Текст книги "ИНСЕКЦИЯ. КНИГА I: ВРАГ В ГОЛОВЕ."

Настя минут пять вдыхала воздух, свистящими лёгкими, стоя на коленях возле трупа, сошедшего с ума благоверного. Затем, она тяжело поднялась, и, оставляя за собой красные следы, не оглядываясь, прошла в коридор. Там девушка выудила из-под стойки свои очки, которые, к счастью, не разбились, и вышла в подъезд, мечтая поскорее уйти подальше отсюда, не важно в какую сторону.

На лице наливались яркими цветами синяки, тело ныло, а из разорванной зубами благоверного икры, сочилась кровь. Настя не обращала на это внимания. Шок ещё не прошёл, тело тряслось как осиновый лист, а глаза смотрели, не мигая, только вперёд.

– У меня есть миссия, – повторяла Настя, словно мантру.

***

За то короткое время, за которое Роман преодолел километр пути до города, он набрал номер Вероники примерно двадцать пять раз. С каждым длинным гудком, доносящимся из трубки, в груди Романа что-то начинало неприятно ныть всё сильнее. Он был на взводе вследствие произошедших за последнее время событий, нервы его были натянуты, как струны.

– Ну, подними трубку! Ну, Милая! Ну, что же ты!, – тихо бормотал Роман, в очередной раз, нажимая кнопку вызова. В голову лезли всякие неприятные мысли. «Хоть бы ничего не случилось! Я себе не прощу»,– думал Роман и одновременно старался гнать от себя дурные предчувствия. Но мысли всё равно улетали в Нск и вертелись только возле его любимой.

Впереди, уже совсем близко, виднелись огни Таганрога. По прикидкам Романа идти оставалось не более километра. Он, наконец, убрал в карман, мигающий разряженной батареей, телефон и ускорил шаг. Расслабляться и давать волю переживаниям было некогда, да и не в стиле Романа. Ситуация требовала полной концентрации и принятия быстрых решений.

Выстрелы доносились со стороны города очень часто. Примерно раз в пять минут обязательно тишину нарушала автоматная очередь. Чем ближе Роман подходил к городу, тем шумнее становилось. Из города раздавались крики на фоне постоянного приглушённого гула, напоминающего жужжание пчелиного улья. Роман не мог понять, что это за звук, как ни напрягал свой слух.

Наконец он добрался до Таганрога. Уже светало, на часах было шесть утра. Конечно, Роман не ждал, что встретят его хлебом-солью или город предстанет перед ним в своём обычном виде, но и такого огромного скопления военных тоже не ожидал. Въезд в город преграждал блокпост, два бронетранспортера перекрыли дорогу. Люди в военной форме сновали повсюду. Подойдя ближе, Роман увидел лежащих прямо на земле и ворочающихся из стороны в сторону, несмотря на крики и угрозы военных, связанных людей. Он видел и большой поток жителей по ту сторону, построенных на скорую руку, укреплений. Народ напирал, пытаясь покинуть границы города. Военные держали оборону, стреляя в воздух и не стесняясь работать прикладами по головам и туловищам особо рьяных жителей.

Роман понимал: жители хотят выбраться из города. Большинство людей были налегке, без чемоданов и баулов. Это свидетельствовало о том, что они были вынуждены бросить всё, лишь бы побыстрее покинуть родные дома и убраться подальше отсюда.

– Неужели всё настолько серьезно?, – думал Роман. Ответа, конечно, не требовалось. Ответ был перед глазами.

Роман достиг блокпоста. На него никто не обращал внимания, что несколько удивило мужчину. И тут же он сообразил, что, видимо, с этой стороны военные не ожидали попытки проникновения. Им в голову не приходило, что кто-то захочет проникнуть в заражённый город. Их силы были сосредоточены на том, чтобы никого не выпустить из оцепленного населённого пункта.

Роман обратился к военному, который, как он определил, был старшим. На плечах стройного мужчины с волевым лицом, примерно его ровесника, блестели по четыре капитанские звёздочки.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться!,– начал по привычке, приобретенной за два года срочной армейской службы Роман.

– Разрешаю,– отчеканил капитан, не оборачиваясь и продолжая что-то показывать на карте одному из подчинённых, рядовому, который послушно кивал головой.

