Текст книги "Ядовитый воздух свободы"

Глава семнадцатая
Аксель Грин

Спутник-7, прокуратура

Аксель припарковал автомобиль у неожиданно величественного здания прокуратуры и достал телефон, чтобы написать сообщение Магдалене, которая должна была ехать следом за ним, но не успел открыть соответствующий раздел. Телефон зазвонил, отобразив номер доктора Фэй Тайлер. Нестерпимое желание сбросить звонок затопило детектива с головой. Он не хотел соприкасаться с прошлым. Не хотел снова погружаться в ту бездну, из которой до конца не вылез. Не хотел признавать собственного поражения, которое доказывало, что в первую очередь он – живой человек.

Упрямая вибрация аппарата вернула детектива, оглушенного тягостными воспоминаниями, к реальности. Грин принял звонок и медленно, как человек, который готовился услышать смертельный диагноз, поднес телефон к уху.

– Я очень занят, доктор Тайлер, – нарочито холодно сказал он, выставляя щиты.

– А я уж думала, вы меня целенаправленно игнорируете.

Фэй Тайлер, врач, которая была связана с женщиной, чье имя Грин не произносил даже мысленно. Врач, с которой у Акселя теперь ассоциировалось самое страшное время. Настолько страшное, что он отдал бы часть души, лишь бы забыть.

Да ладно. Догадывался. Но никогда не признался бы в этом. Глушил интуицию. Подавлял инстинкты. Все ради… чего? Любви?

Какая идиотская шутка.

– Я занят, доктор. Нахожусь в командировке. Когда вернусь, не знаю. Неужели случилось что-то действительно важное? Кремируйте, и дело с концом. Я не просил ее оставлять мои контакты в чертовой медицинской карте.

– Я поняла, – после паузы сказала доктор. – Позвоню вам через недельку.

– Лучше через год.

Аксель отключился. Телефон выпал из ослабевшей руки на сиденье. Мужчина наклонился вперед и спрятал лицо в ладонях, согнувшись над рулем. Почему прошло так ничтожно мало времени? Резко распрямив спину, он выскочил из машины раньше, чем мысли успели убежать вперед. Он должен работать. И прямо сейчас он должен разозлиться. Так сильно, чтобы заставить зажиревшего без обязанностей и контроля местного прокурора подписать чертовы бумаги, запросы и вообще обеспечить себе все необходимое для расследования и наконец его по-человечески запустить. Он прекрасно понимал, что прошло всего двое суток, что промедление не такое уж страшное, но всей душой стремился к тому, чтобы нырнуть в работу, а не буксовать на входе.

– Я тут.

Вздрогнув, Грин обернулся.

Лицо Магдалены выплыло из тумана. Аксель медленно возвращался в реальность. Молодая женщина осмотрела детектива придирчиво, как будто имела на это право. Как будто два дня, проведенных бок о бок, их сблизили. И все же с некоторым испугом. Но ей хватило такта оставить свои вопросы при себе.

– Отлично. Идем? Что скажете о нем? – собранно спросил Грин, прикладывая нечеловеческие усилия, чтобы окончательно выгнать из памяти прекрасную мертвую картину у лесного озера[1]1
  Об этих событиях читайте в романе «Я рисую ангелов».


[Закрыть], воскрешенную звонком доктора.

– Редкий мерзавец, – бросила Тейн и неожиданно рассмеялась. – Обычный мужик. Просто привык к тому, что указывать ему может только «Шестерка». Он не относится ни к одной из семей, но явно повязан либо со всеми сразу, либо с кем-то из них. Его зовут Коннор Вархол.

– «Шестерка», – задумчиво проговорил Аксель. – Звучит как мафиозная группировка.

Магдалена инстинктивно огляделась. На ее лице отразился страх, скрыть который она не смогла.

– Здесь об этом лучше не говорить. Но нет, это не мафия. Это шесть лабораторных комплексов, которые исторически управлялись разными семьями. Вархол на работе, я звонила секретарю по дороге сюда. Давайте поговорим с ним, потом пойдем на обед, и я расскажу все, что знаю. А еще нас ждет матушка.

