Электронная библиотека » Анна Шведова » » онлайн чтение - страница 10

Текст книги "Оказия"


  • Текст добавлен: 27 апреля 2017, 21:12


Автор книги: Анна Шведова


Жанр: Книги про волшебников, Фэнтези


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Константин понимал, что встретиться со столь успешно скрывающей свое существование местной колдуньей ему придется, может, не сейчас, но обязательно придется. У них явно есть, что сказать друг другу. И на этот случай добрых слов у него в запасе завалялось не много…


С рассветом отряд был разбужен птичьим гамом. Не тем гамом, что устраивают птицы на заре, зачиная новый день, но возбужденным криком: враг идет.

Враг явился кое-как препоясанный толстой бечевой, порядком измазанный грязью, с клюкой и злостью в глазах. Рыжеватые усы обычно добродушного плутоватого Базила обреченно поникли, космы светлых волос влажно облепили лоб, костяшки пальцев, сжимающих посох, побелели.

– Что случилось? – Порозов оказался первым, кто заметил лесника, но дождался, пока тот не подойдет сам.

– Эх, барин, кажуть, как вы приехали, так все и началось, – неловко сдирая капелюш с головы, ответил Базил. Скрививши рот, держа шапку перед собой, он исподлобья попеременно оглядывал Стефку, Подкову, поспешивших подойти ближе и стать позади Порозова, Оболонского, бесстрастно сложившего руки на груди поодаль, будто хотел запомнить эти лица надолго.

– Что началось-то? – резко спросил Порозов, – Ты толком говори, твои стенания мы и потом послушаем.

– А то и началось, что задрали волки семью на хуторе за Выселками.

– Волки?

– То ж я говорю всем людям, что волки, а всамделишно то не волк, а крупнейше будет. Только то ж знать никому не надо. Пошто людей зря пугать? – заряд гнева, с которым шел к пришлым чужакам Базил, как-то сам собой сошел на нет, оставив лишь горечь, боль и осознание собственного бессилия.

– Оборотень? – неслышно выдохнул-охнул Порозов, понимающе переглянувшись с остальными.

– Оборотень, – с трудом повторил лесник, – я следы смотрел. Они… такие… один коготь в стороне…

Базил начертил пальцем одной руки на ладони другой некую закорючку и с мольбой посмотрел на мрачного Оболонского. Тот понимающе кивнул.

– Сколько… Людей-то сколько погибло?

– Та четверо, – нехотя выдавил Базил, переминаясь с ноги на ногу, – двое мальцы еще совсем…

– Давай, друже, веди, по дороге расскажешь, – сжав плечо лесника, Порозов чуть подтолкнул его в сторону леса. Стефка и Подкова уже седлали лошадей, а Лукич лихорадочно рылся в своих необъятных тюках, выискивая необходимое снаряжение. Оборотень, тем более тот, кто уже не скрывает своей звериной сути, – не шутки.

В дорогу собрались за считанные минуты. Стефка на лету подхватил Базила и посадил его на лошадь позади себя, Подкова волок сумку, собранную Лукичом, который оставался с Аськой, Порозов… Порозов долгим взглядом проводил невозмутимого Оболонского, решительно взлетевшего в седло, но ничего на это не сказал, отвернулся, бросил: «В путь, ребятки» и пришпорил лошадь.


На хуторе было неправдоподобно тихо. Не голосили бабы над покойниками, мужики с дрекольем молча жались к скособоченной стене хлева рядом с плетеной изгородью, застыли, замерли в немом непонимании и удушающем страхе. И то было само по себе жутко, ибо день зачинался яркий, солнечный, брызжущий радостью, такой неестественной здесь, среди запахов смерти.

В людских глазах застыл ужас, нерассуждающий, животный страх, чуть прикрытый разумом. Глаза прятали, глазами умоляли, глазами вопрошали.

При появлении всадников люди молча расступились, молча проводили их взглядом, но не ушли, несмотря на ворчливые просьбы лесника. К толпе с другой стороны подошел крепкий бородатый мужик с топором наперевес и пошел следом за незнакомцами прямо в хату:

– Ишь, воевода нашелся, – хмуро, но твердо буркнул он, гневно впечатывая каждый шаг в иссушенную землю, – А кто ж ты такой, чтоб командовать? Чужаки разве ж помогут? Сами разберемся.

