Текст книги "Берег Живых. Книга I"

Потом появился рыжеволосый жрец Таэху с этим своим пронзающим взглядом, ледяным, как у царицы Амахисат, только каким-то более… нездешним. Воину казалось, что Таэху выделил его среди остальных – как будто прочёл мысли – и бывший телохранитель почувствовал себя донельзя уязвимым. Что ж, сама Аусетаар, супруга Ануи, мать Ваэссира, наблюдала за живущими здесь, в Обители древнего жреческого рода. От Владычицы Таинств ни у кого не могло быть секретов.

Когда жрец провёл прибывших сквозь невидимый портал, Паваху показалось, что он захлебнулся воздухом, словно само пространство отторгало его. Рёбра стиснуло как между мельничными жерновами, а ноги отказались слушаться. Обитель Таэху отталкивала его, выплёвывала… но потом ощущения истаяли, как предутренний морок, и он обнаружил себя рядом с царевной в огромном внутреннем дворе, точнее в небольшом городке, возведённом вокруг храма с двумя обелисками.

Украдкой Павах посмотрел на других воинов Анирет. Они озирались и перешёптывались с изумлением и восхищением, но, кажется, никто из них не чувствовал той тревоги и муки, которую ощутил при переходе он сам.

Потом со всех сторон к ним начали стекаться рэмеи – Таэху с волосами цвета запёкшейся крови и ледяными глазами оттенка лазуритовой синевы, а также простые мужчины и женщины: местные слуги, послушники, гости храма и паломники. В честь прибытия царевны Эмхет по воле Верховного Жреца Джети Таэху, ожидавшего Анирет в храме, был объявлен пир на всю Обитель.

Рэмеи ликовали и радостно обсуждали новость, и только Павах чувствовал себя осколком, выпавшим из общей мозаики, до конца не принадлежавшим происходящему. Мысль же о разговоре с жрецами о возможном исцелении стала вызывать у него всё больше священного трепета, граничащего со страхом. Если бы Павах мог, то сбежал бы скорее, чем встретился с кем-то из целителей Таэху! Но он так хотел поддержать Анирет… К тому же, ему предстояло ещё узнать о целях царевны, чтоб хоть что-то рассказать Владычице и не вызвать у Амахисат ненужных подозрений.

 
                                 ***
 

2-й месяц Сезона Всходов

Труд помогал Хэферу восстанавливать силы, но это происходило слишком медленно… мучительно медленно. Мысль о том, что на окончательное исцеление уйдёт не один месяц, печалила, но гораздо больше пугало другое: что если он никогда не восстановится? Хэфер не был лучшим из лучших воинов, но владел оружием довольно сносно – особенно луком. Теперь же он даже не мог толком натянуть тетиву.

Скрипнув зубами от досады, царевич отложил лук и оглядел небольшой засыпанный песком внутренний двор, который Перкау отвёл ему для тренировок. Хэфер проводил здесь всё свободное время, но этого было недостаточно. Иногда отчаяние подкрадывалось слишком близко… Так было и сегодня. Он не мог подать весть близким, не мог вернуться в столицу и разобраться с заговором. Бессилие угнетало его, несмотря на радость от трудов и от того, как легко он влился в маленькую жреческую общину, словно прожил здесь многие годы. Послушники – юноша и девушка родом из северных селений – относились к Хэферу как к одному из старших жрецов, уже не чурались его, смеялись и шутили вместе с царевичем. Перкау общался с ним охотно и по-дружески, да и другие бальзамировщики принимали гостя почти как своего.

Иногда, как сегодня, Хэфер думал, что теперь ему, возможно, следовало отказаться от своего права на трон, раз он не в силах будет вести целый народ, уважавший не только мудрость, но и волю и мощь. Тогда он мог бы остаться здесь… может быть, даже узнать однажды о жрице, о которой никто с ним не говорил…

Из тени вышел пёс-патриарх, и, как это часто бывало, устроился неподалёку. «По крайней мере, в отличие от щенков, он не пытается выхватить у меня лук или деревянный меч», – подумал Хэфер и поймал себя на том, что тепло улыбается, несмотря на горечь внутри. Он вспомнил непоседливых детёнышей, носившихся по территории храма и путавшихся у всех под ногами. Будущим стражам многое прощалось, а Хэфера они любили вовлекать в свои игры. Родились щенки около полутора месяцев назад, и Перкау говорил, что их рождение было хорошим знаком, в том числе и для самого царевича.