Грин сдержанно кивнул. Для него время шло совершенно иначе. Он провел здесь, в городке, две ночи, а казалось, будто два месяца или года. Всего сорок восемь часов назад он прошел КПП и оказался в чужеродной среде. Всего сорок восемь часов. И почему ему казалось, что он тратит время зря и должен был добиться значительного результата, а вместо этого топчется на месте? Что-то в самом воздухе научного города заставляло искать смыслы и стремиться к результату. Или просто он тем самым пытался заглушить пустоту и страх. Дикий страх, что, вернувшись в Треверберг, он так и не обретет себя самого.

Внутри прокуратура оказалась не такой глянцевой и вылизанной, как снаружи. Кое-где шелушилась краска, а по неровным стенам шли трещины. Но добротные двери выглядели массивно и надежно, как будто их только что изготовили. Значок детектива и удостоверение Акселя охранник изучал намного дольше, чем документы комиссара Тейн. Когда мужчина наконец поднял глаза и посмотрел на Грина, тот уже кипел от с трудом сдерживаемой ярости. Он знал себя слишком хорошо. Пожалуй, нужно найти спортзал.

Охранник вернул Грину документы, коротко кивнул и нажал кнопку, включая турникет. Аксель подумал, что вся эта мнимая безопасность не стоит выеденного яйца. Если бы ему поставили задачу проникнуть на территорию, вытащить отсюда пару документов или вывести пару людей, он осуществил бы это без особых усилий. Во время службы приходилось делать и не такое. Во-первых, Грин обратил внимание, что ворота во внутренний двор не заперты, там есть калитка на магнитном замке. Считать магнитный ключ легко. Во-вторых, с обратной стороны здания он заметил в туалете открытое окно на удивление большого размера, в него смог бы пролезть и взрослый мужчина, даже с сумкой с оборудованием. В-третьих, камер по периметру не стояло. В-четвертых… А, к черту.

Секретарша Коннора Вархола оказалась молодой (кто бы сомневался) красивой женщиной с длинными ногами, полными губами, но совершенно не шедшими к ее внешности выкрашенными в пронзительную платину волосами. Черные брови и карие глаза, смуглая кожа и особое выражение лица выдавали в ней уроженку южных земель. Волосы блестели и явно были ухоженными, но дешевили ее образ. Ярко-красные длинные ногти завершали картину, и Аксель подумал, что если в этом городе все девушки так же провинциально-вульгарны, то он не удивлен, почему здесь нет нормальных ночных клубов. Ради таких красоток никто из дома не вылезет. И уж точно не станет тратить деньги на коктейли.

Магдалена подняла руку, пресекая попытку девушки одновременно заговорить и открыть внутреннюю линию, чтобы сообщить прокурору о приходе гостей. Аксель с холодной улыбкой прижал указательный палец к губам, не без мрачного удовлетворения отметив, что секретарша замерла, загипнотизированная его взглядом. Тейн толкнула дверь в кабинет прокурора. Тот сидел за столом и с ленивым видом изучал что-то в мониторе. Хотя «ленивый» – это обманчивое впечатление. Грин обратил внимание на то, что левая рука мужчины соскочила с мышки, а правая резко взметнулась на столешницу. Прокурор одернул закатанный рукав рубашки.

– Какого…

– Детектив Грин, Треверберг, комиссар Тейн, Спутник-7. Не уделите нам пару минут?

– Все запросы через секретаря, срок рассмотрения пять рабочих…

Дверь в кабинет со стуком захлопнулась, и фразу прокурор не закончил. Аксель сделал несколько шагов по идиотски шикарному ковру и остановился в паре метров от мужчины. Тот откинулся на спинку кресла, одновременно подтягивая тело как можно глубже под столешницу.

– Распоряжение Министерства юстиции Треверберга от 5 октября 1999 года гласит, что детективы первого класса и выше имеют право на форсирование любых сроков рассмотрений обращений, заявлений, заявок и иных документов, направленных в административные инстанции, если того требует расследование. В связи с этим у меня вопрос. Офицер Туттон указал в своих обращениях номер и принадлежность дела?

