Текст книги "Земноводное в кармане, или Сумасбродные похождения Лилит Ханум, женщины, любящей приключения и не признающей ограничений, да не станет она образцом для подражания"

Глава шестнадцатая
Разбитое сердце

На следующий день Лилит Ханум надела светло-серое платье, выгодно оттенявшее ее смуглое лицо, вместо пиджака накинула на плечи синюю шаль с узорами из иранских огурцов и довольно долго выбирала сумочку, которая подходила бы под вот это все, а заодно и под светлые туфли. Накануне она договорилась с бригадой, что оставит необходимое количество еды и двойную порцию кофе, чтобы компенсировать свое отсутствие. Артур и его рыцари в присутствии прекрасной дамы не нуждались, напротив, они подбадривали ее, говоря, что негоже хозяйке такого большого дома жить в нем одной, и желали ей сыграть свадьбу как можно скорее и веселее.

Однако в процессе обсуждения матримониальных планов возникло непредвиденное осложнение: малютка Генрих оказался патологически ревнив. Он никак не мог смириться с тем, что Лилит Ханум не считает его за мужчину и предпочитает заокеанского гостя. Выражать свое негодование открыто он не осмеливался, так как опасался получить сокрушительный удар подушкой по своей нежной зеленой спинке. Но и оставаться в стороне от дел ему не хотелось. Он решил, что надо непременно состроить какие-нибудь коварные козни. Как эти самые козни строятся, он не знал, ибо даже в бытность свою принцем не отличался ловкостью в этом отношении: напротив, это придворные с маниакальной одержимостью интриговали против него. По всей видимости, именно они и подстроили роковую встречу с колдуньей; впрочем, то лишь мои догадки.

Ничего толком придумать ему не удалось, поэтому он решил отправиться на разведку. Когда Лилит Ханум отошла к зеркалу, чтобы последними штрихами завершить художественную роспись своего лица, наш проказник тихонько подобрался к ее сумочке и проскользнул внутрь. Устроился он там весьма удобно: один из внутренних карманов был сшит будто по заказу. Генрих уселся в нем поуютнее и решил если не подсмотреть, то хотя бы подслушать, что еще за жених такой выискался.

Ничего не подозревавшая Лилит Ханум вызвала к дому такси и отправилась в Старый город за романтикой. Романтика в лице гладко выбритого, надушенного и набриллиантиненного дяди Сэма уже ждала ее возле старой церкви Святого Георгия, покровителя Кярманистана. Сперва они зашли в церковь, помолились, полюбовались старинными фресками, поставили свечи за здравие всех близких и за упокой ушедших, а потом чинно отправились на прогулку.

– Я много думал о нашем вчерашнем разговоре и очень переживал, – признался Сэм, – даже ночью не мог заснуть.

– Почему? – удивилась Лилит Ханум, которая вообще не понимала, как это можно не заснуть, если такая возможность имеется.

– Мне показалось, что я тебя чем-то обидел.

– Ой да ладно, чего там…

– Ты точно не обиделась?

– Абсолютно.

Сэм просиял, приобнял Лилит за талию и притянул к себе. Лилит почувствовала какое-то странное шевеление в своей сумочке, но не придала этому никакого значения. Куда более ее волновало шевеление руки Сэма, сползавшей с талии вниз. Она водрузила шаловливую руку обратно на талию и сказала, что до свадьбы следует вести себя пристойно и вообще в Шахине на улице лучше держаться поскромнее.

– Да кому ты это рассказываешь? – засмеялся Сэм. – Я же тут вырос. И знаешь что? Мне вот это все шахинское лицемерие уже поперек горла. То ли дело в Штатах! Там все свободны, понимаешь? Делают что хотят, и всем на всех наплевать. А тут живут с вечной оглядкой на соседей…

С этим отчасти можно было согласиться. Руку Сэм все же убрал, и влюбленные чинно зашагали по направлению к пешеходной улице, где пестрели сувенирные лавки.

– Ты не знаешь, где можно купить красивые чашки? – внезапно спросил Сэм.

– Знаю, – ответила Лилит. – Вот в конце той улицы есть посудная лавка.

Сэм кивнул. Они шли не торопясь.

– Я хотел сказать тебе очень важную вещь, – робко начал Сэм.

Лилит Ханум снова почувствовала какое-то непонятное шевеление в сумочке и забеспокоилась, но виду не подала. А ее кавалер продолжал:

– Я попытался вчера тебе объяснить кое-что, но, видимо, плохо сформулировал. – Какое-то время он помолчал, подбирая слова. – Видишь ли, у меня был очень тяжелый развод, и мне трудно выстраивать отношения с женщиной…

Лилит сочувственно закивала.

– Я по натуре не гуляка, а семьянин, для меня очень важно спокойствие и взаимопонимание. Я никогда не сержусь, не повышаю голос, даже если меня чем-то задели и обидели.

Лилит скептически хмыкнула.

– А моя жена… Она типичная кярманка, вечно ворчала на меня, ругалась, посуду швыряла. Ненормальная совсем. У меня до сих пор от звука бьющейся посуды нервный тик возникает. Она мне такие скандалы на ровном месте устраивала, это не передать. Я так и не понял, что ее не устраивало. Я же уважал ее, ни разу плохого слова не сказал… А потом этот суд… Лучше и не вспоминать! Что мне пришлось перенести, не передать словами! У меня была изранена вся душа. Но я не сдался. В Америке вообще не принято сдаваться и жаловаться на жизнь. Ты же видишь, я никогда не жалуюсь!

Лилит задумалась. Ей, напротив, показалось, что Сэм только что именно жаловался ей на бывшую супругу. Но уличить его в противоречии она постеснялась.

– Потом я долго собирал себя из кусочков, – печально продолжал Сэм, – и открыл для себя одну важную вещь, о которой я тебе уже говорил: позитивное мышление. Ты, наверное, не понимаешь, что это такое?

– В принципе, догадываюсь. Я тоже когда-то увлекалась психологией…

– Увлекаться – это одно, а серьезно погрузиться – совсем другое. Ты даже не подозреваешь, какие перспективы открывает перед человеком позитивное мышление. Можно изменить себя, мир вокруг себя. И после этого исчезают гнев, злость, печаль, все негативные эмоции отключаются. У меня их сейчас нет и быть не может!

– Но зачем же отключать такие полезные в некоторых случаях эмоции? – поинтересовалась Лилит Ханум.

– Вот видишь! – проникновенно и укоризненно воскликнул Сэм. – Ты находишься не на той стадии осознания, когда человек готов освободиться от негатива. И этот негатив ест тебя изнутри.

– Вот прямо так и ест!

– Именно, разъедает, как коррозия металл. Вот, например, возьмем металлоконструкцию. Для того чтобы она была износостойкой… Впрочем, ты гуманитарий, и для тебя это, наверное, очень сложно.

Лилит слегка обиделась, но виду не подала. Позитивный разговор показался ей скучным, и она очень обрадовалась, когда улица кончилась.

– Вот посудная лавка. Ты что хотел купить?

– Красивые чашки в кярманском стиле, расписные с орнаментом. На меня иногда ностальгия накатывает. Куплю две чашки, одна будет мне, а другая – тебе. Поженимся, будем пить из них кофе и вспоминать нашу сегодняшнюю прогулку.