– Ага, разберетесь, – мрачно кивнул Базил, рукой останавливая мужика у крыльца.

– А с чего бы это волкам… да в хату? – подозрительно нахмурившись, двинулся тот мимо лесника перед порог, – Дверь что ли закрыть забыли? Так по жаре оно понятно…

– А ты б, Гаська, пошел домой да свои двери проверил. От греха подальше.

Мужик вряд ли его расслышал. Он выскочил из хаты, побледневший, с ошалелыми глазами, присел под стеной хлева и замолк. Молчаливые селяне проводили его сочувственными взглядами – большинство из них уже побывало в хате…

Первым в дом вошел Стефка. Его черные глаза на мгновение замерли, привыкая к полумраку хаты, затем внимательный взгляд заскользил по полу, переместился на полати… Густой запах крови бил в нос, но не этот запах заставлял видца болезненно кривиться.

– Матушка святая, – стоя на пороге, на одном дыхании потрясенно прошептал Подкова прямо на ухо Оболонскому. Ужасаться было чему. Кровавое месиво, в которое превратились два маленьких тельца на полатях, распознать было почти невозможно, у женщины была оторвана голова и аккуратно поставлена на стол, а мужчина, вытянувшийся на полу, одной рукой пытался дотянуться до двери, в то время как другой поддерживал вывалившиеся внутренности. Сглатывая непроизвольный ком в горле, Оболонский нервно моргнул и отвел взгляд, его внимание мгновенно переключилось – на брызги крови, беспорядочно покрывающие толстые бревенчатые стены.

– Я вижу, – низко и хрипло сказал вдруг Стефка и рванул назад. Ожидавшие на крыльце Порозов и Базил поспешно расступились, пропуская видца, и побежали за ним следом. Стефка уже вскакивал в седло.

Сначала был мужчина, подумал Константин, в последний раз бросая взгляд на следы крови. Как самый сильный и способный сопротивляться. Оборотень вспорол его одним движением и бросил на заднюю стену. Потом была женщина – тварь разгрызла ее шею и открутила голову так же легко, как свернула бы шею куренку. Детей оборотень зажал в углу – им просто некуда было деться. Мужчина умер не сразу, он сумел проползти через всю хату к двери, оставляя широкий кровавый след за собой, но к тому времени оборотня и след простыл.

Константин вытащил из кармана небольшую металлическую коробочку и широким жестом высыпал щепоть серого порошка, бывшего в ней, перед собой. На мгновение мелкие кристаллики зависли в воздухе, вспыхнули сиреневым мерцанием и исчезли, будто их и не бывало. Константин кивнул сам себе, поскольку больше никого в хате не было. Магия принуждения, довольно слабая, скорее всего отраженная, иначе цвет порошка был бы куда интенсивнее, темнее. А это означало лишь то, что здесь был некто, кто подвергся магическому принуждению, но никак не использовал его сам. И это все равно не подтверждало, что убийцей был оборотень. Разве жестокости подвержены только бестии, что лишились своей воли? А если случившееся здесь – деяния человека, умного, хитрого и невероятно жестокого, решившего отвести от себя подозрения таким странным способом?

Оболонский мог бы произвести расчеты и более точно определить, кто убил этих людей, но поверил видцу. Зачем терять время, если Стефка уже шел по следу, точно зная, кого ищет?

Оболонский задержался в хате дольше остальных, а когда вышел, обнаружил, что его спутники уже уехали, а сам он окружен толпой кметов.

– Уже уходите? А дружки ваши, видать, тоже на охоту ускакали? – угрожающе спросил давешний мужик с топором, малость пришедший в себя, но все еще бледный. Константин молча обвел взглядом стоявших рядом людей и шагнул вперед, и от его взгляда толпа вдруг попятилась и разошлась, а мужик сдавленно крякнул и отступил в сторону.

– Не слушай ты его, дурака, барин, – горячим шепотком вдруг обожгла заплаканная седая женщина в сбитом на сторону легком платке, – Это он со страху. Боимся мы, барин, очень боимся. Не иначе как Белька вернулась, лютует, подлая. Волков на нас натравляет. Это же не можно, вот так, в хате? Боимся мы, что потом и того хуже будет. Ты, барин, если поможешь, мы ничего не пожалеем, последнее отдадим. Только помогни…

Да, да, отдадим, последнее отдадим, согласно закивали селяне головами, теснее прижимаясь к нему и протягивая руки, желая дотронуться.

