Текст книги "В лабиринтах развивающегося мозга. Шифры и коды нейропсихологии"

Глава 2. Понятийное поле нейропсихологии. мозг и психика

Психологическая организация человека тождественна его нейропсихосоматической организации; ни в каком другом виде она в реальности не существует. Разобщение, дезинтеграция этих (нервных, психических и телесных) аспектов имеет место исключительно в наших абстрактных размышлениях и исследованиях. Это упрощение правомерно как исследовательский прием, но требует четко артикулированной оговорки относительно его осознанности. Таким образом, мы рефлексируем фактор субъективности и роли наблюдателя, что является законом со времен открытия квантовой физики.

«…Психика не является чем-то лежащим по ту сторону природы или государством в государстве, она является частью самой природы, непосредственно связанной с функциями высшей организованной материи нашего головного мозга. Как и вся остальная природа, она не была создана, а возникла в процессе развития ‹…› Психику следует рассматривать не как особые процессы, добавочно существующие поверх и помимо мозговых процессов, где-то над или между ними, а как субъективное выражение тех же самых процессов, как особую сторону, особую качественную характеристику высших функций мозга ‹…›

Неразрешимость психической проблемы для старой психологии и заключалась в значительной степени в том, что из-за идеалистического подхода к ней психическое вырывалось из того целостного процесса, часть которого она составляет, и ему приписывалась роль самостоятельного процесса, существующего наряду и помимо процессов физиологических.

Напротив, признание единства этого психофизиологического процесса приводит нас с необходимостью к совершенно новому методологическому требованию: мы должны изучать не отдельные, вырванные из единства психические и физиологические процессы, которые при этом становятся совершенно непонятными для нас; мы должны брать целый процесс, который характеризуется со стороны субъективной и объективной одновременно ‹…› Психические процессы составляют неотделимую часть более сложных целых, вне которых они не существуют, а значит, и не могут изучаться.

Диалектическая психология не смешивает психические и физиологические процессы, она признает несводимое качественное своеобразие психики, она утверждает только, что психологические процессы едины. Мы приходим, таким образом, к признанию своеобразных психофизиологических единых процессов, представляющих высшие формы поведения человека, которые мы предлагаем называть психологическими процессами, в отличие от психических и по аналогии с тем, что называется физиологическими процессами» (Выготский, 1983).

Психологические процессы всегда системны и всегда эволюционны. Иными словами – это нейропсихосоматическая система, инвариантно пребывающая в биосоциокультурном контексте, развивающаяся в фило-, историогенезе человечества (и в каждом конкретном онтогенезе) по универсальным законам эволюции. Все психологические конструкты в целом и каждый из названных (нейрологический, соматический, психический) в отдельности всегда потенциально заданы генетически и всегда формируются. Они актуализируются под влиянием биологических и социокультурных коммуникаций. Человеческий мозг продолжает развиваться, то есть по-прежнему находится под влиянием адаптивных эволюционных процессов. Эти факты обусловливают обязательность для психолога знания базовых фило– и историогенетических закономерностей.

Активность мозга (и шире – нервной системы), телесность и психика являются разными сторонами, аспектами, реализацией и материализацией одного и того же эволюционного феномена – адаптивного поведения; они в принципе не существуют в отдельности. Формируясь в фило– и онтогенезе человека как взаимодополняющее, взаимообусловливающее единство, они внешне (в зависимости от места и времени нашего к ним пристального внимания) обнаруживают большую или меньшую полноту и яркость своей актуализации.

В каждый отдельный, дискретный момент времени на первый план фокально выступают то психические, то мозговые, то телесные модификации, симптомы и новообразования. Но стоит нам переместить фокус нашего внимания на год (час, секунду, век) назад или вперед, как на «авансцене» обнаружатся иные (вернее – в ином распределении ролей) действующие лица и исполнители. Так, мы поражаемся тому, как за лето вырос ребенок, но не устаем недоумевать, откуда он «набрался» новых мыслей и т. п.; доводим себя до полного истощения, работая (или, наоборот, валяясь в постели круглыми днями) до изнеможения, а потом удивляемся, что стали чаще болеть, впадать в депрессию и плохо запоминать. 3. Фрейд сделал свои выдающиеся открытия на психопатологической модели истерии; сегодня этот симптомокомплекс под таким названием упоминается реже, но не потому, что он исчез. Просто несколько модифицировался его фасад и интерпретируется (обозначается, номинируется) он сегодня чаще как, например, «психосоматическое расстройство», «экстрасенсорные, магические способности» и т. п.

