Ему надо было либо подчиняться, либо вступать в бой. Что потеряет король Франции, воздав ему по заслугам? Чем может его теперь напугать далекий противник?

Однако на следующее утро наступили перемены не столько в погоде, сколько в настроении Анжелики, которую снова одолели дурные предчувствия, и случилось это из-за фразы, брошенной солдатом Адемаром.

Все снова собрались на палубе. Капитаны флотилии прибыли раньше, чем намечали, чтобы обсудить ситуацию с кораблем, который, казалось, не сможет добраться до пункта назначения. Надо ли прийти к нему на помощь? Куасси-Ба и метрдотель с молодыми помощниками разносили прохладительные напитки, но внимание всех было приковано к беспомощным маневрам странного корабля. Уже установили, что судно было торговое, шло из Гавра или из Онфлера и принадлежало «Обществу ста компаньонов».

Увидев, что подозрительные суда, которые на рассвете выстроились полукругом и могли оказаться кем угодно – англичанами или пиратами, – удаляются, бедствующий корабль продолжил свой путь. Вопрос заключался в том, дотянет ли он хотя бы до Тадуссака. Собравшиеся прикидывали, кто же мог отправить его в Канаду в столь позднее время. Ведь он наверняка заходил в какую-то из гаваней залива Святого Лаврентия в Шедиаке или в самом Тидмагуче? Может, ему бы лучше было там и остаться?

Все уже взялись за подзорные трубы, как вдруг раздался плачущий голос Адемара:

– А что, если этот несчастный парусник взял на борт герцогиню?

– Какую герцогиню? – вскричали все, разом повернувшись к нему.

Ответить он не пожелал и принялся усердно креститься, но все его поняли. Парень он был простоватый, из деревенских, у такого в голове всегда полно всяких предрассудков и фантазий. И тем не менее сердца у всех сжались от недоброго предчувствия.

– Что ты несешь? Ты что, с ума сошел? – сквозь зубы проговорила Анжелика. – Герцогиня! Да она мертва, сто раз мертва! Мертва и похоронена!

– С этими никогда ничего не знаешь… – пробормотал Адемар и снова начал креститься.

С трогательным единодушием все стали глазами искать графа де Пейрака, словно ища у него поддержки, но он отошел довольно далеко. И тогда все набросились на Вильдавре.

– Друзья мои, давайте успокоимся, – решительно заявил маркиз. – Мы все еще находимся под впечатлением событий, которые нас сильно взволновали. Но мы должны забыть, ВСЕ ЗАБЫТЬ. Послушайте меня внимательно! Мы должны прибыть в Квебек, выбросив из головы все воспоминания о том, что произошло в заливе Святого Лаврентия. Да-да, и вы, Карлой, тоже. Вы все должны забыть. У нас нет выбора, потому что только так мы сможем выпутаться…

Он говорил с необычной для него торжественностью. Уже одно это свидетельствовало о том, что он очень серьезно отнесся ко всему, что скрывалось за драмой, в которую они все оказались замешаны: к возможным осложнениям с судом инквизиции.

– Даже в случае вполне законной защиты от… Сатаны, – снова заговорил он, понизив голос и оглядевшись по сторонам, – мы все знаем, насколько тонкая штука – оказаться привлеченным к такого рода процессу. Я вам уже говорил, Карлон: молчание и забвение. Это лучший из способов не проговориться тем, кто будет любопытствовать.

– А если «она» воскресла? – крестясь, повторил Адемар.

– «Она» не воскреснет, – отрезал Вильдавре. – И если ты еще хоть раз осмелишься на такие намеки, я сломаю палку о твою спину, – прибавил он, угрожающе замахнувшись, – или велю в Квебеке заковать тебя в цепи, а может, и повесить как дезертира.

Перепуганный Адемар удрал.

– Господин де Пейрак прекрасно уладил эту историю, и не будем больше о ней говорить, – продолжил маркиз, которому очень нравилось с веселым видом напоминать, что он губернатор Акадии, а потому несет моральную ответственность… – Прибавлю только, что мы все прибываем в Канаду здоровыми и телом и душой, что уже само по себе чудо, учитывая все, что мы вынесли. И за это чудо нам следует возблагодарить Господа. И если нас будет смущать страх перед нечистой силой, не будем забывать, что мы находимся на почти христианской территории благодаря неутомимым стараниям наших миссионеров, которые вот уже пятьдесят лет приносят в жертву этой языческой стране свой трудовой пот и мученическую кровь. Канада – это не Акадия, а скорее наоборот: там, насколько мне известно, живет еще множество нечестивцев.