– Меня зовут Роман Клешня! В городе находится мой отец Александр, он болен. Я приехал навестить его…

– Исключено, – не дав Роману закончить предложения, так же чётко ответил капитан,– В городе объявлено чрезвычайное положение. Вход в город и выход из города гражданских лиц запрещен. Приказ министра обороны. Еще вопросы?

Не успел Роман ответить, как его оглушила автоматная очередь, грянувшая на расстоянии двадцати метров от них. Клешня посмотрел в сторону, откуда прозвучали выстрелы и не поверил собственным глазам. Боец, стоящий в оцеплении открыл огонь по начавшей прорывать кордон толпе. Люди отступали. Кто-то громко кричал, кто-то причитал. На земле два человека лежали неподвижно и еще двое раненных пытались отползти от военных, осыпая тех матерной бранью и проклятьями.

– Сволочи! Что же вы творите?! Нелюди!,– разносились на всю округу крики испуганных людей, которые словно прокаженные были заперты в стенах своего города и лишены права покидать свою малую родину.

Романа удивило то, что капитан не предпринял никаких дисциплинарных мер применительно к солдату, открывшему огонь на поражение по мирным жителям.

– Товарищ капитан, это как понимать?,– обратился к военному Роман,– Это что за беспредел? Был открыт огонь по безоружным людям! Что творят Ваши бойцы?

Капитан медленно повернул на Романа не выдававшее никаких эмоций лицо. Лишь взгляд его пронизывал насквозь ледяным холодом. Роману стало не по себе, но глаз он не отвел. Немая сцена продолжилась не более десяти секунд. Затем капитан резко повернулся на пятках своих натовских берцев и спешно подошёл вплотную к Роману. Тот не шелохнулся и, по-прежнему, не мигая, смотрел в капитанские глаза. Военный оказался на пол головы ниже Романа и, стоя на расстоянии десяти сантиметров от разговорчивого штатского, смотрел на того снизу вверх. Капитан негромко, но злобно, так, что слюна брызнула из его рта, прошипел:

– Парень, ты, что совсем тупой? Откуда ты взялся, вообще, тут! В стране объявлено военное положение! Там,– он неопределённо махнул рукой в сторону города,– Очаг заболевания, рассадник заразы! Огонь на поражение разрешён не только тут! Во всей стране приказом главнокомандующего! Иди отсюда, нет, не иди, беги отсюда! Чтобы духа твоего через две минуты тут не было, – он отвернулся от Романа и пошёл в сторону блокпоста. Сделав несколько шагов, он обернулся и добавил:

– Убитых уже никто не считает! Понял меня? Одним больше, одним меньше… Так что иди откуда пришёл!, – всем своим видом военный показывал, что диалог окончен, но у Романа было собственное мнение на этот счёт:

– Капитан, – невозмутимо крикнул он, – А кто старший тут вообще? Что такой операцией, как ты мне описал, руководит всего лишь капитан, в жизни не поверю. Позови-ка мне того, кто действительно отвечает за убийства гражданских безоружных людей, которые вы тут творите. Я хочу узнать насколько законно это по его мнению. А там уж посмотрим дальше что делать.

Повелительный тон Романа и то, как спокойно он воспринял гневную тираду капитана, окончательно вывели последнего из себя. Он в два прыжка преодолел расстояние, их разделявшее, и прокричал Роману прямо в лицо:

– Пшол вон отсюда, Щенок! К отцу ты пришёл, да? Да сдох он давно! Там мертвяки одни в городе! Мы, по-твоему, тут просто так? На учениях? Там сдохли все и ходят по городу! Ты гул этот слышишь? Слышишь, я тебя спрашиваю?

