Текст книги "Безымянный замок. Историческое фэнтези"

Глава 6

Сейчас или никогда…

Горизонт скрылся в туманной дымке. Слабый зефир, лениво трепля паруса, подгонял когг в сторону ливонских земель. Прошло уже три дня с момента отплытия, а Анджей все никак не мог привыкнуть к новому своему имени и к башмакам, да ко всему происходящему на судне. Рвался назад в ту самую рощу, где он так часто виделся с Габриэлей. Ведь он не пришел на свидание, девушка, наверное, ждет. А, может, уже перестала ждать, ведь столько поклонников было до него, и после будут.

Сердце кольнуло, как у давно не вспоминаемого Комы. Анджей поморщился и обернулся на когг. Вагант стоял на носу, у самого бушприта, неторопливо покачивающегося в такт лениво перекатывающимся волнам, над головой трепыхался рейковый парус фок-мачты. Палуба пустовала, только в «вороньем гнезде» находился матрос, невесть что выглядывавший в синем мареве, впрочем, он там едва не ночевал. У тяжелого румпеля88
  Рычаг, управляющий хвостовым рулем судна.


[Закрыть] на кормовой надстройке недвижно стоял рулевой.

И тишина. Будто на корабле-призраке. Единственный раз Анджей слышал голоса матросов, когда когг выходил из Купеческой гавани и на Балтике разыгралось волнение. Менестрель, не привыкший к морским прогулкам, повис на леерах, склоняясь над пучиной, чувствуя, как содержимое желудка неудержимо просится на волю. Матросы, не обращая на него внимания, взбегали по вантам на реи, стягивали паруса, оставили лишь латинский на бизани, для лучшего управления против упрямого встречного ветра, норовящего загнать когг обратно – уж лучше бы так и случилось! Румпель рвало из рук рулевого, не выдержав напора разгневавшейся стихии, он подозвал помощника; вдвоем навалившись на тяжелый деревянный руль, они равняли корабль по заданному курсу – Кудор оказался еще и лоцманом – переговариваясь на неведомом Анджею гортанном лающем языке. Несколько коротких фраз – вот и все, что услышал менестрель. Когда волнение утихло, матросы разбрелись, приводя потрепавшийся такелаж в порядок, подняли паруса и снова исчезли. Потом появлялись то здесь, то там, словно тени, поправляя вооружение, стягивая и отпуская леера, безмолвно сменяя друг друга.

Герес так же почти не удостаивал вниманием своего крестника. Вечером после бури, когда Кальциген немного пришел в себя, он позвал менестреля в каюту. Анджею странно было слышать новое имя. Он не сразу понял к кому обращается хозяин, но Кудор пришел на помощь и приоткрыв дверь покоя, поманил его рукой; менестрель встряхнулся, точно заблудшая собака и поспешил спуститься в опочивальню таинственного богача.

Впервые он видел подобное убранство. Нет, Анджей и прежде лицезрел изысканную отделку комнат, но те дома стояли на земле, а этот путешествовал, однако по тому, сколь роскошно и вычурно обустроен когг изнутри, его можно было назвать плавучим дворцом. Спустившись в каюту, Анджей замер на пороге, не решаясь войти во внезапно открывшиеся ему роскошные комнаты. Он много слышал о неземном богатстве Гереса, но то, что видел сейчас стоило вдесятеро против всех слышанных за последний месяц кабацких баек.

Комната, куда Анджей попал поначалу, виделась как бы гостиной, чьи стены украшали дорогие шпалеры99
  Безворсовый тканый настенный ковёр, позднее именующийся гобеленом.


[Закрыть] с изображениями неведомых животных, коих повергали доблестные воины в сверкающих доспехах или могущественные чародеи в цвета звездной ночи одеждах. Надписи арабскими завитками сопровождали рисунки, но что именно означали сии письмена менестрель мог только догадываться. На низких столиках стояли золотые и серебряные вазы изящной чеканки и блюда, в которых находились неведомо как завезенные в эту даль кисти спелого винограда, источавшего дивный аромат, наливные яблоки, груши, персики и еще много неизвестных музыканту фруктов самой причудливой формы.

