Текст книги "Маски благородия"

Не говоря ни слова, Михель сбросил одеяло, взял из рук Адальберта книгу и встал с кровати, почёсывая голову. Он подошёл к сундуку с вещами. Пока слуга копался там, Адальберт стоял у него за спиной, вытянув шею. Михель вздохнул.

– Идите спать, милорд, я всё сделаю.

– Спасибо, Михель, – граф похлопал слугу по плечу. – Извини, что разбудил.

– Пустяки.

Адальберт рухнул на свою кровать и раскинул руки. Прежде, чем мысли вернулись к сегодняшнему утру и допросу, он заснул.

***

Вместе с Иеремией к деревянным столбам было привязано двое мужчин, по виду торговцев. Бывший настоятель ободряюще улыбнулся каждому из них. Толпа уже собиралась. Первым на костёр отправится именно отец Иеремия.

– Последнее слово, – сухо произнёс Фома, готовя факел.

– Дети мои, – священник обращался к толпе, – в этом мире ещё очень много зла. Не дайте ему сломить вас. Помните: когда придёт судный день, те, кто был верен Господу…

Инквизитор поджёг факел и бросил его в кострище. Ветки затрещали, поднялся дым. Отец Иеремия спокойно посмотрел на разгоравшееся пламя и снова поднял взгляд к своей пастве.

– … Те, кто был верен Господу, вознесутся с ним на небеса.

Его голос прогремел на всю площадь, хотя он вовсе не кричал. Фома уже поджигал два других костра. Вскоре площадь наполнилась пронзительными криками. Кричал и Иеремия.

Адальберт отвернулся от костров. В толпе женщина в лёгком сером платье медленно сползла на колени. Граф узнал её – Мария, свидетельница на суде над святым отцом. Тело женщины содрогалось от рыданий. Над ней стояли двое бородатых мужчин. Один положил руку на плечо плачущей женщины, другой закрыл лицо руками и стал проталкиваться сквозь толпу в сторону домов.

Дорога до замка длилась необычайно долго, хоть Адальберт и возвращался в одиночестве. Его не покидало тревожное чувство. Этот суд, какой-то слишком искусственный, священники, которые явно чего-то не договаривали… И страшная казнь, которой всё кончилось. Страшная не потому, что несправедливая или особо жестокая – за свою жизнь Адальберт видел с десяток сожжений и повешений. Эта казнь была страшна не из-за того, кого сожгли, а из-за тех, кто остался жив. Лица людей: напуганные, потерянные – до сих пор стояли перед глазами. Их обманули. Был ли то заговор, или отец Иеремия и правда оказался упорствующим еретиком – церковь предала своих прихожан. Они больше не знали, где искать защиты. Если даже неприкосновенное духовенство может пасть жертвой жестокого суда, что же делать простым людям? Кто защитит их, если безжалостное правосудие решит отнять жизни их близких, кормильцев и матерей, только потому что того требует суровый закон? От одной мысли о том, что, должно быть, испытывали эти бедные люди, день ото дня трудящиеся в поте лица за кусок хлеба, к горлу подступал ком. И мучал лишь один вопрос: что мог сделать Адальберт – молодой, ничего не стоящий в глазах других судей граф?

Вернувшись в Веллен, Адальберт сразу же направился в часовню. Ему повезло застать отца Филиппа за молитвой. Капеллан подошёл к своему господину и склонил перед ним голову.

– С возвращением, сын мой. Не ожидал, что ты зайдёшь ко мне, – он вгляделся в лицо Адальберта. – Тебя что-то беспокоит?

– Я хочу исповедаться, – выпалил Адальберт.

Капеллан понимающе кивнул и жестом пригласил графа в исповедальню.

Исповедь всегда давалась Адальберту с трудом. Даже когда он был ребёнком, и из грехов за ним было разве что пристрастие к сладкому, в конце исповеди он всегда плакал. Слёзы сами выступали на глаза, то ли от чувства вины перед Богом, то ли от ощущения Его безграничной любви. Вот и сейчас, когда Адальберт почувствовал, что вновь открылся перед Господом и просит Его о прощении, голос задрожал, и слёзы невольно потекли из глаз. Но после них всегда становилось легче, будто с плеч падал тяжёлый груз. Выйдя из исповедальни, Адальберт с облегчением выдохнул. Он стыдливо утёр слёзы и светло улыбнулся вышедшему следом отцу Филиппу. Капеллан задумчиво нахмурил брови.

