Текст книги "Грязные деньги"

– Дима прав, – сказала она. – Золото нужно снять.

Вскоре съемка закончилась. Устали все: и Чернобаев, и сотрудники агентства. Дарья Николаевна была в основном довольна работой. Хотя ей и казалось, что нечто важное все время ускользало. Она решила: работу прекратить, днем собраться в офисе, где без клиента устроить мозговой штурм и разобраться, какого штриха не хватает для удачного продолжения депутатского пиара.

* * *

В разгар работы на территории строительства снова оказались листовки с текстом и рисунками. Рабочие уже знали, что там может быть, но любопытство пересилило. Один воровато оглянулся, поднял бумагу и начал читать, остальные его обступили.

– «Энциклопедия пыток. Огонь… Зажатые колодкой ноги смазывались маслом, затем к ним подносили открытый огонь, и так до чада горелого мяса и обнаженных костей. Пытка огнем широко применялась во все времена и в Риме, и в Мадриде, и в Москве, и в Пекине, и в лесах Америки, и в африканских джунглях. Были также более экзотические ритуалы, как, например, надевание жертве на голову докрасна раскаленного железного шлема (см. рисунок)».

– Выбрось ты эту мерзость, – сказали читавшему и сплюнули на землю.

– Гляньте, тут снова на обратной стороне записка. «Убирайтесь из Киева, варвары! Или то же самое будет и с вами!»

– Надо в милицию отдать… О, вон бригадир идет, ему отдай.

– Сам отдай…

Рабочие поспешно разошлись.

Напряжение нарастало, оно витало в воздухе. Охранники у ворот хмуро и с испугом осматривали окрестности, а вечером просто и банально напились. Им сразу полегчало. Но не третьей, ночной смене. Работа не заладилась, многие, кто был в курсе происходящих событий, чего-то ожидали. И это что-то произошло.

– А-а-а-а! – раздался вопль от ворот. – Спасите!

Старший смены махнул двумя руками крановщику, вверх – дескать, глуши мотор – и побежал к воротам, позвав с собой нескольких разнорабочих и мастера. Один из охранников, бледный и протрезвевший, испуганно показывал на второго.

– Он… это… там… того… мать…

– Что, блин?! Твою…

– Я ничего не вижуууу!!! – страшно выл мужик в застекленной будке. Он шарил руками вокруг себя, обрушивая на пол стаканы и фонарики, попытался встать и выйти, но упал ничком на землю и закричал еще громче.

Его подхватили под руки.

– Эй, что с тобой? Это я, старший смены, Бронислав.

– Ребята… – Парень сморщился и вдруг заплакал. – Я ослеп… Не вижу ни фига… Совсем… Темнота кругом… Ыыыыыы!

– Но почему? Что случилось?

Он только рыдал и сморкался. Тогда спросили второго, что случилось.

– Та ничого! Сидели, ну, троньки того… Выпили…

– Пить не надо было! Водка паленая! – крикнул кто-то позади старшего. – Или спирт.

– Я слышал, слепнут от технического спирта… – сказал кто-то.

– Та не, добра горилка, – буркнул второй охранник. – Усе нормально было.

Бронислав велел ребятам вызвать «скорую помощь» и спросил:

– Сюда никто не заходил? В воротах был кто-нибудь?

– Та не… А, погоди. Проходил один дедок, попросил прикурить, огня у него не було.

– Когда?

– Та десь из годыну тому… Прикурил и пишов соби…

– Как выглядел?

– Маленький, широкий, весь закутан то ли в плащ, то ли в черное пальто, лицо закрыто капюшоном.

– Ага… Черное, – прошептали сзади.

– Я тебе пошепчу! – рявкнул Бронислав и хотел добавить еще пару слов, наверняка не предназначенных для упоминания в приличном обществе.

Но ему помешали: подкатила «скорая», сверкая синими проблесковыми маячками. Из машины, позевывая, вышли двое – доктор и фельдшер с ящичком. Осмотрев охранника и морщась от его перегара, доктор сказал:

– Давай-ка к нам, внутрь. Давление измерим.

Завели несчастного, продолжавшего плакать, внутрь. Потом вышел молоденький фельдшер.