Следовательно, дискретным, квантовым является не поведение, а наше восприятие его через отдельные «кадры». Само же поведение непрерывно, континуально (лат. continuum – непрерывное, сплошное, неразрывное). Оно обладает диффузным, волнообразным, процессуальным характером. В начале прошлого века А.Р. Лурия отметил: «Мыслить в вещах обычно гораздо легче, чем мыслить в процессах».

Грамотный нейропсихологический анализ – «мышление в процессах» – ход рассуждений, уподобленный реально протекающему поведенческому акту во всех его доступных анализу проявлениях. Это не просто труднее, чем «мыслить в вещах», объектах и симптомах. «Симптоматический» стиль – прошлое нейропсихологии: он и отражен в упомянутых выше вариациях на тему «где локализуется психика?». То есть в подходе, где ищется (как правило, бесплодно) место – пространство, на котором «живет» психика или локализуется клинический симптом. И нельзя сказать, что отголоски этого «тяжелого прошлого» себя изжили.

Мышление «в процессах», во времени на первый план выдвигает вопросы «откуда, куда, зачем и как?». Эти поведенческие феномены (в норме и патологии) движутся; каково их строение и механизмы? Обозначение же локальных точек этого движения на карте мозга и организма вообще, его конечных и промежуточных пунктов – задача важная, но второстепенная. Тем более что сами эти точки находятся в неизбежном системно-динамическом взаимодействии. Совокупным же результатом «мышления в процессах и в вещах» становится пространственно-временная модель нейропсихологического знания, изоморфная, подобная пространственно-временной организации психологических феноменов.

Усвоение этой логики размышлений возможно только в ходе монографического описания результатов нейропсихологического обследования; их количественного и качественного анализа. Такой ежедневный «профессиональный» практикум всегда был и остается непреложным условием грамотной работы в школе А.Р. Лурия. В полной мере данная схема анализа становится повседневным профессиональным алгоритмом (навыком) после нескольких лет ежемесячных обобщений всей совокупности накопившихся монографических описаний.

Валидность такой модели «уподобления» обусловлена в первую очередь тем, что понятие отражение, к которому издавна прибегали различные философские и психологические школы для определения психики, не метафора, а объективная реальность. Она доказана фактом присутствия в мозге «зеркальных нейронов», открытых в 90-х годах XX века Дж. Ризолатти и его сотрудниками.

Дж. Ризолатти рассказывает:

«Мы увидели, что в моторной коре (и ряде других зон) мозга есть странные нейроны, которые активизируются и когда обезьяна (или человек) сама выполняет действия, и когда она наблюдает за действиями другого. Напрашивался вывод, что они служат для имитации. Но исследования показали, что зеркальные нейроны служат и для понимания действий других. Картинка как бы отражается нейронами нашей моторной коры, заставляя нас прочувствовать наблюдаемую операцию, как бы выполнить ее лично. Мы считаем, что это и есть первоначальный, основной способ, каким мы воспринимаем чье-то действие, – восприятие посредством чувства, а не размышления.

‹…› У людей системы зеркальных нейронов более гибкие и «умные». Имитация – основа всей нашей культуры, она лежит в основе множества социальных функций. При наблюдении за тем, как другие совершают действия, мы активизируем аналогичные потенциальные программы, имеющиеся у нас. Зеркальные нейроны указывают на естественность эмпатии и сопереживания. Они резонируют, когда вы видите, как кто-то делает то, что в той или иной степени умеете делать вы: действия, эмоции (то есть мимику и жесты) и воспоминания о них. На этом построены все процессы имитации, копирования и, как следствие, обучения и самоидентификации (Ризолатти, 2001).