Он бросил взгляд в сторону братьев Дефур:

– Исходя из этого, я неусыпно слежу, чтобы с неверием велась борьба, и вот результат: мы одолели сатанинскую силу. Все кончено. Так давайте же взбодримся. Теперь мы в безопасности. К тому же у нас на борту благочестивые служители Церкви, и они вселяют в нас уверенность своим служением. Нынче утром отец Кантен отслужил мессу… Силы ада больше не станут строить нам козни.

– Аминь! – с ухмылкой вставил Карлой. – Можете подняться на кафедру!

– Смейтесь, смейтесь, а я имел дело с теми, кто намного сильнее нас! Их было по меньшей мере легионов восемьдесят, – выкрикнул Вильдавре, потрясая палкой с серебряным шаром-ручкой, – и я знаю, что говорю! Вместе с мадам де Пейрак я отражал безумные атаки… Вы появились только к концу, и вам было не по себе на пляже в Тидмагуче, когда эта одержимая бросилась на нас с ужасным воплем. Я видел, как вы побледнели! Так вот: последуйте моему совету. Я уже сказал: все должно остаться между нами! Только поэтому мы уклоняемся от расследования… Стена молчания. Все забудьте и улыбайтесь! Жизнь прекрасна!

Взяв за талию Анжелику, он увлек ее в сторону:

– Не тревожьтесь.

– Ноя…

– Я вас хорошо знаю… Я слышал, как забилось ваше сердце… Ох уж эти ранимые Стрельцы! – Он коснулся пальцами ее щеки. – Глубокую чувствительность этого огненного знака обычно недооценивают. Стрельцы всю жизнь обречены быть мишенью для ненависти, которую возбуждает их одаренность и порядочность. Они нетерпеливо скачут во весь опор и целятся своей стрелой прямо в небеса, а потому их считают неукротимыми и лишенными слабостей. А ведь они страдают оттого, что одновременно присутствуют и на земле, и в небесах.

– Вы говорите о моем знаке? – спросила заинтригованная Анжелика.

– Ну да! Вы Стрелец!

Вильдавре поглядел в ночное небо, словно увидел, как скачет там мифический кентавр, а звезды робко прячутся за густыми облаками.

– Стрелец – посланник мира земного в мир потусторонний. Вот почему, Анжелика, вы легче, чем кто-либо, становитесь жертвой демонического существа. В какой-то мере, – тут он наклонился к самому ее уху, – вы ИЗ ТОЙ ЖЕ ПОРОДЫ, понимаете? Вы умеете разгадывать их намерения, вы способны понять их фантасмагорию… но вы созданы побеждать, поскольку принадлежите к земному миру и вас не проведешь. Не тревожьтесь о том, что было, и о том, что будет…

– У меня даже в груди заболело, – сказала Анжелика, положив руку на корсаж. – Как вспомню тот ужасный крик – просто заболеваю. Должна вам сказать, тогда мне действительно было страшно. Я немного суеверна… Я солгала, когда сказала вам, что совсем ее не испугалась… Демоны вообще меня пугают, будь то инкубы или суккубы.

– Будьте уверены, вы им платите тем же.

– Вы действительно разбираетесь в науке о звездах, маркиз?

– Я разбираюсь почти во всем, – скромно признал Вильдавре.

– И вы полагаете, что мы ее не до конца одолели, нашу герцогиню? Что слишком много ростков она пустила в эту землю? К ней будут взывать в Квебеке, будут доискиваться, в кого она превратилась.

– Я сказал, молчите.

– Королевские дочери разболтают.

– Они слишком напуганы. Я позволил себе напомнить им, что они состоят на службе у того, за кем гонится инквизиция, а потому их тоже могут отправить на костер. Бедняжки! Думаю, они до самой смерти будут бояться, что ОНА перед ними возникнет!

Анжелика размышляла о покушении, в котором де Варанж встретил свою смерть. И об этом тоже ни звука! Группа заговорщиков хранит молчание среди других заговорщиков, которые тоже должны молчать, но по другому поводу. Получается, что все корабли везут компанию заговорщиков, которых волей-неволей объединяет одно чувство: они оказались в центре липкой сети интриг и выбраться оттуда смогут только благодаря силе духа и совместной удаче. Отныне, высадившись в Квебеке, им придется держаться вместе, храня в каждой складке одежды душок постыдной тайны Акадии.

– А вы верите, что она умерла? – тихо спросила Анжелика.

– Она УМЕРЛА, – подтвердил Вильдавре. – А вы должны себя убедить в другом: жива она или мертва, она не может причинить вам никакого зла. Раненый Стрелец продолжит свой путь и высоко поднимет свой лук к триумфу… А что касается науки о звездах, я познакомлю вас в Квебеке с одним священником, моим другом, который весьма в этом сведущ. Он вам расскажет удивительные вещи о вашей судьбе и о судьбе господина де Пейрака… Вот увидите!