Хэфер поднял тренировочный меч – Перкау предоставил в его распоряжение старый арсенал храмовых воинов, которым уже много лет никто не пользовался. Царевич сделал несколько выпадов, раздражающе медленных. Его дыхание быстро сбивалось, а мышцы начинали ныть слишком скоро, но всё же царевич понемногу сдвигал ограничения своей плоти – осторожно, чтобы не свести на нет результаты исцеления.

Пёс не сводил с него внимательного взгляда тёмно-зелёных глаз, точно напоминая о благословении Ануи. Невольно Хэферу стало стыдно, что он поддался отчаянию, тогда как ему было даровано невозможное.

– Не одобряешь моих умений, да? – весело спросил царевич у священного зверя и тихо рассмеялся. – Я тоже не в восторге. Но Владыка Мёртвых не для того позволил мне вернуться, чтобы я грыз свой хвост от жалости к себе, не находишь? Мне предстоит много работы. Видишь, я очень стараюсь быть достойным дара возвращённой мне жизни.

Пёс чуть ощерился в подобии ухмылки и коротко вильнул хвостом, словно в знак одобрения. В этот миг мысли Хэфера странным образом очистились, и он снова ощутил присутствие, которое сопутствовало ему во время пребывания в храме. Его сердце совершенно по-юношески пропустило пару ударов от приятного волнения. Он знал это присутствие – его жрица снова пришла понаблюдать за ним. Хэфер не сомневался, что и пёс прекрасно понимал, кто ещё был здесь с ними. Но зверь не выдавал жрицу даже случайным взглядом, брошенным в её сторону.

Царевич решил продолжить тренировку, делая вид, что ничего не заметил, чтобы та, что наблюдала за ним, не испугалась и не ушла. Он повторял упражнения, которым его обучали ещё в юности, не увеличивая скорость, а сосредоточившись на точности. При этом он старался оставаться спиной к колонной галерее, где, как ему казалось, скрывалась жрица. Иногда краем глаза он как будто подмечал какое-то движение, но, возможно, ему только казалось.

Вскоре – к его неудовольствию слишком быстро – уставшее тело заставило Хэфера остановиться и перевести дух. Отложив тренировочный меч, царевич отдышался, но потом взял лук и несколько стрел, ослабил тетиву и подошёл ближе к мишеням. Натяжение было слишком слабым, чтобы выстрел мог причинить вред, используй он лук против живого существа. Хэфер вздохнул, понимая, что сейчас не был ни воином, ни охотником, и постарался отогнать мысли о том, что, возможно, больше никогда ни тем, ни другим не станет.

«Что ж, сегодняшний день ничем не хуже других», – подумал он, а вслух сказал:

– Знаешь, если мне нельзя видеть тебя, то я могу не оборачиваться. Обещаю, что и не стану, пока ты сама не позволишь. Но я был бы… чрезвычайно рад хотя бы поговорить с тобой. А судя по тому, что ты часто приходишь ко мне… ты тоже была бы не против этого.

Ему никто не ответил, но Хэфер чувствовал – она не ушла. Царевич воткнул несколько стрел в песок перед собой, выбрал одну, наложил на тетиву и выпустил. Его руки предательски дрожали от усталости, а в груди кололо, несмотря на то что он, как ему казалось, берёг силы и не перетруждал своё ставшее хрупким тело. Хорошо хоть глаза не подвели – стрела попала точно в цель.

– Мы ведь знакомы с тобой даже ближе, чем многие, проведшие вместе годы, – доброжелательно продолжал рэмеи. – Ты видела мою душу, а я – твою магию. Какие бы ни стояли между нами запреты, вряд ли простой разговор нарушит какой-то из них после того, что мы уже узнали друг о друге. Разве что ты принесла обет молчания, но я редко встречал такое среди жреческих практик.

Мгновения потянулись очень медленно. Он ждал и напряжённо вслушивался в тишину. Пёс вздохнул и положил морду на лапы, прикрыв глаза. Хэфер покачал головой и тоже вздохнул, но когда наклонился за следующей стрелой, ему тихо ответили:

– Нет, я не приносила такого обета.

Царевич замер, не уверенный, что это ему не показалось, и медленно распрямился.