Итак, зеркальные системы, расположенные прежде всего в лобных отделах мозга, в буквальном смысле этого слова отражают, картируют, сканируют и имитируют заданные извне действия. Именно действия, а не отдельные образы, что, как и прежде, постоянно обсуждается в психологии и нейронауках. Способность мозга к имитации и фиксации в нервной системе чужих поведенческих паттернов (то есть конфигурации взаимоотношений различных аспектов конкретного психологического феномена) лежит в основе становления адаптивных механизмов человека. Изначально у нас нет никакой возможности формирования какого-либо «человеческого» поведения вне имитации такового, данного нам извне.

Фундаментальным для нейропсихологического анализа является представление о психологическом механизме, введенное А.Р. Лурия и обозначенное им как фактор.

Фактор (по Лурия) – звено целостной психофизиологической функциональной системы, опосредующей осуществление той или иной психической функции. Особая структурно-функциональная единица работы мозга или определенный способ работы (modus operandy) определенных мозговых структур.

Как любое научное открытие (подчеркиваю – именно открытие) такого ранга, это определение А.Р. Лурия продолжает насыщаться и углубляться. Лавинообразное нарастание новых феноменов, обнаруживаемых в различных областях психологии, психофизиологии, нейробиологии, медицины, заставляет с большой осторожностью относиться к исчерпывающему его определению, окончательная формула которого – дело будущего. Но сегодня мы имеем возможность расширить наше понимание природы фактора как единицы нейропсихосоматического взаимодействия, позволяющего сформировать и/или актуализировать процесс энергоинформационных коммуникаций человека с внешней и внутренней средой. Рассмотреть этот психологический паттерн как механизм, средство адаптации человека к миру и самому себе.

Подробный анализ этого фундаментального понятия представлен в классических нейропсихологических трудах. Поэтому здесь мы ограничимся лишь несколькими замечаниями, необходимыми для дальнейшего обсуждения. Ведь именно конкретный фактор – фонематический слух, объем и избирательность памяти, координатные представления, детекция ошибок и т. п. (а не речь, память, пространственные представления или произвольная саморегуляция как целостные функции) – соотносится с работой отдельных зон мозга, то есть «локализуется». Факторы – это своего рода строительные блоки, звенья, из которых состоят те или иные психические функции, процессы, психологические феномены невероятной сложности.

Можно рассматривать фактор как способность человека «договориться» с теми или иными воздействиями, которые он «воспринимает, переживает, анализирует и отреагирует». Иными словами – как способ и средство манипулирования (трансакций) мозга со свойствами внешней и/или внутренней среды. Например, фактор «музыкальный слух» дает нам возможность услышать и воспроизвести мелодию. При патологии (органической и функциональной) или несформированности определенных зон мозга этот фактор дефицитарен, что приводит к невозможности такого адекватного восприятия, опознания и воспроизведения – амузии. А констелляция факторов «схемы тела» позволяет без дополнительных осознанных усилий воспринимать собственную телесность как непрерывную, состоящую из ног, рук, головы и т. д.; точно идентифицировать состояния собственного тела и отдельных его частей. При недостаточности возникает ощущение «разделенности собственного тела», «чувство двойника» и т. п.

Строго говоря, несущей осью полета Икара, наших собственных полетов во сне, астральных путешествий эзотериков, матриц С. Грофа, связанных с полетом и высвобождением, полета мысли и полета Гагарина является один и тот же фактор – способность человека к преодолению земного притяжения. Разнятся средства (разнообразие и сложность которых обеспечивается научным знанием, то есть – речью); суть при этом не меняется.

Безусловной классикой, активно работающим «капиталом» учения о факторе были и остаются работы А.Р. Лурия, его учеников (Е.Д. Хомской, Л.С. Цветковой, Н.К. Корсаковой, Э.Г. Симерницкой, Л.И. Московичюте и др.) и последователей, основные из которых представлены в списке литературы.

В них же подробно рассмотрена идеология, стратегия и тактика синдромного анализа, системоорганизующей единицей, осью которого и является фактор. По этой причине нет необходимости подробно обсуждать этот вопрос. Дело даже не в том, что в работах всех этих авторов отдельным параграфом идет обсуждение природы фактора. Суть в другом. Любая грамотная нейропсихологическая работа привносит новый ракурс в видение проблемы мозговой организации того или иного психического процесса, функции или феномена поведения. А мозговая организация – это и есть факторная организация психологической реальности.

Проблема фактора была и остается центральной, базовой теоретической и методологической проблемой нейропсихологии. И не только нейропсихологии, так как фактор – исчерпывающее определение единицы психологического анализа. Тот, кто представит миру полноценное содержательное определение фактора (метода его исследования и анализа), станет основоположником новой психологии.

Нет такой области наук о человеке, где фактор – первичный паттерн нейропсихосоматического взаимодействия – не выступал бы в качестве основного конструкта, способа реализации поведения.

Констатируя во многом неизученный, не во всем определенный характер этого явления, нельзя не поражаться, что со времени его открытия по сегодняшний день эвристичностъ понятия «фактор» не просто не уменьшается. Оно находит все большее воплощение в реальной психологической, клинической и педагогической практике. Очевидно, это связано с тем (и мы знаем аналоги тому в истории других наук), что энергоинформационный потенциал, заложенный А.Р. Лурия во введенной им единице анализа, оказался синэргичным, изоморфным, максимально приближенным к описываемой ею объективной реальности.

Рассмотрим рабочее определение (естественно, во многом производное от классических представлений) понятия фактор. Оно является пространным, но таково уж строение этого сложнейшего механизма психологической жизни человека.

• Фактор – это единица нейропсихологического анализа поведения человека в норме и патологии, отражающая определенное, относительно независимое, дифференцированное звено целостной психологической системы, функции, процесса. Фактор как психологическая категория – психическое воплощение модуля (нейрохимического, морфологического, нейрофизиологического и т. д.) конкретной зоны мозга в ее неразрывном единстве со специфическими соматическими процессами. То есть – базовый нейропсихосоматический паттерн любой энергоинформационной коммуникации человека.

• В зависимости от заданного контекста он может соотноситься как с конкретной мозговой зоной или распределенной системой, так и с нейросоматическими образованиями макроуровня. Например, кинестетический (артикуляторный) фактор речи – паттерн (способ и форма) существования не только постцентральных отделов левого полушария, но базальных ядер, речедвигательных, дыхательных и иных систем. Со всеми соответствующими молекулярными, клеточными, биофизикохимическими, неврологическими и иными механизмами внутри и межсистемных взаимодействий.

• Это процесс (механизм) взаимодействия между нейробиологическими (локальными, общемозговыми, общесоматическими) и психическими аспектами жизнедеятельности человека, имманентно включающий в себя свойства окружающей и внутренней среды человека. Иными словами, фактор, например, фонематического слуха – речевого звукоразличения – это церебральный (шире – нейросоматический) механизм восприятия не звуков речи вообще, а механизм восприятия определенных их свойств.

По-видимому, здесь и кроется принципиальная разрешимость многовековой дискуссии о переводе языков окружающей среды на языки мозга. Можно предположить, что в филогенезе нервная система (и, шире, организм) наших предков вступала в энергоинформационный диалог с разнообразными свойствами внешней/внутренней среды. Это было возможно в силу уже оговоренного наличия в ней (реального или потенциального) абсолютно всех ингредиентов и паттернов природы. Постепенно она «научалась» создавать изоморфные именно этим свойствам (например, частоте, высоте, температуре и т. д.) «слова и фразы» восприятия, памяти, отреагирования.

Если стагнированность, неизменность среды и результаты естественного отбора позволяли, мозг запоминал самые эволюционно (ретро– и перспективно) «выгодные» из них, передавая из поколения в поколение. Иными словами, шел взаимообмен между абсолютно не противоречащими друг другу паттернами среды и аналогичными (созданными по тем же биофизикохимическим законам) им паттернами мозга. Менялась среда – видоизменялись, становясь все более комплементарными (лат. complementum – дополнение) ей, и паттерны мозга, что, собственно, наблюдается в каждом конкретном онтогенезе в норме и патологии.