Роман стоял, как прежде, неподвижно Ни один мускул не дрогнул на его лице. Лишь едва заметная ухмылка появилась во взгляде. «Слабак какой-то. Наполеончик. Дорвался до власти и мочит безоружных. Он тут точно не главный. Надо кровь из носу найти того, кто здесь руководит всей операцией»,– думал Роман. Военный продолжал голосить:

– Это бубнилы эти бубнят ходят. Ходячие деграданты. Они не понимают уже ничего, они на людей кидаются только и бубнят ходят. Тоже хочешь вместе с батей там пройтись? Вали отсюда на хрен, я сказал тебе. Беги, не оглядываясь,– он замолчал в ожидании реакции собеседника. Роман вытер с губы брызнувшую изо рта капитана слюну, посмотрел на того с усмешкой и спокойным голосом произнёс:

– Всё сказал? А то у меня времени мало, да и ты взялся тратить его. Зови главного, я к отцу опаздываю. Или пропускай меня, провожать не нужно!

Лицо военного побелело от ярости. Роман видел, как складываются в кулак его пальцы и в момент, когда капитан, практически без замаха, ударил в челюсть Романа, тот успел уйти вправо, поставив блок. Далее Клешня, по инерции рванул руку капитана в противоположную сторону на излом и сбил того с ног, проведя мощный лоу кик. Тут бы и надо было остановиться, но слова военного об его отце и эта показная бравада на фоне расстрелянных, всего лишь пытавшихся спастись из заражённого города, мирных жителей, слишком сильно разозлили мужчину. Он со всей силы впечатал свой могучий кулак в лицо военного. Хрустнули сломанные хрящи в носу, сильной струёй брызнула на камуфляж кровь.

Военный стоял на коленях, зажимая перебитый нос обеими ладонями. Со стороны походило на то, что он молится, если бы не выплёскиваемые в адрес обидчика проклятия. Он безобразно матерился и обещал Роману всевозможные кары.

Роман же, отойдя на пару шагов от получившего по заслугам противника, поднял руки вверх. За несколько секунд его окружили вооруженные бойцы, держа на мушке, напавшего на их командира, неизвестно откуда появившегося, мужчину. Роман понял, что стоит ему сделать одно неверное движение и его тут же застрелят. К тому же, железный повод и оправдание его возможного убийства, были на лицо. Преподнесут так, что он покушался на жизнь офицера Российской армии и без особых разбирательств закроют дело. Роман, не будучи дураком, сразу живо представил себе возможную скорую бесславную кончину и не предпринимал ни малейших попыток к сопротивлению, когда ему приказали встать на колени. Когда его начали бить прикладами, он, лишь, пытался, сгруппироваться и посильнее напрячь все свои мышцы. Потом он почувствовал, что удары прекратились, и осторожно приподнял глаза, продолжая прикрывать голову руками. В ушах звенело. Роман видел, как к нему подходит капитан. Кто-то схватил его голову за волосы, и капитан со всего размаху ударил подошвой берцы Роману в лицо. Всё кругом поплыло размазанными красными тонами. Капитан жаждал расправы. Он выхватил из пристёгнутой к портупее кобуры пистолет и уже целился Роману в голову, когда на всю округу зычным голосом разнеслась команда:

– Отставить!

Солдаты вытянулись по стойке смирно. Капитан всё ещё держал Романа на прицеле.

– Иванов, уши заложены? Отставить, я сказал, – рявкнул на капитана приближающийся мужчина в военной форме с погонами майора.

Капитан, шёпотом выругался сквозь зубы, затем повернулся и отдав воинское приветствие, отчеканил:

– Товарищ майор, гражданин пытался прорваться на запретную территорию, применил силу, напал на меня, угрожал жизни. На данный момент моими бойцами обезврежен…

– И что теперь шлёпнуть его надо, коли он тебе он тебе нос расквасил?, – перебил капитана майор,– Вы хотя бы поговорили с ним? Цель его выяснили? Или просто так, «от делать нечего», он в город рвался?

– Сказал, что к отцу больному идёт,– сквозь зубы процедил Иванов.

– Вот! А ты за это его пристрелить хотел, да? Ты охренел что ли совсем тут, Иванов? Мне доложили, что бойцы твои огонь открыли по мирному населению. Это правда?

– Они угрожали жизням наших солдат, почти прорвали оцепление и на предупреждающие выстрелы не реагировали. У нас не было выбора!