– Ты обещал не оборачиваться, помнишь? – взволнованно добавил голос.

Конечно же, он звучал совсем иначе, чем в музыке заклинаний, и вместе с тем до боли знакомо. Этот голос шелестел, как тростник в заводях Великой Реки, как пение систров2626
  Систр – ритуальный музыкальный инструмент, звучание которого создаётся некоторым количеством небольших тонких металлических дисков, закреплённых на прутьях или деревянной основе. При потряхивании диски, соприкасаясь, издают характерное звучание – не вполне звенящее, а, скорее, немного шелестящее.


[Закрыть] в руках храмовых танцовщиц. Он был по-своему мелодичным, хоть и довольно низким для женщины.

– Я не обману твоего доверия, – заверил её Хэфер, разводя руки, всё ещё сжимавшие лук и стрелы, в стороны. – Видишь, я не смотрю. А когда пойду собирать стрелы из мишеней, я предупрежу тебя, и ты спрячешься получше. Благодарю, что отозвалась мне…

Происходящее напомнило ему краткий хрупкий миг, когда он удержал руку жрицы в своих ладонях. Ему так о многом хотелось расспросить её и так о многом рассказать! Но он должен был ступать по выстраивающемуся между ними мостику постепенно, осторожно, чтобы тот не осыпался навсегда.

– Мне показалось, сегодня тебе особенно нужна была поддержка, – тихо ответила жрица. – Когда ты работаешь вместе с другими, говоришь с ними, твоя печаль почти незаметна. Но в одиночестве ты поддаёшься ей… Твоё выздоровление завершится, господин мой царевич, – добавила она горячо. – Я знаю это совершенно точно.

Хэфер чуть улыбнулся:

– Благодарю тебя.

Она не ответила. Тогда он заговорил снова, пытаясь донести до неё сразу всё, что накопилось у него на душе:

– За всё это время я так и не подобрал достойных слов благодарности ни для других, ни тем более для тебя, мудрая. Да слова и не соизмеримы с тем, что вы сделали для меня. Но когда вернусь в столицу, я выберу каменщиков и художников, чтобы восстановить ваш храм. Я помогу наполнить ваши кладовые и погреба. Я хочу, чтобы это святилище процветало!

– Это будет… очень хорошо, да. Об этом храме давно забыли, и нас слишком мало, чтобы достойно заботиться о нём и о древних некрополях на Западном Берегу.

– Если бы я был скульпторам, то сам вырезал бы статую Стража Порога для ваших святилищ, но мне придётся заказать её. Это займёт какое-то время. Зато я знаю, где добывается лучший чёрный оникс для драгоценных статуй и молочный кварц для облицовки внутренних святилищ Ануи.

– Поистине императорские подарки обещаешь ты, господин, – тихо заметила жрица.

– Подарки наследного царевича, – поправил он, – добром за добро. Но пока я здесь, я не могу отдать необходимые распоряжения. Скажи мне… чем я могу отблагодарить лично тебя? Чего бы хотела ты, мудрая?

– Моя радость – в служении Стражу Порога, Хранителю Вод Перерождения.

– И только?

Она замолчала. Спиной он чувствовал её пристальный взгляд, и это необъяснимым образом волновало его, точно случайное прикосновение, нежное и желанное.

– Мне нравится видеть тебя, – сказала жрица наконец, и Хэфер даже несколько растерялся от её прямоты. – Видеть, как понемногу раскрывается твоя Сила, как разгорается жизнь в тебе. Это приносит мне радость… Когда ты уйдёшь от нас и восторжествуешь над своими врагами, я буду… – её голос чуть дрогнул. – Я буду рада, если ты навестишь нас ещё хоть раз.

Не имея возможности склониться в поклоне перед собеседницей, царевич поклонился перед собой.

– Я никогда не забуду то, что вы делали и делаете для меня. В обители Смерти я нахожу не только покой, но и обновление жизни, и черпаю здесь силы… Да, я бы очень хотел вернуться. Но и покину я вас ещё не скоро, – он лукаво улыбнулся. – Стало быть, мы ещё не раз можем поговорить.

– Нет, нельзя, – спохватилась жрица.

– Но почему? Если с тобой связаны какие-то ваши тайны – я никому их не раскрою, слово Эмхет, – Хэфер коснулся груди в древнем жесте обета.