Хозяин поманил его дальше. Менестрель послушно прошел вслед за Гересом в его покои и не мог скрыть восхищения, едва слышно ахнув: открывшаяся комната полнилась светом и жизнью – прямо напротив входа, а так же по стенам, потолку и полу, пролегал единый ковер, столь изумительной отделки, что Кальциген затаил дыхание, разглядывая его. Пустозвоны Купеческой гавани частенько говаривали о волшебном ковре, естественно, никогда в глаза не видя, баяли, будто это один из множества кусков знаменитого в былые столетия «Весеннего ковра» персидского царя Хосрова Первого, чьи ткачи создали громадное полотно в честь доблестной победы его войска над римскими легионами и завоевания Аравийского полуострова. После падения Персии новые арабские правители захватили в качестве военной добычи и это сокровище, а дабы не обидеть друг друга, разделили его на части. Слухи ползли дальше, рассказывали, что не то сам старый хозяин когга, не то отец его отца, – кто знает, сколько живут эти чернокнижники? – участвовал в дележе добычи и присовокупил центральную часть к своим богатствам. Так она, вместе с судном, перешла к Гересу.

Вымысел это или правда, но ковер потрясал воображение. Земля на полотне вышита была нитями из золота, вода изображалась прозрачными драгоценными каменьями. Цветы и плоды на множестве деревьев и кустов, в свете зажженных свечей, играли всеми возможными оттенками самоцветов, создавали удивительную иллюзию реальности – комната раздавалась в стороны, и уже по лицу бежал легкий ветерок, а в ушах слышался шелест изумрудных листьев, плеск бирюзовой воды, да щебет серебряных птиц. Ступать по такому ковру Анджей осмелился, лишь обнажив ноги, на что Герес, заметив восхищённый взгляд ваганта, самодовольно качнул головой и провел его в центр комнаты. Возлегши на ложе подле малахитовых кустарников, повелел играть; менестрель облизнул пересохшие от волнения губы и вынул дудку. Волшебные звуки заполнили комнату. Герес щелкнул пальцами, музыканту стали вторить вышитые на ковре серебряные птицы, подобно колокольцам подхватывающие наигрыши его инструмента. Заплескалась вода, зашелестела трава. Комната ожила, повинуясь магии музыки, или самого чародея, что полузакрыв глаза вслушивался в каждую ноту. Затем, сколько времени минуло с начала игры Анджей не помнил, хозяин подал знак остановиться и, щедро одарив музыканта, знаком повелел ему удалиться. Дверь сама захлопнулась за спиной менестреля.

Одурманенный магией произошедшего, Анджей вернулся на палубу, где и остался с переполненной мыслями головой и непослушными ногами. Никак не мог придти в себя. Однако хозяин больше его не звал. Напрасно Анджей играл на дудке, проводя долгие часы рядом с покоями Гереса, никто не обращал на него внимания. Анджею казалось это каким-то мороком – он старался изо всех сил, отдавая всего себя игре, но не получая взамен и сотой доли того обожания, что вызывали его выступления на рыночной площади Купеческой гавани. Это задевало менестреля: привыкший к всеобщему вниманию он поверить не мог, что простецы не польстятся на чарующие звуки музыки. Постепенно озлобление перешло и на Гереса, прогнавшего его, словно неудачливого школяра.

Один только Кудор приходил к нему, частенько являясь именно тогда, когда нареченный Кальцигеном особенно нуждался в добром слове. Возникая ниоткуда в те самые мгновения, когда печаль окутывала Анджея, подобно густому туману. Выслушивал жалобы менестреля, кивал седеющей головой и большею частью молчал. Пока однажды не разоткровенничался вслед самому краснопевцу – сызнова застав его у носа, вглядывающимся в непроницаемую мглу.

– Я хорошо знаю Гереса, – изрек Кудор. – Я при нем и нянька, и мальчик на побегушках, и верный служка, и распорядитель, и виночерпий, и рассказчик, и слушатель.

