Текст книги "Русские праздники"

Литература

1. Агапкина Т. А. Мифопоэтические основы славянского народного календаря. Весенне-летний цикл. М., 2002.

2. Агапкина Т. А., Топорков А. Л. К проблеме этнографического контекста календарных песен // Славянский и балканский фольклор. Духовная культура Полесья на общеславянском фоне. М., 1986.

3. Аксаков И. С. Письма к родным: 1844–1849. М., 1988.

4. Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. СПб., 1914.

5. Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3 т. М., 1965. Т. 1.

6. Бачинская Н. Русские хороводы и хороводные песни. М., 1991.

7. Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины: XIX – начало ХХ в. Л., 1988.

8. Быт великорусских крестьян-земледельцев. СПб., 1993.

9. Вилинбахов Г. В., Вилинбахова Т. В. Святой Георгий. СПб., 1995.

10. Власова М. Новая АБЕВЕГА русских суеверий: Иллюстрированный словарь. СПб., 1995.

11. Воронина Т. А. Пост в жизни русских // Православие и русская народная культура. М., 1995.

12. Воронина Т. А. Пост в традиционном питании русских XIX в. // Расы и народы: Современные этнические и расовые проблемы. Ежегодник. 1988. № 25.

13. Воронина Т. А. Практика русского православного поста в ХХ веке (1917–1991) // Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII–XX веках. М., 2002.

14. Воронина Т. А. Проблемы этнографического изучения русского православного поста // Этнографическое обозрение. 1997. № 4.

15. Геннеп А. ван. Обряды перехода. Систематическое изучение обрядов. М., 1999.

16. Герберштейн С. Записки о московитских делах // Россия XV–XVII вв. глазами иностранцев. Л., 1986.

17. Голейзовский К. Я. Образы русской народной хореографии. М., 1964.

18. Горбунов Б. В. Традиционные состязания за обладание снежной крепостью-городком как элемент народной культуры русских // Этнографическое обозрение. 1994. № 5.

19. Громыко М. М. Мир русской деревни. М., 1991.

20. Громыко М. М. Православные обряды и обычаи в русском крестьянском доме // Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII–XX веках. М., 2002.

21. Громыко М. М., Буганов А. В. О воззрениях русского народа. М., 2000.

22. Грунтовский А. Русский кулачный бой: История, этнография, техника. СПб., 1993.

23. Даль В. И. О повериях, суевериях и предрассудках русского народа. СПб., 1994.

24. Домострой. СПб., 1992.

25. Духовная культура северного Белозерья: Этнодиалектный словарь. М., 1997.

26. Елеонская Е. Н. К изучению заговора и колдовства в России. СПб., 1917. Вып. 1.

27. Ефименко П. С. Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии. Ч. 1. М., 1877. Ч. 2. М., 1878.

28. Забылин М. Русский народ: его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. М., 1990.

29. Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М., 1991.

30. Зобнин Ф. Усть-Ницынская слобода Тюменского уезда Тобольской губернии // Живая старина. 1898. Вып. 2.

31. Иваницкий Н. А. Материалы по этнографии Вологодской губернии // Известия Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Т. LXIX. Труды этнографического отдела. М., 1890. Т. 2. Вып. 1.

32. Ивлева Л. М. Ряженье в русской традиционной культуре. СПб., 1994.

33. История северного крестьянства. Архангельск, 1985.

34. Козлов А. В. Праздники и знаменательные даты православного и народного календаря: жизнеописания святых, обычаи, гадания, поверья, приметы. СПб., 1993.

35. Копаневич И. К. Рождественские святки и сопровождающие их народные игры и развлечения в Псковской губернии. Псков, 1896.

36. Коринфский А. А. В мире сказаний: Очерки народных взглядов и поверий. СПб., 1905.

37. Коринфский А. А. Народная Русь: круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа. М., 1995.

38. Лещенко В. Ю. Семья и русское православие (XI–XIX вв.). СПб., 1999.