Они привыкли к смерти, привыкли к ее постоянному дыханию за спиной, с обреченной покорностью принимая ее ледяную хватку. Да, в этих местах почти не бывало войн, но не хуже войн людей косили болезни и бедность. Бесконечные потуги прокормить семью ломали спины мужчинам и превращали их в немощных стариков, но на деле немногие селяне доживали до естественной старости, женщины умирали при родах, дети не успевали вырасти, умершим младенцам редко кто вел счет. «Лихаманка», лихорадка, вечная спутница болот, могла скосить деревню за считанные дни, а лучшим средством от хвори по-прежнему были заговоры местной знахарки и травы. Да, они привыкли к смерти как естественному ходу вещей, такому же непреложному, как движение солнца по небу, и все равно продолжали ужасаться бесчеловечности жестокого убийства. Как продолжали искать своих потерявшихся детей.

Они были так сильны в своей покорной слабости, так трогательно беззащитны, что тауматург вдруг почувствовал неловкость из-за своего равнодушия. Все это время он искал ответы на задачку, одним из условий которой были дети, обычные маленькие человечки, способные любить, бояться, ненавидеть. Но он не думал о них, как о детях, которых кто-то ждет и любит, как старался не воспринимать боли и страданий тех, кого убил оборотень. Такая отстраненность помогала магу сохранить ясный и трезвый ум, не замутненный эмоциями, как это случилось после смерти Кардашева. Но такая отстраненность делала его каким-то недочеловеком и впервые в жизни Оболонский пожалел, что не может разделить чужую боль.

Кольцо рук вокруг него сжималось все сильнее.

Надежда, с грустью думал Оболонский, глядя в засветившиеся глаза. Вот так, ничего не сделав, он уже подарил им надежду.

Константин молча кивнул, проскользнул сквозь кольцо рук, окружавших его, и вскочил в седло. Погоняя лошадь, он не оглянулся, но спиной чувствовал чужие взгляды, близкие к мольбе.


След отряда, ушедшего за оборотнем, затерялся где-то в лесу. Оболонскому пришлось потерять время, вглядываясь в оставленные на земле следы нескольких всадников, помогая себе не столько магией, сколько обычным зрением. Августовская сушь превратила немногие здесь дороги и тропинки в твердый камень, трава полегла, оттого поиски продвигались медленно. Наконец Константин услышал возбужденные голоса и поехал прямо через подлесок, пригнувшись к шее лошади от хлестких веток. Только поэтому он заметил то, что ускользнуло от внимания других. Он спешился, опустился на колени, рассмотрел торчащую из земли рукоять ножа и пятна крови вокруг, но трогать ничего не стал.

Когда он раздвинул кусты и вышел на небольшую полянку, на которой кружком стояли Порозов, Стефка, Подкова и Базил, его появление встретили почти с облегчением.

– Он умер, – со сдержанным удивлением сказал Алексей.

Под взглядом Оболонского кружок расступился. В центре на земле лежал обнаженный мужчина, свернувшийся калачиком – его поза кричала о беззащитности, о покорности, однако жалости он не вызывал. Голое тело все было облеплено клоками серо-бурой шерсти и отвратительной красноватой слизью, кровь, с трудом впитываемая высушенной землей, растекалась лужей, мухи надоедливой черной тучей кружили вокруг. Оболонский подошел ближе, опустился на корточки. На ничем не примечательном лице мертвого мужчины застыло удивление, но Константин про себя отметил лишь то, что щеки и подбородок выбриты, а под носом торчит белесая щетка усов с вислыми концами, ничем не отличаясь от любых других, принятых в здешних местах. Крепкие руки с большими мозолистыми ладонями намертво скрещены на груди, будто защищая некое сокровище. Оболонский потянул на себя мертвые руки…

– Убит. Часа четыре назад, – сухо констатировал маг, – Причем именно так, как и полагается убивать оборотней.

Нож, по рукоятку загнанный в грудь мертвеца, как две капли воды был похож на тот, что торчал в земле неподалеку.