• Как единица психологической системы (нейропсихосоматических взаимодействий), фактор обладает многокомпонентным и многоуровневым строением, включающим как психические, так и нейробиологические (психофизиологические, соматические, нейрохимические и т. д.) параметры, способы и формы актуализации.

• Он представляет собой генетически заданную потенциально и развивающуюся в онтогенезе (и в каждый актуальный момент жизни) человека морфофункциональную структуру, в которой ежемоментно происходит смена удельного вклада каждого из перечисленных аспектов.

• Фактор может выступать и как фигура, и как фон; быть более или менее сложно организованным. Обладает, по преимуществу, статическими (например, объем восприятия) или, напротив, динамическими (например, мануальная или речевая кинетика) характеристиками. Характеризуется более или менее выраженной компонентой врожденной заданности и/или зависимости от обучения. Например, кинестетический или нейродинамический факторы, очевидно, менее зависимы от обучения, чем фонематический слух, а тем более – факторы номинации или произвольной саморегуляции. Следовательно, различные факторы обладают организацией разной степени сложности.

Итак, фактор – системно-динамический психологический процесс и результат комплементарности, изоморфности определенных свойств и паттернов мозга (и шире – нейросоматической организации) человека определенным свойствам и паттернам его внутренней и окружающей среды. Это – единица психической деятельности определенных зон и систем мозга, отражающая (и описывающая) указанный процесс и его результат.

Всякий раз, когда вовне или внутри организма (на любых отрезках данного конкретного онтогенеза) появляется принципиально новая информация, нервная система инициирует поиск путей ее идентификации. Этот механизм, с очевидностью, реален только на основе памяти. В результате:

– либо используется уже имевшаяся когда-то и закрепленная генетически фило-и/или историогенетическая программа такой «трансакции»;

– либо строится новая, за счет переструктурирования уже имеющихся (но инактивных) паттернов;

– либо путем экспансии вовне интериоризируется тот или иной извне заданный социокультурный паттерн: этот процесс возможен только как интеграция, надстройка на фундаменте уже существующих паттернов мозга.

Следовательно, принципиально у человека имеется два основных путы диалога с новой информацией:

1) его собственные системы коадаптации (адаптивные ресурсы, связанные исключительно с внутренними возможностями организма, прежде всего – нервной системы);

2) использование культурно-исторического опыта; то есть, в сущности, опосредствованная речью (сначала – другого, а затем своей собственной) перестройка врожденных механизмов коадаптации. Взаимообусловливающее единство этих двух процессов и является психологическим онтогенезом человека во всех возрастах. А психологический онтогенез – это, в основе своей, факторогенез.

Поражение или несформированность того или иного фактора приводит к дизадаптации – различным формам психологической дисфункции разной степени выраженности: от нижненормативных до патологических. При этом на первый план вначале может выступать какой-то один патофеномен (психический, соматический или нейробиологический). Но затем ситуация приобретает все более генерализованный, системный характер.

Возможность планомерного, упорядоченного во времени развития и устойчивого состояния факторной организации психологических систем предопределена генетически. Она задана у человека врожденными моделями поведения, которые активизируются только благодаря контактам с внешним миром, выступающим в роли триггера («курка», пускового механизма). Врожденными и крайне индивидуализированными в каждом конкретном случае являются соответственно и пороги, допустимые значения крайних (положительных и отрицательных) показателей, и его динамические характеристики.

В миру эти пороги обозначаются формулой: «выше головы не прыгнешь», «не дано». Это, безусловно, отражает реальность, поскольку «нижняя и верхняя планки» потенциальной способности к чему бы то ни было (музыкальный слух или объем памяти, пластичность или зависимость, агрессивность, научаемость или сексуальность) у каждого из нас заданы от рождения. Так же задан и удельный вес каждого из перечисленных аспектов в целостном индивидуальном нейропсихологическом статусе.