– С ним вроде все нормально, но он ослеп.

– А то мы сами не знаем! – снова встрял кто-то.

Старший махнул на него рукой и спросил:

– Что-то можете сделать?

– Можем. Мы его увезем сейчас в дежурную офтальмологию Октябрьской больницы, там аппаратура есть. Посмотрят глазное дно и вообще.

– Ладно. Вот мой телефон, если что – звоните.

До утра известий про ослепшего не было никаких. Однако разговоры о нечистой силе набирали силу. Люди уже не боялись начальства. Здоровье, знаете, оно как-то дороже…

Ушла ночная смена, пришла утренняя. Часов в девять Бронислав решился позвонить в Октябрьскую больницу. Как обычно, его отфутболивали от одного справочного номера к другому, наконец дали телефон глазного отделения.

– Как не привозили?! – Он сел на мешок с цементом.

Рабочие подошли поближе, прислушиваясь. Все знали о ночном происшествии.

– Так… Нуда… «Скорая помощь», конечно, кто же еще! Но мер? Откуда я знаю?! Фамилия Приходько, Станислав! Сорок лет… Но…

Он отключил связь, помолчал, пожал плечами.

– Ничего не понимаю… Что за чертовщина! Никакого больного не привозили, говорят. Ночь, говорят, вообще прошла тихо. Только один велосипедист в час ночи заходил, соринку из глаза достать…

– Отож, – прошептал кто-то. – Чортивня якась…

* * *

Высокая, стройная, смуглая и кареглазая, похожая на японскую фотомодель Даша была очень талантлива. Когда мы говорим про талант, то подразумеваем один, редко два. У Сотниковой их имелось много, и главным из них было умение достигать поставленных целей. К своим тридцати пяти – профессиональный рекламист, блестящий маркетолог, опытный руководитель. Она в совершенстве знала английский, изучала испанский, прекрасно танцевала. Параллельно постигла искусство дизайна интерьера и еще посещала разные семинары и тренинги, изучала мировую культуру. Добавьте к этому мощное обаяние… Словом, Даша относилась к очень редким женщинам.

Несмотря на бессонную ночь, днем она собрала в комнате для переговоров всех своих ребят, что были вместе с ней у Чернобаева, а также пригласила Сашу Романенко – его на съемках не было. Александр, очень одаренный художник и дизайнер, на мозговых штурмах регулярно подбрасывал невероятно яркие креативные идеи. Сотникова решила провести «разбор полетов» на тему: «Что нам нужно сделать, чтоб сдвинуться с мертвой точки». А была ли она, эта мертвая точка? Сотрудники Сотниковой считали, что работа идет как надо, но знали свою начальницу: ни за что она не выпустит за стены «А/А» некачественную работу. А главное, нужно дать директору выговориться…

Дарья Николаевна взяла чашку кофе и отпила немного, зажмурившись от удовольствия. Это был первый нормальный глоток за весь день (у финансиста их угощали кофе без кофеина). И хотя она устала не меньше своих сотрудников, у нее хватало сил не показывать своего самочувствия и выглядеть бодро.

– Сегодня ремесло финансиста популярно, как профессия топ-модели или ведущего телевизионного шоу, – сказала она. – Самые высокие зарплаты у кого? У них. А также могущество повелителей финансов. Умение управлять рисками. Словом, деловой романтики, да и адреналина в наших условиях ему хватает. Даже серьезно потрепанные кризисом девяносто восьмого, сегодня банкиры чувствуют себя достаточно уверенно. И тем не менее согласно сводкам эта профессия относится к числу наиболее опасных. В наших условиях банковские риски не пустой звук. Его, риска то есть, скажем прямо, гораздо больше, чем принято в этой почтенной профессии на Западе. Что добавляет в портрет клиента некоторую очень нам полезную мужественность.