– У тебя всегда было доброе сердце, сын мой, – сказал он и положил руку на плечо Адальберту. – Но, скажи, ты уверен, что отец Иеремия был невиновен? Да, суд вершат люди, но Господь наблюдает за ним. Он не допустил бы несправедливости.

– Ох, отец Филипп, я не знаю… Если бы всё было так просто!

– Я хочу сказать: ты не торопись. Да, все мы грешные, и церковь, увы, не исключение. Но это всё ещё наместник Господа на земле. Если начать сомневаться в нём, можно уйти очень далеко от истины. Это всё от лукавого, сын мой. Борись с ним. Сотвори молитву, и Господь направит твою душу на праведный путь.

Адальберт кивнул, поджав губы. Чего ещё он ожидал услышать от священника…

Двери часовни с грохотом распахнулись. Вошёл Роберт. Адальберт сразу просиял улыбкой и распахнул объятья для кузена.

– Ну ты даёшь, Берт! – звонко сказал Роберт, похлопав кузена по спине. – Только вернулся, и сразу молиться? А между прочим, тебя уже два дня дожидается граф фон Танштайн. Я, если честно, уже устал развлекать его, так что пойдём-ка мы в замок.

Адальберт кивнул и повернулся к Филиппу.

– Спасибо тебе, святой отец.

– Всегда рад помочь, сын мой, – улыбнулся капеллан, а затем посмотрел на Роберта и снова нахмурился.

Адальберт с Робертом направились к дверям. На пороге Адальберт вдруг остановился, взял Роберта за запястье, веля подождать, развернулся и крикнул:

– Ах да, отец Филипп!

Капеллан сначала просто обернулся, но затем подошёл ближе, чтобы Адальберт не кричал через всю часовню.

– Я привёз одну книгу, – сказал молодой граф. – Очень старую, в ужасном состоянии. Думаю, её можно попытаться восстановить или хотя бы переписать. Займёмся этим на днях, ладно?

– Хорошо, сын мой.

***

Граф фон Танштайн, завидев в дверях Адальберта, улыбнулся ему, небрежно передал свой кубок с вином служанке и направился навстречу.

– Здравствуйте, граф Фридрих, – сказал Адальберт и тут же угодил в крепкие графские объятия. – Рад видеть Вас в своём замке.

– И я рад быть у тебя гостем. Только, прошу, просто Фридрих, ладно? – граф фон Танштайн раскатисто рассмеялся. – Я так понимаю, ты только с суда? Ну, и как тебе? Это ведь было твоё первое дело?

– Да, Фридрих, всё верно. Как сказать…

– По мне, это просто унижение. Сидишь, как лопух, даже рта раскрыть не можешь.

– Да, точно, как лопух, – отрешённо усмехнулся Адальберт. – Вы уже обедали, Роберт?

– Давно. Уж скоро ужин! – Роберт подозвал служанку и взял себе кубок с вином.

Служанка протянула кубок и Адальберту, но тот кротким жестом отказался.

– Как Ваша семья, Фридрих? Леди Мария, Якоб с Франциском? Как Луиза?

– Ах, ты всех помнишь! В добром здравии, слава Богу.

– Слава Богу!

– Ты, я смотрю, занялся обновлением замка? Правильно, я ещё твоему отцу говорил, что тут надо навести порядок.

– Вам нравится?

– Ещё бы, очень утончённо, – Фридрих замолк на секунду, бросил лукавый взгляд на Адальберта, а затем продолжил. – В такой дом не стыдно и жену привести.

Адальберт едва сдержался, чтобы не прыснуть смехом, а Роберт облизнул губы и отошёл налить себе ещё вина. Граф Фридрих проводил его взглядом и приблизился к молодому графу.

– А если серьёзно, Адальберт, твоё сердце уже занято какой-нибудь очаровательной леди?