Но реализация его абсолютно зависима от внешних воздействий. Более того, существует определенная (и достаточно богатая) возможность направленного формирования и абилитации отдельных факторов. Но все же их генетически заданные границы – достаточно устойчивый и консервативный механизм. Это – один из базовых аспектов системно-динамической мозговой организации психической деятельности. Если бы его не было, не пришлось бы нам сегодня ломать голову над проблемами отклоняющегося развития: любой пре– и/или перинатальный дефицит компенсировался бы без особых видимых осложнений.

То, что фактор является врожденным механизмом, то есть эволюционно одобренным конструктом поведения человека, подтверждается одним неопровержимым доводом. Практически у всех правшей, а они составляют подавляющее большинство человечества, его мозговая организация и соответственно синдромоорганизующая функция идентичны. Сенсорная афазия, связанная с патологией фактора фонематического слуха, всегда возникает при поражении задних отделов левой височной области и актуализируется в принципе одинаково: в литеральных парафазиях, словесной окрошке, отчуждении смысла слов и т. п., обнаруживаясь во всех формах речи (устной, письменной, чтении). Полевое поведение (нарушение факторов программирования и контроля) – патогномонично для лобного синдрома, а дефицит реципрокной координации (фактор межполушарного взаимодействия в кинетическом праксисе) – для дефицита передних отделов мозолистого тела.

Собственно, на этом и построена вся многовековая диагностика, коррекция и реабилитация не только в неврологии, нейропсихологии, логопедии и т. д., но и в психиатрии. Ведь при всех возможных гипотезах о сущности отклоняющегося поведения лечат этих больных совершенно определенными лекарствами, мишенью которых являются конкретные мозговые (и, шире, нейросоматические) системы, имманентно связанные с продуцированием конкретных психопатологических симптомов и синдромов. И доказательство от обратного: если эти закономерности не учитываются, имеет место то, что именуется «побочными (непрогнозируемыми, парадоксальными) эффектами».

Упомянем еще одну важную деталь понятийного аппарата нейропсихологии. Фактор – это нормативное звено, аспект психической функции или процесса; этот термин имеет исключительно «+» – звучание. Когда же мы говорим о патологии (дизонтогенезе, дизадаптивных состояниях), следует употреблять эпитеты «пораженный (дефицитарный, несформированный и т. п.) фактор» или «недостаточность (патология, незрелость и т. п.) фактора», иными словами – терминологически придавать сказанному «–» – звучание.

На сегодняшний день не существует какого-то единственного языка описания фактора, поскольку и функционально, и процессуально он существует на всех обозначенных уровнях и стадиях реализации (в статике и динамике). Выступает в едином потоке поведения человека то как фон, то как самостоятельная фигура, и (по аналогии с физическими реалиями) как квант, и как волна. Он может быть полноценно описан только через взаимодействие различных языков, отражающих его сущность как:

– отдельного функционального звена психической деятельности (фонематический слух, объем памяти, координатные представления и т. д.);

– специфической функции, индивидуального таланта определенной зоны мозга;

– паттерна соматических, био– и физико-химических процессов клеточного и молекулярного уровней, активности нейронных колонок, сетей и узлов, реализующегося в определенной форме психической активности.

В русле этой логики очевидно, что мозг не является материальным субстратом идеального психического. Хотя известно, что именно этот тезис долгое время был одновременно и точкой отсчета, и камнем преткновения в разгадке проблемы «душа – тело».

Во-первых: «психическая деятельность» = «психическая деятельность мозга». А еще точнее – психическая деятельность нашей нейросоматической системы. Нейросоматическая система = тело: системно-иерархическая интеграция прежде всего нервно-соединительнотканных процессов; совокупности нейронов, гормонов, клеток мышц, крови и т. п. Или в другой системе координат: рук, мозолистого тела, желудка и т. д. Ни в каком другом виде понятие «психическая деятельность», строго говоря, не имеет смысла, так как не существует в реальности. Точнее, существует в виде готового продукта: книг, вещей, рекламы, пиар-технологий, и т. д. Перечисленное – результат деятельности нашего или чьего-то мозга.