39. Макашина Т. С. Ильин день и Илья-Пророк в народных представлениях и фольклоре восточных славян // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982.

40. Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. М., 1996.

41. Миненко Н. А. Культура русских крестьян Зауралья. XVIII – первая половина XIX в. М., 1991.

42. Миронов Б. Н. Социальная история России: В 2 т. СПб., 1999.

43. Некрылова А. Ф. Круглый год. М., 1991.

44. Некрылова А. Ф. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища: конец XVIII – начало XIX в. Л., 1984.

45. Новичкова Т. А. Русский демонологический словарь. СПб., 1995.

46. Неуступов А. Д. Свадебные обычаи в Кадниковском уезде // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. 1913. Т. V. Вып. 1.

47. Никифоров-Волгин В. А. Дорожный посох. Избранное. М., 1992.

48. Обрядовая поэзия. М., 1989.

49. Олеарий А. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. СПб., 1906.

50. Отреченное чтение в России XVII–XVIII вв. М., 2002.

51. Очерки русской культуры XVI в.: В 2 ч. М., 1977. Ч. 1.

52. Панченко А. А. Исследования в области народного православия. Деревенские святыни Северо-Запада России. СПб., 1998.

53. Песни, собранные П. Н. Рыбниковым: В 3 т. Петрозаводск, 1989–1991.

54. Поэзия крестьянских праздников. Л., 1970.

55. Попов Г. Народно-бытовая медицина. М., 1998.

56. Рабинович М. Г. Очерки этнографии русского феодального города: Горожане, их общественный и домашний быт. М., 1978.

57. Русские: Этносоциологические очерки. М., 1992.

58. Русские. М., 1997.

59. Русские крестьяне: Жизнь. Быт. Нравы. T. I–IV. СПб., 2004–2006.

60. Русский праздник: Иллюстрированная энциклопедия. СПб., 2001.

61. Русский эротический фольклор. М., 1995.

62. Селиванов В. В. Год русского земледельца: Зарайский уезд Рязанской губернии // Письма из деревни: Очерки о крестьянстве России второй половины XIX в. М., 1987.

63. Слободской С. Закон Божий для семьи и школы со многими иллюстрациями. Репринтное издание. М., 1999.

64. Смирнов А. В., Троицкий А. И. Похороны Костромы // Труды Владимирской ученой архивной комиссии. 1914. Кн. XVI.

65. Снегирев И. М. Русские простонародные праздники и суеверные обряды: В 4 вып. М., 1837–1839. Вып. 4.

66. Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. М., 1979.

67. Столяров И. Записки русского крестьянина. Париж, 1986.

68. Терещенко А. В. Быт русского народа. СПб., 1848. Т. I–IV. Ч. I–VII.

69. Толстой Н. И. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995.

70. Традиционный фольклор Новгородской области. Л., 1979.

71. Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982.

72. Успенский Г. Опыт повествования о древностях русских: В 2 ч. Ч. 2. Об обычаях Россиян в частной жизни. Харьков, 1818.

73. Хопко Ф. Основы православия. Вильнюс, 1991.

74. Чичеров В. И. Зимний период русского земледельческого календаря XVI–XIX вв. (Очерки по истории народных верований) // Труды Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая Академии наук СССР. 1957. Т. XL.

75. Шаповалова Г. Г. Егорьевский цикл весенних календарных обрядов у славянских народов и связанный с ними фольклор // Фольклор и этнография: Обряды и обрядовый фольклор. Л., 1974.

76. Этнография восточных славян: Очерки традиционной культуры. М., 1987.