– Да, – явно обескураженный четкой и тихой речью детектива, подтвердил прокурор. – Но он не сделал пометки о срочности. Его заявления я еще не рассматривал.

– Позволите сесть? – Грин опустился в кресло и кивнул Магдалене до того, как Коннор успел подтвердить. – Я проведу разъяснительную беседу с криминалистом. А пока прошу вас прочесть бумаги и подтвердить все доступы, которые требует дело.

– Вы переходите границы, – наконец собравшись с духом, сказал Вархол. – Напишите соответствующий запрос, пришлите его факсом, и завтра я все рассмотрю.

– К сожалению, я не могу ждать еще сутки, господин прокурор, – почти извиняющимся тоном произнес Аксель.

– И что вы предлагаете?

– Нам нужны доступы к городским архивам. И к некоторым компаниям.

– Из-за трупа, которому тридцать пять лет? Серьезно? Такие преступления еще расследуются?

– У убийства нет срока исковой давности, господин прокурор. Дело сложное и щекотливое. К сожалению, экспертиза ДНК подтвердила, что покойная – мать известного криминального адвоката, Луи Берне. Именно поэтому я здесь. Расследование контролируется министерством. Такими темпами и до вмешательства Агентства недалеко…

Прокурор побелел. Не просто побелел. Грин отметил, что его легкое преувеличение (экспертиза еще ничего не подтвердила) и вовремя упомянутые участники цепи сыграли свою роль. Вархол был маленьким человеком. Лет сорок пять – пятьдесят, фигура ни к черту, лицо маслянистое и плотоядное, он пьет и трахается. Грин бы не удивился, обнаружив на компьютере этого мерзкого мужчины детскую или подростковую порнографию. Прокурор явно получал дополнительную зарплату за то, что играл в нужную игру, вовремя слеп или, наоборот, прозревал. Типичная схема, типичные приемы, которые срабатывали даже в Треверберге, хотя и не настолько явно. Аксель никогда не любил дела, по которым приходилось работать с продажными бюрократами.

Лучше десять серийных убийц, чем такое.

Коннор Вархол, прикинув варианты, наконец взял телефон.

– Принеси мне заявки Туттона. Да. Немедленно.

Некоторое время спустя

Получив все резолюции и обещание рассматривать их обращения в приоритетном порядке, коллеги отправились в кафе, чтобы пообедать. Встреча, хоть и была малословной и не такой чтобы длинной, Акселя измотала, а озабоченная Магдалена не стремилась с ним заговаривать, поэтому поели они в молчании. И теперь пили кофе, смотря в окно и периодически проверяя поступавшие сообщения. Аксель думал. Он понимал, что наживает врагов, но не считал нужным играть в политику. Может, он ошибается? Он допускал, что фактический виновник уже мертв. Или устранен. Прошло слишком много лет. И также понимал, что копнул глубже, чем рассчитывал.

– Ник прислал сообщение, – внезапно заговорила комиссар. – Он пишет, что наша лаборатория предположительно принадлежала всем сразу.

– В смысле? – не понял Грин.

– Всем. «Шестерке». В ней якобы было пять уровней. Каждая группа ученых приложила руку. Это совместный проект. Но он пока не выяснил, чем именно там занимались.

Аксель посмотрел на нее.

– Может, ваша мама сможет прояснить этот момент?

Тейн натянуто улыбнулась. Она допила кофе, отставила чашку в сторону и сложила руки на груди, но не в попытке защититься от детектива, а будто бы согреваясь. Грин подумал, что ее отношения с матерью нельзя назвать безоблачными. Он много лет не понимал, почему дети, у которых есть родители, так бездарно теряют эти отношения, пока сам не лишился контакта с приемной матерью, в которой не чаял души.

– Не уверена, но надеюсь. По меньшей мере она в здравом уме и заинтригована возможностью встретиться с вами. Она писатель, так что если вдруг кто-то расскажет, что в одном из популярных любовных романов прочитал о мужчине, поразительно похожем на вас, не удивляйтесь.