– Я знаю, что ты не принесёшь нам… и мне вреда, – мягко ответила жрица. – Не спрашивай, почему нельзя…

– Но ты ведь всё равно будешь рядом со мной, пока я здесь? – спросил он с надеждой и вместе с тем уверенно.

Она не ответила, да этого и не требовалось. Между ними воцарилось некое безмолвное понимание.

– Что я могу сделать для тебя? – тепло повторил Хэфер. – Будь ты обычной женщиной, я бы доставил тебе лучшие ткани, и благовония, и прекрасные украшения, но даже этого было бы недостаточно. Или… – неожиданная мысль озарила его, – хочешь, я подарю тебе новую лиру из драгоценного кедра с побережья, из которого добывают смолу для храмовых курильниц? И струны её будут покрыты чистейшим электрумом, как вершины обелисков.

Она тихо рассмеялась, и эти бархатные переливчатые звуки прогнали по его телу приятную дрожь. Поистине, в её голосе была чистая магия, далёкая и нездешняя, как дыхание Западного Берега… и вместе с тем такая родная.

– Если и такое тебе по силам… разве смею я отказаться?

– Может быть, когда ты будешь играть на ней, ты вспомнишь, как нашла мою душу среди безликих теней и проложила для неё путь к Берегу Живых…

– Я… буду помнить, да… – чуть слышно согласилась она.

– Я люблю твой голос, – признался Хэфер. – Он снится мне иногда.

– Это… бесспорно… очень приятно…

– Не слишком ли дерзко будет попросить тебя спеть? Не гимны или молитвы, просто… что-нибудь… что вы вообще поёте, когда не творите ваши священнодействия… – он смутился и запнулся.

Давно, очень давно царевич не испытывал смущения, разговаривая с женщинами. Обычно его разум оставался спокойным и чистым. Но сейчас Хэфер никак не мог унять это странное волнение.

– Ну, я всё же не служительница Золотой. У них гораздо лучше получается петь, – со смехом ответила жрица. – Хотя, подготавливая тела к Вечности, мы поём и читаем речитативы, это правда.

– Что ж, приятно знать, что однажды, когда мои внутренности будут вынимать из меня и раскладывать по священным сосудам, это будет происходит под музыку, – в тон ей согласился царевич. – Но, может быть, ты знаешь песни не только для мумификации?

– Знаю… – вздохнула жрица. – И про рассвет, и про золотой песок, и про ласковые волны Великой Реки… Не только про Смерть. Нас боятся и сторонятся, но мы, как мало кто, дорожим истинными ценностями жизни, этой и последующей. Мы зрим её красоту в угасании и новом рождении.

– Не сомневаюсь в этом… в вашем умении восхищаться красотой жизни. Пребывая среди вас, я вижу это, чувствую. Да и твои прикосновения не несли в себе холод Смерти, напротив.

– Забудь об этом, прошу, – испуганно прервала его жрица.

– Касаться тебя – непозволительно? – с грустью спросил Хэфер. – Прости, я не хотел оскорбить тебя тогда.

– Ты не оскорбил, но… Да, не просто так нам лучше не прикасаться к живым.

– Но мне кажется, я помню… – он задумчиво запустил руку в волосы, стянутые сзади, чтобы не мешали, – помню, что ты прикасалась ко мне, когда я был ещё слишком далеко и не мог ощутить в полной мере… И это успокаивало меня там.

Она вздохнула. Хэферу показалось, что жрица стояла всего в нескольких шагах от него. Ах, как велико было искушение обернуться! Но он дал слово.

– Мне пора, господин мой царевич, – сказала жрица.

– Очень жаль… Когда, – он намеренно использовал это слово вместо «если», – ты придёшь снова, мудрая, мы можем поговорить ещё?..

– Разве смею я отказать? – ответила она весело, но с удивительным теплом в голосе. – Хорошей тренировки, царевич. Твоё тело вернёт свою силу и даже обретёт больше, я знаю. Просто дай ему время.

Почему-то от этих простых слов Хэфер испытал облегчение, и горечь бессилия стала понемногу уходить. Ему не терпелось дождаться следующего дня.

Глава 8

2-й месяц Сезона Всходов

Таэху принимали её с таким искренним радушием, что Анирет лишь укрепилась в своём изначальном ощущении: её сердце было на своём месте здесь, в чудесной Обители древнейшего жреческого рода, где царило спокойное величие мудрости. Всё восхищало девушку, со всем хотелось успеть соприкоснуться – проводить часы в библиотеке, изучать старинные артефакты, наблюдать за исследованиями, участвовать в священнодействиях. Не раз царевна ловила себя на мысли, что, сложись обстоятельства иначе, она пожелала бы остаться здесь – возможно, для обучения, а возможно и навсегда. Но её долг заключался в ином, и ей предстояло закончить два важных дела.

Для обсуждения одного из них, наиболее важного, Анирет сегодня и пришла к Верховному Жрецу Джети, ровеснику её отца, и разделила с ним уединённую трапезу. Её угощали лучшим храмовым вином, которое казалось даже изысканнее того, что хранилось в дворцовых кладовых. Самые простые из блюд, вроде знакомой каждому рэмеи запечённой в глине рыбы из реки Апет, обладали каким-то непередаваемым вкусом.

Слушая мудрые речи главы Обители, девушка старалась побороть трепет, который вызывала у неё суть разговора. Взгляд глубоких индиговых глаз был ласковым, но от того не менее проницательным.

– Твой страх мне глубоко понятен, – мягко проговорил Верховный Жрец. – Тяжело поменять свою природу даже во имя долга. Твоя душа для своего развития решила в этот раз воплотиться женщиной, и вдруг от тебя требуется изменить свою нынешнюю природу, энергию. Но в высшей части твоего сознания уже заключён опыт всех твоих предыдущих трансформаций. Сила Ваэссира будет обращаться к тому в тебе, чем ты уже была когда-то, и пробуждать это. Разумеется, тебе будет нелегко. Но всё же и не так уж невозможно, как может показаться сейчас.

– Я понимаю… по-своему… наверное… – тихо ответила царевна, теребя украшавший запястье широкий золотой браслет с узором из лотосов. – Но мне всегда было тяжело представить даже превращение наследника в Императора… Что уж говорить о наследнице?

– Вот здесь тебе и придёт на помощь мудрость твоего отца… и наша, – жрец посмотрел на неё с теплом и с некоторой долей сочувствия. – По меркам нашего народа, ты ещё слишком молода для брака. Ты не успела прожить ту часть своей жизни, которая должна быть посвящена только тебе самой и твоим личным свершениям. Но в нынешних обстоятельствах, пожалуй, замужество будет лучшим выходом. Дело не только в том, что для ритуалов будет нужен мужчина – твой, тот, с кем ты обмениваешься энергией, – способный передать тебе на время свою материальную форму. Партнёр нужен будет тебе самой, тот, кто сможет заземлять тебя, возвращать, напоминать тебе, кто ты есть в этом воплощении… Очень немногим даже среди нас, Таэху, я бы доверил эту нелёгкую роль.

«Кем бы ни оказался мой супруг, он ведь будет нести в себе часть здешнего волшебства, – эта мысль вселила в Анирет надежду, слишком робкую из-за страха перед грядущим преображением. – А значит, я буду ощущать родство с ним… кто знает, может, даже сумею полюбить его?..»

Вопрос, который она мечтала задать, вырвался сам.

– Мне дано будет право выбора, мудрейший Хранитель Знания?

Жрец загадочно улыбнулся.

– Конечно! Но выбирать ты будешь не глазами. Когда твой отец сообщил мне о своём намерении – по понятным причинам, раньше, чем тебе самой – я лично считал соответствия по звёздам. Я надеялся узнать, с кем твоя душа могла быть близка прежде, и с кем твоя судьба сможет гармонично переплестись ныне. Он должен быть тем, с кем рядом Императрица Эмхет сможет помнить, что она – женщина, а не только воплощение Закона для нашей земли, – добавил Джети и накрыл её ладонь своей в знак поддержки. – Поверь, я понимаю, как важно жить не только долгом, сколько бы радости ни приносило следование ему.

– Благодарю тебя… – чуть слышно ответила царевна.

– У нас осталось не так много времени. Ты уже провела здесь половину отведённого твоим отцом срока. Через полторы декады придёт пора тебе возвращаться в Апет-Сут с вестями для Владыки. А ведь нам предстоит завершить второе дело, с которым ты прибыла сюда.

Вспомнив ещё одно поручение отца, Анирет почти физически почувствовала горький привкус на губах и напряглась, как гепард перед броском. Джети чуть улыбнулся и покачал головой:

– Прежде – то, что для тебя. Я подготовлю тебя к ритуалу. В ночь ритуала, после общей молитвы, ты сможешь выбрать одного из нас, и он последует за тобой.

Девушка расправила плечи, отставляя прочь страхи, неуверенность – всё, что мешало ей сделать следующий шаг.

– Я готова, высочайший из Таэху.

 
                                  ***
 

Здесь пахло холодом… и смертью. Смерть царила здесь повсюду, тихая, шепчущая, напоминавшая о хрупкости плоти и всего видимого. Впрочем, видел он не дальше своей руки – слишком уж глубоким был мрак. Да и не на что было смотреть. Ладонями он чувствовал прохладные каменные плиты стен и пола, не сырые, как в темницах, а сухие и холодные. Из таких камней наследники демонов вытёсывали саркофаги для своих мёртвых. В Данваэнноне не было принято поклоняться смерти. Там не строили некрополей, похожих на целые города. Мёртвых уносили реки, впадавшие в Малахитовое Море, – уносили далеко, в Страну Вечного Лета, к новой жизни. Неупокоенные призраки селились лишь на местах сражений или убийств, и вотчина их внушала не почтение, но ужас. Понять рэмейскую любовь к мертвецам и жуткому Псоглавому Богу эльфу было трудно, но он уважал их культуру – в меру своего разумения.

Уже не раз он ощупью исследовал место своего заточения, пытаясь прикинуть его размеры. Он был слеп во мраке, глух в шелестящей мертвенной тишине, запертый, как в огромном саркофаге. Здесь не было даже двери – лишь задвигающаяся плита. Его голос охрип от криков, на которые никто не отзывался. У него забрали оружие – оставили лишь флягу с водой и немного еды. Но ведь не могли же его замуровать здесь заживо! Или могли?..

Эрдан Тиири, младший сын Ллаэрвин Серебряной Песни, Пресветлой королевы Данваэннона, сел посреди темницы и опустил голову на руки, обдумывая своё положение. Посольство было встречено доброжелательно, однако рэмеи ничего не спросили и не объяснили. Принца отвели от остальных, попросили разрешения завязать ему глаза. Эрдан не удивился – эльфы тоже предпочитали хранить свои секреты – и доставили сюда. Его провожатые были учтивы и молчаливы… мертвенно молчаливы. Он помнил, как вошёл, как за его спиной раздался тихий скрежет камня о камень… и он остался один. Сдёрнув повязку с глаз, принц не ощутил разницы – так темна была окружающая его пустота. Сколько часов он провёл здесь, эльф не знал. «Время измеряется чувствами», – говорили в его народе, самом долгоживущем из всех рас земного плана бытия. Эльфы как никто знали: дни могли течь словно столетия, а годы – промелькнуть ничтожными мгновениями. А когда вокруг лишь смерть и тёмная пустота, когда не знаешь своей участи, и несколько часов могли обернуться неделями. Сыну зачарованных чащоб и полян, залитых пробивавшимися сквозь ветви солнечными лучами, тяжело было находиться в каменных застенках. Он был точно зверь в ловушке. Эта живая, дышащая темнота была так непохожа на колдовскую тьму звёздной ночи! Его, эльфа, привычного к свободе лесных чертогов, к воздушной архитектуре городов Данваэннона, эта темница, так похожая на гробницу, пугала и угнетала особенно.

Собрав всю волю и гордость высокорождённого аристократа, Эрдан поднялся, расправил плечи и хрипло воскликнул:

– Я должен доставить послание Её Величества Владыке Секенэфу Эмхет, да будет он вечно жив, здоров и благополучен!

Тишина шелестяще рассмеялась за спиной. Ей не было дела до письма, которое её пленник принёс с собой – того, что было написано рукой самой королевы, его матери, в знак уважения к союзнику и высочайшей поддержки. Не было ей дела и до даров, призванных хоть сколько-нибудь развеять печаль Императора – до заключённых в волшебные ларцы сладких голосов фейских птиц, до светильников, наполненных светом звёзд, хранивших в памяти след всех виденных небом, до чудесного, почти живого портрета потерянного наследника Эмхет, вытканного дворцовыми чаровницами на тончайшем гобелене. Как мать, королева Ллаэрвин, разделяла скорбь Императора. И всем сердцем она хотела развеять жуткие слухи, что могли пошатнуть или даже разрушить тридцатилетний союз.