А. Ф. Некрылова
Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища

Предисловие

На протяжении трех столетий в России не иссякает интерес к праздничной народной культуре. Тема эта привлекала ученых – теоретиков и историков, воодушевляла художников, композиторов, деятелей театра. И сегодня очевидна потребность не только в чтении, знакомстве с яркой, самобытной стороной отечественной культуры прошлого, но и в практическом применении знаний, что подтверждается многочисленными попытками возродить традиции народных праздников, использовать компоненты зрелищно-игровой культуры в современных массовых праздниках и гуляньях, в профессиональном сценическом искусстве, наконец, обогатить семейные и дружеские встречи, почерпнув что-то из богатейшего праздничного наследия.

Надо сказать, что во все эпохи в жизни любого народа праздникам отводилась огромная роль. Потребность в праздниках присуща человечеству с самых ранних времен. Homo sapiens, по всей видимости, был одновременно и homo ludens – человеком играющим, и homo feriens – человеком празднующим.

Важность и необходимость праздников доказаны той ролью, которая отводилась им на протяжении всей истории. Праздники сопровождали наиболее значимые, существенные моменты и периоды природных циклов и жизни коллектива, будь то государство, народ, религиозная община или семья.

Нельзя забывать о том, что праздник – социальное и культурное явление, в котором соединены две тенденции: возврата, неподвижности и обновления, динамики, то есть он одновременно ориентирован на прошлое и устремлен в будущее. Праздник исконно связан с традицией, всегда опирается на апробированное, устоявшееся, он постоянно стремится к возрождению и актуализации традиционного. Однако, по природе своей нацеленный на обновление, на будущее, он всегда находится в оппозиции к той же традиции, способствуя ее развитию и обогащению. Поэтому праздник в значительной степени ритуализирован, обряден, но никогда не сводится к ритуалу или обряду, оставляя место новому, непредусмотренному, свободе проявления и сознательному выбору.

Праздник, в его фольклорно-этнографическом осмыслении, это время, когда общие идеалы выходят наружу, чтобы проявиться, подтвердиться, закрепиться, это день и час солидарности со «своими» – солидарности, по преимуществу лишенной меркантильно-корыстной основы. Здесь общими усилиями воссоздается утрачиваемая в обычные дни гармония и мир, происходит единение не только живых, но почти что осязаемой становится связь с ушедшими в мир иной и еще не родившимися на этот свет. Так человек в празднике оказывается точкой пересечения будущего и прошлого, средоточием опыта и мудрости праотцев и той жизненной энергии, которая является причиной рождения потомков и прогресса в его положительном смысле. В атмосфере праздника человек наиболее остро ощущает себя одновременно личностью и членом коллектива, внутри праздника осуществляется контакт и свободное общение, без которых невозможна нормальная жизнедеятельность людей. И еще одно: праздник – это проявление всех форм и видов культуры коллектива, начиная от принятых форм поведения, кончая демонстрацией нарядов и исполнением популярных песен.

Крупные события и даты традиционного праздничного календаря отмечались как бы в трех измерениях. Собирались дома, в кругу семьи, демонстрируя сплоченность рода, утверждая родство по крови. Обязательно посещали храм, акцентируя родство по вере, приобщение к серьезной и высокой духовности. Непременно выходили на улицу, «в народ», что свидетельствовало о единстве социума, давало возможность проявления естественного, природного в человеке в рамках смеховой культуры. Так, все три части направлены были на осуществление древнейшей философии праздника – объединение в общем устремлении, преображение себя и мира, приобщение к непреходящим ценностям.

Еще одна важная особенность праздника: являясь неотъемлемой частью культуры, он всегда был, есть и будет идеологизирован, лежит ли в его основе мифологический взгляд на мир, религиозный, сугубо прагматический.

Не случайно при крутых поворотах истории, в переломные эпохи значительным (если не коренным) изменениям подвергался календарь и вся система праздников. За примерами не надо далеко ходить. Вспомним Великую французскую революцию конца XVIII века, отменившую специальным декретом христианское летоисчисление и назвавшую первым днем новой эры 22 сентября 1792 года – день провозглашения Республики. От этой даты стали отсчитываться новые двенадцать месяцев (жерминаль, брюмер, термидор и др.). За изменением календаря, введением нового счета и отсчета времени, естественно, последовало и учреждение новых праздников. Вспомним, что реформы Петра I, по сути, начались с указа 1699 года о перенесении празднования новолетия с 1 сентября на 1 января, с введения массы новых праздников, долженствующих закрепить новую политику и новые ценности, в том числе духовные. То же происходило в России после Октября 1917 года – изменение парадигмы праздников, внедрение «Красного календаря», в котором практически все прежние религиозные, народные земледельческие праздники, юбилеи по поводу исторических событий, викторий и прочего были отменены (или благополучно забыты) и заменены абсолютно новыми, связанными с революционными датами и личностями: например, День Парижской коммуны, годовщины Октября, День работницы и др.

Конечно, время, неумолимо двигаясь вперед, вносит свои коррективы, и устаревшие, переставшие быть актуальными праздники и выпавшие из памяти потомков события становились лишь фактами истории, уходили из праздничного календаря, на смену им приходили иные. Так было всегда и, видимо, всегда будет. Дело лишь в скорости смены парадигмы, в естественном или насильственном сломе устоявшихся праздничных традиций.

Совсем недавно в запале перестройки общества и переоценки отечественной истории ХХ века россияне почти без оглядки вычеркнули из своей жизни большинство советских праздников, ибо они (на государственном, общественном уровне), строго регламентированные, замешенные на «той» идеологии, отсюда странным образом похожие друг на друга, вольно или невольно освящали и утверждали все то, от чего мы нынче отказались.

И тут неожиданно пришлось столкнуться с такой проблемой, которую остроумно назвали «праздничным голодом». Оказалось, что праздников явно не хватает, ощутимо не только их малое количество по сравнению с бывшими в царской и советской России, но и неравномерное распределение по годовому кругу, а также отсутствие их разнообразия, наличия истинно весомых, уважаемых, всенародных праздников. К примеру, далеко не все современные россияне сразу смогли ответить, какие события отмечаются 12 июня или 12 декабря, чем вызван неурочный выходной, хотя это даты государственного значения. Зато огромное количество людей разных вероисповеданий и национальностей проявляет невероятный интерес к прежним, традиционным праздникам – светским и религиозным, пытаясь возродить их и ввести в современную жизнь, при этом подчас не имея никакого представления о том, как и почему проходил тот или иной праздник, каковы были его местные, временны́е, конфессиональные особенности, что в нем изначально, исконно, а что привнесено позднее и т. д. Сейчас мы стоим перед фактом недопонимания, недооценки самого феномена праздника, досуга, свободного от трудовой деятельности времени. Стихийно возникающие (нередко заимствованные) праздники словно бы компенсируют неудовлетворенное стремление людей проявить и прочувствовать дружескую солидарность в атмосфере всеобщего праздника, дарующего раскрепощенность, веселое и радостное настроение, эмоциональный подъем. Так вошли в нашу жизнь и стали невероятно популярны весенний Валентинов день (праздник влюбленных) и осенний Хеллоуин, а из прежних русских (дореволюционных) – 8 июля, день муромских святых Петра и Февронии, осмысленных в качестве покровителей верной любви и счастливого брака.

Совершенно очевиден и такой факт: сегодня мы утратили саму праздничную культуру. И это заставляет с особым вниманием отнестись к опыту прошлых веков, к традиционной культуре, выработавшей оптимальное соотношение будней/праздников и создавшей органичную систему праздников, соответствующую своему времени, своим идеалам – социальным, нравственным, духовным.

В этой книге мы остановились на наиболее ярких и важных праздниках народного календаря – церковного, аграрного, семейного и на традиционных увеселениях ярмарок и городских гуляний конца XVIII – начала XX столетий.

XVIII век, нижняя граница выбранного нами отрезка времени, во многих отношениях был для России переходным моментом, а для праздничной культуры стал и отправной точкой, началом яркого и сложного, хотя и сравнительно короткого пути особой ярмарочной, площадной культуры городского типа.

Эпоха Петра I знаменовала глубочайшие перемены в жизни страны. Становлению Российской империи способствовали существенные сдвиги в экономике и политике, которые сопровождались изменениями в мировоззрении и психологии людей и, разумеется, влекли за собой социальные и культурно-бытовые преобразования.

Слишком решительные и смелые реформы во внешней и внутренней жизни страны нередко встречали непонимание и отпор в различных кругах патриархальной России, поэтому Петр I «настойчиво искал новые формы и методы проведения пропагандистской кампании в поддержку своих начинаний» (44, 133).

Так, в 1702 году он распорядился воздвигнуть в самом центре Москвы, на Красной площади, «комедийную хоромину» – первый публичный театр, на представления которого могли приходить все желающие. По словам крупнейшего исследователя ранней русской драматургии Н. С. Тихонравова, «театр должен был служить Петру тем, чем была для него горячая, искренняя проповедь Феофана Прокоповича: он должен был разъяснять всенародному множеству истинный смысл деяний преобразователя» (201, 41). Как известно, с этой задачей труппа «комедийной хоромины» не справилась, однако интерес к театру пробудился в разных слоях городского населения, и уже во второй четверти XVIII века бытовали в России придворный, школьный, городской демократический и народный театры.

Для популяризации своих преобразований Петр I прибегал и к таким публичным зрелищам, как уличные маскарады, торжественные шествия (обязательно предполагавшие возведение триумфальных ворот), иллюминации, пародийные обряды и т. п. Здесь, с одной стороны, использовались традиции народного святочного и масленичного ряженья, а с другой – символы и аллегории школьного театра.

Петр I любил гром орудий, шумное веселье, подчас напоминающее оргию, излюбленным его зрелищем были фейерверки, на которые он тратил огромные средства, прекрасно осознавая их мощный зрелищный эффект и доступность широкому кругу зрителей. Высоким мастерством пиротехников, красочностью и размахом они поражали не только русских людей, в большинстве своем никогда ничего подобного не видавших, но и иностранцев, которых удивить огненными потехами было не так-то просто. Особенно впечатляющими были фейерверки, устроенные 1 января 1704 года по случаю взятия Нотебурга и 13 октября 1710 года в честь бракосочетания Анны Иоанновны с герцогом Курляндским. Последний, устроенный на набережной Невы у Меншиковского дворца, ошеломил превосходным изображением на центральном транспаранте Купидона, сковывающего молотом пылающие сердца, и витиеватой надписью: «Два воедино соединяю». И надпись, и сюжет картины были придуманы Петром I. В тот самый день, когда Петра I торжественно провозгласили императором всероссийским, в небе Петербурга загорелся «храм Януса, освещенный 20 000 разноцветных огней. Два огненных воина приблизились ко храму, затворили дверь его и подали друг другу руки. Гром тысяч пушек грянул в сию минуту; несколько тысяч ракет взлетело в воздух, и от сего такой огонь сочинился, что казалось, Нева загорелась. На щите явилось изображение правды с надписью „Всегда победит!“. На другом щите видны были входящий в пристань корабль и слова „Конец дело венчает“» (161, 188).

Изображение фейерверка в честь взятия Канцова. 1704. Гравюра

Опыт фейерверочного театра использовался для создания сценических эффектов в театральных постановках и балаганных феериях.

В течение всего XVIII века грандиозные праздничные шествия, маскарады, фейерверки, пушечная стрельба вкупе с колокольным звоном сопровождали в обеих столицах разные события общероссийского масштаба (громкие победы, коронации, венчания представителей царской фамилии и пр.), причем официальные торжества такого рода всегда включали публичные празднества на улицах города и народные гулянья с присущими им традиционными увеселениями.