Александрович, пиар-менеджер, держал в тонких нервных пальцах большую именную чашку с надписью «Жора». Отбеленные по последней моде волосы на макушке, темные виски и очки в легкой металлической оправе придавали, как он считал, обычным чертам его лица запоминаемость. Прихлебывая чай, он произнес, как всегда, негромко:

– Наш клиент все же не просто финансист, он играет на нескольких шахматных досках. Он еще и народный депутат, и есть подозрение – хочет в обозримом будущем пройти в премьеры… Мы можем долго копаться в его делах, чтобы найти самое вкусное для электората, но…

– В общем, – сказала Дарья Николаевна, – я чувствую, что для создания монументального полотна под названием «Чернобаев – замечательный гражданин своей страны» не хватает последнего мазка.

– Для нас имеет значение, какое у господина Чернобаева образование? – спросил Александр Романенко.

– У него за плечами нархоз, – ответила Юля, выглядывая из-за монитора своего компьютера. Она, как всегда, одновременно с разговором набирала какие-то очередные тексты.

Сотникова добавила:

– Это может быть где-то полезно. В пиаровских материалах, например, можно использовать. Как рассказывал о себе сам Сергей Тарасович, перед ним на заре карьеры, еще в советские времена, тогда начинающим финансистом, стоял выбор: идти экспертом на 350 рублей или всего на 140 рублей во Внешторгбанк – начальником отдела.

– Нетрудно догадаться, что он выбрал, судя по его карьере, – сказал Георгий.

– Нужно наличие конкретного опыта как-то показать, – сказал Романенко. Он встал и энергичным шагом ходил по серому ковролину офиса от двери к мягкому уголку. – Хотя бывает, что человек работал в лучших банках, но ничем конкретным не занимался. Вокруг замы, помощники, а он просто… Как говорил Жванецкий, «зампредоблсовпросра за пайкамы, с персональной черной, с храпящим шофером и способностью в любом состоянии решать вопросы с населением».

– А как насчет пирамид? – с ехидной улыбочкой вставил Виталий Свитко, копирайтер агентства. Бритая голова и плотная фигура Виталия частенько отпугивали случайно забредших в офис бездельников. Хотя характера обладатель фигуры был деликатнейшего. Сотрудники донимали его кличкой Браток.

– Ты имеешь в виду финансовые пирамиды, эти всенародные лохотроны? – уточнила Юлия Папернюк.

– Именно.

– Возможно, – задумчиво произнесла Юля, – вполне возможно, хотя имя его нигде в скандалах с деньгами не замарано, для продвижения это важно. Вот только… – Она закусила нежную розовую губку.

– Что? – встрепенулась Даша.

Она ужасно не любила непредсказуемых ситуаций. Рекламный бизнес, как и любой другой, требовал надежности.

– Так вот эта стройка, над метро! – Папернюк была уже не рада, что затронула опасную тему.

– Он в тени. Строительная компания формально принадлежит Васе Пупкину. Хотя он собственник, – сообщил Александрович, покусывая дужку очков.

– Кто знает, что стройка на самом деле его затея? – Сотникова нетерпеливо подняла бровь.

– Только чиновники в мэрии. – Жора усмехнулся. – И я, мне по должности положено все про всех знать.

– Мы все теперь знаем. Но информация не должна просочиться до выборов! И я от вас этого, считайте, не слышала! – Даша разволновалась.

– Исключено. Кроме нас и тех, кто получил жирную взятку за скандальную стройку, имени хозяина объекта не знает никто.

В наступившей паузе стало слышно, как из динамиков магнитолы в углу тихо звучит музыка. За окнами офиса синели ноябрьские сумерки, и Романенко встал, закрыл жалюзи.

– Знаете, – оживился он, – а если просто отстроиться от конкурентов? Может, нужно пойти по такому пути: что обещают соперники нашего клиента, того пусть он не обещает. А?

– Неплохо, – сказала Сотникова. – Ну-ка, попробуем… Что у нас вещают конкуренты? Вот: господин Бондаренко «играет на национальном вопросе и раздает экономические обещания». Это уже старо, никто не верит. «Белкин, активист КПУ, клянется искоренить преступность, раскрыть убийства журналистов…»

– О! – воскликнул Свитко. – Даешь право на ношение оружия, расстрел насильников, изоляцию гомосексуалистов!

– Кончай гнать пургу, Виталька, поздно уже, – сказала Юля Папернюк. – Дарья Николаевна, смотрите, этот клоун Белкин говорит, что все беды из-за компьютеризации. Компьютерный терроризм. Деньги и секреты страны уплывают за рубеж.