Грин рассмеялся.

– Даже представить не могу ситуацию, в которой кто-то из моих знакомых или незнакомых заговорил бы со мной о любовных романах.

Глава восемнадцатая
Магдалена Тейн

Спутник-7, таунхаузы

Комиссар поставила машину рядом с гаражными воротами и принялась через стекло наблюдать за тем, как паркуется детектив. Аксель водил автомобиль странно, порывисто, резко и при этом с достаточной степенью аккуратности, которая позволяла ему не вляпываться в истории. Черный седан покорно остановился рядом с ее, и карие глаза Магдалены встретились с темно-синими Грина.

Аксель выглядел так, будто в любой момент может достать пистолет и принять боевую стойку. Как будто ждет нападения. Как будто готовится к худшему. Копаясь в грязном белье закрытого города, детектив рисковал. Хотя какой может быть риск в таком старом деле? Вероятнее всего, все выгодоприобретатели от смерти сотрудницы лаборатории давно мертвы. Или настолько стары, что и думать забыли про события 1967 года.

Аксель вышел из машины. Нервные руки скользнули по карманам рубашки и джинсов, затем на лице появилась грустная улыбка. Он явно искал пачку сигарет и забыл про то, что не курит. Почему не курит?..

Магдалена собралась с мыслями, готовясь увидеть мать впервые за три года, схватив свою сумку, вышла из автомобиля и подошла к детективу, который как раз закрывал машину.

– Готовы?

Он бросил на нее удивленный взгляд, но не ответил. Тейн подумала, что было бы неплохо сократить дистанцию между ними. Он уже не казался таким страшным, как раньше. Она думала о том, что стоит вместе выпить и поговорить по душам, а там, глядишь, и с делом все как-то само собой урегулируется.

Повинуясь его безмолвному приказу, комиссар подошла к двери и нажала на кнопку звонка. Им пришлось подождать секунд тридцать, прежде чем на пороге появилась Мария Тейн.

Желтая пресса пустила слух, что писательница вышла замуж за Тейна только для того, чтобы обоснованно взять эту фамилию в качестве творческого псевдонима и ключа в закрытые сообщества. Ведь она так хорошо смотрелась на обложках книг и передовицах газет. Мария была абсолютной противоположностью дочери. Полнее килограмм на двадцать, она в свои годы обладала умопомрачительно сексапильной фигурой: до сих пор высокий бюст и округлые бедра, тонкая талия, кожа, которой позавидовали бы и сорокалетние. К ее достоинствам можно было отнести и легкий, искристый слог, который принес ей миллионную аудиторию и бесконечного объема тиражи. Мария Тейн писала любовное фэнтези.

Магдалена считала ее книги чтивом для школьниц и несчастных женщин, а таких, как известно, большинство. Недаром она сама скупала все книги матери. То ли для того, чтобы казаться ближе. То ли для того, чтобы убедиться, что мать по-прежнему относится к ней холодно. Их конфликт был глубоким и древним, как сама Земля.

Мария нацепила на лицо фирменную улыбку, которую Магдалена так хорошо знала по публикациям в журналах и газетах, и жеманным жестом протянула Акселю руку. Для поцелуя, естественно. Грин тронул ее пальцы в импровизированном рукопожатии. Дочь она не удостоила и взглядом. Магдалена зачарованно смотрела на мать, ловя себя на мысли, что рядом с ней чувствует себя старухой. Будто эта женщина впитала в себя всю силу, юность, красоту, все перспективы и ожидания, переработала, присвоила, оставив дочери пустую оболочку. Наверное, она имела на это право, мать не может ошибаться. Магдалена была многим ей обязана. Но сейчас, увидев ее так близко, вновь испытала боль, к которой оказалась не готова. Она даже дернулась в безотчетном стремлении взять Акселя за руку, но лишь прикоснулась к его мизинцу и отшатнулась в сторону. Грин не отреагировал. Может, он не заметил?

Ее никто не замечает.

– Здравствуйте, – томно проговорила писательница, не обращая внимания на то, что ее уловка не удалась. – Проходите.