И. Смит. Фейерверк в честь заключения Ништадтского мира с Швецией. Гравюра

Напомним о праздновании Ништадтского мира в Петербурге и Москве (конец 1721 – начало 1722 года). В молодой столице, которой едва минуло от рождения 18 лет, торжество, отмеченное с большой пышностью, серьезностью и поистине имперским размахом, началось молебном в Троицком соборе и продолжалось на площади, где было устроено специальное возвышение для царя и куда выкатили бочки с вином и пивом для народа; веселье шло под пушечную пальбу с Петропавловской крепости. По улицам столицы разъезжали герольды, под звуки труб и фанфар извещавшие население о свершившемся событии. Вечером был устроен грандиозный фейерверк и артиллерийский салют. На следующий день, «сентября 10‑го открылся народный маскерад, где особенно казался забавным народу Бахус, окруженный пляшущими сатирами, петухами, журавлями и медведями. Сентября 17‑го увеселяли народ травлею льва с медведем; 28‑го было гулянье в Летнем саду. ‹…› Народу объявлены были милости – прощены преступники, сложены недоимки и штрафы. Жареные быки, груды калачей и фонтаны пива и вина были выставлены на площади для народного пиршества» (там же, 184–185, 187). Празднества в январе 1722 года продолжались в древней столице, там «народ особенно изумлялся флоту, ездившему по московским улицам: впереди поезда ехала раззолоченная галера, где сидели император, генералы, министры, послы; раззолоченными веслами гребли богато одетые гребцы. Затем следовал фрегат с мачтами и пушками; матросы производили команду, пушки палили салюты. ‹…› День заключился великолепным фейерверком и катанием в санях» (там же, 192–193)[3]3
  Мы намеренно оставляем в стороне пародийные обряды, вроде свадьбы всешутейшего папы Зотова, поскольку они не являются для XVIII века чем-то новым, а продолжают многовековую традицию скоморошьего, смехового лицедейства.


[Закрыть].

Век восемнадцатый не без основания называют «играющим веком». Действительно, игровая стихия захватила многие стороны общественной жизни и быта, сама культура носила отчасти игровой характер. Даже успехи естественных наук доходили до горожан в зрелищно-игровой форме – механизированные куклы, различные автоматы, заводные диковинки вроде музыкальных шкатулок, табакерок или часов, где через определенные промежутки времени что-то звучало, открывалось, двигалось, это и разного рода панорамы, основанные на законах оптики, и иные забавы. Жизнь воспринималась сквозь призму игры. И не только в условиях праздника, что, вообще говоря, естественно для человека культурного. События драматические рассматривались в тех же категориях: война была не чем иным, как театром военных действий, пожар или извержение Везувия – ярким, захватывающим зрелищем. Не случайно все это запечатлевалось на лубочных картинках и попадало на подмостки балаганных театров.

Однако это столетие по праву считается и временем просвещения. Изменения в экономической, политической и культурной жизни России требовали все большего числа грамотных, знающих людей. Развивалось книгопечатание, расширялся круг читателей, зарождалась и новая литература, отвечающая интересам демократических слоев городского населения. На рубеже XVII–XVIII столетий зачитывались похождениями купеческого сына Саввы Грудцына и мелкого дворянина Фрола Скобеева – героев, каких не знала древнерусская литература. Большое распространение в рукописной светской литературе того времени получили и «жарты» – небольшие стихотворные произведения комического или сатирического характера (типа анекдота, бытовой новеллы), утверждающие в качестве положительных, ценных качеств человека здравый смысл, хитрость. И оригинальная русская бытовая повесть, и жарты, и сатирические произведения широко использовали отечественный фольклор, западный авантюрно-рыцарский роман. Авторы их предпочитали разговорный язык с привлечением форм и выражений из области приказного делопроизводства.

