Текст книги "Оказия"

Понадобился всего лишь один день, чтобы приехать в Звятовск, но к тому времени Герман был убит. Ваша записка нашла меня здесь, в звятовской гостинице.

Не стану писать о том, что я тогда чувствовала и что пережила.

Единственное, что мне оставалось – продолжить дело, ради которого погиб мой брат. И в моих планах, признаюсь, Вы заняли не последнее место.

По крупицам сведений, которые мне удалось найти о шалойских ундинах, я знала, что эти бестии обладают даром привлекать особ противоположного пола и подчинять их себе. Я знала, что рядом с ундиной обязательно будет маг-мужчина, который оберегает и защищает ее. А еще я знала, что увидев Вас, она не устоит перед искушением заполучить Вас и сделает все, чтобы бы остались в живых. Я собиралась этим воспользоваться. Вы были моим щитом, моей приманкой. За Вашей спиной я могла действовать, не привлекая ничьего внимания. На этом маленьком клочке конкордских болот намеренно или случайно собралось столько магов, что осторожные действия еще одного никого не заинтересовали. Я была невидимкой, но не спрашивайте, как мне это удалось.

Ундина следила за Вами и ведьмаками с помощью своего верного пса Джованни и двух оборотней, которых Джованни создал себе в помощь. Правда, горбун мог стать помехой ее планам, если бы почувствовал заинтересованность ундины Вами и заревновал, мог попытаться навредить Вам, но бестия достаточно крепко держала его под контролем. Еще она наблюдала за Мартином Гурой, раскусила его любовь к рискованным опытам и подсунула ему яд и идею того, как можно им воспользоваться. Тем самым она отвела подозрения от себя и подготовила ловушку для ведьмаков, которые ей досаждали.

Она отправилась вслед за Вами в Звятовск, когда Вы внезапно уехали туда, и попыталась увезти Вас с собой. Думаю, по ее замыслу Вы должны были быть от зараженной деревни подальше, а еще лучше где-нибудь связанным и одурманенным до тех пор, пока не понадобитесь. Я тоже следила за Вами в Звятовске и успела Вас предупредить запиской, едва не раскрыв свое инкогнито, но уберечь от ловушки, расставленной Мартином Гурой, ни ведьмаков, ни Вас не могла. Не знаю, как Вы туда попали, Вас и вправду там не должно было быть. Думаю, это проделки Гуры или ревнивого Джованни. Но когда я приехала в деревушку посреди леса (не помню ее название), Вы уже вошли внутрь магической фигуры, а снять барьер сразу я не рискнула.

Я знаю, для Вас это была страшная ночь. Я тоже там была, ни на минуту не отходя прочь, бродила вокруг стены, едва останавливая себя от желания либо снять барьер, либо войти внутрь вслед за Вами. Но еще я верила Вам. Если кто и способен на чудеса, то только Вы. И это случилось. Когда я увидела, что Вы спокойно спите под деревом, так спокойно, как это могут делать лишь люди с чистой совестью, люди, удовлетворенные сделанным, я знала, что опасности больше нет. И я сняла барьер, чтобы Вы могли сделать для меня последнее – предстать перед ундиной в тот момент, когда она будет готова провести ритуал. Знала ли я, что Вы рискуете жизнью? Да. И я сознательно толкала Вас на это. Я подбросила Вам записку о Русалочьей неделе, чтобы Вы поняли, откуда придет опасность. А если бы Вы не догадались, что к чему, Порозов должен был намекнуть Вам, куда следует отправиться. Да, ведьмаки знали о моем присутствии и покрывали меня, я взяла с них слово. Я встретилась с ними после того, как Вы уехали из зараженной деревни, и рассказала о том, что произошло. Но ведьмаки и близко не знали, что я собираюсь с Вами сделать. Это было слишком жестоко – втягивать их в мою месть. Это и так было слишком жестоко – пользоваться Вашим неведением.

Когда Вы приехали на Белое озеро, ундина уже подготовила все для ритуала. Вы прошли к башне, но не думайте, что по недосмотру бестии. Ундина пропустила Вас намеренно, Вы были ей нужны, когда она избавится от Джованни. И это было единственным шансом для меня – пройти внутрь. Мне никогда не удалось бы преодолеть ее защиту, если бы она сама не ослабила ее, позволив войти Вам. А потому я прошла не замеченной ни Вами, ни ею, ни ее магом-горбуном. Мне оставалось лишь дождаться того момента, когда ундина станет наиболее уязвимой, когда сеть прежнего заклятья почти полностью распустится, а новое не наберет силу. Я не могла помочь Вам или бедным девочкам, но я собиралась покончить с тварью раз и навсегда. И сделала это.