– Не было выбора… И с этим парнем тоже, – майор показал на Романа, который к тому моменту пришёл в себя и, всё еще стоя на коленях, внимательно слушал диалог военных, – Не было выбора? Ты в войнушку не заигрался, Иванов? Здесь люди живые! Их родные и так гибнут пачками в этом треклятом Таганроге, да и не только. Повсюду гибнут! Зачем тогда вообще всё это затевать, операции по защите мирного населения, ты мне скажи? Если проще взять и шлёпнуть их всех тут под шумок, а?

– У нас не было выбора,– повторил капитан, цедя слова, – Ситуация требовала принятия моментального решения.

– Моментального решения… В общем, свободен пока!, – приказал майор подчинённому, – Но учти, Иванов, если ещё раз я увижу или мне доложат о чём-то подобном, ты под трибунал у меня пойдёшь моментально. Вот моё решение, какое будет! Все разошлись!

– Так точно, – прошипел капитан и пошёл в сторону блокпоста, чтобы смыть засохшую кровь с лица. Солдаты последовали за ним.

– Теперь ты,– майор смотрел на Романа, стоящего на коленях,– Встать!

Роман с трудом поднялся. Работа мозга уже нормализовалась, но в ушах всё ещё громко звенело.

– Зовут как?, – пробасил майор.

– Роман!

– Фамилия?

– Клешня!

– К отцу, говорят, шёл?

– К отцу! Заболел он. Срочно нужно увидеть его,– начал пояснять Роман.

– Да, понятно и так,– перебил его майор, делая Роману жест рукой, чтобы тот замолчал, – Там знаешь, сколько таких заболевших..,– он показал головой в сторону Таганрога.

– Да наслышан! Капитан Ваш разъяснил уже!

– Ну, тут он погорячился! Спору нет! Но ты тоже пойми моих ребят, – продолжал военный, – Здесь ведь не отдых, ребята по несколько суток не спят. Исполняют приказ: никого не впускать и никого не выпускать. И просто так никому из этих людей, что по ту или по эту сторону баррикад, не объяснишь, почему их заперли или, вот как тебя, к родным не пускают. А бойцы тоже не каменные. Здесь бой идёт круглосуточно. Здесь смерть везде, заражение… Вот и сдают нервы порой. Ты же, судя по всему, малый не глупый! На фига ты на рожон лез? Можно же было договориться, меня позвать, в конце концов!

– Вас, Товарищ майор, я, простите, позвать не мог, так как до того как Вы вмешались не ведал о Вашем существовании.

– И то правда. Майор Камнев, кстати,– военный, по привычке, коснулся пальцами козырька фуражки,– Ну и что теперь делать собираешься, Роман?

– То же, что и раньше. Не пройду тут, пройду в другом месте значит, буду искать повыше Вас по чину кого-то. Время только терять не хочется, конечно.

– Опасно там, Рома. Попасть попадёшь, а дальше что? Какой-нибудь Иванов или подчинённый Иванова тебя там в расход и пустит.

– Прорвёмся,– бросил Роман.

– Ладно, давай вот как. Я тебя пропустить не могу. Но ты правильно сказал, есть тут чины и повыше меня. Сейчас пойдёшь со мной в военно-полевой штаб и, если полковник Вольский даст команду пропустить тебя, то я тебе бойца выделю в сопровождение, так и быть. Пошли, попытаешь удачу.

***

Она сидела на полу. Мозг её чётко понимал, что тело находится в пункте А. Задача её шести ногам была поставлена следующая: достигнуть пункта Б и раздобыть пропитание, минуя все подстерегающие её на пути угрозы, а именно людей, животных и отравляющие вещества. Появление первых двух угроз можно было предвосхитить по грохоту приближающихся шагов или вспышке яркого света, на крайний случай. Со вторым же было куда сложнее, отравленные лакомства дурманили манящим ароматом. Она знала, сколько невинных, лишь, пытающихся добыть пропитание, дабы прокормить себя и семью, её братьев и сестёр, полегло в неравной борьбе с превосходящим в размерах хитрым, беспощадным врагом. Эти дикари не щадили ни стариков, ни детей, ни больных, ни раненых. Заложников тоже не брали. Лишь убийство, лишь уничтожение. Они несли смерть всему её роду, этим безобидным существам, которые не умели даже кусаться, какой там постоять за себя. Её родители погибли не своей смертью. Пытаясь, всего лишь, не умереть с голоду, были размазаны по полу, да так, что кишки их вылезли наружу. Восемнадцать сестёр и двадцать три брата тоже были убиты. Примерно столько же пропали без вести, скорее всего – их постигла та же участь. Она чувствовала ненависть к этим беспощадным убийцам, на конечностях которых столько крови невинных безобидных существ. Она была готова на всё ради того, чтобы они испытали хотя бы часть той боли, которую принесли её роду. С рожденья все, кого она знала, испытывали те же самые чувства. Ненависть и страх. Вот в чём заключалась их жизнь. Страх и ненависть. И поиск пропитания. Каждая секунда, минута, каждый день и час их коротких жизней были пропитаны страхом быть замеченным и раздавленным. Когда же наступало долгожданное насыщение, в своих норах, они ненавидели люто врагов и грезили искупать тех в их собственной крови!

