Текст книги "Москва: архитектура советского модернизма. 1955–1991. Справочник-путеводитель"

16. НИИ «Гидропроект» 1960–1968

АРХИТЕКТОРЫ Г. ЯКОВЛЕВ, Н. ДЖЕВАНШИРОВА

ИНЖЕНЕР В. ХАНДЖИ

ВОЛОКОЛАМСКОЕ ШОССЕ, 2 СОКОЛ

Первый в СССР небоскреб американского типа, построенный на месте несостоявшейся сталинской высотки

«Министерство электростанций СССР утвердило, Архитектурно-строительный совет Главного архитектурно-планировочного управления Москвы одобрил, а исполком Московского совета согласовал проектное задание на строительство в столице 25-этажного здания для Всесоюзного научно-исследовательского и проектно-изыскательского института “Гидропроект”», – радостно рапортовал в 1962 году автор проекта. Стеклянная башня на развилке Ленинградского проспекта и Волоколамского шоссе должна была взлететь ровно на том месте, где с конца 1940-х годов мастерская Каро Алабяна проектировала (для того же «Гидропроекта») классическую московскую высотку, крупным мазком решая проблему визуального обновления района, застроенного в основном сталинской архитектурой.

К. Алабян, В. Петров. Проект здания Гидропроекта. Вариант

План 1-го и типового этажей

Но строительство началось лишь три года спустя, что объясняется тем, что проект представлял собой набор картинок, по сути, перерисованных из американских журналов. Внешний облик и планировка здания «Гидропроекта» – близкая реплика нью-йоркского Ливер-Хауса (бюро SOM, 1952), вызвавшего волну подражаний во всем мире. «Рабочие залы» открытого плана, кафетерии для сотрудников, набор общественных помещений в стилобате (включая спортзал и эффектно оформленную столовую), внутренний дворик и открытое кафе на эксплуатируемой кровле создавали совершенно новую рабочую среду для сотрудников института, который тоже нуждался в десталинизации. Хотя формально «Гидропроект» был образован в «оттепельном» 1957 году, он вобрал в себя одноименную проектную организацию МВД – проще говоря, подразделение ГУЛАГа, ведавшее сооружением каналов и других гидротехнических сооружений.

Проблема была в том, что никто не знал, как превратить симпатичные картинки в 25-этажное здание из стекла и бетона. Оказалось, например, что стоящая на развилке крупных магистралей прямоугольная башня подвергается значительным ветровым нагрузкам, рассчитывать которые тогда в СССР умели немногие – поэтому соавтором здания стал инженер Виктор Ханджи, к тому времени уже разработавший несущие конструкции Останкинской телебашни. Но совсем непонятно было, как обеспечить комфортный климат внутри здания. Разместив несущее ядро и все коммуникации в центре объема и сделав большинство внутренних перегородок прозрачными, архитекторы добились максимального проникновения дневного света в рабочие помещения, но вот с вентиляцией, солнцезащитой и регулированием температуры так и не разобрались. Точнее, соображения экономии перевесили соображения комфорта. Конвекторы поддерживали «дежурную» температуру в 8 градусов, в рабочие часы подключалась приточная вентиляция, догонявшая тепло до 16 градусов. Летом та же приточная вентиляция должна была охлаждать и увлажнять воздух «без установки дорогостоящих систем кондиционирования». Но с этой задачей она не справлялась. В результате зимой в здании было холодно, летом мучительно жарко, а кабинеты оказались заполнены стыдливыми тазиками с водой.

Вход. Около 1970 года

Боковой фасад

Сэкономили и на лифтах. Их было 6, скоростных и вместительных – на 14 человек каждый, что, по идее, должно было обеспечить доставку всех 4 тысяч совслужащих за 10–12 минут наверх и такую же быструю эвакуацию вниз. Но для выполнения этого плана проект предусматривал принудительный график начала и окончания работы (два потока с интервалом в 15 минут), а также принудительный график работы самих лифтов: в первом потоке все 6 лифтов работают с 1 по 14 этаж, а во втором потоке – с 14 по 25 этаж. Кое-что от ГУЛАГа осталось все же и в новой архитектуре.