Магдалена была рада спрятаться от дневной жары в прохладе материнского дома, хотя здесь она всегда чувствовала себя лишней, а сейчас так просто чужой. Как будто эти стены лишали ее права на существование. Здесь все было посвящено Марии, ее книгам и Норель, приемной дочке двух с половиной лет.

– Спасибо, что согласились встретиться, мадам Тейн, – сказал Грин, и комиссар изумленно уставилась на него, вынырнув из собственных невеселых мыслей.

Его голос тоже изменился. Он включился в игру, чего Магдалена от него не ожидала. Тот образ Грина, который она себе нарисовала при первой встрече и который сохранялся почти три дня, разлетелся, уступив место молодому, красивому и умному мужчине, в чьих глазах читались и обещание, и бездна, открывающаяся лишь тому, кто многое пережил, кто отлюбил и перестал бояться и сомневаться. Теперь Аксель выглядел цельным и стремительным, уверенным и холодным. Идеальный образчик для писателя. Герой-любовник с разбитым сердцем, который так неожиданно и трогательно раскрывается навстречу сумасбродному чувству к какой-нибудь… о ком там мать пишет? Магессе? От этой мысли стало смешно, и комиссар отвернулась, чтобы никто не заметил ее оскал, который непосвященный принял бы за улыбку.

– Дочь сказала, у вас важное дело.

«Дочь». Такое ощущение, будто телефонный разговор состоялся в другом мире и с другим человеком. Мария не смотрела на Магдалену. А та даже на расстоянии чувствовала, что писательнице интересен был только Грин, которого она пожирала глазами, стремясь запечатлеть образ.

– Да, – серьезно подтвердил Аксель. – И мы остро нуждаемся в человеке, который помнит, что тут происходило… в те годы.

Мария кокетливо улыбнулась и прошла в гостиную, изображая походку модели на подиуме. Бросив косой взгляд на Грина, Тейн убедилась, что он не пялится на ее задницу, а оглядывает помещение, примечая детали. Темно-синие, в этом освещении почти черные глаза скользили по портретам, декору, обоям, полу, сканируя все и сохраняя в памяти. Возможно, он видит сейчас совершенно другую комнату. Примечает то, что недоступно Магдалене, привыкшей и к портретам, и к шелковым обоям, и к изящной мебели и замкнутой в собственной боли и одиночестве.

– Кофе? Чай? Вино? Что покрепче?

– Воду, пожалуйста.

Аксель опустился в одно из кресел, стоявших вокруг круглого белого с золотым декором стола. Эта комната не менялась, несмотря на годы. Белый, розовый и море растений, портретов и картин. Добавилось только несколько полок с благодарностями и грамотами от издательств и различных журналов.

– Тебе? – совсем не так любезно спросила Мария, по-прежнему глядя на Грина.

Магдалена почувствовала, что во рту пересохло, а на глаза навернулись жгучие слезы обиды, рвущейся наружу.

– Кофе, пожалуйста, – дрогнувшим голосом ответила она. – Сливки есть?

– Молоко, – отрезала Мария. – Располагайтесь, я сейчас приду. – А это уже детективу. Вежливо, нежно.

Черт.

Комиссар села в кресло рядом с Грином и опустила тяжелый взгляд на ладони. Она искренне жалела, что поддалась на провокацию Ника и организовала эту встречу. Что такой человек, как Мария Тейн, может знать о лабораториях? Ее всегда интересовали только книги и мужчины. Да и на самом деле Магдалена не была уверена, что мать находилась в городе, когда убили Констанцию Берне.

Она сама создала условия, чтобы мать отказалась от нее навсегда. Давно пора отпустить.

Они молчали. Грин выглядел спокойным и собранным. Тейн держалась из последних сил. Невысказанное напряжение последних лет рвалось наружу. Хотелось плакать или кричать, но вместо этого она сцепила пальцы в замок и заставила себя еще раз осмотреться.

– «Писатель года»?! – воскликнула она. – Ты не говорила, что тебе дали «Писателя года».