Эрдан глубоко вздохнул. Он не верил, что смерть ожидала его здесь. Как бы ни глубока была скорбь Владыки Таур-Дуат, он не мог не выслушать сына своей союзницы, плоть от плоти, кровь от крови той, с которой он заключил такой желанный им обоим договор. Секенэф Эмхет был справедливым правителем. Он бы не казнил высокопоставленного посла, тем более без суда. А на поддержку и защиту Великого Управителя Хатепера, старшего царевича Эмхет, брата и первейшего советника Императора, Эрдан, как намекнула Королева, мог рассчитывать, даже если остальные рэмеи встретят его недоброжелательно.

«Но тогда в чём причина моего нахождения здесь?» – в очередной раз спросил себя эльф.

Смерть и тишина обнимали его тёмными крыльями. Во мраке мерещились призрачные голоса, и от них становилось ещё холоднее. В плену этих голосов эльф с трудом различил столь долгожданный звук отодвигающейся плиты-двери. Свет казался ослепительно ярким. Эрдан прикрыл глаза ладонью, а когда отвёл её, увидел перед собой рэмеи в тёмных одеждах, чьи руки были обтянуты льняными перчатками, а лицо скрыто тенью капюшона. На его груди висел знак Псоглавого Бога.

«Бальзамировщик…» – содрогнулся принц.

Как и все эльфы, он не мог понять этой магии: копание в трупах, их вяление и консервирование… или что там бальзамировщики делали в своих храмах, чтобы сохранить мертвецов на долгие века. Поговаривали, что жрецы Псоглавого умели даже поднимать мёртвых – точно так же, как маги-осквернители гробниц. Всякая магия, связанная со смертью, в Данваэнноне каралась смертью же. Но в Таур-Дуат эти жрецы занимали высокое положение, хоть их и опасались и даже иной раз избегали.

– Ваше Высочество, – учтиво поклонился жрец, и голос его был подобен шелестящей тишине. Говорил он на чистом эльфийском. – Приветствую вас в нашем храме. Прошу простить за то, что пока условия не вполне подходят для долгого пребывания. Это скоро изменится. Воспримите это как своего рода… покой подготовки.

Последние два слова были сказаны уже по-рэмейски. Эрдан помнил, что покоем подготовки наследники демонов называли помещение, в котором трупы омывали, освобождали от внутренностей и высушивали. Его лицо осталось непроницаемым, как и подобает высокорождённому аристократу, но внутри него всё сжалось от жуткого предчувствия.

– Я бы хотел объяснений, мудрый, – не менее учтиво ответил принц на языке рэмеи. – Если Владыка по каким-то причинам не может или не желает принять меня, я готов ждать. Могу я встретиться с Великим Управителем Хатепером? Или с кем я могу говорить прежде?

– Со мной. И с вечностью, для которой будет сохранена часть Вас, – тихо ответил бальзамировщик – снова по-эльфийски.

– Я не вполне понимаю тебя, мудрый.

Из темноты в круг света вступили ещё несколько фигур. Они учтиво взяли принца под руки. Пара жрецов внесла большой ларец, ещё пара – небольшой переносной стол и чашу с водой. Они двигались почти бесшумно, точно тени, – только одежды их чуть шелестели, касаясь плит пола.

Когда первый бальзамировщик отпер ларец, и взгляду Эрдана открылись многочисленные инструменты – в разуме у принца помутилось.

Жрецы держали пленника бережно, но крепко.

Совладав с собой, младший принц Данваэннона напомнил себе, что высокорождённые аристократы не кричат от боли и ужаса. Но шелестящая тишина рассмеялась ему в лицо и раскололась его собственным криком…

 
                                  ***
 

Луна серебрила резную беседку из белоснежного камня. Стены её увивали лозы диких чайных роз, свернувших на ночь свои лепестки. В каждом из стрельчатых окон висело по шару, наполненному десятками беспокойных огней-светлячков – они давали мягкий золотистый свет. Издалека доносилась хрустальная мелодия – зачарованная флейта сама пела колыбельную саду. В воздухе витал аромат цветов, многим из которых не было имён ни в одном языке, кроме эльфийского.