П. Пикарт. Триумфальный вход в Москву Петра I после побед под Полтавой. 1710. Гравюра

С конца XVII века все более популярными становились светские лубочные картинки, среди которых значительный процент составляли западноевропейские «потешные» листы, русские лубки с изображением шутов, скоморохов, народных праздников и гуляний, сказочных героев. В XIX веке на смену им пришли лубочные книжки с текстами повестей, сказок, сатир, пользующиеся повышенным спросом среди грамотных городских низов и крестьян.

В. О. Ключевский отмечал, что еще с середины XVII века на русское общество начала «действовать иноземная культура, богатая опытами и знаниями» (88, 13), причем это западное влияние неравномерно проникало в разные слои населения, коснувшись прежде всего его верхних слоев. Произошло и социальное расслоение в сфере потребления искусства: в то время как крестьянское население по-прежнему хранило традиционную культуру, высшее сословие ориентировалось на Запад, перенимало обычаи, подражало модам европейской знати, непривилегированная часть жителей крупных городов ощущала необходимость в создании своего искусства – так начал формироваться городской фольклор.

Многолюдные гулянья и праздники всегда входили в городской быт, но на протяжении долгого времени они полностью копировали крестьянскую традицию: устраивались в те же календарные сроки и в тех же формах (ряженые на Святках, катание на лошадях и с ледяных гор на Масленицу, качели на Пасху, завивание венков и хороводы «на природе» на Троицу и т. п.).

С XVIII века заметно различается быт городов и деревень. Перемещение традиционных земледельческих празднеств в новые городские условия не могло не сказаться на их характере. В атмосфере промышленного города нарушаются такие существенные черты крестьянского праздника, как его строгая регламентация и обрядность, перестает ощущаться магическая сторона действий и слов, уходят из памяти исконные мотивировки и языческая предназначенность празднества. Резко меняется также состав участников гуляний и ярмарок, здесь сталкивается огромное число людей, представителей всех сословий, многих местностей и национальностей. Гулянье становится открытой системой и легко впитывает в себя элементы и формы различных традиций, сфер быта, культуры, искусства.

Развитие промышленности и рост городов привели к оживлению торговли внутри страны, к созданию единого общероссийского рынка. Резко увеличилось количество ярмарок и их товарооборот, усилился приток иностранных купцов. Уже к началу 1830‑х годов в России насчитывалось более 1700 ярмарок с оборотом в сотни миллионов рублей, а к концу столетия в одной только Воронежской губернии устраивалось свыше 600 ярмарок, на которые привозилось товаров на 11,5 миллиона рублей. В Харьковской губернии действовало в году 425 ярмарок, в Полтавской – 372. Если в 1860‑е годы на Кубани проходило более 50 ярмарок в 24 населенных пунктах, то в 1912 году здесь проходило 189 ярмарок в 120 городах и селениях.

Ежегодный базар в День Святой Троицы в селе Пакали. Нижегородская губ. Конец XIX в. Фото

Крупные ярмарки устраивались обычно в дни больших религиозных праздников и продолжались от нескольких дней до двух недель и дольше. Так, ежегодная Ильинская ярмарка в Полтаве, приуроченная к празднованию Дня Ильи-пророка (по старому стилю это 20 июля), работала до конца июля. Ирбит – захолустный уездный городок Пермской губернии с населением (по переписи 1897 г.) чуть больше 20 тысяч «душ обоего пола» – совершенно преображался в дни знаменитой ярмарки, которая открывалась ежегодно 1 февраля и продолжалась целый месяц. По своим торговым оборотам Ирбитская ярмарка занимала среди прочих ярмарок России одно из ведущих мест; сюда стекались товары из Европейской России (преимущественно мануфактура), из Сибири (главным образом пушнина, хлеб, воск) и Юго-Восточной Азии (чай, пряности, лошади). На Нижегородской ярмарке в 1875 году в среднем в сутки бывало 135 000 человек. Любопытно, что число людей определялось по количеству выпеченного хлеба, из расчета по три фунта (то есть примерно по 1,2 кг. – А. Н.) на человека в сутки.

На ярмарке. 1860‑е. Фото В. А. Каррика

В русских городах XIX века гулянья приурочивались не только к ярмаркам, но, по давней традиции, к сезонным и церковным праздникам, ярмаркам и к таким событиям, как победы, коронации и т. п. Устраивались они в разных частях города в зависимости от обычая, времени года, массовости и популярности праздника. В Москве, к примеру, в году их насчитывалось до тридцати. Излюбленными местами весенне-летних гуляний москвичей еще со времен царевны Софьи были Новинское, Марьина роща и Девичье поле (тогда они находились за пределами города и славились как живописные окрестности).

Ярмарки и народные гулянья занимали очень заметное место и в жизни населения средних и малых русских городов. Местная ярмарка сохранялась в памяти людей как яркое событие, как пестрый, шумный общий праздник: «С 5‑го по 25 марта в Ярославле была ярмарка, были открыты ларьки, славилась чайная посуда фабрики Кузнецова, продавались отрезы ситцев, нитки; были балаганы, петрушки, клоуны, панорама, раешники». Здесь же разыгрывались и народные драмы – например, «Шайка разбойников», «Царь Максимиан»[4]4
  Архив ГЛМ. Инв. № 263, кор. 20, папка 1, д. 22.


[Закрыть]. В 1860–1870‑е годы в Тихвине (Новгородская губерния) проходила Соборная ярмарка во время Великого поста и, несмотря на пост, собирала немало народу. «Невозмутимо тихий, безлюдный Тихвин оживится, приободрится, как будто в нем закипит жизнь, появится деятельность, толкотня, давка, – а тут, смотришь, на единственной торговой площади и балаган… Содержатель его, без сомнения, рассчитывает на веселые компании и веселых членов собравшейся ярмарки», и, судя по дальнейшему рассказу корреспондента «Новгородских губернских ведомостей» (1869, № 5), расчеты его во многом оправдывались.

Открытие ярмарки всегда проходило торжественно и при большом стечении народа. «Ярмарка закипает. Съезжаются купцы. Показались помещики, сверкают франты-ремонтеры, городской мост унизан нищей братией, каликами перехожими. Городские церкви с соборным причтом, с образами и хоругвями, вышли крестным ходом на городскую площадь и отслужили молебен. Полицеймейстер города торжественно поднял ярмарочный флаг и поздравил купцов с открытием ярмарки» – так писал И. Ф. Горбунов[5]5
  Горбунов Иван Федорович (1831–1896) – актер петербургского Александринского театра, автор коротких юмористических рассказов-сценок и замечательный их исполнитель.


[Закрыть] о начале Петровской ярмарки в небольшом уездном городке, который «ничем не отличается от других уездных городов серединной полосы российского государства» (41, т. II, 237, 223).

Кроме непосредственных участников купли-продажи на ярмарки стекалось много, так сказать, «обслуживающего персонала»: продавцов снеди, носильщиков, грузчиков, ростовщиков, увеселителей. Наряду с торговыми палатками возводились трактиры, кабаки, качели, карусели, цирковые и театральные балаганы, позднее – эстрады. Ярмарка привлекала и «темный» люд: воров, шулеров, нищих, безработных и т. п. При этом крупные ярмарки становились и своеобразными культурными центрами. Достаточно сказать, по всей России от ярмарки к ярмарке путешествовали и давали представления лучшие цирки – европейские и русские, что на временных ярмарочных сценах играли почти все труппы провинциальных театров, выступали хоры Д. А. Агренева-Славянского и М. Е. Пятницкого, в дни Нижегородской ярмарки там можно было услышать Л. В. Собинова, Ф. И. Шаляпина, Н. В. Плевицкую, оркестр В. В. Андреева, оригинальный дуэт Н. Ф. Монахова и П. Ф. Жукова, владимирских рожечников, знаменитую северную вопленицу Орину Федосову и многих других.