Текст книги "Ядовитый воздух свободы"

Глава девятнадцатая
Аурелия Баррон

Треверберг, судебная клиника доктора Аурелии Баррон

Доктор Аурелия Баррон поднялась из-за стола, потянулась и подошла к окну, из которого открывался вид на прекрасный сосновый бор, опоясывающий Треверберг с юга и востока. Ей нравилось между сессиями с пациентами, групповой терапией и деловыми встречами смотреть на золотой частокол бора и погружаться в себя. Давать себе пространство для восстановления. Чтобы подумать, собраться с мыслями. Погрустить.

Аурелия уже давно не искала в людях утешения. Возможно, именно поэтому она выбрала специальность психиатра, а потом погрузилась в психоанализ, именно поэтому, выпорхнув из родового гнезда, отказалась от наследства, поддержки и опоры, решив, что личная свобода намного важнее. Ведь деньги можно заработать, а потеряв себя, никогда и ни за что не восстановишься. Каждый день она видела сломанные судьбы – проводя экспертизу для полицейского управления, встречаясь с заключенными или жертвами насилия. Она описывала все эти случаи в бесчисленных статьях, погружаясь в чужую боль, чужие расстройства. Во все чужое, но такое знакомое, близкое.

Аурелия провела тонкой нервной рукой по идеально уложенным светлым волосам. Янтарные глаза блеснули разбавленным медом, когда летнее солнце пронзило стекло и осветило утонченное и холодное лицо врача. Она знала, о чем шепчутся за ее спиной. Знала, какие гипотезы строят, не веря, что молодая женщина может управлять судебной психиатрической клиникой и добиться городской поддержки без взяток.

Ее взгляд замер на золотистых стволах деревьев, из глубины души пришел образ частокола, ранней весны.

Карие смеющиеся глаза, удлиненные волосы, худощавый, но храбрится. Отличник на курсе, но вечно себя недооценивает. Они встречались сколько? Год? Два? Весна в Треверберге обычно наступала стремительно, как жеребец, который сорвался и хочет успеть как можно быстрее насытиться свежим воздухом и свободой. В легких модных пальто, но теплых ботинках они часами гуляли по тогда бесконечному городскому парку и строили планы на будущее. Они были счастливы, но она уже знала, что все пойдет не так. Не так, как должно. Не так, как он надеется. Или она? О какой житейской мудрости можно говорить, когда тебе двадцать, ты заканчиваешь университет и все твои мысли крутятся вокруг диплома, практики и удовольствий?

– Я все думал, о чем ты сказала, – проговорил он тогда, стоя у влажной скамейки и глядя на зарождающуюся зелень бесчисленных лиственных деревьев. Сосны и елки виднелись из-за ветвей, подернутых серым налетом. Душа молила о прояснении. Если лето, то лето. Если зима, то зима.

– О чем же?

– Об отложенной жизни. «Когда закончим институт», «когда устроимся на работу»… Если все время ждать, то жизнь пройдет мимо и мы так ничего и не успеем прочувствовать. Я не хочу больше ждать, не хочу откладывать на завтра. Да, я уеду. Но я вернусь. И ты знаешь, что я вернусь. Что такое обучение? Пара лет? Нам хорошо вместе, я чертовски влюблен. Я счастлив! Давай не будем больше ждать, а? Выходи за меня?

Память протащила ее через игольное ушко воспоминаний, и Аурелия вздрогнула всем телом, возвращаясь в реальность. В здесь и сейчас. В свой кабинет, о котором она не могла даже мечтать тогда, но который стал ее реальностью и результатом долгого и упорного труда.

– Я говорила о закольцованности сценария, Марк, – прошептала она, будто пытаясь пробиться сквозь толщу времени и пространства. – О том, что каждый год деревья летом зеленеют, осенью желтеют, зимой засыпают, избавившись от листвы, затем снова оживают. Мы живем согласно своим сценариям. И чудовищных усилий стоит их изменить. Даже ты, профайлер, специалист высочайшего класса, психиатр… ты не смог. И я не смогла. Только ты меняешь жен и любовниц. А я замужем за работой.

Рабочий телефон зазвонил. Женщина вздрогнула всем телом, смахнула с щеки предательскую слезу, подошла к столу и взяла трубку.

– Доктор Баррон, – послышался голос Сати, ее ассистентки. – К вам адвокат Луи Берне.

Аурелия медленно набрала воздуха в грудь.