Посланник бесшумно прошёл по вымощенной мелкой разноцветной смальтой дорожке и нерешительно остановился на ступенях беседки, пытаясь понять, не нарушил ли он покой своего господина. Высокий Лорд Иссилан Саэлвэ, облачённый в серебристо-голубые одежды, дремал, сидя в удобном кресле с высокой спинкой из тёмного дерева. Его благородное лицо без возраста было бесстрастно и безмятежно. Голову Иссилана украшала диадема – переплетение тонких ветвей из белого золота. Рядом с эльфом на небольшом столе с витыми ножками лежали рукописи и письменные принадлежности. Посланник невольно задумался о том, сколько судеб решилось сегодня одним росчерком пера Высокого Лорда.

– Проходи, – не открывая глаз, велел лорд Иссилан и протянул изящную руку.

Нет, он не спал – просто пребывал в своих думах. Посланник поклонился, приблизился и передал свиток из тончайшей бересты, почти прозрачной и вместе с тем удивительно прочной. Высокий Лорд открыл глаза глубокого кобальтового оттенка, развернул свиток – как он и ожидал, девственно чистый – и удовлетворённо кивнул.

– Прекрасное завершение дня. Очень вовремя.

– Наши союзники просто не могут обойтись без ритуалов на крови, – посланник позволил себе усмехнуться.

– О, но это ведь чудесная мера предосторожности, – улыбнулся Высокий Лорд. – В сочетании с парой капель жидкого лунного света…

С этими словами он достал из-под одежды фиал из тончайшего стекла на цепочке, наполненный искрящейся жемчужной субстанцией, отвернул миниатюрную крышку и капнул немного на свиток. Тщательно закрыв фиал и спрятав его на груди, лорд Иссилан вынул из ножен изящный тонкий кинжал с вязью рун на клинке. Он сделал на указательном пальце небольшой надрез – при этом лицо Высокого Лорда даже не дрогнуло – и приложил ранку к краю бересты.

Капли волшебства, такого разного, – насыщенно-алая и жемчужно-белая – слились воедино, точно в танце. Полупрозрачная береста начала покрываться сложным рисунком рэмейской иероглифической записи, до неузнаваемости смешанной с эльфийскими рунами. Тому, кто попытался бы прочесть шифр, пришлось бы провести не один час над этим свитком – если бы эти часы были в их распоряжении, конечно.

Высокий Лорд читал послание, и в глубине его кобальтовых глаз разгорался огонёк радости. Посланник очень хорошо знал такое выражение на лице своего господина – ещё одна цель либо уже была достигнута, либо вот-вот подходила к своему воплощению.

– Сиятельная царица получила нашу весть своевременно и успела перехватить посольство Её Величества прежде, чем о нём узнал Император.

– Она всегда обладала почти мистической проницательностью, – понимающе кивнул посланник.

– Так и есть. Весьма кстати Пресветлая королева Ллаэрвин направила к демонокровным своего младшего сына. Какое удивительное доверие к союзнику! И это несмотря на вести о том, что семью Тремиана Ареля обвинили в измене и убили прежде, чем Император допросил их.

Посланник снова кивнул. Тремиан Арель был эмиссаром королевы Ллаэрвин в Таур-Дуат, гостем Императора Секенэфа в течение многих лет. Высокорождённый аристократ официально жил в Империи демонокровных как торговец реликвиями, и лишь избранные знали о его настоящей роли. Говорили, что он близко дружил с младшим братом Владыки, царевичем Хатепером, – тем, кого называли величайшим дипломатом своего времени. Супруга Высокого Лорда Тремиана не пожелала сопровождать его в земли демонокровных и оставалась в Данваэнноне. Но, расставшись с мужем, она всё же оставила за собой официальный статус. Дочь и сыновей Высокий Лорд забрал с собой. Супруга перенесла известие о смерти Тремиана почти равнодушно, но искренне горевала о гибели детей. Все погибли по трагической случайности, видимо, убоявшись суда Владыки, разгневанного и опечаленного потерей наследника. Сыновей Тремиана выследили с торговым караваном, и они предпочли умереть в бою. Дочь исчезла. Сам Тремиан бежал и, когда его настигли воины, совершил ритуальное самоубийство. Возможно, Владыке показалось странным, что все они предпочли смерть справедливому суду… но ни Высокому Лорду Иссилану, ни его посланнику странным это не казалось. Всё шло своим чередом.