Даже сейчас, торопливо перебирая конечностями, пересекая опасную территорию ради кусочка засохшего пюре на грязной тарелке, её мозг ненавидел этих, готовых появиться в любую минуту, убийц. Она уже была на середине пути, ещё чуть-чуть и, наполнив желудок, она вернётся домой и будет в безопасности. Последний рывок. Осталось совсем немного, когда грохот приближающихся шагов заставил уйти её душу в пятки. Это конец. Шаги были уже совсем близко! Сволочи! Живодёры! Она суетливо начала метаться из стороны в сторону, не понимая куда бежать. Она чувствовала, что спрятаться уже не остаётся времени. Его совсем нет. Яркий свет ослепил её, она не видела абсолютно ничего. Вот и пришёл её черед. Она прожила несколько дольше своих родных, зато скоро, совсем скоро, встретится с ними. Она по инерции бежала куда-то, уже не надеясь спрятаться. Глаза немного привыкли к свету. Она увидела занесённую над ней огромную ногу. Нога была в сотни раз её больше тела. «Прощай, такая недолгая и такая желанная жизнь!»,– только и успела подумать она, когда вдруг тело её стало расти. Оно становилось больше и больше, было уже размером с ногу, потом больше её. Мышцы рвались, на их месте сразу вырастали новые, массивнее и сильнее. Вот она уже была размером со своего противника. Её усы стали толстыми и острыми как заточенные штыри. Противник сдал назад. В его глазах стоял немой ужас. Когда её размеры превысили габариты врага в два раза, он обмочился. Слёзы из его глаз текли, он беззвучно хватал воздух перекошенным ртом. «Дёргайся, дёргайся, Гад, из стороны в сторону дёргайся, как я только что. Как уж на сковородке вертись! Как кролик на удава смотри! Скотина! Кровавая Скотина, уничтожавшая моих родных веками!» – проносилось в её озлобленном мозгу. Теперь она была на коне. Теперь он у неё попляшет. Она с упоением смотрела в наполненные первобытным страхом глаза врага. «Вот ты какой смелый, когда противник не в тысячи раз меньше тебя!», – заливалась смехом она. Противник развернулся на трясущихся, подгибающихся ногах и попытался убежать. Её это ещё больше рассмешило. «Тварь трясущаяся, не достойная существования бактерия!» Её размеры уже превышали размеры комнаты. Стены трещали и ломались под напором её мышц. Она посмотрела на тварь, ползущую в страхе от её гнева. Сначала она оторвала ему одну руку и посмотрела на его мучения, затем по очереди отделила от тела остальные конечности и, с упоением глядя на его агонию, откусила голову. Наконец она бросила то, что осталось от совсем еще недавно грозного противника, на пол и растоптала, глядя на то как его кишки окрашивают грязные полы кухни в красный. «Это ждёт каждого из них! Их детей! Все они будут уничтожены!,– вертелось в её голове,– И только, когда умрёт последний из них, мои братья будут отомщены!»

Глаза Вероники немного приоткрылись. Какая-то белая комната, уставленная кроватями и аппаратами, была будто бы в тумане. Она ощутила в носу и во рту присутствие посторонних предметов. Медленно скосив вниз глаза, девушка увидела, что из её лица торчат трубки, подключенные к дыхательному аппарату. Она медленно повернула голову и обнаружила, что в её правую руку, синюю от вздувшихся вен, воткнута игла капельницы. Медленно повернув голову на другую сторону, она убедилась, что к левой руке так же ведёт трубка с лекарством. Мыслей в голове не было. Только шум и боль. Она попыталась подняться, но получилось, лишь, слегка оторвать голову от подушки.

– Рома. Ромочка,– начала было звать она, но изо рта, заткнутого трубкой, вырвался, лишь, неразборчивый тихий хрип. Иссохшие губы девушки затряслись, она плакала, плакала молча, только слёзы капали на застиранную больничную наволочку.

Через некоторое время, в палате появились люди в белых халатах. Они долго что-то обсуждали, трогали её, записывали показания аппаратов. Она слышала всё, что они говорят, но не могла разобрать. Как будто они говорили на каком-то неведомом ей языке. Люди в белых халатах улыбались и что-то спрашивали у Вероники, но она, почему-то чувствовала, что их улыбки фальшивые, а вопросы с подвохом и они обязательно причинят ей зло. Вероника лежала молча, даже когда доктор дал указание своим помощницам – медсёстрам вытащить дыхательный аппарат из её рта.

Мысли путались в голове:

– Враги,– думала она,– Везде враги! Жаждущие крови враги! Они напичкали меня лекарствами, они привязали меня к кровати…

– Рома, Любимый, как ты без меня? Надо попросить телефон. Ты наверно обзвонился мне. Ромочка, Дорогой мой,– доносилось, будто бы, из другого сознания.

– Если не я их, то они меня! Надо вырываться…

Затем мысли совсем перемешались и Вероника отключилась. Разбудил её знакомый голос. Сначала она обрадовалась, подумав, что это Роман. Но, прислушавшись, девушка поняла, что это не он, но, всё равно, кто-то до боли знакомый. Ей, с трудом, удалось разобрать несколько слов:

– Ника, Ника, это я! Ты узнаёшь меня? Как ты, Ника?

Прищурив глаза и сфокусировав взгляд на задающем ей тревожным тоном вопросы мужчине, она, наконец, узнала в нём Дмитрия. Он был очень хорош собой, а накинутый на широкие плечи белый халат, заставил подумать её: «Ему бы пошло быть доктором». Вид у Дмитрия был очень встревоженный. Он держал Веронику за руку и ласково спрашивал:

– Ника, Милая Ника, ты слышишь меня?

Голос его подрагивал, чувствовалось, что Дмитрий не на шутку обеспокоен её состоянием.

Несмотря на жуткую боль в голове и ворох, разрывающих её мозг, мыслей, девушка нашла в себе силы ответить:

– Да, Дима, я слышу тебя,– выдавила она и, испугавшись своего голоса, показавшегося ей незнакомым, замолчала. Звуки, издаваемые ею, больше напоминали какое-то мужское хрипение, а слова…ей они казались незнакомыми. Девушка складывала буквы в голове в слова, но произнося их, не была уверена, что Дмитрий понимает её. Как будто, мозг вдруг забыл нужные команды, и язык выдавал звуки в знакомой последовательности просто по наитию, по старой памяти.

Но Дмитрий, к её удивлению, всё понял. Уголки его губ, едва заметно дрогнули и на глаза начали наворачиваться слёзы. Вот уже одна катилась по его правой щеке, за ней вторая, а вот он уже смахивает их рукой, закрывая затем лицо большими мужскими ладонями. Было очень странно и страшно видеть Дмитрия плачущим. За долгие годы дружбы с ней и с Романом, Дмитрий, как сейчас казалось, не то, что ни разу не позволял себе быть настолько уязвимым, она не могла припомнить, чтобы даже грустным его когда-то видела. Этот человек обладал, во истину, железным стержнем, он всегда был лидером, всегда знал как поступить в любой сложившейся ситуации и всегда оставался силён духом, что бы ни происходило. Всегда! И тут вдруг слёзы…

– Дела плохи, – пронеслось в голове Вероники, и она попыталась улыбнуться, несмотря на невыносимую головную боль, от которой она, вот-вот, могла потерять сознание.

Дмитрий видел, как искривилось её, уже неузнаваемое старческое, лицо, с огромными тёмными кругами вокруг глаз и иссиня-чёрными вздутыми венами. Он с болью смотрел девушке в глаза и говорил:

– Вероника, Милая моя, любимая Ника! Да, именно любимая. Я люблю тебя всю свою сознательную жизнь, с того самого момента, когда впервые увидел. В школе. Мы вспоминаем ту историю, когда подрались с Романычем в наш первый школьный день, по сто раз в году. Но никто, кроме меня, никогда не придавал значения самому главному, смыслу произошедшего. Ведь из-за чего мы подрались? Из-за места рядом с тобой. Я всегда спорю с ним и говорю, что я победил тогда, хотя всегда знал, что проиграл. Проиграл место рядом с тобой, как за той детской партой, так и в жизни…

Мысли в голове Вероники путались, она почти не понимала того, что он говорит, но улавливала суть, и ей было еще больнее от того, что она слышала. Дмитрий глубоко вздохнул и продолжил:

– Я проиграл тебя, Ника! Единственный и самый важный раз, когда я проиграл! Вот такая горькая жизненная ирония. Я готов отдать всё, слышишь, всё, что имею только за то, чтобы ты была рядом со мной. Все, с кем я когда-либо встречался, ногтя твоего не стоят. Все, с кем я спал – лишь жалкие шлюхи, мясо, которым я пользовался, чтобы приглушить мысли о тебе. Всю мою жизнь! Всегда я жил мыслями о тебе. Каждый раз, когда мы были где-то втроём, я смотрел на то, как вы счастливы с Романом и представлял себя на его месте. Я не винил его или тебя, ведь это, лишь, моя вина. Я проиграл свою любовь, я проиграл тебя, единственную желанную и самую дорогую! Я никогда бы этого не сказал тебе, Ника, Дорогая моя Ника, если бы не одно «но»! Я не хотел тебе говорить, тем более сейчас, но я не желаю, чтобы ты считала меня предателем своего друга. Ника, Роман, наш Рома, мёртв. Мне сообщили об этом, когда я шёл в больницу. Он мёртв, Ника. Я не могу потерять ещё и тебя! Я сделаю всё, слышишь, только ты выкарабкивайся. Я сделаю всё для тебя, Любимая…

Последние слова Дмитрия, Вероника уже не слышала. Когда её воспалённый, уже не принадлежавший ей мозг, прошило известие о смерти Романа, девушка поняла, что ей больше нечего делать на этом свете. Будучи честной с собой, она до этого уже понимала, что с ней творятся процессы, которые в очень скором времени станут не сопоставимы с жизнью. Но Вероника боролась, хотя девяносто процентов мыслей были о крови и убийствах, о сладких убийствах ненавистных врагов – людского рода, о том, что её задача – уничтожить как можно больше этих мерзких тварей. А боролась она десятью процентами не поражённого сознания, лишь, потому, что у неё был Рома; потому, что она не могла оставить его одного; потому, что из близких у него была только она и умирающий отец; потому, как она, конечно, знала, что он несколько дней назад звал её на несостоявшееся свидание, в самый дорогой ресторан города, чтобы сделать ей предложение. О, Боже, как смешно он покраснел, когда приглашал любимую на это свиданье. Наверно, так же смешно, как, когда подкинул ей первую записку со словами: «люблю тибя ника» и корявым восклицательным знаком в конце, тогда в первом классе, или, когда они впервые поцеловались через несколько лет «романтики». Рома… Ты – единственное, что держало меня здесь! Дальше нет никакого смысла, Рома, никакого без тебя!

Слёзы текли по её лицу. Грудь девушки и плечи тряслись, а сама она беззвучно горько рыдала. Когда она начала задыхаться и закатывать глаза, Дмитрий схватил её за плечи:

– Ника, Вероника,– кричал он, обезумев от испуга.

–Врача, позови врача,– прохрипела девушка.

– Сейчас! Держись, Ника! Держись, Солнце моё! Я мигом! Враааааааааач! Где врааааааач? Сюда! Срочно!, – кричал он, выбегая в из палаты .

Она слышала, как голос парня становится тише, удаляясь. Он бежал по длинному больничному коридору. Вероника собрала всю свою волю в кулак и встала на ноги. Они тряслись. Ника медленно подошла к окну, которое было приоткрыто из-за невыносимого летнего зноя. Девушка с трудом вскарабкалась на подоконник, взглянула вниз: этаж седьмой или восьмой, примерно так, не ниже.

«Рома, совсем скоро…»,– пронеслось ясно и чётко в уже побеждённом захватчиком мозгу, когда она сделала шаг вперёд, ощутив свободу полёта, и, предчувствуя скорое избавление от мук.

В палату вбежал Дмитрий, за ним неслись врач и медсёстры. Дмитрий подошёл к окну и, переборов страх, взглянул вниз: на асфальте распласталось тело молодой красивой девушки. Её руки и ноги чуть-чуть подрагивали, но вскоре стали неподвижными; от головы растекалась лужа чёрной крови. Дмитрий не мог этого видеть на таком расстоянии; к тому же, он в ужасе отпрянул от окна и упал на колени со словами:

–Что я наделал?!,– но на губах разбившейся Вероники, застыла улыбка. Последние её мысли были о любимом.

В коридоре Вероникиной квартиры, в котором её за сутки до этого нашла соседка, увидев, лежащей возле открытой настежь входной двери, и вызвала скорую помощь, которая едва откачала несчастную девушку, звонил, не переставая, практически полностью разряженный телефон. На экране светилась надпись: «Любимый».

***

Под временный штаб в Таганроге приспособили бывший дом престарелых с названием «Забота». Помещение давно находилось в плачевном состоянии, и было запрещено к эксплуатации. Большинство возрастных граждан давно ушли на тот свет. Кому-то посчастливилось и их забрали к себе сердобольные родственники. Несколько же особенно несчастных стариков, которые оказались не нужны своим близким, а может и не было никаких близких у них, да и смерть не хотела забирать их к себе, влачили жалкое существование в этом полуразрушенном здании, служившим им домом на закате их жизней. Конечно, в комнатах, где они ютились не было ни отопления, ни света. Убираться, естественно, тоже было некому, вследствие чего там царила полная антисанитария. Тараканы были там равноправными хозяевами. Они настолько привыкли к замедленной реакции стариков, из-за которой те не представляли собой особой угрозы, что передвигались пешком даже в светлое время суток. У старцев не хватало сил поддерживать какую-либо чистоту. Они и сами не были рады такому существованию, которое вынуждены были влачить.

Когда военные вошли в здание, оно казалось полностью опустевшим. Действительно, трудно было предположить, что в постройке с полуразрушенными стенами и разбитыми окнами, кому-то придёт в голову поселиться. Тем не менее, по распоряжению полковника Вольского, несколько бойцов были отправлены осмотреть периметр и убедиться, что в здании точно никто не обитает. Каково же было удивление спецназовцев, когда в самом дальнем коридоре, казавшегося пустым дома престарелых, на них напала группа обезумевших стариков, не реагировавших на приказы остановиться. Вид их был, на самом деле, ужасающим: и без того старые, давно не мытые тела, вдоль и поперек пересечённые надутыми и готовыми лопнуть венами, с выпавшими от возраста зубами и редкими всклокоченными волосами, шли на военных, не видя ничего пред собой. Возглавлявший разведгруппу старший лейтенант еле переборол себя, отдавая команду стрелять на поражение. Возле ног военных в скрюченных позах попадали друг на друга семь, наконец-то нашедших избавление от всех их жизненных страданий, трупов стариков. Военные, молча, смотрели, на эту картину. Невооруженным взглядом было видно, как нелегко далось им выполнение приказа лейтенанта, но выбора пенсионеры, подчиняющиеся уже совсем не своей воле, им не оставили. Затем тела стариков отнесли во двор дома, похоронили в общей могиле и каждый, кто как мог, постарался забыть этот неприятный эпизод своей службы. И, чем дальше военные продвигались вглубь обезумевшего города, тем быстрее бедные убитые старички стирались из памяти бойцов, так как новые лица занимали их места. Хотя, счёт убитым в скором времени был потерян, по причине того, что их количество быстро перевалило за сотню. Каждый новый дом, угол дома, закоулок и улица таили в себе всё больше заражённых, не слышащих команд, не внимающих просьбам и увещеваниям, а, только лишь, безумно жаждущих человеческих смертей…