Текст книги "Маски благородия"

III. «Они запомнят эту встречу»

1525 год44
  В Германии в это время проходят массовые крестьянские восстания против непосильных податей знати и духовенству.


[Закрыть]. Адальберту 10 лет.

Снаружи неприступный замок фон Веллен выглядел ещё более исполинским, чем он был на самом деле. Когда Адальберт был совсем маленьким, его пугала эта старинная, поросшая плющом крепость: пару раз мальчик заблудился здесь в тёмных коридорах, слишком увлёкшись игрой. Теперь Адальберт выучил расположение комнат и мог ходить по замку без страха.

Кухня, где всегда обдавало жаром, клокотал дым и пахло всеми кушаньями сразу, стояла во дворе отдельно от замка. Сюда можно было прийти, если захотелось сладкого рулета с кремом, но делать это нужно было быстро: отец не разрешал отвлекать кухарок от работы.

На нижнем этаже замка находился погреб с толстыми бочками. Это могло бы быть отличное место для игры в прятки, если бы не противный едкий запах и леденящая даже летом прохлада. А ещё на нижнем этаже была темница – небольшая комната с почерневшими от сырости стенами. С потолка здесь свисали ниточки паутин и… цепи. Адальберт не знал, зачем они нужны, но старался обходить это место стороной.

Этажом выше располагался большой – или, как его ещё называли, длинный – зал. В отличие от подвала, тут горели факелы, грел очаг, а в стенах были проделаны просторные окна. Когда наступало время трапезы, слуги собирали столы и придвигали к ним скамьи, а для хозяев – высокие кресла, куда маленькому графу ещё предстояло вскарабкаться. По праздникам стелили длинные скатерти с кисточками, с которыми Адальберт любил играть, несмотря на постоянные замечания отца. После еды столы убирали, скамьи отодвигали к стенам, и в зале можно было читать и играть; девушки садились за вышивку – завораживающее занятие, – а иногда, если приезжали гости, в большом зале устраивали танцы. На этом же этаже был выход на открытую лоджию с видом на стены, окружавшие замок, и луга за ними.

Наконец, на верхнем этаже находились спальни. Маленькие спаленки для приближённых слуг, побольше – для знатных гостей, и самые большие, хозяйские. У отца было целых две комнаты: одна – с круглым, заваленным бумагами столом – в которой он принимал посетителей, и вторая – где он спал. Эти комнаты соединялись между собой просторной аркой. Рядом была ещё одна, любимая комната Адальберта – библиотека. Здесь тянулись к потолку стройные колонны, стояли коридоры шкафов с книгами; здесь же мальчик занимался с капелланом арифметикой, историей, философией, каллиграфией и древними языками. Некоторые из книг были настолько старыми, что даже открывались с трудом – отец говорил, эти книги собрал ещё дед Адальберта, граф Бертольд.

В коридоре меж спален висели старинные портреты. Люди на них чаще всего были хмурые, иногда задумчивые, а женщины почему-то всегда грустно смотрели в сторону. По рассказам отца, всё это были предки Адальберта, жившие в замке задолго до его рождения. Был здесь и граф Бертольд – человек с длинным лицом и острым подбородком. Его чёрные брови были надвинуты почти на самые глаза – стеклянно-серые, отчего не хотелось смотреть в них. Дедушка напоминал Адальберту дядю Вильгельма, а вот отец был на него совсем не похож.

***

Граф Рудольф и архиепископ Трирский Ричард прохаживались по галерее с портретами. Рудольф остановился у одного из них. На выцветшем от времени холсте был изображён человек в чёрной тунике с белым крестом на груди.

– Это Ульрих Трирский, – начал Рудольф. – Первый в нашем роду получил титул рыцаря. А ведь был из простых ремесленников, пусть и зажиточных. Управлял винодельней. Он помог укрыть евреев, когда в город пришли крестоносцы Пустынника55
  Первое крестоносное движение, в котором принимали участие в основном невооружённые крестьяне и паломники. Возглавлялось пророком Петром Пустынником. Погромов от них было больше, чем пользы.