Закончив эту фразу, Кудор смолк, боязливо оглянувшись на кормовую надстройку, однако, вопреки ожиданиям обоих, никто не нарушил их одиночества под парусом фок-мачты. Только один из матросов безмолвно проскользнул мимо них, споро поднялся по вантам к «вороньему гнезду» и сменив товарища, затих.

– Хозяин речистых не жалует, – заметил старый служка и прибавил. – Гляжу, ты никак не привыкнешь, вчера вольным ветром был, а сегодня маешься и сохнешь по своей незабвенной.

Анджей передёрнуло не то от слов Кудора, не то от навязчивых воспоминаний, что неотступно преследовали, не давая покоя. Он уж хотел рассказать о тайне его сердца подробнее, да тут Кудора призвал внезапно явившийся Герес. Сжавшись от звука его голоса, старик побежал исполнять поручения. Неприятный холодок закрался в душу Анджея, когда он заметил, как сильно Кудор боится владыку. Музыкант отвернулся, пряча красноречивый взгляд, и начал вглядываться в туманные дали, стараясь изгнать темные думы и сосредоточиться на чем-то ином, да хоть на Габриэле, покинутой в приступе странного вожделения дудки. Девушка послушно предстала перед его внутренним взором – совсем как живая, в березовой рощице, где, задумчиво склоняя голову, обнимала деревце, стройностью соперничавшее с милой неуступчивой прелестницей. Как там она сейчас? Помнит ли? Или забыла и теперь другой пытается… или все же смог, уломал, нашел ключики от сердца, несмотря на все уверения, что давала ему прежде.

Наутро Анджей услышал приглушенный деревянными стенами разговор Гереса со своим слугой в весьма резкой форме, хозяин разносил Кудора на чём свет стоит, после чего послышался резкий хлопок, слуга клубком выкатился на палубу, едва не сбив с ног зазевавшегося ваганта. С трудом поднялся на ноги, прикрывая рассеченную скулу.

– Господин не в духе нынче, – объяснил, будто извиняясь, Кудор. – Что-то у него не все гладко.

– Он вроде и вчера таковым же был, – заметил Анджей, на что старик неохотно кивнул. – По себе знаю, как это терпеть бесконечные унижения и придирки. Так при княжеском дворе обучал меня музыке тамошний шут, чтоб ему еще раз в могиле перевернуться.

Кудор с интересом вгляделся в молодого человека.

– Значит, объяснять мне не придется, – произнес старик. – Да, хозяин бывает крут. Но отходчив.

– Мой тоже. Да только я не настолько…

– Он иной раз взбесится из-за пустяка, да потом одарит.

– По тебе не скажешь. Мой-то хоть пил горькую. А Герес…

– Ему незачем. Но слова поперек себя не терпит, уж поверь мне. Вот хоть матросов возьми, – и тут же замолчал, оглянувшись на хозяйские покои. Невесело усмехнувшись, добавил: – Команда подобралась такая. Кто не немой, тот либо хорошо молчать умеет, либо здоровьем поплатился за длинный язык. – И поджал губы, недовольно хмурясь, не рад что сболтнул лишнее. Анджей дрогнул.

– Ох, как бы спрыгнуть да прочь отсюда сбежать, – вздохнул он.

Кудор понимающе кивнул.

– Прочь не сбежишь, этот туман сам хозяин напустил, из-за него наше суденышко никому не видать. Тишком пробирается.

– Отчего так?

– Через вашу Купеческую гавань хозяин много разных вещиц получил, хочет вывезти, чтобы чужой взор не увидел. Товар такого свойства, о коем лучше вообще не знать простому человеку. У Гереса всюду связи налажены. Он ведь… – новый нервный взгляд на каюту, – чернокнижников сын. Да и сам алхимией балуется.

– Вот как оно, – сглотнул комок в горле Анджей. В глазах помутилось, когда он понял в какой переплет попадет, коли выкинет перед новым хозяином какую штуку. Это тебе не дворню брюхатить.

– Именно, – кивнул Кудор. – Потому и молчим. Тяжко, да ничего не попишешь. Хотя… – и замолчал, разглядывая притихшего менестреля.