– Зови.

Луи Берне в реальности выглядел значительно интереснее, чем на экране телевизора или на газетных разворотах. Для встречи он выбрал светло-зеленую батистовую рубашку без украшений и излишеств, голубые джинсы классического кроя и белые ботинки. Аурелия поняла, что адвокат тщательно готовился. Судя по всему, более тщательно, чем перед важным заседанием. Он уверенно вошел в кабинет, учтиво поздоровался, безапелляционно опустился на кушетку, но ложиться не стал. Замер в ожидании, пока она что-нибудь скажет, кроме дежурного «добрый вечер, месье Берне». А она не торопилась ему помогать. Первые минуты самые ценные, самые интересные. Он еще не успел придумать подходящую маску, еще не подобрал ключики. Он безоружен и растерян. Где-то проступает мальчик Луи, грустный и одинокий.

Доктор Баррон опустилась в кресло напротив посетителя, поставила ноги, не перекрещивая их, соблюдая тончайший этикет, принятый в аристократических кругах, и слегка улыбнулась мужчине, подбадривая и поддерживая. Запуская процесс создания и укрепления терапевтического альянса, их отношений, на базе которых может осуществляться работа. А может и не быть. Она делала это бессознательно, автоматически – двадцать лет практики.

– Грин велел мне прийти, и вот я здесь. Скажу сразу, я не верю в эту затею. Но нам нужны ответы.

– Для расследования?

– Для расследования, – кивнул он. – Потому что Аксель сомневается в том, что мои воспоминания верны.

Аурелия внимательно осмотрела мужчину, отметив, как напряжены его шея, руки, которыми он вцепился в край кушетки, чуть наклонившись вперед. Возникло желание обнять его, утешить. Он бессознательно проецировал в нее то, чего ему хотелось, к чему он стремился. Тоска по матери, по теплу. Мысль о маленьком брошенном мальчике не отпускала, но за ней проступало другое чувство, имя которому доктор пока дать не смогла.

– То есть вы готовы позволить незнакомому человеку залезть вам в голову ради того, чтобы дать информацию детективу Грину?

В карих глазах адвоката скользнула усмешка. Усмешки Аурелия не ожидала.

– Конечно. Ведь это я заставил его влезть в расследование. Позвольте я расскажу с начала.

Перехватив инициативу, Берне почувствовал себя увереннее. Напряжение в шее ушло, он даже позволил себе откинуться на спинку, положил ладони на бедра, легко улыбнулся, будто приглашая доктора к диалогу. Аурелия не пошевелилась и позу его зеркалить не стала. После того звонка Грин на связь не выходил, и подробностей она не знала, но профессия приучила доктора к тому, что все, что нужно, ей становится доступным в свое время. Луи ей нравился.

– Прошу, – проговорила она и улыбнулась.

– Грин в Спутнике-7.

Зачем детектив отправился в закрытый город? Реплика посетителя выбила из психиатра самообладание – всего на мгновение, – но Аурелия почувствовала себя беззащитной. Она не думала, что кто-то когда-нибудь напомнит ей про прошлое. Или Грин говорил, а она вытеснила эту информацию? Или не говорил?

– Он расследует убийство, – продолжил Берне, не обратив внимания на ее замешательство или просто не заметив его. – Некоторое время назад там нашли старый скелет. Есть основания полагать, что он принадлежит моей матери, Констанции Берне. Мать пропала тридцать пять лет назад. Мне было четыре года. Я четко помню, как мы с отцом провожали ее на поезд. Она уезжала куда-то на конференцию. Она была ученым. Но я не знаю, чем именно она занималась. И в какой-то момент начал сомневаться даже в том, что она работала в этом городе. Помню ее плохо. Надеюсь, вы с этим как-то поможете. Так вот. Грин сомневается, что воспоминания о том, что мы ее провожаем, истинные или финальные. Он думает, что я мог забыть следующую встречу. Или что в день исчезновения не было прощания на вокзале. Что оно было когда-то еще. Короче, он наслушался Марка Карлина и решил, что мой мозг меня предает.

Второй удар, связанный с именем несостоявшегося мужа, воспоминаний о котором было и так слишком много после череды встреч на конференциях и на городских приемах за последний год, Аурелия перенесла с достоинством.

– Память действительно может сыграть шутку, месье Берне, – как можно мягче начала она. – Тем более память четырехлетнего мальчика. Вы могли вытеснить неприятные воспоминания. И это нормально для взрослого человека.