– На самом деле, это не совсем обычно, – ворчал Стефка, уныло наблюдая, как Оболонский скрупулезно вымеряет расстояние от торчащего под кустом ножа, рисует на земле некие непонятные линии так, чтобы нож оказался ровно в центре. Видец попытался было «увидеть» хоть что-нибудь, что скрывалось за этим ножом, но потерпел поражение, – Куда лучше просто серебряная пуля. А это скорее местный обычай, не везде применяемый. Используются два одинаковых заговоренных ножа, причем одним ножом фиксируется звериная суть оборотня, чтобы не дать бестии измениться, а другим…

– Стефка, мы знаем, как это происходит, – насмешливо заметил Порозов, склоняясь над Оболонским, – Ты хочешь узнать, кто сунул этот нож сюда, маг?

Константин не ответил. Он прикидывал, какое пространство сможет удержать безо всяких усилий – силы понадобятся позже. В отличие от того, что он собирался сделать на ставе, его нынешние намерения были куда проще, зато зрелищнее. Здесь не нужно было строго ограничивать пространство, а потому в очищении земли от травы, хвои и павшей листвы не было никакой необходимости. Как раз наоборот. В заклятьи, которое он собирался использовать, следы на траве только приветствовались.

Итак, все готово. Проигнорировав любопытные взгляды своих спутников, жадно ожидающих демонстрации способностей тауматурга, Константин обратился только к Базилу:

– Смотри внимательно, возможно, ты сумеешь узнать кого-нибудь из местных, – лесник заинтригованно кивнул и сделал было шаг вперед, но маг резко остановил его у кромки фигуры, – Смотри, но не двигайся.

Смотрели все. Смотрели во все глаза. Смотрели неотрывно, ничего не видя и не замечая, в душе предвкушая поражение надменного человека, от холодного взгляда которого даже привычному Порозову порой хотелось поежиться. Может, потому, что вынужденные соратники казались ему существами низшего порядка, а может, за надменностью скрывается обычное бессилие?

Смотрели под четкие, но абсолютно непонятные слова, произносимые магом. Как по команде отпрянули, когда Оболонский резко сыпанул в центр фигуры голубоватым порошком. Первым заметил Стефка.

– Вижу, – восхищенно прошептал он, тыча пальцем в голубоватое марево, в порошок, не упавший, как ему и положено, на землю, но взвесью застывший в воздухе, удивительно похожем на подкрашенную синью воду высотой в полтора человеческого роста. Тогда заметили и остальные. На границе раскрашенного столба воздуха появилась туманная фигура, цветом чуть более интенсивным, чем фон. Фигура решительно двигалась задом наперед, пикантно присела, смешно вскочила и продолжила свой путь назад, скоро исчезнув из поля зрения.

Стефка хихикнул, а лесник обиженно протянул:

– Так то ж Вы, спадар колдун.

Оболонский ждал. Изображение получилось довольно четкое, различимое, но чем дальше по времени откручивается ход событий, тем более размытым оно будет становиться, поэтому пока успеху радоваться было рано.

Он использовал то, что в подобных случаях было нагляднее всего – эффект Доссена. Только так можно было заставить молекулы воздуха принять в регрессе то положение, которое они когда-то занимали. На практике это выглядело зрелищно, но давало слишком много воли воображению: пока специальным образом покрашенный воздух медленно перемещался, принимая в ускоренном времени те формы, которые он окружал недавно, можно было распознать контуры объектов – предметов, животных, людей – и определить их движения или перемещения. Однако без особой сноровки сделать это было непросто: контуры не всегда были резкими, иной раз цветом они просто сливались с фоном. И все-таки когда требовалось восстановить последовательность событий, эффект Доссена использовали довольно часто – в этом он был незаменим. Правда, с одной небольшой оговоркой: оригинальная формула эффекта была рассчитана для закрытого помещения, где молекулы воздуха не столь подвижны и не так подвержены внешнему воздействию, например, ветра, как здесь, в лесу. Поэтому и нужны были пространственные ограничения с помощью фигур на земле, а это снижало точность изображения.

– Кто это? – испуганно отпрянул лесник, заметив, как подернулись контуры цвета, – Это женщина?