Голова Марии с тщательным образом уложенными волосами показалась в дверном проеме.

– А ты и не спрашивала, – со знакомым пренебрежением констатировала писательница. – Тебе всегда было плевать на мои книги.

Действительно. Она не спрашивала.

– Поздравляю. За какой роман? – стараясь сдержать слезы, спросила Магдалена.

– «Инквизитор и еретичка».

Грин чуть заметно вздрогнул.

– Эта книга как-нибудь связана с событиями двухлетней давности? – спросил он.

Мария вернулась с подносом. Она расставила на столе чайный гарнитур, розеточки с безе и печеньками и села напротив гостей, элегантно выпрямившись.

– Прочтите, и узнаете.

– Интригуете, – кивнул Грин и тут же посерьезнел. Комиссар испытала чувство, похожее на благодарность. За то, что он не стал развивать флирт, держал границы и, как ей казалось, оставался на ее стороне. – К сожалению, мы ограничены по времени. Давайте поговорим о делах.

Мария молча разлила напитки и кивнула, приглашая детектива продолжить. Магдалена взяла свою чашку в кофе, одиноко стоявшую на краю стола, и подумала о том, как хорошо было бы просто поговорить ни о чем. Не выслушивать, что она потратила жизнь зря. На никчемный брак и дурацкую работу. А просто поговорить. Ни о чем. И чтобы мать вот так же улыбалась. Пусть даже и не ей. Ей она не улыбнется никогда.

– Я слушаю, детектив. Спрашивайте. И не жалейте моих чувств.

– Где вы были в шестьдесят седьмом году?

– Здесь.

Комиссар подняла голову.

– Расскажете?

– О себе?

– Да.

Мария взяла чашку с чаем и на несколько минут задумалась, то ли погружаясь в воспоминания, то ли маскируя правду за художественным вымыслом. В последнее верилось легко.

– К тому моменту я уже несколько лет жила в Спутнике-7 и еще не успела выйти замуж за Тейна, мы уже были знакомы, но не встречались. Что я делала? Вам будет смешно, детектив. Я делала все. Но главная обязанность заключалась в том, чтобы ученые и политики не скучали. Здесь был чудесный ресторан, я в нем пела. Ездила на вечеринки и приемы. Шила себе одежду и блистала. Я знала многих, со многими была близка. Закрой ушки, – внезапно обратилась она к Магдалене и, наклонившись к Акселю, прошептала: – Я была единственной женщиной, которая подобралась к каждому из тогдашней «Шестерки».

– Подобралась?

– Я спала с ними, дурачок.

Магдалена зажмурилась. Это совершенно отвратительный день. Отвратительная идея. Она понятия не имела, какой была ее мать. Мария не рассказывала о молодости, а дочь и не спрашивала, занятая текущими переживаниями, упреками и придирками. Она не верила не единому слову и как будто узнавала историю, но не могла выловить из недр памяти четко структурированную информацию. Только образы, намеки.

– В этом и состояла… ваша жизнь? – безэмоционально спросил Грин.

– И в этом тоже, – бодро ответила писательница так, будто они обсуждали ее новый роман. – Но официально, конечно же, нет. И даже не в вокале. Я работала в лаборатории «Сикстелла». Это было совместное предприятие всех исследовательских институтов города. Тогда все в нем работали. В него утекла рабочая сила, обескровив другие лаборатории.

«Сикстелла». Магдалена никогда о такой не слышала. Ощущение фальши наваливалось все с новой силой. Магдалена посмотрела на Грина, но не смогла прочесть по его лицу истинных мыслей.

– Что вы там делали?

Мария задумалась.

– Как это назвать? Вот есть слово такое: хостесс. Самое правильное определение. Я организовывала переговоры.

– Видели какие-нибудь подозрительные документы?