Во-вторых, все время совершается логическая подмена (реверсия). Дело в том, что не мозг – материальный субстрат идеальной психики, а психика – материализация нейросоматических процессов невообразимой сложности. И реализуется она на разных уровнях: в форме рефлексов, инстинктов, вегето-висцеральных реакций, высших психических функций (ВПФ) и т. д.

Чего мы действительно не знаем и, боюсь, не узнаем по-настоящему в обозримом будущем – так это истинного содержания именно внутренних нейросоматических, в частности, мозговых процессов. Мы пытаемся их описать, но это наше понимание, целиком зависящее от наших инструментов. Сначала был изобретен микроскоп, энцефалограмма, потом – компьютерная томография, ядерно-магнитный резонанс и т. д. И мы узнали о наличии (строении) нейрона, потом медиаторов; открыли «расщепленный мозг» и «зеркальные нейроны». Перечисленное – гениальные прозрения ученых. Но это наши идеальные модели, частично описывающие тот или иной аспект, строение, механизм работы мозга. То есть, не объективно существующую реальность, а ту ее часть, которая нами «увидена».

«Сознания без мозга не существует, а без поведения его невозможно распознать» – в этом тезисе X. Дельгадо содержатся, по сути, все ключевые понятия, овладение которыми обязательно для профессионального нейропсихологического минимума. Необъятные интимные мозговые механизмы видны ровно настолько, насколько они зафиксированы объективными методами или реализованы в поведении, тех или иных формах психической деятельности в норме и патологии. Поэтому психолог, не знающий клиники (хотя бы из книг) – некорректно работающий психолог. Ведь в норме многие психологические феномены просто не видны. Сказанное в полной мере относится и к соматическим процессам. Точнее – к нейросоматическим, поскольку денервированное (то есть лишенное нервного обеспечения) тело – набор неподвижных органов, мышц, костей и т. д.

Безусловно, Океан С. Лема – изумительная метафора работы мозга, точнее, запредельных и таинственных источников его активации и самоактуализации. Мозг необъятен, подчас ужасен в своей загадочности и действительно непознаваем; во всяком случае, в обозримом будущем. В Ватикане на центральной фреске Сикстинской капеллы «Сотворение мира» Творец изображен в «плаще», подобном контурам мозга. Возможно, это моя профессиональная проекция. Допускаю. Но Микеланджело знал анатомию лучше любого из нас, а в его способностях изображать именно то, что он хотел, надеюсь, никто не сомневается. Кроме того, он был членом тайного эзотерического общества – научной элиты того времени: магистрами тамплиеров были также Леонардо да Винчи, Ньютон и др.

Материальным субстратом психического является информация. А излюбленная публицистами метафора «мозг=компьютер» имеет право на существование, но в формулировке: «коммуникации человека=компьютер». Энергоинформационные свойства среды взаимодействуют с аналогичными по внутреннему строению энергоинформационными свойствами организма человека. Центральная регуляция этого процесса осуществляется мозгом, который обеспечивает эти коммуникации при посредстве психологических факторов. Внешний мир, тело и мозг, таким образом, переговариваются и договариваются между собой на одном языке. Точнее, привлекая универсальных переводчиков – факторы, которые сформировались в течение филогенеза и формируются в каждом конкретном онтогенезе на базе генетической памяти и обучения.

Основная функция, а следовательно, цель и задачи нейропсихологии – синдромный анализ (выявление, описание и квалификация) психологического статуса человека. Результат – констатация закономерностей его мозгового обеспечения в норме, субнорме и при патологии; на разных отрезках онтогенеза. Этот процесс инвариантно реализуется в форме «синдрома». К. Левин говорил: «…Закон представляет собой не что иное, как описание определенного кондиционально-генетического типа процесса или состояния». Синдромология=свод законов, который подчиняет себе, регламентирует логику нейропсихологический работы (диагностической, коррекционной, абилитационной и т. д.).