Возможно, Вам интересно будет узнать, что мужчины против шалойской ундины бессильны. Они не могут причинить ей вред, даже если очень постараются. Только женщина может устоять против ее чар. Возможно, это убедит Вас в том, что Вы сделали все, что могли, и даже больше. Мой брат тоже обманывался, ведь он считал ундину обычной бестией, с которой без сомнения справится хороший ведьмак. Очевидное – не всегда правильное.

Я рада, что Вы живы. Я рада, что все закончилось благополучно. Уверена, Вы быстро оправитесь от случившегося. А я постараюсь понять, как мне жить дальше.

Месть свершилась, оставив внутри меня совершеннейшую пустыню. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь вырастить там хотя бы крохотный цветок.

Прощайте. О прощении не прошу, но пониманию была бы рада.

Александра Кардашева».

Оболонский еще долго продолжал сидеть, невидяще уставившись в строчки, заполненные твердым почерком. Потом вдруг осознал, что с трудом различает их. Это было странно, неужели он просидел так до вечера?

Однако причина была иной. Выглянув в крохотное запыленное оконце, Константин увидел, что небо потемнело от ползущих с запада темных туч.

Неужели дождь? Неужели конец изнурительной жаре, продержавшейся три недели и доведшей землю до изнеможения?

Оболонский вышел во двор, затем на улицу.

Ветер неистовым порывом, будто шаловливыми ладонями, взъерошил густые волосы, бросил в лицо песок, болезненным наждаком прошелся по порядком отросшей щетине, надул пузырем полурастегнутую сорочку… Лицо Оболонского, уставшее, в кровоподтеках и ссадинах, с покрасневшими глазами, обведенными темными кругами, перекроила кривая улыбка, становящаяся все шире и шире.

Да, приближалась гроза. Ее неотвратимое победное шествие отражалось быстрыми сполохами молний в восхищенно распахнутых темных глазах, ее стремительное приближение чувствовалось в нервном подрагивании земли и восторженном пении воздуха.

Ветер!

Буйный ветер в ритме некоей безумной неистовой пляски гонял по улице листья, сорванные шляпы, газеты, порхающие как раненые желтоватые бабочки, бесстыдно задирал женские юбки и вырывал из рук зонты. Толкал в спины неповоротливых людей и зазывал с собой в сумасшедший дикий танец, зазывал оторваться от земли и лететь… лететь на свободу, свободу, свободу… плясать… кружиться… петь…

Мир менялся на глазах. Вакханалия звуков потрясала.

Вывески над лавками натужно скрипели и жаловались, хлопали незакрытые двери, громко и сочно матерились приказчики, спеша снести товар под укрытие и поглядывая на кипящее небо то ли с надеждой, то ли с ненавистью, визжали девицы, свистел веселый ветер, разгоняющий скуку… И над всем этим царил гром – то острый, как сердечный приступ, треск множества разрываемых гигантскими руками полотен, то вторящий где-то вдали басовитым глухим бум-бумом. Глаза слепили молнии, стремительными плетями-семихвостками взрезая темный, вертящийся омут облаков…

Оно здесь. Уже. Близко. На кончиках пальцев. Буйство. Неистовство. Безумство.

Блаженство!

…пуще грома прогрохотала по мостовой открытая коляска, кучер которой с шальным отчаянием стегал несчастную лошадь, будто не гроза надвигалась, а конец света. Полоска песка, подобно воздушному змею, взвилась в воздух, врезалась в возмущенно закашлявшегося купчишку и оплела его неуловимой сетью песчинок. Две бабы, спешащие домой и застигнутые врасплох, неистово крестились и при каждом раскате грома приседали, громко причитая. Мимо на полусогнутых ногах пробежал мужичок, тоненько стеная и размахивая руками, путаясь в его ногах, испуганно тявкала собачонка…

А Оболонский хохотал, безудержно, беззаботно, облегченно, как может смеяться над собой человек, с благодарностью принявший урок, который ему преподнесла жизнь, человек, над которым больше не властно прошлое и которого не пугает будущее.

Он хохотал, с восторгом глядя в воинствующий и безумствующий водоворот туч, ветра и воды и салютуя им обеими руками.

И небеса разверзлись…