– Так что же? – не вытерпел Анджей.

– Отец его волшбе не обучал. Больше того, отказал в наследстве, хотел заместо него другого взять, так Герес приёмыша уморил страшным образом, тогда родитель и прогнал его с глаз долой себе на погибель. – Новая порция молчания. Только реи поскрипывали. – Но ничего сынку не передал, он самоучка у нас. Не больно успешный, однако за век и не такому научишься.

– Сколько ж ему?

– Сто тридцать, может, больше. Я всех его годов не измерял, понятно. Но когда попал к нему на службу, он примерно таковым и был. Так и служу по сию пору. Хвала небесам, что служу, иной хозяин бы вышвырнул старого слугу, а Герес нет…

– Только бьет, – вставил Анджей.

– Хозяева они все такие. Тебя ведь тоже бивали.

– Я… – он не выдержал. – Я за себя отомстил. – Глаза Кудора расширились, отчаяние пополам с азартом отобразилось в них разом, но лишь затем, чтобы немедля сгинуть. Старик хотел сказать что-то ещё и в тот же миг передумал. Кивнув ему, поднялся, показал, мол после расскажешь в подробностях, а сейчас некогда. Ушел прочь и точно растворился посреди палубы.

Они встретились – до чего же странно звучит это слово на маленьком кораблике – только вечером следующего дня. Большею частью молчали, Кудор подал знак говорить, лишь отведя к самому бушприту. Попросил рассказать о Коме. Анджей, сильно смущенный этими предосторожностями, ведь прежде они беседовали на те же темы куда спокойней и на самом входе в комнаты хозяина, запнулся на первом же слове Впрочем, сейчас Кудор требовал, так что менестрель, не скрываясь, рассказал о своем пропойце-учителе, помянув те приемы кулачного боя, кои он оттачивал на своем ученике. Пока изливался, Кудор сочувственно кивал головой, но когда Анджей, задыхаясь, окончил, будто сызнова все это пережил, попросил сыграть что-нибудь на дудке. Менестрель неохотно вытащил ее из кармана, Кудор и прежде оказывался единственным его слушателем, вот только сейчас играть не хотелось, магия дудки отпустила, едва он получил от хозяина новое имя. Теперь навязчивый инструмент лишь отягощал карман. Впрочем, Анджей не стал долго отнекиваться, заиграл тихонько напевы, что так любила Габриэля. Вспомнив об этом и совсем расстроившись, быстро замолчал.

– Устал я от нее, – произнес молодой человек, прислоняясь к штагам, тянущимся от бушприта к реям грот-мачты.

– От кого? – спросил служка. Анджей хотел ответить, но перебил сам себя. В самом деле, от кого больше? – от дудки, что не спасала от мыслей, никому, кроме верного друга, без надобности, да и тому, разве что поддержать товарища, или от мыслей об оставленной прелестнице, которая сама его отвергла, да никак из головы не шла. Поколебавшись, он ответил:

– От обеих, верно, – на что Кудор улыбнулся одними губами. – Дудку-то я хоть сейчас могу в воду кинуть, а вот Габриэлю… не получается. Слушай, верный мой друже, подскажи средство от любовной тоски, верно хозяин твой знает. Может опоила меня прелестница, умертвив всякое желание, кроме как снова с ней встретиться, слушать ее напевы и в лицо вглядываться без всякой надежды. – Он сам не заметил, как заговорил теми фразами, коими обычно предварял свои композиции. Вгляделся в лицо Кудора, услышал себя со стороны и замолчал.

– Значит, хочешь вернуться? – тихо произнес старый слуга.

– Очень хочу. Только…

– Да, только. Я понимаю. Ты смел и решителен, Кальциген.

– Пожалуйста, хоть ты не зови меня так.

– Обязан, – упредил его Кудор. – Ничего не поделаешь, зарок. Ты отчаянный, раз подобную штуку с учителем проделать смог. И потому я знаю, удача нам улыбнётся. Только возьмёшь ли ты меня к себе слугой?