Он расплылся в трогательной улыбке, которая заставила Лилит забыть его нудные рассуждения. Сумочка заходила ходуном, но никто этого не заметил, потому что именно в этот момент налетел сильный порыв ветра. Сэм галантно, по-кярмански, распахнул перед Лилит Ханум дверь, и они оказались в уютном магазинчике, где все стены от пола до потолка занимали открытые стеллажи. Чего только на них не было! Кружки, плошки, кофейные сервизы, декоративные расписные тарелки, магниты для холодильников с видами Шахины, стаканы, рюмки, кубки, чайники-кофейники… Всего и не перечислишь. Чем прославился в веках Кярманистан, так это художественными промыслами, утонченными восточными орнаментами, пестрота которых сочеталась с изяществом линий. Всякий, кто попадал в такие магазины, первым делом говорил: «Ах!» Вот и Лилит Ханум с Сэмом сказали: «Ах!», не замечая, что «молния» сумочки Лилит потихоньку расходится и в расстегнутом пространстве виднеется зеленая резиновая лапка.

Улыбчивая продавщица, она же хозяйка, поприветствовала вошедших, и Сэм заговорил с ней по-кярмански. Лилит завидовала ему: ей этот язык давался с трудом, хоть каждое утро и начиналось со штудирования учебников. Вскоре на прилавке красовалось с дюжину разных чашек, от маленьких, с наперсток, до массивных кружек с толстыми ручками. Сэм вертел их в руках, рассматривал, сравнивал, советовался с Лилит, спрашивал, что ей больше нравится. Лилит поставила сумочку на прилавок, совершенно не замечая того, что «молния» уже расстегнута, а в недрах сумки закипают ревность и негодование.

После долгого и придирчивого осмотра Сэм выбрал две белые чашки, на которых были изображены стилизованные плоды граната.

– Вот только представь себе, как будем мы сидеть в Чикаго, в уютной столовой, и пить горячий кофе из этих чашек, и будет нам такое счастье, о котором, я уверен, ты мечтала всю жизнь.

– Нееет! – раздался вопль из сумки. – А как же я? Про меня тут вообще забыли? Я пустое место? Я никто и звать меня никак?

Сэм и продавщица вздрогнули, а Лилит Ханум узнала знакомый голос и замерла. В этот самый миг из сумки на прилавок выпрыгнул Генрих и оказался прямо перед носом у продавщицы.

– Лягушка!!! – завопила та. – Мерзкая и скользкая! Уйди, гадость!

– Это я-то гадость?! – возмутился Генрих, но продавщица не унималась:

– Уберите лягушку! Я их боюсь!

Она замахала руками, пытаясь отогнать Генриха, а тот, чтобы не получить по физиономии, прыгнул на самую большую кружку, да не рассчитал и опрокинул ее. Кружка покатилась, как шар в боулинге, сбивая остальные, одна упала на пол и разбилась вдребезги.

– Ах ты дрянь! – Продавщица замахнулась на Генриха, и тот, чтобы увернуться, прыгнул на полку со стаканами, которые градом посыпались на пол, мгновенно усеяв его осколками. – Осторожно, Генрих, ты поранишься! – закричала Лилит и бросилась ловить ополоумевшее земноводное.

– Так это ваша лягушка? – грозно спросила продавщица.

Лилит Ханум поняла, что возможность сделать вид, будто она не причастна к погрому посудной лавки, безнадежно упущена. Поймать и утихомирить Генриха удалось не сразу. Он скакал с полки на полку, со звоном и хрустом обрушивая все на своем пути. Когда же лягух был отловлен и посажен обратно в сумку, помещение магазина являло собой жалкое зрелище: пол устилал ковер из разноцветных осколков, многие полки пустовали, на прилавке валялись разбитые чашки, в том числе и те самые, которые Сэм готовился приобрести для счастливой семейной жизни. Продавщица горестно всхлипывала и утирала слезы, подсчитывая убытки. Сэм был непроницаем. Он молча достал бумажник и выложил перед продавщицей пачку американских долларов, от вида которых та несколько приободрилась. После этого все так же молча, с каменным лицом, Сэм вышел из магазинчика, а Лилит Ханум, пристыженная и опозоренная, поплелась вслед за ним. Она не могла не оценить его благородства и потому рассыпалась в извинениях, вкратце пересказала историю Генриха и попросила заокеанского гостя быть снисходительным.