– В таком случае, – сказала Сотникова, – наш олигарх может сделать широкий жест: подарить, допустим, детскому дому компьютерный класс. Если хорошо пропиарить эту акцию, рейтинг Чернобаева может вырасти.

Они обсуждали разные стратегии и всевозможные рекламные ходы до полного изнеможения. Разошлись поздно. Арт-директор отвез свою начальницу домой, Даша попрощалась с Александром до утра, он уехал, а она собиралась еще кое-что обдумать. Часок поколдовала у компьютера и легла спать с тяжелой головой.

4. Общение – это лечение

За пять месяцев до убийства. Начало июля

Главный врач Илья Ильич Дружнов руководил клиникой больше десяти лет. Энергичный и деятельный, он успевал лечить и оперировать, так как был травматологом, администрировать и проводить конференции, отыскивать самую передовую технику и переманивать к себе лучших специалистов. И на все это ему хватало от десяти до шестнадцати часов в сутки. Но самым главным достижением Ильи Ильича было то, что в клинике он собрал по «жемчужинке» команду профессионалов. Он не просто знал в лицо каждого доктора, медсестру и санитарку, но и кто из них чего стоит, чем дышит и от чего испытывает затруднения.

Вот психотерапевт Лученко – специалист экстра-класса, он и сам пользовался ее услугами: от него тоже приходили знакомые и нужные люди и никогда не уходили недовольными. А зарплата у нее не выше, чем у обычного рядового специалиста… Поэтому, когда на горизонте маячил какой-нибудь ВИП-клиент, он за Лученко радовался.

Сегодня после обычного обхода у него были приемные часы. Он успел принять нескольких человек, потом ему позвонили, и оставшиеся в очереди двое ждали целых сорок минут. Затем Дружнов вышел, в задумчивости поглаживая свою лысину, окруженную седыми волосами, перенаправил ожидающих к своей заместительнице и спустился на этаж ниже, в гипнотарий.

– Доброе утро, Вера Алексеевна, – добродушно проворковал он. – Народу у вас сегодня нет, вот, решил заглянуть…

– Здравствуйте, Илья Ильич! – улыбнулась Вера, раздумывая, отчего это ее начальник пребывает в таком благодушии.

Он неторопливо осмотрелся, вновь прикоснулся к лысине, присел на кушетку, вздохнул.

– Представьте себе, прочел данные нашего благословенного Минздрава и нахожусь под сильнейшим впечатлением. Оказывается… Кто бы мог подумать? Согласно официальной статистике, количество психически больных в Украине намного уменьшилось!

– Ну да? – усмехнулась Вера. – Бред.

– Вот видите, дорогая моя, даже для вас бред. А для меня, грешного травматолога? Только за время моего десятилетнего руководства количество ваших пациентов увеличилось примерно в четырнадцать раз. И при этом мы не профильное заведение, у нас лишь кабинет психотерапии и один-единственный доктор.

– Ага! То-то я думаю: и чего это так устаю? Но вы же заглянули ко мне не цифрами ошеломлять, Илья Ильич, так ведь?

Он замялся.

– Нужна помощь кому-то из знакомых? Кого смотреть? Да что вы как неродной, говорите уже. В чем проблема? Посмотрим, полечим.

Он захихикал и потер ручки.

– И да, и нет. Вы, как обычно, чуете все правильно, помощь нужна, но для вас это будет выгодно.

Вера лукаво посмотрела ему в глаза.

– Так ведь и для вас.

– Ну, что сказать! – Дружнов развел руками. – Волшебница и телепат. В общем, просили за одну болящую, и из высоких источников.

– Из Минздрава?

– Подымайте выше.

– Из мэрии?

– Еще выше.

– Да ну вас, там уже дышать нечем. Неужто кто-то из родственников президента?

Дружнов вздрогнул и отрицательно покачал головой.

– Еще выше, – сказал он, хитренько улыбаясь и прикрывая глазки, как большой сытый кот.

– Выше только Господь Бог! Неужели пациентка от него?

– Вот вы смеетесь, уважаемая коллега, а когда я вам расскажу, кто просил за больную, вы сами проникнетесь. Но вначале…

– Знаю, чай. Ваш любимый, крепкий и без сахара.

Пока закипал чайник, пока Вера расставляла на тумбочке чашки и наливала, главврач упрямо молчал, но при этом продолжал хитро улыбаться. Затем взял в большие ладони белую чашку, заговорщически подмигнул и рассказал. Этот звонок показался ему странным, причем застал его во время других занятий, и поэтому он долго не мог понять, чего от него хотят. Но слушал, так как звонивший сослался на коллегу Дружнова и его близкого друга, одного пожилого врача, преподавателя в медицинской академии. Оказывается, человек звонил из Америки! У него здесь племянница, он регулярно с ней общается по телефону. Она давно казалась ему психически нездоровой, но вы же понимаете, такое сразу не осознаешь, однако она все больше заговаривалась, и проблема обеспокоила его по-настоящему. Сам он сейчас в Киев прилететь не может, поэтому начал искать специалиста по цепочке связей – ну там, бывшие однокурсники, кто остался тут, знакомые, коллеги и прочие. Ему требовался наилучший психиатр…

– Назвали вас, Вера Алексеевна, и мою клинику.

– Но…

– Знаю, вы как единственный дипломированный психиатр на всю клинику, хотя и работаете психотерапевтом, завалены работой. Но это все равно сделать необходимо, уверяю.

Вера пожала плечами.

– Он кто? Миллионер, голливудский артист, рок-звезда? Ясно, что непростой человек. Чему вы так радуетесь?

– Это Осокоров, Марк Игоревич.

Молчание. Вера смотрела спокойно, эффекта не последовало.

– Вы не знаете, кто такой Осокоров?

– Нет, не знаю. А надо знать? – спросила Лученко. – Владелец заводов, газет, пароходов?

– Вы шутите? Это же один из самых богатых людей мира! И, что важнее, известных своим меценатством. А его предки – выходцы из Украины. Вы же культурная женщина, как же вы можете не знать такого человека?

– Подождите, Осокоров… Был такой психиатр до революции. Написал много трудов по психиатрии, преподавал в нашем университете Святого Владимира. А работал в университетской клинике.

– Вы не безнадежны.

– Спасибо! – Лученко со смехом поклонилась.

– Тот психиатр был дедушкой этого Осокорова. А папа его – знаменитый создатель самолетов и вертолетов, тех самых, на которых летает авиация почти всех стран.

– Не читайте мне лекций, я вас прошу. Особенно про вертолеты. Мой муж пару раз пытался объяснить мне, почему у вертолета не один, а два винта, – бесполезно.

Дружнов запнулся и заморгал.

– Как это… То есть вы не понимаете, почему у вертолета два… Но это же элементарно, свет Лексевна! Я сейчас вам все объясню.

– Ой, нет! Боже упаси! – Она отодвинулась. – Кроме мужа, еще несколько человек со мной на вертолетную тему бились, бились, да только сами разбились. Давайте лучше поближе к медицине.

Илья Ильич выглядел как будто даже обиженным.

– Вы непостижимая женщина. Иметь такую светлую голову и при этом быть совершенно технически…

– Невеждой, признаю. Да, у меня техническая слепота, и что? Мне это почти не мешает жить. Почему вас, Илья Ильич, это так возбуждает? – Женщина иронически взглянула на своего начальника.

– Да черт с ней, с техникой. Давайте о главном.

– Я внимательно слушаю.

Дружнов был уверен, что такой специалист, как Лученко, непременно поставит на ноги вообще кого угодно. А за это клинике будет предоставлено все, чего он захочет, – скажем, американская или немецкая медицинская аппаратура, больше ему, главврачу, ничего не нужно. Вера же Алексеевна получит солидный гонорар совершенно приватным образом, а впрочем, можно его провести по бухгалтерии как консультацию, но придется заплатить налоги.

– Провести и заплатить, – сказала Вера, думая о чем-то своем. – Я люблю чистые деньги и чистую совесть. Но… Я не люблю ходить на дом к ВИП-персонам со всеми их капризами.

– Нет-нет, ничего подобного. Она сама придет, вот, я записал ее данные.

– И потом, вы слишком на меня полагаетесь. Есть очень много таких психических заболеваний, которые не поддаются…

– Вы справитесь! – Он решил сменить скользкую тему. – А забавно знаете что? Пока я шел к вам, мне два раза звонили, причем, что странно, из Министерства культуры. Мой друг неосторожно поделился информацией с кем-то, и Осокоров страшно заинтересовал высокие чины Минкульта. Он что-то такое фестивальное устраивает…

Вера вздохнула.

– Меня интересует пациентка… – Она взглянула на листок. – Милена Леонидовна. А все остальное к делу не относится.

Прошло несколько дней, Вера почти забыла этот разговор, когда однажды вместе с очередной пациенткой к ней в кабинет заглянула Тамара, секретарь главврача.

– Верочка, на секунду…

Пациентка, высокая худая женщина лет шестидесяти, медленно опустилась на стул и замерла. Лученко отошла в сторону.

– Ну, в чем дело? Твоя, что ли?

– Боже упаси! – испуганным шепотом ответила Тамара. – Это Илья велел доставить ее к тебе. Будто у меня других дел нет! Ужас! Она не хотела ехать, упрямая, как осел, сидит и тупо смотрит перед собой. Зачем Дружнову позарез надо было, чтобы я ее притащила, – не знаю, сама выясняй. Пришлось хитрить, такси вызывать.

Вера уже все поняла. Она кивнула Тамаре на дверь и занялась пациенткой.

– Милена Леонидовна Осокорова? – спросила Лученко, открывая журнал.

Та кивнула. Лицо застывшее, но в глазах тревога пополам с тоской.

– Я вам помогу, – как можно мягче произнесла Вера, уже видя, в чем дело. – Не сомневайтесь, вам скоро станет легче. А пока расскажите мне о своем самочувствии.

– Мне не хочется кушать, – сказала Осокорова еле слышно. – Совсем нет аппетита. По-моему, я не ем уже несколько недель. Даже перестала готовить… А еще у меня нет стула. Никогда. Я совсем не хожу в туалет…

Она выглядела изможденной древней старухой. Каждая морщина на ее лице выражала тоску о неправильно прожитой жизни. В этот теплый летний день она куталась в темную кофту с видавшим виды желтоватым от времени воротником и кружевным галстучком, похожим на индюшачий зоб. На ногах закрытые осенние туфли, грязно-серые седые волосы подстрижены неаккуратно. К тому же этот удушливый запах нафталина… Голодает? Вера могла поспорить на свою месячную докторскую зарплату, со всеми дежурствами и переработками, что холодильник Милены Леонидовны ломится от запасов еды, причем половина уже сгнила. Страдающие маниакально-депрессивным психозом неадекватно воспринимают реальность.

– Так, понятно. А как спите?

Женщина чуть оживилась.

– Знаете, совсем не сплю. Лежу, перед глазами что-то мелькает… Потом вскакиваю. Так и ночь проходит. Ужасно устала. Просто жить не хочется.

– Что-нибудь болит? Грудь, ноги, руки? Неприятные ощущения в теле?

Она долго думала.

– Нет… Только устала. Ничего не хочется и тревожно, даже страшно. Вы дадите мне снотворное? Только сильное, чтобы сразу уснуть. Я очень измучилась… – По ее щеке скатилась крохотная слезинка.

«Еще не все так плохо, – подумала Вера. – Но дело серьезное».

Маниакально-депрессивный психоз, хрестоматийные симптомы, видно с первого взгляда. Правда, нынче так говорить неполиткорректно, а рекомендовано – «биполярное аффективное расстройство». Даже великие люди им страдали, что уж говорить о простых смертных. У Милены Леонидовны классическая депрессивная фаза: настроение, пониженное до безысходности и без всякой причины, тоска, замедленные движения и мысли, чувство вины перед всеми, желание уснуть, а лучше умереть. Такое состояние довольно опасно и чревато суицидом, и лишь вот эта глобальная заторможенность иногда удерживает пациентов от решительного причинения себе вреда. Ну и соматика, конечно, та самая: запоры, потеря сна и аппетита, резкое снижение веса… Хорошо, что у нее не вегетативная депрессия, когда человек мучается хроническими и не поддающимися лекарствам болями.