SOM. Ливер-Хаус, Нью-Йорк. 1952

Фото около 1970 года

«Гидропроект», высота которого продиктована градостроительной композицией, так и не стал полноценным небоскребом – сложно организованной инженерной системой. А нейтральный и слишком скромный для такого положения внешний облик предопределил превращение его фасада в сплошной светодиодный экран с рекламой в 2013 году. Впрочем, это тот редкий случай, когда трансформация воспринимается не как насилие над первоначальным образом, а как логическое его развитие. Навес над входом рухнул после сильного снегопада в феврале 2019 года. Как и в других подобных случаях, при восстановлении формы поверхность «модернизировали» – современная плитка не очень хорошо сочетается с модернистским полетом.

Интерьер рабочего зала

Перспектива

17. Ансамбль Нового Арбата (в 1964–1994 годах – проспект Калинина) 1961–1968

АРХИТЕКТОРЫ М. ПОСОХИН, А. МНДОЯНЦ, Б. ТХОР, А. ЗАЙЦЕВ, В. ЕГЕРЕВ

ГЛАВНЫЙ ИНЖЕНЕР Л. ГОХМАН

ГЛАВНЫЙ КОНСТРУКТОР Ю. РАЦКЕВИЧ

АРБАТСКАЯ, СМОЛЕНСКАЯ

Самый радикальный жест модернистского градостроительства, реализованный в Москве. Советская версия торговой улицы, воплотившая преимущества централизованного планирования

Новый Арбат – самый радикальный жест модернистского градостроительства, реализованный в Москве. Прорезав нежную ткань арбатских переулков широкой прямой магистралью и воткнув туда 22-этажные здания, перекрывающие горизонт крупными прямоугольными мазками, а не истончающимся к небу резным силуэтом, как сталинские высотки, архитекторы переступили порог, за которым пришлось остановиться. Но в начале 1960-х, когда были опубликованы первые варианты проекта Нового Арбата, протестов они не вызвали. Единственная дискуссия по их поводу касалась допустимости использования для возведения многоэтажных зданий не только типовых железобетонных элементов, но и идеологически сомнительного монолитного железобетона (решили, что для верхних 16 этажей подойдут стандартные элементы, а для нижних шести все же придется местами применять монолит).

Дело не только в том, что за сорок с лишним лет советской власти граждане отучились выражать свое мнение по какому-либо поводу без команды сверху. Параллельно они привыкли к мысли, что старая застройка Москвы, да и остальных городов, доживает свое в ожидании дня, когда появится возможность заменить ее на новую. Все советские планы реконструкции столицы начиная с «Новой Москвы» 1923 года предусматривали сохранение лишь отдельных памятников архитектуры. Все остальные дома «вырабатывали ресурс» и ветшали без ремонта, так что за несколько десятилетий пришли в самое жалкое состояние. Но когда была продемонстрирована реальная возможность тотальной замены городской среды средствами индустриального строительства, стало страшно всем, включая лиц, принимающих решения. Вскоре после завершения в 1968 году первой очереди Нового Арбата были введены высотные ограничения на строительство в центре города. Вторую очередь – от Арбатской площади до Кремля – строить не стали, проведенный в 1966 году конкурс на радикальную реконструкцию центра Москвы остался без последствий, в 1973-м значительную его часть покрыли заповедными зонами.

З. Розенфельд и др. Проект застройки Нового Арбата. 1940

В начале же пути настроения были совершенно иными: грядущее появление на месте узких, кривых переулков и перенаселенных, зараженных тараканами и клопами трухлявых домов суперсовременного проспекта виделось чрезвычайно позитивной переменой. Тем более что район должен был быть жилым и экспериментальным, провозвестником того, как будет устроена жилая среда при коммунизме. «Перенесение основных транзитных транспортных потоков из глубины застройки даст возможность создать два больших микрорайона, – рапортует в 1963 году Ашот Мндоянц в журнале “Строительство и архитектура Москвы”. – Благодаря комплексному решению градостроительных задач жизнь населения в укрупненных микрорайонах организуется по-новому, значительно улучшится». И действительно, рисуемая картинка выглядит соблазнительно: инфраструктура обслуживания должна была включать не только магазины, кафе-рестораны и кинотеатры, но также детские сады с яслями, библиотеку, парикмахерскую, домовую кухню, а в домах были предусмотрены комнаты для кружковых занятий, залы для отдыха, игр и спорта, механизированные прачечные, помещения для чистки верхней одежды, хранения сезонных вещей, велосипедов и лыж. На плоской кровле объединяющего «книжки» стилобата были задуманы озелененные площадки для отдыха жильцов, спортивные и детские площадки. Сами «книжки», которые должны были стать домами гостиничного типа для молодых семей, были первоначально развернуты в другую сторону, «раскрытой» стороной на юг и юго-запад, куда должны были выходить жилые комнаты, так что на северную сторону, к проезжей части, смотрели только кухни, санузлы и подсобные помещения. Однако Никита Сергеевич Хрущёв, ознакомившись с проектом, нашел, что в таком повороте корпуса будут некрасиво смотреться из проезжающего автомобиля, и архитекторы послушно развернули их в другую сторону.