Фигура и вправду казалась женской, но лишь потому, что на ней было бесформенное одеяние, напоминающее широкую юбку. Сильно согнувшись, женщина торопливо просеменила задом наперед, тяжело опустилась на колени, с недюжинной силой выдернула нож из земли, резко поднялась и прежним путем убежала, переваливаясь с боку на бок.

Оболонскому она показалась обычной старухой, скорее худой, но сильно сгорбленной, с довольно резкими чертами лица, однако разглядеть что-то более определенное было непросто.

– Омелька, – с благоговейным ужасом прошептал Базил, тыча пальцем в голубоватое марево.

– Ты все рассмотрел? – разжал губы Константин, и с его словами сила, удерживавшая мельчайшие голубоватые кристаллики в воздухе, исчезла. Земля медленно покрывалась легкими синеватыми хлопьями.

– Кто такая Омелька? – спросил Порозов.

– То ведьма, – понизив голос, мрачно сообщил лесник.

– Так все-таки ведьма здесь есть? – угрожающе наступая на Базила, спросил Алексей, – А ты говорил – нету?

– Так она ж незлая, – испуганно отпрянул Базил, – Омелька не злая. Ни одной живой душе зла не сделает. И старая она. Почитай, что не ходит.

– А здесь, выходит, не только ходит, а и бегает. Значит, по доброте душевной добрая ведьма Омелька оборотня и убила. Так получается?

– Так, – недоверчиво косясь и не понимая подвоха, ответил Базил.

– А как добрая ведьма Омелька узнала, что у оборотня тут схованка?

– Так же, как и вы. Пришла по евоному следу.

– Она поджидала оборотня здесь, – негромко сказал Оболонский, осмотрев землю рядом с небольшой землянкой, умело скрытой огромным комлем упавшего дерева. В землянке нашлась довольно опрятная одежда и обувь, большой кувшин с водой, котомка с хлебом, завернутым в тряпицу, ножом и огнивом, – Только в одном состоянии можно убить и оборотня, и человека одновременно – когда он превращается. Ударить человека в грудь одним ножом, удержать зверя в земле другим ножом, при том настолько далеко, насколько возможно, чтобы он не сумел выдернуть его. Да и ножи должны быть особыми. О таких не многие знают. Так ведь, Порозов?

Алексей довольно хмыкнул и гаденько-елейным голоском произнес, повернувшись к Базилу:

– Ведьма не могла прийти сюда по следам бестии после убийства на хуторе. Она заранее знала, что он будет здесь. Она ждала, что он поспешит перекинуться, а значит, заранее знала, что убийство будет. Базил, твоя добрая ведьма Омелька знала, что тех людей на хуторе зверь растерзает, но ничего не сделала. Что ты теперь на это скажешь?

– Как это знала? – потерянно развел руками лесник, – Такое не можно. Омелька добрая. Омелька защитит.

– Видишь ли, Базил, оборотень, после того, как отведает крови, не способен долго оставаться зверем. Хочешь верь, хочешь – нет, но для него это сильное потрясение, а тогда его тело перестает слушаться. Он может перекинуться в человека в любой момент. А теперь представь, что произойдет, если он перекинется недалеко от села. Голый, грязный, весь в шерсти, крови и соплях. Говорить не может, только мычит. Что ты подумаешь, увидев такое? Разве не схватишься за топор?

Базил скривился, недоуменно поскребывая затылок.

– Потому и мчится зверь в место, где припрятана одежа да вода. Здесь он перекинется, отлежится, отмоется. И как ни в чем ни бывало вернется домой. Разве ты когда-нибудь подозревал, что он – оборотень?

– Лютик? – мотнул головой в сторону мертвого тела лесник, – Не. Мужик как мужик. Дурной бывало, бабу колотил, но что б такое…

– А Омелька твоя знала, где Лютикова схованка. И поджидала тут.

– Так она ж его убила, – не сдавался Базил.

– А почему? – вкрадчиво поинтересовался Порозов.

Лесник вконец запутался.

– А вдруг это для нее наш оборотень детей таскал? А потом перестал ей подчиняться, вот она его и убила?

– Ну, барин, ты и придумаешь! – бурно возмутился Базил.

– Много ли ты про ведьм знаешь, лесник? – совсем другим тоном, холодным, угрожающим, спросил Алексей, – Много ли ты знаешь, как они себе жизнь продляют? Хочешь, чтобы у твоих соседей и дальше дети пропадали?