– Захочу ли я взять единственного своего друга? Да как можно об этом спрашивать. Ты сможешь найти способ? – Кудор улыбнулся, но ничего не сказал. Анджей смутился, попросил прощения. Старик только кивнул.

– Ничего, все в порядке. Есть одно средство, о котором даже Герес не знает.

– Верное средство?

– Нет верных средств для трусливых сердец.

– Но у меня…

– Я знаю. Значит не побоишься пойти против нового хозяина? – Анджей немного замялся, прежде чем ответить. Вернее, спросить.

– А точно свалит Гереса? – Кудор усмехнулся.

– Все от тебя зависит. Так что?

Спазм сдавил горло Анджея, прежде чем он смог ответить. Мгновения прошлого с быстротою молнии пробежали перед внутренним взором, вот он с Милоликой, вот с Домной, с Ангелой, с… да как ее звали-то, впрочем, теперь неважно, в темнице, с Марийкой, в кругу выпивох, куражится, играя на флейте, стоя на одной ноге в оконном проеме, встречается с Габриэлей. Мысли замелькали так быстро, что он, желая остановить их навязчивую круговерть, крикнул что согласен.

В тот же миг волновавшееся прежде море утихло. Только скрип выбленок на вантах, по которым спускался матрос, стоявший смену на клотике.

– Я согласен, – тихо повторил Анджей. – Это не жизнь. Давай свое средство.

Но Кудор лишь головой покачал.

– Не все сразу. Мне его еще вынести надо из господской опочивальни, а это непросто.

– Но ты сказал…

– Завтра, все завтра, – и друг растворился в туманной ночи.

Но завтра ничего не случилось. Равно как и послезавтра и через день. Кудор будто позабыл о своем предложении, старательно избегая всякого о нем упоминания. Не то не осмеливался подступиться к воплощению замысла, не то не мог улучить удобный момент. Анджей весь извелся в ожидании, потом предположил, что это проверка лояльности, которую менестрель завалил, а значит расплата будет неминуемой и страшной. За ужином он снова попытался заговорить с Кудором – безуспешно. Отчаявшись, бедняга готовился к худшему и даже припрятал под подушкой нож, прекрасно понимая, что приди за ним колдун – проку от простой стали не будет.

Перемаявшись ночь, проснулся утром от резкого голоса Гереса, распекавшего Кудора. Говорили на неизвестном Анджею языке, но его имя повторялось неоднократно. Поняв, что Кудор либо сдал его, либо сдался сам, Анджей решил бежать с судна. Бросив все, оставив даже дудку, рванулся на палубу, и стал выбирать момент, чтобы броситься за борт – море стало неспокойным, волны били в борт, раскачивая суденышко так, что желудок подступал к горлу. Сзади хлопнула дверь, видно сам хозяин решил добраться до строптивого менестреля, который, испугавшись расправы, уже перемахивал через борт, стараясь отпрыгнуть как можно дальше от когга.

В самый последний момент чья-то рука легла на плечо. Он вскрикнул, но пошевелиться не мог, пальцы цепко держали Анджея, менестрель будто прирос к вантам. И только услышав знакомый голос, не веря ушам, повернул голову.

Перед ним стоял Кудор, одной рукой прижимая его к борту, в другой держал шкатулку, ту самую, в которой хозяин преподнес ему первую плату золотыми римскими динариями. Анджей медленно отцепился от пеньки и влез обратно. Тело бил озноб, ноги подкашивались. Кудор усадил его и сам сел рядом, прижимая шкатулку к сердцу столь старательно, будто в ней находилось нечто, не имевшее для него цены. Сердце Анджея екнуло, неужто? Первая же фраза старика подтвердила его предположения.

– Я принес единственное средство способное нам помочь, – прошептал Кудор изменившимся голосом. – Есть в тебе силы, чтобы им воспользоваться? Сейчас или никогда, Герес может спохватиться… если уже не спохватился. – Ещё тише добавил он.

Пауза, продлившаяся не больше мгновения. Дверь каюты хлопнула. Оба вздрогнули и обернулись.

– Кудор! Где ты, леший тебя раздери? – рявкнул Герес. Слуга покосился на Анджея.

– Сейчас или никогда, – повторил он, как заклинание. Голова молодого человека пошла кругом, он поднялся.

– Кудор? – гаркнуло совсем близко, еще несколько шагов и Герес появится из-за паруса фок-мачты. Старик спешно всунул в руки менестреля шкатулку.

– Что там? – зашептал Анджей, но Кудор покачал головой и поднес руку к его губам. – Помолчи, дай сказать. Возьми ее, скажи: «хочу, чтоб моего хозяина забрали воды морские», и открой.

– Но что там?

– Шкатулка сама всё сделает. Нет, постой. Не открывай, не произнеся заклинания. Она окажется пустой.

Анджей растерялся, внезапно решив, что старик от постоянных побоев умом тронулся. Совсем недавно, двух недель не прошло, Кудор подманил этой шкатулкой городского ваганта, а теперь решил выдать ее за чудесное спасение от рук ненавистного Гереса. Будто Анджей не помнит этого. Нет, Кудор рехнулся, точно рехнулся. И зачем тогда спасал? – чтоб на мгновение отсрочить гибель, предоставив хозяину решать, что делать с отступником.

Шкатулка обожгла руки. Анджей едва не выронил ее. Или в самом деле там что-то есть. Что-то такое, что способно?

– Кудор, где мой ларец? Ах, вот вы где…

Мысли оборвались. Чувства зажглись следом за болью в ладонях, сжимавших жгущую шкатулку. А вдруг это и есть тот самый единственный шанс спастись. Он протянул ларец навстречу подходившему Гересу и произнес заветные слова. Герес замер на полушаге.

– Abyssus abyssum invocat1010
  Бездна бездну призывает.


[Закрыть]! – возопиял Кудор, простирая руки вверх, точно юродивый, выступавший перед толпой с очередным пророчеством о скором конце света.

Шкатулка открылась – с шумом и скрежетом, заставившим Гереса мгновенно стать белее снега. Туман, прежде окружавший корабль безвидной серой пеленой, разом исчез, словно мыльный пузырь лопнул, разметанный по сторонам незримыми лоскутами. Анджей едва сумел удержать в руках отяжелевший, будто налившийся свинцом ларец, показалось, что ноша в его руках раздалась, точно сила, находившаяся в ней, потребовала больше места – могучая, необоримая, страшная сила, коей не сыскать равных под небесами.

Он развел ладони, думал, уронит короб, но тот намертво прилип к рукам, продолжив увеличиваться и достигнув размеров доброго сундука, с нарастающим грохотом внутри, от которого у Анджея на голове зашевелились волосы, выпустил из себя черное облако. Кудор отбежал в сторону, матросов сдуло с палубы, и только Герес, точно слепец, внезапно обретший зрение и увидевший мир вне собственных представлений, но таков, каким он создан Всевышним еще семь тысяч лет назад, неуверенно, будто ища за что зацепится, шарил руками вокруг. Темное облако росло на глазах, а затем, не сдерживаемое тесной клеткой, стремглав метнулось в небеса, но, не достигнув их, замерло, застыло на перепутье, будто вознамерившись показать открывшим ему путь на свободу, сколь сильно они ошибались, пытаясь подчинить своей воле.

Облако стремительно расползалось, чернильным пятном растекшись под небосводом. Сверкнула молния, но блекло, тусклым сиянием, лишенным привычной слепящей яркости. Гулко пророкотал гром, заставляя всех, оставшихся на когге, содрогнуться следом. Герес прервал заклинание, но не по своей воле, поднявшийся ветер скрутил воронку смерча над его головой, заставив колдуна проглотить невысказанные слова. Воронка расширилась и снизилась, теперь она уж касалась воды вкруг судна, с каждым мгновением становясь все сильнее. Окружая корабль в небо поднялись волны, а на самом когге наступила звенящая хрустальная тишь. Казалось, смерч отрезал все звуки, как прежде туман отрезал все виды – что с корабля, что на корабль, и тот, сокрытый куда более могущественной и потому более страшной силой, содрогаясь от носа до кормы, ожидал неминуемой участи.