Варианты проекта. 1961 (внизу) и 1962

Тот факт, что по Новому Арбату, ведущему от Кремля в сторону Рублёво-Успенского шоссе, неминуемо должны были регулярно проезжать руководители партии и правительства, сыграл роковую роль для его программы. После убийства американского президента Джона Кеннеди в ноябре 1963 года для правительственной трассы был введен новый режим безопасности. В итоге в «книжках» разместились министерства, а терраса подиума осталась неотделанной, хотя выходы на нее из вестибюлей домов были построены. Квартиры в башнях на противоположной стороне достались сотрудникам силовых структур и другим проверенным гражданам.

Н. Хрущёв знакомится с проектом

Социальная инфраструктура сократилась, а главное, так и не была реконструирована и благоустроена территория с обратной стороны фронта застройки. Дома по Большой Молчановке, снос которых был отложен до второй стадии реализации проекта, до сих пор благополучно стоят на месте, неловко затиснутые модернистскими пришельцами. Но то, что удалось сделать, – абсолютно беспрецедентно в отечественной практике.

Проект двухуровневой пешеходной зоны

На отрезке между Садовым кольцом и Арбатской площадью появился променад, целиком посвященный торговле и развлечениям. Общепит на любой вкус – солидный ресторан «Арбат» с кафетерием и кулинарией и более непринужденная «Ивушка», пивной бар «Валдай» и кафе-мороженое «Морозко», а еще диетическая столовая в нижнем этаже кинотеатра «Октябрь» и в нем же – совершенно заграничного вида бар. Целых три больших магазина одежды «Москвичка», «Весна» и, представьте себе, – «Синтетика». И ювелирный «Малахитовая шкатулка», парфюмерный «Сирень», и «Мелодия» с лучшим в городе выбором грампластинок, и огромный цветочный магазин, и «Юпитер», где продавалась фото– и киноаппаратура. Открывали и закрывали все это невиданное в СССР царство потребления два серьезных предприятия – Дом книги и магазин «Хлеб», на двух этажах которого продавались все возможные виды хлеба, кондитерские изделия и бакалея. Не забудем и гастроном «Новоарбатский», в котором был экспериментальный отдел самообслуживания – слова «супермаркет» тогда никто не знал, и идея казалась сумасбродной – ведь сколько же всего разворуют!

План торгового подиума

Сегодня в таком скоплении магазинов может удивить только размер торговых площадей в каждом из них, но для москвичей и гостей столицы, оказавшихся на проспекте Калинина в 1968 году, сама идея торговой улицы была не меньшей новинкой, чем ее архитектура и геометричный ландшафтный дизайн. Прогуливаясь между кафе и магазинами (заметим, что в конце 1960-х, до наступления эпохи дефицита ассортимент в них был очень неплохой по советским меркам), граждане, в зависимости от умонастроения, могли воображать себя в будущем – или «за границей», где в реальности бывали очень немногие.

Озеленение. Конец 1960-х годов

Проект продолжения проспекта Калинина до проспекта Маркса. Фото макета

Но архитекторы создали советскую версию торговой улицы, отражающую преимущество централизованного планирования. Единовременно был продуман дизайн всех помещений, световой рекламы и вывесок, дополнявших общий ансамбль. Заметных акцентов на протяжении проспекта было три. В начале, у развилки с улицей Воровского (так тогда называлась Поварская) – церковка XVII века, сохраненная, а точнее, восстановленная из невнятного обрубка у подножия 24-этажной башни. На противоположном конце – светящийся и вращающийся сине-зеленый глобус с рекламой «Аэрофлота». А посередине кинотеатр «Октябрь» с его колоссальной рыже-коричневой мозаикой на революционную тему. В повседневной жизни только эта мозаика (художники Андрей Васнецов, Виктор Эльконин, Николай Андронов) представляла на проспекте идеологию, но в дни государственных праздников по кромке подиума «книжек» развевались почти соединявшиеся в одну линию красные флаги, а с наступлением вечера на левой стороне «книжек» загорались окна, составлявшие буквы: СССР.

Праздничная иллюминация. 1970-е годы

Когда называвшееся этой аббревиатурой государство рухнуло, для проспекта, который вновь стали называть Новым Арбатом, настали тяжелые времена. Офисные и торговые площади оказались поделены между несколькими собственниками и множеством арендаторов, пестрые вывески которых нарушили потускневшую строгость модернисткой среды. Тщательно подобранные посадки и низкие вазоны с цветами вытеснили парковки. Городские власти и архитектурное сообщество пытались придумать, что делать с громоздким обломком эпохи строительства коммунизма, еще в семидесятые признанным градостроительной ошибкой, а в девяностые казавшимся воплощением «совка». Сначала появилась идея увести движение под землю, а дома замаскировать постмодернистскими рюшечками, потом, уже в двухтысячных, всерьез обсуждался план полного сноса и тотального восстановления исчезнувшей застройки. Но Новый Арбат обладает своей витальностью, он сопротивлялся унижению и сохранил свою идентичность. Это единственная улица в Москве, где есть свое радио, а с появлением дешевых светодиодов он стал местом еженощного светового шоу. Не без потерь, но он дожил до возвращения интереса к своей архитектуре, а после проведенного в 2017 году благоустройства вновь обрел репутацию модного общественного пространства.

18. Министерство оборонной промышленности (Министерство экономического развития) 1966–1969

АРХИТЕКТОРЫ М. БЫЛИНКИН, А. МЕЕРСОН, А. РЕПЕТИЙ

КОНСТРУКТОРЫ А. ГОРДОН, В. СТРИЖАЧЕНКО

1-я БРЕСТСКАЯ ул., 10, стр. 4 МАЯКОВСКАЯ

Первый образец «кирпичного модернизма», демонстрирующий новые пластические возможности привычного стройматериала

Решения партии (даже самые верные) швыряли советскую архитектуру из крайности в крайность. Переход к типовому панельному строительству поставил жирный крест на кирпиче. Конечно, этому способствовал и дух времени, требовавший не только нового и современного, но и революционной отмены всего старого, – а кирпич был основным стройматериалом города многие века. В результате он станет роскошью почти на 30 лет: «Нет кирпича!» – констатирует в 1985 году Игорь Фомин, отмечая, что нити рвутся по всем направлениям: «Кирпичный дом строители не могут построить и потому, что нет каменщиков – этой древней, как мир, и первейшей поныне строительной профессии».

И. Чернявский. Жилой дом в Сивцевом Вражке. 1964

План 1-го и 5-го этажей

Возвращает себе права кирпич через то же понятие «роскоши», становясь материалом для «цековских» башен и ведомственных санаториев. Первый такой дом возведен в 1964 году Ильёй Чернявским (он же построит и один из самых красивых санаториев – «Вороново»). Угловым остеклением и панорамными окнами этот дом в Сивцевом Вражке (№ 31/13) перекликается со знаменитым конструктивистским «трилистником» в том же переулке (№ 15/25), что крепко связывает его не только с местом, но и с духом «Культуры 1» – чей очередной виток кончится со снятием Хрущёва в том же 1964-м. Но начат дом раньше, а позволить себе кирпич, то есть пойти против генеральной линии партии могло только очень могущественное ведомство: Министерство обороны. Дом неслучайно зовется в народе «маршальским»: здесь жили не какие-то завхозы в погонах, а реальные герои вроде летчика Ивана Кожедуба – и если бы дом не был кирпичным, то рухнул бы под тяжестью мемориальных досок. Но даря своих жильцов всем тем, чего были лишены обитатели «панелек» (прочностью стен, теплом и звуконепроницаемостью), кирпич тут еще не становится тем чудом пластики, каким уже научился быть в руках Луиса Кана и Алвара Аалто. Эти комфортабельные башни из светлого кирпича, приткнувшиеся в тихих переулках центра, станут предметом зависти москвичей и прообразами будущих «элиток», но главные достоинства материала по-настоящему будут использованы спустя 5 лет и тоже в здании силового ведомства – Министерства оборонной промышленности.