– С вами живет кто-нибудь? – спросила Лученко. – Ухаживает за вами?

– Нет… Я одна… А, еще раз в неделю домработница приходит. – Она хотела приподняться. – Я пойду, наверное?..

– Сидите, сидите. Я даю вам направление в наш стационар. Там неплохо, трехразовое питание, очень заботливые сестры…

Взгляд Милены сделался чуть осмысленнее.

– А, это хорошо…

«Особенно хорошо потому, что сейчас помочь может только медикаментозное лечение, – подумала Вера. – А дальше посмотрим».

Лученко понимала, что в одиночку женщина с болезнью никогда не справится. А приходящая домработница не поможет решить проблему с таким заболеванием. Тут требовался круглосуточный уход и контроль. Контролировать же пожилую даму следовало очень тщательно, потому что мало ли – заторможенность заторможенностью, но направленность в сторону суицида надо отслеживать.

В клинике не было отделения для больных психоневрологического профиля, но для редких больных, требовавших лечения в стационаре, имелась вполне комфортабельная двухместная палата в неврологическом отделении. И хотя для ВИП-пациентов существовала одноместная палата люкс, Вера настояла, чтобы Осокорову положили в обычную двухместную.

– Что вы делаете, Вера Алексеевна?! Это же племянница богача! Сам министр держит этот случай на контроле, мэрия звонит каждый день! А вы? Только в люкс! Нас не поймут! – Главврач нервно побарабанил пальцами по столу.

– Если вы хотите эффективного лечения, то я буду решать, где ей лежать и что принимать! – Лученко неожиданно сорвалась.

Нервы из-за этой чертовой стройки дома в Пуще-Водице уже сдавали. Самой бы попить успокоительное…

Однако такая решительность возымела нужное действие.

– Ладно. Кладите ее куда хотите, только не в коридоре, главное – результат. – Дружнов пожал плечами и ушел к себе.

Вначале Вера ежедневно навещала свою подопечную. В палате было хорошо: свой санузел и душевая кабина, холодильник, телевизор и, кроме кроватей и тумбочек, еще стол и стулья. Окна украшали веселенькие жалюзи салатового цвета. Милена Леонидовна на приходы врача реагировала скупо, она большую часть времени спала.

В той же палате лежала еще одна пациентка, женщина примерно за сорок с нарушениями психики, связанными с ранним климаксом. Она вскоре должна была выписываться. Эта женщина любила поговорить, и для Осокоровой такое соседство оказалось целебным. Уже через неделю, после капельниц, таблеток и регулярного питания, плюс постоянные разговоры с соседкой, Осокорова пошла на поправку. С ней стало можно говорить уже не только о проблемах ее пищеварительного тракта.

– Вот вы смотрите на меня и думаете: развалина! – хнычущим голосом пожаловалась она.

– Не вижу перед собой развалины, – ответила Лученко. – Я смотрю на вас и думаю: у этой женщины еще все впереди.

Милена Леонидовна мечтательно посмотрела в потолок.

– А ведь обо мне всю жизнь говорили «золотые руки», – с гордостью сообщила она.

– Вы шьете? Вяжете, вышиваете? Это прекрасно.

– Не шью, не вяжу и не вышиваю. А руки у меня в полном смысле слова золотые! – загадочно усмехнулась Осокорова.

– Интригуете? Я вся внимание и умираю от любопытства. – Вера говорила то, чего от нее ждали. – Рассказывайте скорее, Милена Леонидовна, а то я лопну!

С детства Милена слышала от бабушки рассказы о своем знаменитом на весь мир дедушке, авиаконструкторе Осокорове. Рассматривала собранные бабушкой вырезки из газет и журналов, высказывания о нем, фотографии. Все это ее вдохновляло, видимо, так сильно, что в школе она вместо уроков нудного домоводства решила ходить вместе с мальчишками на уроки труда. Кто знает, может, девочке мерещились самолеты, собранные своими руками? Она с наслаждением мастерила фигурные досочки, табуретки, вешалки, ножки для кресел и много чего еще. Все признавали: ее поделки не уступают поделкам мальчишек, а иногда и превосходят их мастерством. Ясное дело, девочки ее дразнили или игнорировали, мальчишки уважали.

С авиацией не сложилось, надо было зарабатывать. Милена закончила техникум по специальности «маляр». Наверное, строительно-монтажным управлениям города повезло. Ее золотыми руками восхищались, народ собирался посмотреть, как она ловко работает. «Дал же Бог талант!..» Да, у нас любят смотреть, как работают другие…

Женщина в свободное время подрабатывала у знакомых. Кому-то навешивала полки и люстры, у кого-то укладывала паркет, где-то фигурно выкладывала мраморный вензель. Она неплохо зарабатывала, достойно содержала маму и бабушку, чувствовала себя уверенно. А однажды, спустя годы, оглянулась и заметила: жизнь прошла. Родные давно и тихо ушли, сама она вышла на пенсию… Если в дороге тебе интересно и ты не скучаешь – то проходит она быстро, но что делать по прибытии на конечный пункт «старость»? Руки с суставами, скованными отложениями кальция, плохо слушались. Творческая деятельность теперь вызывала не радость, а слезы. А больше ничего Милена Леонидовна делать не любила. Книжки вызывали у нее скуку, под телевизор она засыпала.

Постепенно навалились болезни, и самая главная – эта… Депрессия. Дядя Марк из Америки звонил, интересовался здоровьем. Это происходило регулярно, но редко. Постепенно весь окружающий мир сузился до беспокойства за свое желудочно-кишечное функционирование…

– Я про муки не совсем поняла, – сказала Вера Алексеевна. – Неужели такой сильный артрит, что вы ничего не можете больше мастерить?

– Ну, не совсем… Кое-что могла бы. Но мои золотые руки способны, оказывается, нести не только радость, но и раздор.

– Это как?

– Хм. Вы как психолог могли бы понять…

– Психотерапевт, если не возражаете. А все же?

Лученко, конечно, все поняла, но зачем отнимать у женщины радость объяснений?..

– Ну, вот представьте, живет себе семья. Жена обеды варит, пакеты с едой как тяжеловес таскает, убирает, стирает. Муж, как большинство нынешних мужиков, гвоздя вбить не умеет или не хочет. Лежит на диване с пивом, с газетой, пялится в телевизор. Дети – балбесы. И тут прихожу я… И делаю мужскую работу: вбиваю гвозди, навешиваю полки, кладу кафель, клею обои. Даже краны чиню. А теперь скажите мне как доктор, что происходит, когда за мной закрывается дверь?

– Жена мужу выговаривает, что какая-то чужая женщина за деньги выполняет его мужскую работу?

– Вот именно. Не просто чужая женщина, а старая бабка, из которой песок сыплется!

– Не такая уж старая, и при чем тут песок?

– А я однажды под дверью задержалась и такое услышала! Мама дорогая!

– И вы из-за этого перестали людям помогать?

– Я перестала людям мешать. В том смысле, что не стоит вбитый гвоздь покоя в доме. Поэтому и решила: все, точка.

Лученко задумалась. Тактичность Милены Леонидовны – это чудесное качество, но оно же ей и вредит. Ремиссия, которой удалось достичь в стенах клиники, не продлится вечно. Если она не будет приносить пользу или хотя бы думать, что ее приносит, то вновь станет «психической» пациенткой. С этим надо что-то делать. Что же придумать? Как ей помочь?

Вера время от времени заходила в стационар к Осокоровой и обдумывала эту проблему. Женщину давно можно было выписать, однако она не спешила. Как-то раз, в плохом настроении, когда ничем не удалось помочь одному человеку, потерявшему близких, Лученко задумалась: а почему? Почему я все время ломаю голову над тем, как сделать жизнь Милены лучше?

«Грубо говоря, на кой тебе эта старуха? – спросила она себя. – Ты что, такой гуманист?»

«Да, гуманист, что тут особенного? И я люблю людей. Профессия такая».

«Но у тебя кроме нее достаточно много пациентов, других людей с проблемами. Ты и так разрываешься на части. Почему же думаешь именно о ней? Из-за гонорара?»