Сэм поначалу выслушивал ее сбивчивые объяснения молча, а потом резко развернулся к ней. Лицо его сделалось багровым, от тяжкого дыхания все тело колыхалось. Несколько секунд он сверлил Лилит уничтожающим взглядом, пыхтел и только потом разразился тирадой, которая содержала такие известные выражения, как «пепел тебе на голову», «да будет разрушен твой дом», «да будешь ты проклята», «да иди ты в море», а также иные, которые не разрешено печатать в книгах. При этом, что примечательно, ни одного английского слова он не употребил и впервые явил слуху собеседницы урмийский диалект современного ассирийского языка во всем его великолепии и первозданной чистоте. Вместе с английским языком, по всей видимости, он позабыл и про позитивное мышление, и про отсутствие негативных эмоций, что дало Лилит Ханум повод счесть его человеком неискренним или, по крайней мере, заблуждающимся на собственный счет. Но делать по этому поводу замечания сейчас было бы явно неуместно, и Лилит Ханум ждала, пока словесное цунами сойдет на нет.

Когда Сэм более или менее выпустил пар, она снова попыталась извиниться и робко спросила, сколько денег было потрачено на возмещение ущерба хозяйке магазина. Сэм только горестно покачал головой:

– Ты этих денег за всю жизнь не заработаешь. Ты знаешь, я вообще удивляюсь, как тебя берут на какую-либо работу. Вроде бы взрослая женщина, а посуду бьешь, лягушек в сумке носишь. – Но посуду не я перебила – Генриха сильно напугали, и он…

– Вот видишь, ты еще и оправдываешься, как школьница! Запихнуть в сумку лягушку и пойти с ней на свидание, это уму непостижимо! Уж на что моя жена была сумасшедшая, а до такого и она не доходила. Она хотя бы признавала, что сама посуду бьет. Нет уж, второй психованной жены мне не надо! Вот тебе деньги на такси, езжай домой. А я прекрасно проведу время с семьей брата. Они хотя бы вменяемые.

Возражать и тем более оправдываться дальше было бесполезно. Остывший было жених снова начал распаляться. Он ругался, надувал щеки и махал руками, отчего его тучное тело колыхалось волнами и получалось такое забавное блям-блям-блям, что в какой-то момент Лилит Ханум забыла о том, что случилось в посудной лавке, о том, в какое скверное положение поставил ее Генрих, о стыде перед Сэмом и стала просто наблюдать колыхание телесных волн. Звук будто бы отключили, и она видела лишь смешного толстяка с выпученными глазами, махавшего коротенькими ручками. И было это так забавно и нелепо, что в какой-то момент она не выдержала и расхохоталась.

Это была последняя капля. Сэм снова разразился потоком страшных проклятий, поймал такси, чуть ли не силой запихнул туда Лилит со злосчастной сумкой, где в ужасе забился в угол Генрих, и гордо удалился в неизвестном направлении. Приехав домой, Лилит хотела было написать ему и извиниться за свой недостойный смех, но с горечью обнаружила, что дядя Сэм уже успел заблокировать ее везде, где только можно, и написать или позвонить ему уже никак не получится.

Судя по всему, это и стало завершением их недолгого романа и никакой свадьбы в конце тоннеля не светило. Сперва Лилит огорчилась, а потом подумала, что лягушка в посудной лавке – пожалуй, лучшая проверка для любого жениха. И очень хорошо, что столь неприятный эпизод произошел в самом начале. Ибо выяснить, что мужчина способен кричать на тебя и обрушивать на твою голову проклятия уже после переезда за океан, было бы куда хуже: в таком случае Лилит оказалась бы полностью зависимой и при любой оплошности должна была выслушивать подобные речи безропотно. И еще Лилит Ханум поняла, что тучные мужчины не для нее. Лучше умеренно толстенькие и плотные. А еще лучше – стройные, прекрасные лицом и телом; хотя бы не так смешно будет с ними ругаться.

И воззвала Лилит Ханум ко Всевышнему: «Господи, не надо мне больше никаких студней! Пожалуйста, пошли мне красивого мужчину! Чтобы хоть полюбоваться было на что…»

Ангел с книжечкой пожал плечами, черкнул пару фраз и, стараясь не очень громко хлопать крыльями, начал плавно облетать Шахину в поисках самого красивого мужчины в городе. Как этого ангела угораздило стать хранителем Лилит Ханум, автору неизвестно, но даже если ему дали эту работу за какую-то провинность, он неизменно выполнял все поручения с похвальной дотошностью и точностью, достойной образцового научного работника. Поиски были не быстрыми и не легкими, но… не будем забегать вперед!

Автор сего повествования, конечно же, понимает, что негоже плохо относиться к людям с лишним весом, но будем реалистами: внешность мужчины – важная штука, как ни крути. В солнечном Кярманистане женщины разборчивы и любят красивых и статных, уж не взыщите.

Глава семнадцатая
Жизнь продолжается

Целую неделю Лилит Ханум не общалась с Генрихом. Да он и сам понимал, что натворил дел. Поэтому опальный принц прятался в саду, в зарослях малины, ловил мух и комаров и на глаза хозяйке не показывался. За это время он перезнакомился с местной мелкой фауной, а также узнал, что лягушек здесь никто не держит, а вот черепахи у многих соседей наличествуют. Это вселило в него надежду на обзаведение друзьями, так как о благосклонности Лилит Ханум он уже не мечтал. На что способна женщина, чью свадьбу столь коварным образом расстроили, он примерно себе представлял. А тут еще и восточная женщина, яростная и неукротимая.

По прошествии недели над кустами малины возникла зловещая тень, и не успел Генрих опомниться, как оказался схвачен и поднят на воздух.

– Ну что, слон в посудной лавке? – угрожающе спросила Лилит.

– Я… виноват, я больше никогда… – заквакал Генрих.

– Разумеется, никогда. Ты под бессрочным домашним арестом.

– Как я могу загладить свою вину?

– Никак, бедствие ты зеленое. Фиг с тобой, я мириться пришла. Но если еще раз что-то такое вытворишь, то у меня на обед лягушачьи окорочка, понял?

– Еще бы не понять, – смиренно ответил Генрих.

Так и помирились.

Генрих не знал о том, что в воскресенье Лилит Ханум пришлось по его милости выдержать пренеприятный разговор с Гиваргисом, братом несостоявшегося жениха. Деликатно отведя Лилит Ханум в сторону подальше от любопытных глаз остальных прихожан, сокрушенный Гиваргис выговорил ей:

– Я очень расстроен этим инцидентом. А как огорчился мой брат, и не передать. И это вы, представительница такого известного семейства, чей прадед вместе с моим держал кирпичный завод, строил дома на улице Фабрикантов! Я столько раз ходил мимо углового дома с вензелем, добротного особняка, который построил ваш почтенный прадед, и все думал о том, какие достойные люди были у вас в семье. А вы с лягушкой в сумке по городу гуляете, посуду бьете и сеете панику! Какой позор!

Возразить было нечего. Рассказывать о Генрихе, о его превращении в амфибию и о том, как он ждал поцелуя и ревновал, было бы глупее глупого. Но и слушать нотации Гиваргиса было обидно до слез. Почему-то особенно Лилит расстроило упоминание дома с вензелем, который построил ее прадедушка. Сходить, что ли, как-нибудь посмотреть на этот дом?

Долго горевать Лилит Ханум не умела. В жизни после неприятных событий обязательно случается что-то радостное. Вот и на этот раз приятные события рассеяли ее грусть: отделка верхнего этажа наконец-то была закончена. Конечно, оставались еще пыль и строительный мусор, который надо было вынести, но это уже такие мелочи по сравнению с тем, что осталось позади!

Чтобы отпраздновать завершение отделки верхнего этажа, Лилит Ханум выставила угощение, и усталая, но, конечно же, очень довольная бригада устроилась на пластиковых стульях за некруглым столом. Генрих, которому хозяйка строго запретила залезать на стол с лапами и расхаживать по нему, чинно примостился на специальной табуреточке. Он выклянчил себе трубочку с заварным кремом, несмотря на то, что это совершенно не лягушачья пища. Рабочие были не меньшими сладкоежками и трубочки тоже оценили. Внезапно Артур отлучился к машине и вернулся, держа в руке нечто, завернутое в несколько слоев газеты.

– Это, – сказал он, – наш скромный подарок на новоселье.

Братья перемигнулись и засмеялись. Артур развернул газеты и извлек на свет божий сияющую чашу, украшенную изысканнейшими узорами. Лилит Ханум ахнула:

– Что это?!

– Как что? Грааль! Самый лучший в мире Грааль.

– Вы нашли его? – проквакал потрясенный и перепачканный заварным кремом Генрих.

– Это он нашел, – кивнул Артур на Галахада.

– И где? – не унимался Генрих.

– В Ереване, конечно же, – ответил Галахад, – у лучшего ереванского чеканщика. Я специально туда на выходные съездил.

– Но обретение Грааля – это другое, – возмутился Генрих. – Это долгий путь, мистический поиск.

Галахад оскорбился:

– Вот если бы ты хоть раз пять часов покрутился по серпантину в маршрутке «Шахина – Ереван», ты бы понял, что такое долгий путь. А если бы ты поискал среди всех ереванских чеканщиков лучшего и нашел бы его, вот тогда бы ты узнал, что такое настоящий мистический поиск! И помни: любой рыцарь без страха и упрека, если у него есть хоть капля ума, будет искать Грааль только на ереванском базаре.

– Вы еще скажите мне, что легендарный король Артур был бриттским армянином, – надулся Генрих. Он уже начал осваивать местный юмор и без устали подшучивал над представителями всех наций.

– Это вряд ли, – подал голос Овейн. – А вот Дартанян точно был армянин, а не гасконец. Это Дюма все напутал.

– Хватит пререкаться, – грозно сказал Артур, достал из свертка газет пластиковую бутылку с рубиново-красной жидкостью и перелил ее в только что вымытый хозяйкой и насухо вытертый Грааль.

Генрих смотрел на него как завороженный.

– Что это? – благоговейно прошептал он.

– Это, – не менее благоговейно и торжественно произнес Артур, – гранатовое вино! Из Еревана, от нашей тети! Я считаю, что многоуважаемая Лилит Ханум должна выпить из чаши за свою счастливую жизнь в этом доме.

Лилит не заставила себя упрашивать и осушила чашу.

– На счастье! – закричали все, от Артура до Галахада.

– Кваа! – завопил Генрих. Его покоробила такая насмешка над средневековой литературой, но он решил, что восточные люди ничего не понимают в мистическом поиске и все, что они умеют, – это ходить на базар, готовить, есть и пить. С этой мыслью он стянул со стола еще одну трубочку с заварным кремом, упиваясь ощущением собственного превосходства: он до посещения базара не опускался, потому что его могли там случайно затоптать или перепутать с авокадо. Ну и потом домашний арест после происшествия в посудной лавке еще никто не отменял.

А под виноградными лозами еще долго раздавались взрывы многоголосого смеха. Грааль не единожды наполнялся и опустошался, и счастье вперемешку с гранатовым вином наполняло тело и душу Лилит Ханум, сливаясь с новыми силами и новой энергией. Она чувствовала, что еще чуть-чуть, и в ее жизни снова произойдет что-то невероятное.

Конец первой части