«Оборонка» в просторечии, отрасль производила ¼ валового продукта страны, включая почти всю бытовую технику, обеспечивала работой 10 млн человек, привлекая в закрытые институты («ящики») самых думающих специалистов, и была сильна именно сочетанием интеллектуального и промышленного потенциалов. Однако ничего этого по внешнему виду здания понять нельзя. Никаких особых примет могущественности и милитаризма – разве что несколько намеков на крепость с бойницами, но и они дезавуируются разнообразнейшим остеклением. Более того, здание ведет оживленный диалог с городом: эффектной скульптурой возникает в разрыве Тверской (хотя целиком ниоткуда не считывается); пешеходу, идущему по 1-й Брестской, представляет гармоничное чередование проемов. Но главным своим эффектом имеет долгую глухую стену (за ней – актовый зал), которая вдруг разрешается полукруглым балкончиком (да еще с кирпичным же дном). Словно бы музыкант долго держит паузу ради одного звука, который все и объяснит, и оправдает.

При всей этой «общительности» здание ничем не выдает своего назначения, существуя буквально как Штирлиц – элегантный, корректный, остроумный («и только волочившийся за ним купол парашюта выдавал в нем русского разведчика»). И как оброс анекдотами Штирлиц, так обросло преданьями и это здание. Сегодня они кажутся едва ли не байками, потому что постсоветская реальность не предполагает таких взаимоотношений между заказчиком, архитектором и строителем, но тогда… Понимая, что пластика здания, обеспеченная скруглениями фасада, может вызвать у заказчика вопросы, авторы принесли ему только ортогональную проекцию фасада, где кривые линии просто не считывались, – и все быстро согласовали. Но мало утвердить, надо же было еще это и воплотить… «Когда я увидел это здание, – вспоминает архитектор Александр Великанов, – я, естественно, спросил Макса (Былинкина. – Н.М.): “Как удалось?” Он невнятно говорил о каком-то каменщике из Калуги, но в конце концов признался: “Главное, конечно, водка”. И носил он ее не бутылками, а ящиками».

Фасад по улице Гашека. 1970-е годы

Л. Руднев, В. Мунц. Академия Фрунзе на Девичьем Поле. 1938

Но удалось все равно не все. Изначально на другом фасаде был еще один полукруглый балкон. Но «приехал кто-то из крупных военачальников (Якубовский или Устинов) и не без издевки спросил тогдашнего министра оборонной промышленности: “Ты что, хочешь как Ленин?” Имелось в виду выйти на балкон и оттуда выступить. И на следующий день было приказано балкон “срубить”». Ревность министерств была в советское время движущей силой и прогресса, и регресса, а Минобороны находилось в табели о рангах выше, чем Миноборонпром, и не могло допустить, чтобы конкуренты, и так считавшиеся более прогрессивными, позволяли себе такие вольности. При этом профессиональный диалог дом Былинкина ведет со зданием, относящимся к первому ведомству, – с Военной академией имени Фрунзе на Девичьем Поле (архитекторы Лев Руднев и Владимир Мунц, 1938): оттуда и квадратные окна, заглубленные в плоскость стены, и глухие объемы, словно бы спрессовавшие низкие колонны, и скругленные углы. Так что «расколоть» это здание смог бы только опытный Мюллер, ходивший в Мосэстраду, как в дом родной (в другом, правда, фильме).

19. Здание Госстандарта 1967–1969

АРХИТЕКТОРЫ Я. БЕЛОПОЛЬСКИЙ, Е. КОЗЛОВ, Ю. ТИХОНОВ

ИНЖЕНЕР Э. ДИСТЛЕР

ЛЕНИНСКИЙ ПРОСПЕКТ, 9 ОКТЯБРЬСКАЯ

Организация, ведающая стандартами, собственным офисом доказывает, что, оперируя типовыми элементами, можно добиться нетривиальных результатов

В 1949 году Иван Жолтовский выстроил дом № 11 по Ленинскому проспекту и получил за него Сталинскую премию. Дом бросились копировать, а Жолтовский двинулся дальше: разрабатывать проект крупнопанельного дома. «Чтобы добиться выразительности, – писал он, комментируя потенциал типовой архитектуры, – нужно интересно построить крупные массы композиции, использовать объем, пространство, силуэт».

И кажется, ровно этими заветам следует Яков Белопольский, строя вплотную к творению Жолтовского дом новой эпохи – «стекляшку» Госстандарта. Таких небоскребов тогда появилось сразу четыре: Гидропроект [16], «Интурист», СЭВ [23] и Госстандарт. Между простодушным геометризмом первых двух и выразительной пластичностью третьего Госстандарт – промежуточное звено. Он словно демонстрирует, как, составляя одинаковые объемы, можно добиться выразительной формы – в чем наследует своему прообразу, жилому комплексу Lake Shore Drive в Чикаго (1951). Шедевр Миса ван дер Роэ – не просто первый в своем жанре, но и надолго определивший стандарт небоскреба – повлиял в доме Белопольского на все: на пропорции окон и планировку с кабинетами по периметру и лестнично-лифтовым блоком в центре, на концепцию встроенной мебели и на ребра фасада.