Базил охнул, изменился в лице.

– Веди, лесник. Самой короткой дорогой веди. И не вздумай водить меня за нос.

Базил удрученно крякнул, в сердцах хлопнул капелюшем по бедру и размашистым шагом пошел на восток. Порозов вскочил в седло, коротко наказывая Подкове позаботится о мертвеце, и скоренько поехал следом. За ним потянулись остальные.


– Это что за спектакль? – негромко спросил Оболонский, поравнявшись с Алексеем.

– Тебе раньше не доводилось из селян вытрясать дорогу к местному колдуну? – насмешливо спросил Порозов, – Пришлых магов, вроде тебя, нигде не жалуют, зато своих в обиду не дают – ни добрых, ни злых. Злых – себе дороже, как прознает колдун, что ты врагу его помог, места мокрого от тебя не оставит. А добрых уважают да любят. Таких оберегают вдвойне. Если Омельку здесь считают доброй, тебе о ней никто не расскажет, сколько ни проси. Кругами водить будут, день-деньской ни о чем тралялякать, а ведьму чужакам не выдадут. Скорее всего, Омелька и вправду старуха не вредная, оборотня убила по доброте душевной и к детям отношения не имеет. Но проверить не мешает. Что? Считаешь, тебе легче удалось бы разговорить Базила? – вдруг спросил Алексей, задетый легкой отстраненной иронией, застывшей на лице Оболонского.

– Зачем? – равнодушно ответил тот, и ирония обрела оттенок надменности, – Я и так знаю, где она.

– Знаешь? – недоверчиво переспросил Порозов. Несколько долгих секунд он смотрел на аристократический профиль едущего рядом человека и думал о том, что, пожалуй, поторопился записать его в союзники. Да, они уже не соперники. Но и не союзники, и скорее всего никогда ими не станут, – Знаешь, но не говоришь.

Оболонский медленно повернул голову, встретившись глазами с Алексеем, с трудом скрывающим нарождающийся гнев.

– Я вижу проявление магии так, как видит бестий Стефка, не глазами, нутром, – бесстрастно пояснил Константин, притягивая чужой взор к своим темным холодным глазам как магнитом, – Я чувствую любой всплеск волшбы на несколько верст кругом и могу различить ее характер. Иногда могу определить, от кого она исходит, но только когда маг пользуется своим Даром. Так вот, Порозов, Омелька – не тот человек, который нам нужен. Я не люблю ведьм и выгораживать их ни перед кем не стану, но это не она держит на цепи оборотней. И не она убила Германа. Поэтому да, не говорю, потому что визит в ее избушку бесполезен. Нам он не даст ничего нового. Но я хочу с ней поговорить, потому что теперь именно она будет следующей жертвой Хозяина.

Алексей с трудом отвел взгляд, отчаянно мотнул головой, будто стряхивая наваждение, и гнусно улыбнулся:

– Зачем же тогда ты водил нас за нос? Зачем нужны были эти фокусы с голубым воздухом?

– Ты ничего не понял, Порозов. Я не собирался потакать вашему любопытству, это все было ради Базила. Когда Омелька умрет, у этих людей не останется никакой другой защиты, кроме меня и вас. Они должны нам доверять. Они должны видеть в нас тех, кто способен их защитить – сильных и умелых. Пусть будут фокусы, главное, чтобы действенные. Люди должны знать, что Омелька оставляет нас вместо себя. На время, пока ее место не займет преемница. Постарайся и ты не выставлять себя врагом.

– Умрет? И ты так спокойно говоришь об этом? Может, ты уже и Хозяина нашел, но считаешь визит к нему бесполезным?

– Нет, Порозов, – холодно ответил Оболонский, – Хозяин мне не по зубам. Боюсь, я даже не знаю таких людей, которым он по зубам. И моли Бога, чтобы мы нашли способ его остановить до того, как он пустит в ход всю свою силу.

Мрачность тона, с которой были сказаны последние слова, поразила даже Алексея. Он нахмурился, обдумывая сказанное, однако Оболонский внезапно встрепенулся, привстал на стременах и неожиданно послал лошадь в галоп.

– Удачей будет то, если мы вообще застанем ее живой! – крикнул он, не оборачиваясь.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 | Следующая
  • 4.2 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации