Текст книги "Алиса"

ПРОЛОГ

1

Май

Бежать. Как можно быстрее и как можно дальше. Не хочу никого видеть. Опять. Опять всё повторяется. Как же больно.

Гул машин и проходящих мимо людей грубо режет слух и быстро растворяется в пустоте по мере того, как я разгоняюсь.

Никогда, никогда, никогда, никогда больше

И с чего я такая невезучая? Или дело не в везении? Конечно, не в везении, дура! Никогда ты никому не понравишься, никогда тебя никто не будет любить!

Я не понимаю, куда я бегу. Эти улицы мне знакомы, но сейчас они такие чужие.

Я всё ещё слышу, как они смеются надо мной. И лица прохожих напоминают мне об этом. Кривые, скошенные в уродливой насмешке, лица. Я забегаю в знакомый дом в надежде найти тёмный уголок и дать волю слезам, из-за которых мне уже становится трудно дышать. Сейчас я слишком далеко от дома, и мне не к кому здесь пойти, так что я должна успокоиться, прийти в себя и отправиться домой. Это маленькое тёмное место вполне подойдёт…

2

– Почему он так поступил, мам? – Теперь, в тёплых объятиях самого дорогого мне человека, я чувствую себя в безопасности, однако слёзы всё ещё не просыхают.

– Ну, потому что он ещё не повзрослел. – Её голос, мягкий и строгий, всегда звучит как самый жёсткий приговор или долгожданное помилование.

– А что мне теперь делать? – Я нехотя отрываюсь от её груди и смотрю ей прямо в глаза, пытаясь найти в них ответ.

– Для начала – успокоиться и перестать плакать. Прими это как очередной опыт общения с придурками. Извлекай для себя жизненные уроки.

– Мам… – к горлу опять подступает ком, я еле сдерживаю новый поток слёз, стараюсь говорить обычным тоном, но голос срывается на писклявый крик, который то повышается, то понижается, – но как я завтра пойду в школу? Они все снова будут смеяться.

– Как ни в чём не бывало. Даже не думай показывать свою слабость. Делай вид, что они для тебя просто не существуют. Переступи через это и живи дальше. Кстати, насчёт школы. Больше без моего разрешения не сбегай. – Говорит она строго, но в глазах я вижу улыбку. Она понимает.

– Да, мам. – не обещаю, конечно, но постараюсь, – Скоро выпускной, и… – я не успеваю договорить, она снова читает мои мысли.

– Я знаю. Можешь не ходить, если не хочешь. Думаю, там тебе делать нечего. К тому же, мы можем отдохнуть где-нибудь только в окружении нашей семьи, и наш выпускной будет ничем не хуже школьного. Даже наоборот. Вот только сейчас тебе нужно на предстоящих экзаменах сосредоточиться.

Я киваю, и мне наконец удаётся выдавить из себя подобие благодарной улыбки.

3

Июнь

Неимоверное, дичайшее желание пройти мимо этого Богом забытого места. Но я всеми возможными (и невозможными) силами заталкиваю себя в школу, потому что не хочу встретить вечером дома разъярённого дракона, в которого точно превратится моя мама, если узнает, что кое-кто её не послушал. Последний день в школе, нужно выдержать ещё буквально пару часов (а то и меньше), забрать диплом, и я наконец-то смогу забыть обо всех этих злобных людях.

Даже то, что я сажусь за последнюю парту, не мешает кучке неудачников беспрестанно вертеть своими шеями в моём направлении, показывая различные непристойные знаки, кидаясь в меня обмоченными в слюне бумажками и потёкшими стержнями от ручек. Иногда мне так хочется ответить им тем же, но я предпочитаю делать вид, что не замечаю этого всего (наверно, я просто трусиха). Но иногда бывают случаи, когда не замечать их поступки просто невозможно.

Эй, Алиса! Смотри сюда, Алиса!

Что… это было… вчера? Нет, не хочу об этом думать, не хочу вспоминать! Но никого не волнует, чего я хочу, а чего – нет. Даже моё подсознание. Кажется, я начинаю паниковать. Уже совсем не замечаю колкие фразочки одноклассников и одноклассниц в мой адрес. Непроизвольно погружаюсь в собственные мысли. Глубоко внутри… Я отключаюсь.

Любовница всех времён! Смотри на него! Твой рисунок?

И, словно в первый раз, я снова вижу, как он рвёт мой рисунок. Рвёт и смеётся. Я слышу и чувствую шелест бумаги, словно всё это происходит прямо сейчас. Он, мальчик, которого я так долго любила в тайне от всех, которому надеялась сделать приятно, нарисовав его портрет, рвёт и бросает остатки рисунка мне в лицо. И как они только догадались, что это я его нарисовала? Кто мог меня сдать? Единственные две девчонки, с которыми я общаюсь? Не важно. Ничто уже не важно. Голоса в голове завопили с новой силой.

Ты же уродина

Как же хочется пить.

На что ты надеялась?

Чувство, будто кто-то очень близко от меня провёл горящий факел от самого низа спины до головы.

Смотри сюда, Алиса!

Мне становится трудно дышать.

Шлюха

В глазах начинает темнеть, я перестаю слышать шум вокруг, но успеваю прокричать про себя: «Только не отключайся! Нет, нет, нет…» Пытаюсь поднять руки, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки: мне нужен воздух, но всё тщетно. Ощущение, будто на меня сверху накинули матрац, а поверх него лежат ещё семеро людей. Я уже не управляю своим телом.

Смотри, Алиса! Смотри! Слышишь? Слышишь? Али-и-са!

Не знаю, сколько времени прошло: час-два? Минута… Я отключилась, но, как ни странно, не упала со стула.

– Алиса! Ты слышишь меня? – я постепенно выхожу из этого состояния, тупо и без сил глядя на классного руководителя. Слышу её голос, и очертания её становятся чётче. – Через неделю выпускной бал. Ты всё записала? А теперь сдаём деньги на подарки учителям.

Ага, конечно. Удачи вам на вашем выпускном…

Меня больше волнует, что со мной сейчас было? Меня всё ещё трясёт, и я очень хочу пить. Мамочка, мне страшно. Я не хочу, чтобы это снова повторилось.

4

Я почти дома. Осталось совсем немного. Однако лучше мне не стало. Наоборот: голова кружится с новой силой, начинает подступать рвотный рефлекс. Практически ничего вокруг не вижу, всё застилает тёмная плёнка, как чёрный дым от огня. Ещё буквально пара шагов…Я неохотно, всё ещё не чувствуя собственных движений, машинально подношу левую руку ко рту. С чего это меня тошнит?! Ну же, ещё пара шагов – и я дома.

Слышу чьи-то возгласы, вздохи и… как папа спешно повторяет: «Терпи, терпи, терпи». Как же вовремя. Мне уже не так тяжело переносить тело, я вообще почти не иду сама: я в надёжных руках. Папа… Быстрым шагом мы достигаем ворот нашего дома. К этому времени мой рот уже полон гадости, которая тут же вырывается наружу. И ещё. И ещё. Затем ещё немного. Затем снова, но уже много. Меня не перестаёт тошнить, и я плачу. Сколько можно…

5

– Господи, у тебя губы, как у мертвеца, – папа окидывает меня беспокойным взглядом, – Как ты?

– Спасибо, пап, – каждое слово приходится буквально выдавливать из себя. Я пытаюсь улыбнуться, – мне легче. – Хотя я всё ещё лежу в кровати, не могу пошевелиться, так как сил совсем не осталось. Похоже, они вышли вместе с рвотой. Лицо у меня ледяное, пот стекает по лбу и вискам. Но я не солгала, мне определённо становится легче.

– Что случилось?

– Всё в порядке. Я просто переутомилась.

– Позвать маму?

– Да, пожалуйста.

Он целует мой мокрый лоб, сдерживает взволнованный вздох и уходит.

Со мной определённо что-то не так. Неужели это состояние было вызвано переживаниями о случившемся? Мне нельзя так… принимать всё близко к сердцу. Думаю, именно эти слова мне сейчас скажет мама. Знаю. Но я никак не могу выбросить из головы все эти злосчастные моменты, они ломают меня изнутри. Юношеский максимализм, скажет мама. Ну хорошо, соглашусь. Так научите, взрослые, справляться с этим! Как?

Мама осторожно заходит в комнату.

– Что случилось? – она смотрит на меня с широко раскрытыми глазами и не сдвигается с места, ожидая ответа.

– Не знаю. Я была в школе. Всё как обычно. На классном часу мне вдруг стало плохо, и, по-моему, я упала в обморок. Ну, как «упала»… Не помню.

Мама грустно выдыхает, то ли с облегчением, то ли наоборот, и понемногу начинает двигаться в моём направлении.

– Сейчас мне лучше, – продолжаю я, – думаю, это из-за…

– Я знаю, из-за чего это, Алиса. – И она как обычно не даёт мне шанса хоть немного приврать и перебивает, говоря чётко и прерывисто. – Перестань убиваться из-за парней. Послушай меня, – она берёт мою ледяную ладонь в свою, более тёплую и мягкую, и я снова становлюсь уязвимой, тщетно пытаюсь сдержать слёзы. – Бог бережёт тебя для лучшего.

Опять сто пять. И слушать не хочу.

– Ещё раз говорю, прими это как опыт. Ни больше, ни меньше. Какие твои годы? У тебя всё впереди. Ну вот, к сожалению, так бывает в жизни. Не одна ты с такими проблемами, в конце концов.

Да при чём тут другие? Мне что, от этого легче стать должно?

Опять мой истерический рёв. Ненавижу говорить сквозь слёзы.

– Тогда почему у других девочек уже хотя бы по одному парню было? А я сколько ни влюблялась, всегда получала только пинки и плевки в свою сторону, выслушивала, какая я уродина и шл…

– Чшш! И слушать не желаю. Ты знаешь, что это не так.

– Мам. Мне и не нужны парни вовсе. Я хочу одного. Одного навсегда.

Она крепко сжимает мне руку, тепло улыбается, даже смеётся.

– Ну, ты у меня прямо героиня классического романа. А самое главное откуда понабралась? Я так не воспитывала вроде. Из книжек и набралась. Точно. – Говорит нежно, тихо, почти шёпотом, упоительно, убаюкивающе. – Ты пойми, что в жизни всё не совсем так, как в книжках этих бывает. Дочь, ты так быстро взрослеешь… Тебе хочется всего и сразу. Наберись терпения. Всё у тебя будет. Я более, чем уверена. Но ты должна отпустить прошлое.

Теперь я совсем не могу говорить из-за этих проклятых слёз.

– Хочешь, я познакомлю тебя с Димой? Просто для разнообразия.

Я отрицательно мотаю головой.

– Чего нет-то? Хороший парень.

– Мам, каким образом? «Помоги вытащить мою дочь из депрессии, а там – стерпится, слюбится». Я ему не понравлюсь. И не хочу я никого. Не хо-чу.

– Ну ладно! У меня на работе ещё Максим есть, правда он постарше. Тоже хороший, симпатичный. Сейчас покажу фотографии, если найду.

Я закатываю глаза и безучастно отворачиваю голову в сторону, пока она копается в телефоне. Не нужен мне никто.

– Вот! Это Димка, – она показывает фотографию, на которой молодой парень в джинсах, бардовой футболке и солнечных очках сидит на скамейке и с лёгкой улыбкой на лице смотрит куда-то вдаль, – А это… – она перелистывает фотографии. Я иронично морщу нос. – Макс.

Всё ещё без интереса, но будто по привычке или из уважения к маминым стараниям привлечь моё внимание, я бросаю мимолётный взгляд на экран её телефона, где вижу нескольких мужчин и женщин. Она приближает экран, чтобы моё внимание сфокусировалось на том, что стоит слева и тепло улыбается на камеру. На нём какие-то, как мне кажется, пляжные белые шорты и такая же белоснежная рубашка с короткими рукавами.

Ну и что?

Нет, нет, нет.

– Не хочу никого – отрезаю я, но мама явно настроена решительно.

– Ну, это ты сейчас так говоришь. Тебе, кстати, на приём через неделю. Нина хочет тебя видеть. Как раз в день твоего выпускного… – она вопросительно сморит на меня. – Надеюсь, ты не передумала?

Я, не колеблясь, отвечаю.

– Конечно, нет. Я лучше к стоматологу пойду, чем проведу выпускной с людьми, которые меня не выносят (и которых не выношу я).

– Ну и отлично. Если вдруг увидишь Максика или Димку, приглядись к ним, – она подмигивает, это выглядит смешно, но у меня нет сил даже улыбнуться, поэтому я устало морщусь, произнося:

– Мам…

– Ладно-ладно, отдыхай. И смотри мне, чтобы больше не хандрила!

Как будто я от этого кайф ловлю.

Она уходит, и её силуэт в дверях постепенно растворяется по мере того, как я засыпаю.

6

…Август

Пока мы с мамой ехали до метро, я уже сто семь раз успела пожалеть о том, что мы не выбрали институт хотя бы немного ближе к нашему дому. Мы едем уже три часа, и я, конечно, люблю тёплую погоду, но сейчас эти прилипшая к спине майка, капли пота на лбу и бесконечная жажда служат лишь очередными раздражителями для моего и без того худого настроения.

Мама выглядит спокойной. Она почти всегда спокойна, как удав. Или как рыбка в аквариуме. Моих экзаменационных баллов вполне достаточно, чтобы её спокойное состояние не изменилось при подаче документов на филологический факультет.

Мне, честно говоря, без разницы, какой факультет мы выберем. Скорее всего я стану учиться на преподавателя русского языка и литературы. Не знаю. Может, это и не моё вовсе. После стольких лет унижений как-то не очень хочется возвращаться в школу. С моими высокими баллами я могла бы выбрать профессию немного смелее, интереснее. Так, по крайней мере, говорила моя единственная любимая учительница в школе.

Однако с мамой спорить бесполезно, и мы почти уже пришли. Даже издалека здание института выглядит намного больше, чем школа. И всё, о чём я теперь думаю, глядя на него, это…

Снова учёба

Снова люди (теперь уже не одноклассники, а одногруппники, хотя суть не меняется), с которыми я вряд ли смогу завести дружбу

Снова куча ненужных и неинтересных для меня предметов

Снова учителя, которым до меня и до моих знаний не будет никакого дела

Знаю, не лучший настрой. Может, всё будет не так уж и плохо, как любит повторять моя мама.

Мы подходим всё ближе. Здание довольно старое, но его внешний вид и территория, на которой оно располагается, аккуратно ухожены: ровная асфальтированная дорожка, стриженый газон, цветы и деревья… Уютно. И очень приятно пахнет свежескошенной травой. Я стараюсь настроить себя на позитивный лад. И атмосфера (как в библиотеке: тихо, уютно и пахнет книгами), в которую мы попадаем, заходя в здание университета, хоть мне и очень жарко, помогает.

7

Мы подали документы всего в два института. Первый, на который надеется (в котором почти уверена) мама. Второй – для подстраховки. «Больше не нужно, с такими баллами мы куда угодно пройдём». Так она говорит. Я всё думаю, что если бы всё было по-другому: у меня были бы школьные друзья, я ходила бы с ними гулять, развлекалась день и ночь, у меня появился бы парень. Училась бы я так же хорошо в этом случае? Мама отвлекает меня от этих раздумий.

– Вот выучишься, станешь преподавать, дорастёшь до директора школы, – её мечтательный настрой я, к сожалению, не разделяю. Не уверена, что всё, о чём она говорит, мне нужно. Может, когда-нибудь… Но это не точно. Я не знаю, чего я хочу. Пока не знаю.

Глава 1

Июль…

1

– Отлично, – Нина, мой любимый врач-стоматолог, благодаря которой, собственно, я больше ни капли не боюсь лечить зубы, слегка отодвигается от меня, снимает медицинскую маску с лица и улыбается своей привычной широкой и красивой улыбкой, – настало время для брекетов.

Что? У меня же вроде с этим нет проблем… особо. Наверно.

– Не переживай, у тебя хорошие зубки, просто немножко нужно подправить. Так что долго тебе их носить не придется.

Да я и не переживаю вовсе. Просто это немного неожиданно. Ничего не произношу вслух, только слегка пожимаю плечами и изображаю вопросительную гримасу на лице, при этом стараюсь безобидно улыбнуться.

– Да не беспокойся ты так, – да я и не беспокоюсь! – я отдам тебя в надёжные руки. Сейчас познакомлю тебя с ним. Пойдём.

2

А можно Нина будет и стоматологом-гигиенистом, и стоматологом-хирургом, и стоматологом-ортодонтом, и стоматологом-терапевтом?.. Зачем мне идти к кому-то ещё?

– Вот. Это Максим Алексеевич, – Нина говорит это непринуждённо, и я слышу даже нотку веселья в её голосе.

3

Он выглядит не очень дружелюбно. Да и сомневаюсь, что на подобный лад настроен. Недоверчиво оглядывает меня с ног до головы и подзывает к себе Нину, шепчет ей что-то на ухо, она в ответ неодобрительно хмурится и машет рукой. Что он ей сказал? А нельзя меня отвести к какой-нибудь женщине-ортодонту? Ну пожалуйста!..

По его виду можно сказать, что он вообще не рад новому пациенту. Точнее, именно пациенту в моём лице.

Они оба подзывают меня к креслу, и я послушно сажусь в него.

Слова, следующие дальше, абсолютно мне непонятны. Они начинают говорить на своём-докторско-стоматологическом языке.

Я напрягаюсь от каждого его прикосновения, и Нина не перестаёт повторять одни и те же слова: «Не переживай, брекеты – это не больно».

А я не устаю повторять в ответ (но не вслух, так как обычно в эти моменты у меня во рту их руки): «Да не переживаю я! И не боюсь». Просто… Почему мне кажется, что он так злобно смотрит на меня, как будто, если бы здесь не было Нины, он бы сделал со мной что-то нехорошее, сделал мне больно. Или просто выгнал бы из кабинета.

Похоже, у меня паранойя. Мама права, не могут же все люди в этом мире желать мне только зла, и, если я не начну жить «здесь и сейчас», то никогда от этой паранойи не избавлюсь.

После небольшого осмотра, Нина, глядя на меня и одновременно указывая на мужчину с таинственно-тёмным взглядом, с широкой улыбкой произносит: «Он – твой друг на ближайшие полтора года».

– Хе-хе, – как дура выдавливаю я.

ЧТО?

Не то, чтобы я боюсь… Но… Господи, полтора года? Не уверена, что готова к этому.

4

– Меня нисколько не смущает мысль о том, что я буду носить брекеты на протяжении полутора лет, а может и больше… – стараюсь говорить чуть тише, чтобы наш разговор никто не мог услышать (в клинике, в прочем, как и везде, много людей, любящих посудачить даже на самую незаковыристую тему). Мы с мамой в её маленьком душном кабинете ждём, пока новый для меня доктор в лице Максима Алексеевича позовёт меня на приём.

– Ну а что тогда? – мама, ну где твоя способность читать мысли, когда я не могу их сама толково объяснить?

– Я думаю, ну, мне кажется, что «мальчик», – не случайно делаю акцент на этом слове, ведь он совсем уже не мальчик. Он кажется взрослым мужчиной, хотя и выглядит с первого взгляда довольно молодо, – которого ты мне так рекомендовала, в общем, он как-то недружелюбно на меня поглядывает. Скажем так.

– А ты? Как на него поглядываешь?

Ну, здрасьте! Что за вопросы?

– Да никак. Я и не успела его разглядеть особо. Но теперь, думаю, у меня будет достаточно времени для этого.

– Стерпится, слюбится, – она смеётся, а я закатываю глаза, но тоже не могу удержать улыбку.

– Ладно. Главное, чтобы как доктор был хорошим.

– Перестань думать, что все вокруг тебе желают только зла. Забудь об этом. Забудь о школе. Всё позади.

Улыбка спадает с моего лица мгновенно, стоит только вспомнить школу, всё, что в ней происходило. Ох, эти ужасные школьные годы. Мама права. Пора забыть об этом и жить дальше.

– Да, ты права, но это не значит, что я должна бросаться на первого встречного. Или бегать за кем-то.

– Конечно, не значит. Я сказала тебе лишь присмотреться к нему. А тут Нина тебя сама к нему отвела. Может, это судьба! – она снова подмигивает, – И не надо ни за кем бегать. Ты у меня такая красивая. Вот увидишь – это за тобой бегать будут.

И опять эта песня о том, какая я красивая, что весь мир у моих ног и бла-бла-бла. Она говорит так только потому что я – её ребёнок. Но я ведь сама не слепая. Я не люблю то, что вижу в зеркале. И для меня совсем неудивительно то, что я никому вокруг не нравлюсь (особенно среди парней). Поэтому мне лучше оставаться в тени. Может, я и переключусь на кого-нибудь. И снова, втайне от всех, буду любить. Только на этот раз уже наверняка никто не должен об этом узнать.

– Я через пять минут уже пойду. Доберёшься сама?

– Конечно, – коротко целую маму в щёку и иду на респешен.

5

Я не дождалась приглашения доктора. Некто другой назвал моё имя, когда я сидела на зелёном кожаном диванчике у администраторов, и попросил следовать за ним.

В кабинете чертовски холодно. Похоже, я погорячилась, выйдя из дома в джинсах и такой короткой, тонкой футболке. Я облокачиваюсь на спинку кресла, и руки мои мгновенно покрываются гусиной кожей. Касаюсь кончика своего носа: ледяной. Я не люблю жаркую погоду (такую, как сейчас на улице), но и холод не переношу. Где же доктор? И куда делся тот парень, который меня сюда, собственно, позвал?

Я лежу в этом кресле, расположенном спинкой к двери, новая волна раздражения (волнения?) не успевает настигнуть меня, и я слышу звук приближающихся шагов. Дверь открывается и закрывается через пару мгновений. Кто-то обходит кресло со стороны моего левого плеча, и я немного напрягаюсь. Это тот человек, который позвал меня сюда и таинственным образом исчез. Теперь он снова тут. Вероятно, это ассистент. Худой, высокий парень. Кажется, не намного старше меня.

– Как дела? – он нарушает молчание.

– Хорошо. – ну зачем он спросил? Теперь молчание из обычного, умиротворённого превратилось в неловкое. Придется поддержать разговор. – Ставить брекеты – больно?

– Нет, совсем нет. Максим Алексеевич – отличный специалист. Не бойся. – он широко, но немного застенчиво улыбается мне и тут же отворачивается, начиная перебирать какие-то инструменты на рабочем столе.

– Я и не боюсь. – снова отрезаю я, но на этот раз едва слышно.

Волна раздражения, не успевшая настигнуть меня ранее, снова набирает обороты. И чего меня так раздражает? Я и сама понять не могу. Может, от того, что я не хочу видеть этого доктора, к которому мама так упрямо советует присмотреться? Может, от того, что боюсь ставить брекеты? Нет, точно нет. Может, от того, что он опаздывает? Я уже хочу открыть рот, чтобы спросить ассистента, где доктор, но в это же мгновение дверь сзади отворяется, в кабинет «влетает» доктор, захлопывает (без звука) дверь, устремляется к своему столу и плюхается на стул. Меня обдаёт ветерком от его быстрых и резких движений. Я ловлю лёгкие ноты сигарет и непроизвольно морщусь. Теперь понятно, где он был. Не выношу этот запах и когда рядом со мной кто-то курит. Благо, что от моего доктора ещё не так сильно пахнет сигаретами.

– Привет, Алиса! – услышав своё имя, я вздрагиваю и слегка поворачиваю голову на звук. И тут же отворачиваюсь. Мы же сегодня уже виделись. Что за глупости… – Как дела?

Меня снова парализовало. Я не могу сказать и слова. Просто поздоровайся, Алиса! Подыграй ему, раз уж ему так хочется. Предчувствую, как собираюсь выглядеть дурой, как и всегда, когда в горле застревает ком, и я ни одного проклятого звука не могу издать.

– Прив-е-е-т! – доктор подъезжает ко мне на своём кресле, оттягивает медицинскую маску и отпускает так, что она через мгновение встаёт на положенное место, и при этом его чёлка подпрыгивает кверху. Я не могу удержать смешок, и мне наконец-то удаётся выдавить из себя тихое и слишком скромное слово «здрасьте». На это короткое мгновение мне даже удаётся немного расслабиться.

Он уже отъехал от меня, но я чувствую, как он широко улыбается. От него исходит светлая энергетика, заразительная. Совсем не так, как это было, когда Нина привела меня к нему первый раз.

– Как дела? – вторит он.

– Нормально, – всё так же еле слышно отвечаю я.

– Чего, чего? Я не расслышал.

Господи, он разговаривает со мной, как с маленькой девочкой. Я томно выдыхаю и повторяю свой ответ чуть громче. Он снова подкатывается ко мне, но на этот раз не уезжает. Смотрит на меня, не отрывая взгляд ни на мгновение. Ну неужели не видно, что мне от этого неловко? Так бестактно… Мне хочется испариться в воздухе.

– А ещё громче?

Я привожу брови к переносице, но не могу сдержать улыбку. Получается выражение лица, как у ребёнка, который только что уронил кусочек пиццы, но ему сказали, что его отведут в пиццерию.

– Ну ладно, как хочешь, – он сдается, наконец-то. Отодвигается к столику с инструментами и что-то там ищет. – Боишься?

Да сколько можно, один и тот же вопрос. Нет, нисколько не боюсь! Но вместо того, чтобы ответить, я просто отрицательно мотаю головой.

– Вот и правильно, нечего тут бояться. Будет не больно, даже приятно.

У меня складывается впечатление, что он не обдумывает слова, прежде чем сказать их вслух. Но ему это и не надо. Сейчас от него исходит светлая, доброжелательная, тёплая энергия… И почему первое впечатление о нём было абсолютно противоположным?

Он даёт какие-то указания ассистенту, тот сразу же их выполняет. Я пропускаю всё, что они говорят, мимо ушей, потому что мне не знакома их профессиональная терминология. Однако кое-что я уловила, теперь я знаю, что ассистента зовут Карим.

– Нам нужно снять слепок зубов, – Максим Алексеевич снова обращается ко мне. – Это всё, что мы сегодня сделаем.

Он даёт очередное указание Кариму, и тот исчезает за дверью.

Я ожидала, что доктор продолжит задавать мне вопросы, улыбаться, может, даже смеяться надо мной, а я продолжу молчать и краснеть под его пристальным взглядом. Но только вторая часть моих ожиданий оправдалась.

Он словно пытается прожечь меня своим взглядом и ничего не говорит. Я уставилась на свои колени, скрестив на бёдрах пальцы рук. Что происходит? Мне хочется посмотреть ему в глаза, но я не решаюсь. И вряд ли вообще способна на это.

В голову приходит мысль, что всё мне это просто кажется. Бросаю быстрый взгляд на его плечо, и успеваю развеять свои сомнения. Он даже не шевельнулся. Сердце забилось быстрее, ладошки стали влажными, я быстро хлопаю ресницами и нервно сглатываю, словно стараясь отогнать от себя страшный сон после пробуждения.

Он снимает одну перчатку. От его следующего действия я вся напрягаюсь, жадно вбираю в себя воздух и задерживаю дыхание, глядя на его ладонь, лежащую на моей руке чуть выше локтя. Грудь у меня скачет от учащенного дыхания. Он слегка сжимает то место, на котором я ощущаю его большую, тёплую ладонь.

– Всё будет хорошо. Я не сделаю тебе больно. Обещаю. – Голос его стал низким, он говорит почти шёпотом, но в кабинете так тихо, что его слова звучат очень чётко и гулко раздаются в моей голове. Он убирает руку, и в кабинет возвращается ассистент. Перед глазами у меня пелена, я уже не вижу и не слышу, что происходит вокруг. Место, к которому доктор только что прикасался, горит, будто он не слегка ущипнул меня, а сделал «крапивку».

Он снова становится подвижным, «живым» и весёлым, а я ещё больше погружаюсь в себя. Пока мы были в кабинете одни, мне показалось, что он смотрел на меня как-то по-особенному. Не так, как доктор смотрит на своего пациента. И это прикосновение, хриплый шёпот… Но, может, мне это действительно лишь показалось.

Доктор берёт какой-то инструмент, приказывает открыть рот, и я повинуюсь. Я напрягаюсь, закрываю глаза, чувствую себя более неловко, чем до того, как он залез руками в мой рот. Представляю, как я нелепо выгляжу со стороны и тут же отгоняю это видение, успокаивая себя тем, что это его работа. Да и чего я вообще стесняюсь?

Он отстраняется на пару секунд, и, когда возвращается, я успеваю заметить резиноподобный материал в его руках, который он прижимает двумя пальцами к моей верхней челюсти.

Пока он держит эту липкую штуку у меня во рту и болтает с Каримом, я успеваю рассмотреть его лицо. Такой же мягкий и тёплый, как его голос, взгляд. Тёмные, карие глаза, в уголках – морщинки-следы от улыбок. Аккуратненький, кругленький носик. Ухоженная, остриженная борода. Мягкие розовые губы, вечно раскрывающиеся в широкой и доброй улыбке. А за губами красивые, ровные зубы. Он похож на большого плюшевого мишку.

Мне вдруг сильно захотелось прикусить его пальцы, находящиеся в моём рту. Но я дёргаю головой (насколько это возможно) и интенсивно моргаю, отгоняя это странное желание. С чего бы это мне захотелось его укусить?

Он вовремя обращает на меня внимание и вынимает этот материал из моего рта. За ним тянутся слюни… Я щурюсь от неловкости и досады. Но доктор, в отличие от меня, совсем не меняется в лице. Он аккуратно наматывает слюну на свободную руку в перчатке, затем берёт салфетку и вытирает уголки моего рта.

Мой доктор снова приземляется в кресло и пододвигается ко мне.

– Ну что, порядок?

Глаза мои устремляются куда угодно, только не на него. И он наклоняется ко мне так близко, что, кажется, вот-вот я почувствую его халат своими голыми предплечьями. Но этого не происходит. Однако он жадно продолжает попытки поймать мой взгляд, придвигается ещё ближе и застывает в этом положении. Я решаю посмотреть на него, может, тогда он отодвинется от меня и позволит мне спокойно дышать. Мои голубые глаза встречаются с его карими глазами, и мне снова кажется, что он смотрит на меня совсем не как на пациентку. Становится трудно дышать. Он слишком близко. Кажется, он может слышать беспокойный стук моего сердца. Потому что я его очень хорошо слышу – так сильно моё сердце ещё никогда не билось. И чем же этот доктор так зацепил меня? Своим странным поведением? Пора перестать влюбляться в тех, кто уделяет мне хоть чуточку внимания.

О чём это я? И не влюбилась я вовсе. Да, признаю, он мне нравится. И, быть может, я прислушаюсь к совету мамы – посмотрю на него с другой стороны. Опять вру. Уже посмотрела… Да Господи! Я вижу его первый раз! Ну ладно, второй (первый был на фото). Чувствую себя полной дурой (самобичевание, самокритика и ненависть к себе – «пустяки», от которых мне мама также настоятельно советует избавляться).

Наконец, он отстраняется и придвигается к рабочему столу, указывая на расположенный напротив него стул, и я послушно перемещаюсь туда.

Он достаёт макет чьей-то челюсти и начинает что-то объяснять. Но я не слышу. Слушаю, пытаюсь, но не слышу. Не понимаю, что он мне говорит. Лишь вижу.

Вижу, как уголки его рта растягиваются, и я непроизвольно улыбаюсь в ответ; вижу, как он слегка хмурится, и я свожу брови вместе, повторяя за ним; он проводит пальцем по гипсовым зубам, продолжая объяснять что-то, возможно, важное, и склоняет голову набок. Последнее движение я снова повторяю за ним. Вдруг его глаза устремляются на меня, и я просыпаюсь. Чувствую себя школьницей, которую застукали за списыванием. Да и выгляжу я как школьница. Всё из-за моих дурацких косичек…

– А ещё есть вот такие штуки, – он убирает челюсть в ящик и достаёт прозрачную, пластиковую вещь, похожую на слепок чьих-то зубов. Крутит её в руке, показывая со всех сторон, наклоняется к шкафчику, чтобы убрать её на место, но она выскальзывает у него из рук. Снова наклоняется за пластинкой, и она снова будто выпрыгивает у него из рук. Он ругается шёпотом, и я не могу сдержать смешок. Ему наконец удаётся её поднять и положить на место, а я всё ещё смеюсь, прикрывая лицо руками. Максим Алексеевич смотрит на меня, улыбаясь так, будто не понимает причину моего смеха.

– Чего смеёшься? – он подмигивает, и я краснею, убираю руки ото рта и мотаю головой, как бы отвечая на его вопрос: «ничего». Сама не понимаю, чего меня так развеселило.

– Ну скажи уже хоть что-нибудь! – вдруг взмолился он.

Если бы я могла, Максим Алексеевич! Я даже не знаю, что это: какой-то внутренний страх или неприязнь собственного голоса?

– Хочешь, я Карима прогоню? Карим, иди отсюда! – брови у меня от этих слов подскакивают в удивлении, но я продолжаю улыбаться. Ещё чего! Не надо никого прогонять. Я снова ничего не отвечаю, лишь отрицательно промычав и помотав головой.