– То есть я заставил себя забыть. Что же там такое могло быть?

– Не торопитесь делать выводы, месье Берне, – строго сказала Баррон. – Я ничего о вас не знаю и не могу и не должна строить интерпретации. Нам нужно время, чтобы познакомиться. А потом попробуем гипноз, если хотите.

– Что он даст?

– Мы исследуем то, что вы помните. И попробуем выяснить, были ли там скрытые детали. Пусть память и кажется нам избалованным злым ребенком, все же она хранит больше, чем готова показать. Есть способы достучаться до самых дальних закоулков, но не думаю, что сегодня вы готовы к подобному.

Адвокат нахмурился. Он смотрел на проблему рационально, как юрист: найти обходные пути, найти лазейки, быстро-быстро все решить и не возвращаться к вопросу. В случае с человеческой психикой прямых путей не существовало.

– Что вы предлагаете?

– Для начала я предлагаю просто поговорить. У нас сорок пять минут. И они ваши. Расскажите мне все, что посчитаете нужным. И не волнуйтесь. Этический кодекс психоаналитика и психиатра не менее строг, чем политика конфиденциальности адвоката.

Аурелия замолчала, поправила волосы, сама удивившись той степени кокетства, которое вложила в этот жест, и откинулась на спинку кресла, уходя с линии огня, отступая в тень. Берне нужно было больше пространства, чтобы осознать то, что она только что сказала.

– Вы приглашаете меня на сессию? Такие вещи не делаются бесплатно.

Аурелия промолчала. Для интерпретаций время еще не пришло, но она отметила, что в этой ситуации он заговорил о деньгах. Об оплате. О том, что он недостоин того, чтобы на него выделяли время. Что никто не может занимать чужое время просто так. О том, что ее труд должен быть вознагражден. Что это? Социальное? Личное?

– Я заплачу, – будто решив внутреннюю задачку, поспешно добавил он. – Конечно. Это же решается с секретарем. Но почему вы думаете, что мне нужен психотерапевт?

Аурелия промолчала.

– Или это подготовка к гипнозу? – продолжил размышлять вслух Берне. – А что мы там найдем? Что мы должны найти? Я не уверен, что хочу вспоминать. – Он остановился и посмотрел ей в глаза. – Я боюсь, что вспомню что-то такое, что перечеркнет все.

– Все?

– Все, – кивнул он. – Мою жизнь. Мое… мое представление о семье. О себе самом.

– Зачем вы пришли сюда, Луи?

Он опустил взгляд на судорожно сплетенные руки.

Глава двадцатая
Луи Берне

Треверберг, судебная клиника доктора Аурелии Баррон

«Зачем вы пришли сюда». Вопрос привел адвоката в ярость. Не потому, что Аурелия спросила что-то не то, не потому, что она не имела на это права, а потому, что он не мог ответить. Фактически он уже сказал. Пришел, потому что это необходимо для расследования. Расследование – абсолютный приоритет. Чувства, переживания, страхи. Все это потом – в другой жизни, в другом времени, в своей квартире, где его никто не найдет. С другой стороны… черт возьми, существует ли что-нибудь более личное, чем воспоминания? Ему было страшно, что это сумасшедше, нереально, незаконно красивая женщина узнает о нем больше, чем он сам. Ему казалось, что она читает его, как раскрытую книгу, и Берне боялся признаться в этом. Вдруг она перестанет его уважать?

Глупец.

Он не узнавал себя. Будто, переступив порог кабинета психотерапевта, он очутился в собственном отрочестве. Где его уверенность? Где его опыт? Где он сам? Все осталось за дверью. Здесь же появился другой человек. Может… может, это он настоящий?

Боже упаси.

– Я пришел потому, что должен, доктор Баррон, – наконец сказал он.

– Вы могли отказаться.

– Не мог. Я хочу узнать, что случилось с моей матерью. И кто ее убил… – Аурелия чуть заметно кивнула, будто поощряя его. – Я пришел потому, что пришло время разобраться в этом дерьме.

Луи умолк. Изнутри поднималась слепая полузабытая ярость. Он злился на себя, на доктора, на Грина, на этот город. На собственную беспомощность. Это было тридцать пять лет назад. Он почти прожил жизнь, добрался до экватора, построил карьеру, женился и развелся, но так и не разобрался в самом главном. Так и не нашел свою мать. И кому он будет врать, что приложил максимум усилий?

– Я почти не помню ее, – негромко начал Луи, чувствуя, как с каждым словом рассасывается дурацкий комок в груди. – Я помню только, что она была самой красивой. Пахла сладко. Жасмином. Я помню, как лежу в постели, а она сидит рядом. И улыбается. И… да, кажется, она пела. Пела мне колыбельную. Я больше не слышал нигде такой мелодии. У нее был тихий и приятный голос. А еще я помню глаза. Большие, внимательные. И кожа лица… она мне казалась идеальной. Я тянулся к ней, хотел прикоснуться, но мама не позволяла. Я помню, как…

И замолчал. Надолго замолчал. Аурелия ничего не говорила, но это было удивительно. Удивительно молчать с ней. Он впервые остался с ней наедине и впервые позволил себе поднять столь интимные вещи в разговоре с незнакомым человеком. Он знал, кто она. Но доверял ли? Думал, что нет. А на самом деле – да. В этом и есть власть психотерапевта над пациентом? В том, что ты впадаешь в детское состояние, неожиданно для самого себя вытаскиваешь из глубины души такие вещи, о которых не думаешь, которые не помнишь и которые, как кажется, не имеют значения во взрослой жизни. Обескураженный происходящим, Луи пользовался затянувшимся молчанием, чтобы подумать. Нужно ли подвергать все сомнению? Критиковать себя за каждый шаг? Если сейчас он чувствует именно так, что в этом плохого?

В глазах прояснилось, на душе стало чуть легче.

– Да, доктор Баррон, – уже спокойно и почти по-деловому произнес адвокат. – Мы должны выяснить, что там происходило. С какого вообще возраста ребенок способен помнить информацию?

– Есть гипотеза, что восприятие начинает работать еще до рождения, месье Берне.

– То есть я могу вспомнить все?

– Такое бывает. Вопрос, что решит вывести на свет ваша психика, а что сохранит. Если хотите, можем представить, что вы пришли сюда не из-за расследования. А просто так. И мы просто исследуем вашу психику. Вы знакомитесь с собой. Со своими реакциями, своим прошлым.

Он улыбнулся.

– Я никогда не был в терапии, доктор Баррон. Только профессиональные собеседования на профпригодность.

– Подумайте об этом до нашей следующей встречи.

– И когда она?

– У меня есть окошки в восемь вечера. Среда, пятница, суббота и понедельник.

Луи удивился.

– Четыре раза в неделю? Не многовато?

– К гипнозу нужно подготовиться. Я не рискну погружать вас в бездну, не понимая, с чем имею дело. А вам нужно дать хотя бы два дня, чтобы прийти в себя и подумать обо всем, что здесь будет происходить. О том, что вы чувствовали сегодня.

– Не думал, что все так… серьезно.

Янтарные глаза Аурелии блеснули. Луи невольно залюбовался ее строгим лицом.

– Я хочу найти убийцу матери, – сказал он, не дождавшись реакции от психотерапевта. – Любой ценой. Может быть, мы можем попробовать? Без подготовки? Я выдержу.

Доктор Баррон ответила не сразу. Она внимательно изучала его лицо, позу, в которой он сидел. Луи чувствовал, как горит кожа под ее пристальным взглядом, сомневался в своем намерении, но понимал, что выхода нет. Да и что может с ним случиться? Что такого он узнает?

– В пятницу, – наконец сказала она.

Некоторое время спустя

Луи вышел из кабинета Аурелии освеженным. Они проговорили еще тридцать минут. Ну, скорее, он говорил. Рассказывал про отца, про мать, про детство, про то, как выбрал профессию адвоката, и про то, как планировал свою жизнь. Напряжение первых минут испарилось. И теперь ему казалось, будто кто-то снял с плеч тяжелый пыльный мешок. Достойное завершение сложного рабочего дня. К тому же он уже должен был получить ответы на адвокатские запросы по поводу структуры холдинга Самвела Дженкинса. Берне предвкушал диалог с бизнесменом, но понимал, что для ведения подобных допросов ему нужно обложиться бумажками. Он не следователь и не имел права опрашивать свидетелей. А это значит, его долг заключался исключительно в том, чтобы свести Дженкинса и Грина. С учетом того, что эти двое друг друга не очень любили, задача была не самой простой, но вполне осуществимой.

Берне понимал, что своим вмешательством нарушает закон. Но уже продумал алгоритм действий в случае, если его активность кому-то не понравится, и успокоился. В крайнем случае он попросит Грина подать рапорт о привлечении сотрудников центрального управления, как только появятся зацепки, и уже через них подключится в качестве консультанта. Чтобы на бумаге было все чисто.

Он дорожил своим положением и безупречной репутацией и не планировал терять ни в доходах, ни в количестве обращений.

Из клиники доктора Луи Берне поехал прямиком домой. Жил он, естественно, в Деловом квартале. Год назад купил просторную трехкомнатную квартиру с окнами в пол и чудесным видом на реку и старую половину, а к ней доступ на закрытую парковку. Закрытые в специальный пластиковый конверт и опечатанные документы уже ждали его в защищенном металлическом ящике для корреспонденции, который висел рядом с дверью. Берне поставил его в день переезда, снабдил кодовым замком, который можно было перенастраивать бесконечное количество раз, и приучил всех, с кем работал, привозить важные документы сюда. На ящик была направлена скрытая видеокамера, которая писала картинку на жесткий диск и одновременно передавала по сети на удаленный сервер. А еще он настроил особую сигнализацию.

Словом, сделал для безопасности все что мог.

Парой коротких движений Берне привел кодовый замок в нужное положение, вытащил пластиковый конверт и открыл дверь, приложив руку к особому пространству над ручкой. У него имелись ключи, но порой удобнее было использовать отпечаток пальца или ладони. Как сейчас, например. Дверь тихо щелкнула, в квартире вспыхнул свет. Берне закрыл дверь, бросил документы на специальный столик и протяжно выдохнул. Провел рукой по темным волосам, подумал, что нужно сходить в душ, а потом садиться за работу.

Здесь никого не было, только музыка и чистота. Просторная, богато и со вкусом обставленная квартира одинокого, хорошо зарабатывающего мужчины. Он поставил чайник, сходил в душ, наскоро смыв с себя усталость и накопившееся за день напряжение, переоделся в домашний костюм и, заварив себе крепкого чая, сел за обеденный стол с закрытым пластиковым конвертом в руках. Непрозрачный, как обычно, герметично закупоренный, как обычно. Взяв тонкий нож для бумаг, адвокат срезал тонкую пленку и клемму с печатью, отложил их в сторону, вскрыл конверт и вывалил на свободную руку небольшую пачку документов, собранных его помощниками за день. Сырая информация, которую ему предстояло обработать. Счета, финансовые потоки, зарегистрированные компании Самвела Дженкинса. И, он надеялся, имена и фамилии тех, кто оплатил работы по реконструкции. И тех, кто, быть может, мешал этим работам. Хотя последнее вряд ли.

Дженкинс управлял целым холдингом, в который входило с десяток разномастных контор. Почти все фирмы были зарегистрированы в Треверберге и обслуживали ведущие строительные организации, поставляя либо материалы, либо людей. На территорию Спутника-7 официально имели вход четыре компании: «Дженкинс Обслуживание», «Дженкинс Реконструкция», «Дженкинс Дев» и «Дженерал Дев». В последней свои доли имели две головные тревербергские компании. В распределении юридических лиц адвокат схемы не заподозрил. Скорее, компании создавались для простоты управления, а не для уклонения от налогов. Треверберг самым строгим образом относился ко всему, что так или иначе связано со строительством, ввел с десяток разных лицензий и сертификаций. И проще было разделять компании, чем объединять их.

Разрозненные организации управлялись мощным административным центром, управляющей компанией с непрезентабельным названием «Процесс». Сам Дженкинс являлся генеральным директором и единственным акционером «Процесса», который в свою очередь входил учредительным капиталом с контрольной долей во все остальные структуры. Помощники предоставили учредительные документы только по компаниям в Спутнике-7. Увидев знакомые фамилии и организации, Берне улыбнулся и набрал номер Акселя Грина.

– Слушаю, – ответил тот практически мгновенно.

– Кое-что есть.

– Мы говорим о конторах?

– Да. Думаю, тебе надо назначить ряд встреч.

– Сможешь скинуть факс на участок завтра до обеда?

– Конечно.

– Спасибо, Луи.

Аксель замолчал, но трубку не положил. Сообразив, чего ждет детектив, Берне слегка напрягся, но усилием воли заставил себя расслабиться.

– Мы работаем, – сказал он. – Следующий сеанс в пятницу. Но пока ничем поделиться не могу.