– Да как-то не до того было…

– Понимаю-понимаю. Ну, ладно. Как Роберт поживает?

Адальберт посмотрел на кузена. Тот стоял около служанки, почти касался губами её уха и шептал что-то, указывая на свой кубок. Служанка улыбалась, но глаза её нервно бегали по залу. Адальберт вздохнул. Только сейчас он заметил, как повзрослел кузен за последний год. Стал почти копией своего отца, каким его помнил Адальберт. Неужели и граф повзрослел вместе с кузеном?

– Роберт? – переспросил Адальберт. – У него всё хорошо. А почему Вы спрашиваете?

– Смотрю, он сидит без дела. Ему уже пора получить рыцарский титул, – граф фон Танштайн немигающим взглядом посмотрел на Адальберта. – Не находишь?

– Я думал об этом. Будь жив отец, всё было бы проще. Роберт походил бы у него в оруженосцах, потом отец поручился бы за него перед князем, и Роберта сразу же посвятили бы. Но… будет странно, если за него поручусь я, верно? Я ведь всего на год старше…

– А другие родственники?

Адальберт покачал головой. Граф фон Танштайн с досадой цокнул языком.

– Да уж… Будь мы роднёй, я бы за него поручился, не сомневайся.

Адальберт улыбнулся графу.

– Вы и так нам почти как родной, Фридрих.

Фридрих снова раскатисто рассмеялся. Сквозь этот смех паж объявил, что ужин подан.

За столом Фридрих рассказывал о сыновьях. Как они сражаются на шпагах, как любят охотиться; как младший, Якоб, обыгрывает в шахматы даже отца, а старший, Франциск, наизусть цитирует целые страницы рыцарских романов. Адальберт то и дело поглядывал на Роберта, вспоминая то короткое время до смерти отца, когда и они занимались тем же, но кузен всё засматривался на служанку, с которой шептался перед ужином.

– А что Луиза? – спросил Адальберт у графа фон Танштайн. – Уже вышла замуж?

– Пока нет, – Фридрих покачал головой и отодвинул от себя тарелку. Было видно, что положение дочери действительно беспокоит его. – Я боюсь, как бы она совсем в девках не осталась. Ведь не молодеет же…

Адальберт задумчиво посмотрел на играющие в очаге языки пламени. А ведь граф фон Танштайн приехал в Веллен не просто так. Все эти разговоры о женитьбе, о том, чтобы породниться, о Луизе… Стройная картина стала вырисовываться в голове у молодого графа. Адальберт искоса посмотрел на Фридриха. Граф фон Танштайн с невозмутимым видом помешивал вино в кубке.

Речь шла, конечно, о женитьбе. Пожалуй, об этом действительно пора было задуматься. Однако Луиза была почти вдвое старше Адальберта… Да и они были едва знакомы. С другой стороны, разве могло быть иначе? Адальберт не знал, как поженились его родители: отец рассказывал лишь, что свадьбу пришлось сыграть очень спешно, а графиня Анна благодарила судьбу, что вышла замуж за Рудольфа. Жаль, его не было теперь рядом, чтобы подсказать сыну, как поступить.

Когда кто-то из графов женился, обычно говорили: «Какой выгодный союз!». Союз с Луизой фон Танштайн был выгодным. Замок фон Танштайн находился гораздо южнее Веллена – можно было бы наладить торговлю; может, удалось бы даже завести знакомства в Швейцарии и Италии… Кроме того, тогда граф фон Танштайн поможет Роберту получить титул. А сама Луиза? Она так несчастна в своей семье, но будет ли ей лучше в Веллене, с Адальбертом? Хотя был ли у неё выбор… Граф Фридрих был прав – с каждым днём Луиза рискует до конца жизни остаться одна.

– Я мог бы взять её в жёны.

Адальберт и сам удивился, как легко выскользнули эти слова. Он не знал, сколько времени провёл в задумчивости, но, видимо, достаточно, чтобы возникло неловкое молчание. Граф фон Танштайн смотрел на младшего приятеля удивлёнными глазами, но с трудом сдерживал довольную ухмылку.

– А что? Этот союз пойдёт на пользу нашим семьям.

Адальберт сдержанно кивнул. Когда истинные намерения графа Фридриха прояснились, его притворное удивление стало раздражать.

Адальберт уже разделся ко сну и, потягиваясь, подошёл к кровати. В комнату без стука вошёл Роберт, плотно закрыв за собой дверь.

– Адальберт, ты это серьёзно? – спросил он, усаживаясь на кровать кузена.

– Ты о Луизе? Ну, да.

– Но она же тебе почти в матери годится!

Адальберт залез под одеяло и со вздохом откинулся на подушку.

– И что?

– «И что»? Ты говоришь «и что»? Да любая девушка в княжестве мечтает стать твоей женой! А ты…

– Во-первых, с этим я бы поспорил, – усмехнулся Адальберт. – А во-вторых, что от этого изменится? Всё равно придётся жениться на дочери богатого графа, чтобы создать сильный семейный альянс. Не смотри на меня так, жизнь не всегда похожа на любовные романы. Как бы ни хотелось…

Роберт покачал головой.

– Допустим. Но можно же выбрать того, с кем будет хотя бы приятно…

– С чего ты взял, что мне будет неприятно жить с Луизой? Я видел её год назад. Она хорошая. Спокойная и… ещё она неплохо вышивает. А главное, она так одинока, ты бы видел. Со мной она будет счастлива, я всё для этого сделаю.

– … Лечь в постель. «С кем будет приятно лечь в постель», – вот, что я собирался сказать, – перебил Роберт.

Адальберт молча уставился на него, затем взял подушку и бросил кузену прямо в лицо.

– Пёс похотливый! – засмеялся граф.

Роберт тоже засмеялся и, замахнувшись как следует, всем телом навалился на Адальберта. Граф наигранно вскрикнул, но потом снова расхохотался, ероша волосы кузена. В голове ожили воспоминания из детства, когда они с Робертом так же играли друг с другом, и ничто на свете не могло помешать их счастью. Казалось, сам мир тогда был ярким, цветным, а печали не существовало вовсе.

Живот приятно болел после долгого смеха. Роберт утёр проступившие слёзы. Кузен лежал рядом с Адальбертом, а та самая подушка валялась где-то на полу. Адальберт устало прикрыл глаза. Он слышал, как шуршали покрывала, когда Роберт вставал с кровати, слышал его шаги, и как кузен остановился в дверях. Но после долгой дороги усталость наконец взяла своё, и Адальберт не мог даже поднять отяжелевшие веки. Последнее, что он слышал, прежде чем провалиться в долгожданный сон, был скрип двери.

На следующее утро за завтраком граф фон Танштайн горячо обсуждал суд над настоятелем церкви в Окфене. Эту новость ему принёс гонец из дома.

– Проклятье! – гремел Фридрих. – Я недооценил Иоанна. Похоже, он собирается продолжить дело Ричарда и хочет показать, что будет с теми, кто попытается встать у него на пути.

– Думаете, Иеремия был невиновен? – спросил Адальберт, поглядывая на капеллана Филиппа и вспоминая их вчерашний разговор.

– Что? Не знаю. Да и это не важно. У нас с отцом Иеремией была одна… договорённость. На торговлю в Окфене. Теперь об этом можно забыть, – Фридрих тихо выругался. – Иеремия был нам – мелким землевладельцам – хорошим союзником, в отличие от ханжи, которого поставили на его место. Думаю, поэтому Иоанн и решил избавиться от прошлого настоятеля.

– Вы это серьёзно? Из-за денег?

– Так устроен мир, Адальберт, – с горькой усмешкой произнёс граф фон Танштайн. – Деньги открывают все дороги, в том числе к власти. А за власть всегда нужно бороться. Запомни это. Мы на пороге больших перемен. Кто знает, как всё повернётся…

Но Адальберт, похоже, уже не слушал графа. Глаза его бегали по полу, будто мимо нёсся табун лошадей.

– Получается, всё это… Обвинение, суд, казнь – всё это было ненастоящим? Притворством?

Хуже того, Адальберт сам принял участие в этой лжи.

– Господи, как это низко!

Молодой граф взметнулся со своего места. На него тут же устремились недоумевающие взгляды слуг. Адальберт оглядел их растерянные лица и нервно сглотнул. Что, если бы кого-то из них обвинили в ереси, просто потому что это было выгодно какому-нибудь лорду или епископу, и ни Адальберт, ни кто-либо другой уже ничем не смогли бы помочь бедняге? Что, если завтра, или через месяц, или через год к нему придёт женщина с голодными детьми и скажет, что ей больше нечем платить графу, потому что её мужа отправила на костёр инквизиция? Инквизиция, которая должна была спасать людские души, а не губить их!

– Мы обязаны что-то предпринять.

– Поубавь свой пыл, Адальберт, – граф фон Танштайн взял Адальберта за запястье. – Сядь. Ты прав, мы не можем бездействовать, иначе останемся ни с чем. Но нужно быть осторожными. Я не хочу сказать, что архиепископу удалось запугать меня, но, знаешь, победителем всегда выходит тот, кто просчитывает каждый свой шаг.

Адальберт так и не сел на своё место и смерил Фридриха холодным взглядом. Лицо молодого графа, всегда озарённое лёгкой улыбкой, помрачнело и сразу потеряло всякую привлекательность. Смотря на Фридриха, Адальберт чувствовал, как внутри закипает злоба. Граф фон Танштайн сам стал частью мира, в котором никому нет дела до справедливости, а ценность имеют только деньги и власть. Он ничем не лучше Иоанна. Однако именно такие, как Фридрих, каждый раз добиваются своих низких целей и утягивают за собой остальных.

Адальберт в бессилии опустился на стул и устремил взгляд сквозь себя.

– А я согласен с Адальбертом, – вдруг подал голос Роберт. – Фридрих, сколько уже люди ведут эту осторожную игру? Да столетиями! И что, хоть что-то изменилось? Нет… Извините, вам дали шанс – вы его упустили, – он с наигранной досадой развёл руками. – Мы не допустим того же. Мы доведём до конца то, чего не сделали наши отцы. Тогда и посмотрим, кто выйдет победителем.

– Твоему кузену, Адальберт, пора научиться понимать, когда стоит открывать свой рот, а когда – нет, – граф фон Танштайн опёрся локтями на стол, отчего его и без того широкие плечи стали совсем громадными. Он обратился к Роберту. – Прежде, чем разбрасываться громкими словами, попробуй сам хоть чего-то добиться, мальчик. Ни титула, ни войска, а спеси столько, будто передо мной сам император.

Роберт гневно поджал губы, со скрипом отодвинул стул и уже приподнялся с места, когда Адальберт встал позади него и положил руки ему на плечи, усаживая обратно.

– Роберт, прошу тебя. Давайте не позволим этому глупому спору рассорить нас. Мы ведь почти семья, да, Фридрих?

Роберт стряхнул руки кузена с плеч, встал и размашистым шагом вылетел из зала, оттолкнув в стороны слуг и обратив на себя внимание всех за столом. Фридрих и Адальберт проводили его взглядом: один – раздражённым и надменным, другой – печальным. Когда всё утихло, молодой граф со вздохом вернулся на своё место.

– Прошу Вас, не сердитесь на Роберта. Ему и так приходится нелегко, а о рыцарстве лучше даже не упоминать…

– Как бы это не помешало вашему союзу с Луизой, Адальберт. Своими выходками он ставит под угрозу честь семьи, а значит, теперь и мою честь тоже.

– Нет-нет, всё будет в порядке, уверяю Вас. Он справится со своим гневом. Тем более, если с Вашей помощью наконец получит титул. А дома я всегда приглядываю за ним, так что беспокоиться не о чем.

Граф Фридрих долго прожигал Адальберта испытывающим взглядом. Адальберт лишь тепло улыбался ему в ответ, смотря прямо в глаза, хотя в животе всё неприятно скрутило от напряжения.

– Разве ты сам не разделяешь взглядов кузена? – наконец сказал граф фон Танштайн, с подозрением наклонив голову. – Ведь ты тоже начал возражать мне, просто сумел вовремя замолчать. Может, ты уже состоишь в сговоре с мятежниками?