Что не заставила себя долго ждать. По палубе хлестким канатом отделившись от смерча, прокатилась тугая, литая волна, тяжко грохнула в борт, прицельно ударив в Гереса и унесла, щупальцем окрутив его трепыхавшееся тело. Хозяин мгновенно исчез в водовороте. Волна, прокатившись по палубе, пощадила лишь вызвавших ее заговорщиков, зацепив солеными слезами брызг, и внове влилась в смерч, что разом потерял свою силу, размяк, рассыпался, разлился, и тяжко ухнул в волны морские, разметав их и разметавшись сам одним движением.

Когг тряхнуло последний раз, нависшая над ним дамокловым мечом буря исчезла, растворилась в пространстве окрест. Шкатулка, обретя прежние свои размеры, выпала из рук Анджея, никак не могущего придти в себя и поверить в случившееся. Его трясло, Кудор подошел и обнял товарища, Анджей вцепился в старого слугу, плакал и смеялся одновременно – как сладки казались слезы и горек смех в эти мгновения.

Безмолвие пустой палубы послужило ему ответом.

Он огляделся по сторонам, шатнувшись, прошелся взад-вперед по мокрым от соленых волн доскам, пробежался от бушприта до румпеля, спустился вниз, в матросскую спальню. И медленно, едва переставляя ноги, поднялся обратно.

– На когге живой души не осталось, – одними губами прошептал Анджей, – Что мы теперь делать станем? Знаешь, какой из меня мореход, только напевы играть умею, а ты слишком стар, чтобы смог с рулем да парусами справиться. В одиночку это никому не под силу. Отправили Гереса в бездну, а теперь наша очередь настанет, до первого же шторма не доживем.

– Ты не спеши хорониться, молод ещё, – усмехнулся Кудор в ответ. – Забыл, что за волшебство в руках держал. Думаешь, ларец волшебный лишь карать злодеев и гож? Приложи к нему руку и желай, чего хочешь.

– Домой хочу, – вырвалось у Анджея само собой.

– Домой, так домой, – подхватил товарищ по несчастью. – Ну, чего робеешь. Бери ларец, теперь он твой, Кальциген из Купеческой гавани, а я, коли не прогонишь, служить тебе буду верой и правдой до самой могилы. Ну, бери ларец, смелее.

Анджей насупился точно малое дитя, глянул на свои ладони, припомнил, как страшен в действии ларец, но, не увидев на руках ожогов, робко притронулся к резной крышке. Та открылась от одного касания, оголив своё тёмное нутро.

– Желай, – нетерпеливо рявкнул удивительным образом сменивший подобострастный тон голоса на приказной, да и внешне изменившийся разительно, точно по волшебству – куда только делись побои с лица, слуга. – Не видишь, ветер поднимается, тучи затягивают небо, будет шторм. Вели!

Сердце ваганта захолонуло, но он, как и Кудор, почувствовал волнение на море, а умирать до времени не хотелось. С трудом разлепил пересохшие губы:

– Шкатулка, верни меня домой, – дрожащим голосом прошептал он во тьму. – Живым верни и Кудора. Ты слышишь?

Ему в лицо ударил столб яркого света, будто прямо перед глазами вспыхнуло солнце. Кальциген отпрянул от неожиданности и замертво упал на палубу, покачивающуюся еще какое-то время под ним, а затем остановившуюся, замершую, застывшую в монолите остановившегося времени. Сразу после этого его накрыла тьма.

Сколько времени он пробыл в обмороке, где не было ни ощущения пространства, ни красок, ни чувств, Анджей не ведал. И вдруг услышал взывавший к нему голос, знакомый голос.

– Обошлось, хвала небесам, – произнес Кудор сквозь туманную пелену. Следом вагант ощутил на лице мокрую, едко пахнущую тряпицу. – Виноват, господин, упредить тебя не успел. Ну да я вылечу очи твои ясные, ещё зорче будут.

Анджей, потянув тряпицу с глаз, часто заморгал. Вокруг обозначилась серая муть, будто туман тот самый, что прежде скрывал когг всё время их путешествия под предводительством Гереса. Потер глаза, снова открыл и опять ничего не узрел, попытался встать вслепую, упал:

– Кудор! – поперхнулся собственным голосом.

– Всё хорошо, хозяин, как ты и приказал, когг идет домой, паруса сами распускаются и убираются, когда нужно. Сущее волшебство, и штормы нам не страшны. – С жаром пояснил недавний друг. – Ларец правит кораблём на загляденье. Жаль ты не можешь видеть, ну да это пройдёт, только бальзам не трогай.

Влажная ткань снова легла на глаза.

– Ты точно сумеешь мне зрение вернуть? – сжавшись в комок от одной мысли, что так и останется слепцом и, вцепившись в руку, он ощутил мясистые пальцы Кудора в своей ладони, простонал Кальциген.

– Не изволь беспокоиться, – ещё ласковее заговорил Кудор. – Я лекарь знатный. Только придется немного потерпеть и мне не перечить, если скажу выпить что, тогда дней через десять зрение вернётся. А теперь отведай целебный эликсир моего собственного приготовления.

Кудор помог приподняться на мягком ложе, к губам Анджея приник некий сосуд.

– Пей, болезный мой, остынет совсем.

– Не буду, – резко отвернулся вагант. Сосуд дрогнул, ему на лицо выплеснулись несколько капель терпко пахнущей полынью горячей жидкости. В голове промелькнула страшная мысль, что избавившись с его помощью от прежнего хозяина, сладкоречивый Кудор вряд ли захочет делить свезенные на когг всеми правдами и неправдами несметные богатства с бродячим музыкой, ещё и слепым в придачу. Он и сам не стал бы делиться, да ещё прислуживать. Опоит, выбросит за борт и будет всем владеть.

– Ты, я погляжу, хочешь слепым остаться до конца дней? – удивился слуга.

– А не отравишь? – процедил сквозь зубы Анджей.

– Надо же, отравлю, ну придумал, – расхохотался Кудор. – Да если бы я тебе смерти желал, мог кинжал в грудь всадить, пока ты бездыханным на палубе валялся, да в море, как кутенка. Я его в чувство привёл, в опочивальню на руках отнёс, очи невидящие лечу, эликсир из целебных трав по всем правилам сварил, а он от меня морду воротит, точно я ему первый враг. Хотя, если хочешь слепым остаток жизни прожить, твоя воля, только потом судьбу не кляни, друзьям доверять надобно. Я тебе в верности поклялся, а слово моё дорогого стоит.

– Будто ты Гересу не клялся, – справедливо заметил Анджей.

– Ну, так не я его и порешил, тебе предоставил праведный суд над изувером вершить, слово не нарушил. Но раз не желаешь лечиться, как скажешь, я всего лишь слуга.

Вагант отчётливо услышал удаляющиеся шаги:

– Постой! – взмолился Кальциген, слепо шаря руками по простыням. – Прости меня. Сам не знаю, что нашло. Не уходи, прошу.

– Так будешь пить, али нет? – тотчас сказали рядом, будто Кудор и не уходил никуда.

– Буду!

Тёплые руки вновь заботливо усадили его, сосуд с эликсиром коснулся губ. Анджей выпил вязкую тепловатую жидкость и вместе с последним глотком, лишившись чувств, соломенной куклой сполз на кровать.

Кудор улыбнулся, вытер со лба выступивший крупными бисеринами пот и вышел вон из господской опочивальни под яркое теплое солнце.

– Ну, вот и успокоился, болезный. Преемничек-то несговорчивый попался, – пробормотал он сквозь зубы и, усевшись на скрученный канат, с удовольствием принялся за поджидавшую тут же на серебряном подносе источающую аппетитные ароматы обеденную трапезу.

Облака поднялись, обнажая голубые прорехи в небе, с каждым часом их становилось все больше и больше. Когда Кудор насытился, борей уж согнал последнюю пену с прозрачной лазури, лишь тонкие полосы еще тревожили величественную твердь небесного купола. Солнце неспешно садилось в океан, но как ни спешил к нему когг, не мог догнать, как и избавиться от набегавшей позади него тьмы.