Она покачала головой:

– Нет, никаких. Я должна была встречать важных гостей, заказывать правильную еду, алкоголь и другие вещи, если вы понимаете, о чем я… а вы понимаете, детектив. Вижу это по вашим глазам. Я должна была сделать так, чтобы каждый мужчина и каждая женщина, посещавшие «Сикстеллу», оставались довольны. Я понятия не имею, что они там делали, но это было нечто грандиозное. Как вы думаете, откуда я знаю языки? Ах, забыла, вы не в курсе, что я пишу и сразу перевожу свои романы на три языка. Так вот, я точно знаю, что в эту лабораторию приезжали со всего мира.

– Прямо-таки со всего? – подначил ее Грин.

– Я говорила с ними по-испански, по-французски, по-немецки и по-английски. Были британцы, американцы, немцы, французы, канадцы…

– И что, вы понятия не имеете, чем занималась лаборатория?

– Вот этого я как раз не говорила, детектив. Вы же первоклассный специалист, а не видите лазейки, которые я вам оставляю. Я сказала, что не видела документов. Но кое-что знаю. Вы понимаете, о чем я, не так ли?

Магдалене захотелось вылить ей на голову кофе. Мария не просто флиртовала с молодым детективом. Она всячески показывала, что хоть и прошло долбаных тридцать пять лет, она и сейчас не прочь получить дополнительные эмоции в объятиях первого встречного. Боги, и это ее мама. А еще все это слишком гладко шло. Грин сохранял лицо, но Магдалена заметила, как он слегка дернул плечами, сбрасывая с них груз. Он тоже не верил? Ох, как она надеялась, что мать не сможет запудрить ему мозги. А она целенаправленно окутывала детектива своими сетями, как старая паучиха.

– Мы уже знаем, что в лаборатории было пять уровней и каждый сосредоточен на своем, – вмешалась комиссар, отчаянно пытаясь сбить градус напряжения. Аксель посмотрел на нее с теплом, мать – с неприязнью. – Предполагаем, что она была поделена между представителями «Шестерки». Знаем, что все документы о ней засекречены. Понятия не имеем, когда она открылась, когда закрылась и чем именно занималась.

– Скажите, пожалуйста, мадам Тейн, – перехватил инициативу детектив, и писательница тут же расслабилась. – Были ли вы знакомы с Констанцией Берне?

По лицу Марии пробежала тень.

– Лично нет, – сказала она слишком быстро. – Видела пару раз на совещаниях. Она работала внизу. У меня туда доступа не было.

– Внизу?

– В прямом смысле. Я не знаю, на каком уровне, но точно ниже второго. Она была ведущим научным сотрудником. Это все, что я знаю.

– Что-то о ней самой можете сказать?

– Красивая женщина, которая удачно вышла замуж и строила карьеру в науке. Не то что некоторые.

Аксель пропустил ремарку мимо ушей, а Магдалена невольно залилась краской.

– Вы были здесь, когда она пропала?

Писательница пожала плечами, а комиссару стало страшно. А вдруг мать на самом деле что-то знает? А вдруг она принимала участие в тех событиях? Что еще суждено узнать про нее? Может, у нее были еще дети? Мужья? Может, она была шлюхой? Да, она точно была шлюхой, если не по профессии, то по поведению. Как же это переварить? Тошнота навалилась с неимоверной силой. Женщина резко подняла руку к губам и откинулась на спинку кресла, чувствуя сладковатую слюну, которая мгновенно наполнила рот. Нельзя показывать слабость! Она вдруг – на мгновение – подумала, что все сказанное может оказаться правдой. Это было концом. Катастрофой.

– Она пропала? Поймите, в этом комплексе работали сотни. Может быть, даже тысячи. Я видела всех и каждого, но общалась только с ведущими специалистами. И то только с приглашенными. Ротация кадров на подобном предприятии – нормальное дело. Я не знаю, пропала ваша Берне или нет.

– Мы нашли ее замурованной в стене на первом цокольном уровне, – неожиданно холодно проговорил Грин. Эта холодность освежила Магдалену. Дурнота постепенно уходила. Женщина с благодарностью посмотрела на него, а потом перевела взгляд на мать. На ее лице отразился неподдельный шок.

– Значит, это правда…

– Правда – что, мадам Тейн?

– В стенах «Сикстеллы» были трупы…