– Что Вы, ни в коем случае!

– … Я не могу рисковать семьёй и своим честным именем, Адальберт. Слишком много я положил, чтобы заработать его.

– Я Вас прекрасно понимаю. Будь я на Вашем месте, я бы тоже переживал о чести семьи. Но я буду осторожен, могу Вам поклясться.

Граф фон Танштайн сощурил глаза и некоторое время молча смотрел на Адальберта, после чего лицо его смягчилось.

– Ладно. Твой отец был хорошим человеком, и, я верю, он воспитал тебя правильно. Но учти: я буду следить за тобой и твоим кузеном, Адальберт.

Адальберт закрыл за собой дверь в библиотеку и прислонился к ней затылком. Полдень ещё не наступил, а на душе уже было тяжело.

Значит, суд над Иеремией был не просто ошибкой, а заранее спланированным манёвром. От злости на архиепископа и его свиту, на их жажду власти, а также от осознания собственной причастности к этому грязному делу кровь кипела в жилах. Проснулось и незнакомое до сих пор чувство отвращения к графу фон Танштайн с его притворством и глупой манерой говорить намёками. За это чувство теперь стало стыдно. Граф ни в чём не был виноват – не сам по себе он стал таким человеком. Жизнь вынудила его… Да, ему наверняка пришлось тяжело – тяжелее, чем Адальберту, чем Роберту, оттого он и начал притворствовать. А может, и архиепископ поступает так, а не иначе, потому что по-другому поступить не может? И потом, оставшись одни, и владыка, и граф фон Танштайн, и инквизитор Фома – все они утопают в муках совести, презирают себя, но не могут ничего сделать? Адальберт опустился за письменный стол и спрятал лицо в ладонях. Внезапная жалость к этим людям только сильнее запутала мысли.

– Ты никогда не встаёшь на мою сторону, – послушалось из глубины библиотеки.

Адальберт отнял руки от лица и повернул голову в сторону голоса. Прислонившись к книжным полкам, в тени стоял Роберт.

– Что ты такое говоришь, Роберт? – Адальберт протянул к нему руку, подзывая к себе.

Кузен отстранился от полки и неспешным шагом направился к Адальберту. Во взгляде сверкала глухая обида – частая спутница Роберта.

– Я всегда на твоей стороне, – говорил молодой граф, беря кузена за руку. – Просто я не хочу, чтобы вы с графом Фридрихом ссорились. Знаешь, я пока не хотел говорить тебе, но граф обещал взять тебя в оруженосцы и поручиться перед архиепископом, чтобы ты получил титул.

– Правда? Ну, теперь он наверняка возьмёт свои слова назад.

– Неправда. Он уже почти остыл. А если попросишь у него прощения, так и вовсе забудет – будто ничего и не было!

– Эх, Берт… Счастливчик Берт, снова всё уладил. Всегда-то у тебя всё получается, а я рядом с тобой выгляжу полным ничтожеством.

– Перестань! Ты не ничтожество. Тебе куда сложнее, чем мне. Сколько в твоей жизни было испытаний, и со всеми тебе приходилось справляться одному. Ну, а я… ты прав, мне всегда везло.

Адальберт посмотрел сквозь себя. «До сих пор везло». Роберт наклонил голову.

– Ты собираешься обличать архиепископа во лжи? – он словно угадал мысли кузена.

– Скажем так, у меня уже есть мысли на этот счёт, – косо улыбнулся Адальберт, покручивая в свободной руке перо.

Гонец с письмом от графа фон Веллен покинул замок незадолго до отъезда Фридриха. Адальберт вышел во двор проводить будущего тестя. Солнце нежно грело кожу, редкие облака плыли по небу, словно тающий снег по бурной реке. Молодой граф закрыл глаза и глубоко вдохнул одновременно прохладный и тёплый воздух, какой бывает только весной. Рядом раздавался невнятный, притихший голос Роберта, который просил прощения у графа фон Танштайн. Затем Адальберт с Фридрихом договорились о помолвке: Адальберт должен был приехать в замок фон Танштайн с визитом через две недели. Вскоре после этого граф фон Танштайн уехал.