Л. Мис ван дер Роэ. Жилой комплекс Lake Shore Drive в Чикаго. 1951

Правда, именно их раскритиковал Михаил Барщ, рецензируя постройку. «Думается, – писал автор Московского планетария, – следовало более решительно оторвать от цоколя вертикальные ребра фасада, чтобы подчеркнуть их декоративность». Двутавровые балки Lake Shore Drive тоже декоративны, но без них, говорил Мис, «the buildings did not look right» («здания не выглядели бы как надо»), а вот подсечены объемы чикагского комплекса ровно по заветам конструктивиста Барща. Но знаменательно другое: Барщу не нравится, что Госстандарт стоит под углом к проспекту. Он видит, что это не каприз, что плоскости фасадов параллельны проезду, на котором здание стоит, – но не проспекту. И что это сознательный разрыв тела сталинской трассы, причем по всем статьям: и высотой, и фактурой, и этой угловатой постановкой. Но это не просто отрицание тоталитарной «фасадности», это новый градостроительный стандарт для высоких зданий. Сталинские высотки тоже «работали» на весь город, но они его пытались подчинить (разворачиваясь при этом лицом к существующему в умах Дворцу Советов, подобострастно глядя на него, как члены Политбюро – на Сталина). Это же здание никого не подчиняет, а лишь «ловит» различные силовые линии. Отступая от красной линии, открывает тем самым вид на эффектный торец дома Жолтовского, а поворачиваясь углом к проспекту, галантно перенаправляет взгляд на шедевры Бове и Казакова (Градскую и Голицынскую больницы).

А с Крымского моста остро ощущается его собственная скульптурность – в соседстве с Шуховской башней. К этому времени Белопольский – автор (как архитектор) главных военных монументов: «Родины-матери» в Волгограде, «Солдата-освободителя» в берлинском Трептов-парке, «Малой земли» в Новороссийске. И, конечно, он ставит свой дом как скульптуру – в расчете не просто на круговое, но и на весьма дальнее обозрение. Но он не только скульптор, а еще и градостроитель: в 1960 году Белопольский становится руководителем магистральной мастерской, которая отвечает за весь Юго-Запад. И, конечно, он рассматривает Госстандарт лишь как одну из высотных доминант на этом направлении, которую поддержат другие (это, правда, случится лишь в начале XXI века и довольно топорно).

Разрез

План 1-го, 16-го и типового этажей

При этом Белопольский действительно оперирует массами: выстрелив в небо Госстандартом, рядом такой же небоскреб «роняет» – это 200-метровый и совсем уж типовой панельный дом № 3. Именно так – объемами, а не деталями – думали коллеги Барща, архитекторы 20-х, к заветам которых возвращаются зодчие 60-х. Иван Леонидов вообще полагал, что «архитектор должен детализировать разработку зданий до определенных пределов, оставляя многое на усмотрение потребителей <…>, типовые жилые дома должны предоставляться жильцам не до конца достроенными». В доме Госстандарта ощущение незавершенности сильно потому, что он весь построен на едином модуле, каковым служит окно. Отчетливо вертикальное, с пропорциями, взятыми у Миса (хотя стекло здесь не до пола, как в Чикаго; ножки и мини-юбки сотрудниц целомудренно скрывает стемалит), оно растиражировано тысячи раз – и как ничто другое, воплощает идею стандартизации, знаменем которой здание является по своему назначению.

Интерьер кабинета

Комитет по стандартизации был создан в 1925 году – при Совете по труду и обороне, а в самостоятельное ведомство преобразован в 1970-м – как раз с появлением собственного здания. И в том же году электродвигателям завода имени Ильича был присвоен первый знак качества. Все эти факты отражают рост значения стандартизации – хотя в отсутствие реальной конкуренции на качество продуктов она влияла мало. Да и при всем желании жить «по мировым стандартам» загадочная русская душа всегда этому противилась. Не бунтовала, но свято верила, что и среди типовых домов можно встретить свое счастье, и каждый Новый год как молитву смотрела фильм Эльдара Рязанова. Каковой, собственно, и остался главным стандартом Советского Союза и вообще всего «советского».

Кадр из кинофильма «Ирония судьбы, или С лёгким паром!» (1975)

Госстандарт строится (справа – дом И. Жолтовского). 1968