[Закрыть]. За это архиепископ щедро наградил его: в первый крестовый поход Ульрих отправился уже оруженосцем. И не подвёл своего покровителя: он отчаянно сражался за Святую землю, а его потомки, вернувшись на родину, построили этот замок.

Рудольф искоса взглянул на архиепископа и слегка улыбнулся. Тот вглядывался в лицо крестоносца со странной смесью презрения и зависти.

– Я это к тому, Ваше Святейшество, – замялся Рудольф, – что верная служба всегда будет цениться выше любых восстаний. Будьте уверены, пока мой род правит этой землёй, челядь не посмеет усомниться в Вашем могуществе.

Они дошли до края галереи и собирались повернуть за угол. Оттуда выскочила маленькая человеческая фигурка и, прежде чем архиепископ или Рудольф успели понять, что сейчас произойдёт, врезалась в Ричарда.

– Адальберт! – лицо отца побелело, затем покраснело, голос звучал одновременно испуганно и сердито. – Я что, не говорил тебе, чтобы ты не бегал по замку?

– Извини, отец, говорил.

– Сейчас же иди в свою комнату и не выходи оттуда до ужина.

Из-за угла появился Роберт и с такой же неистовой скоростью налетел на кузена. Рудольф тяжело вздохнул, стиснув зубы, но его бегающие глаза выразили колебание.

– Мальчики, извинитесь перед Его Святейшеством, что налетели на него, как разбойники.

– Прости, святой отец, – стыдливо опустил голову Адальберт.

– Прости, святой отец, – промямлил за ним Роберт.

– К архиепископу следует обращаться «Ваше Святейшество», а не «святой отец», – краснея ещё сильнее, прибавил Рудольф.

– Простите, Ваше Святейшество.

– Простите, Ваше Святейшество.

Архиепископ хмурился, но в глазах его не было злобы. Он лишь махнул рукой, даже не взглянув на детей.

– А теперь, – продолжил Рудольф, – если хотите носиться, идите во двор и играйте там.

После ужина архиепископ и граф сидели в большом зале у очага. Пока они разговаривали о чём-то явно важном, в комнату вошёл Адальберт, держа в руках увесистую книгу. Он встал возле отца, достаточно далеко, чтобы не мешать ему, но так, чтобы отец его точно заметил. Граф бросил на сына быстрый взгляд и продолжил говорить с архиепископом. Адальберт не уходил. Тогда Рудольф вздохнул и повернулся к мальчику.

– Что тебе нужно, Адальберт?

– Я выучил «Илиаду», – абсолютно серьёзно произнёс тот.

– Что, прямо всю?

– Нет пока… Только семь строчек. Послушаешь?

– Ну, давай, – Рудольф быстро взглянул на архиепископа, который, похоже, даже не слушал их разговор.

Адальберт с готовностью протянул отцу томик Гомера, раскрыв его на нужной странице. Он встал чуть подальше, чтобы его было хорошо видно, потоптался на месте, затем вскинул голову, посмотрел вдаль и торжественно начал на древнегреческом:

«Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,

Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал:

Многие души могучие славных героев низринул

В мрачный Аид и самих распростер их в корысть плотоядным

Птицам окрестным и псам (совершалася Зевсова воля), —

С оного дня, как, воздвигшие спор, воспылали враждою

Пастырь народов Атрид и герой Ахиллес благородный»66
  Гомер. Илиада. Перевод Н. И. Гнедича.


[Закрыть].

Адальберт читал с чувством, хмуря брови и изображая умудрённость жизнью, присущую всем скальдам. Он размахивал руками, как бы помогая себе, и старательно выговаривал сложные слова.

Наконец он закончил и с воодушевлением посмотрел на взрослых. Отец с архиепископом переглянулись друг с другом и не смогли сдержать улыбки, быстро переросшие в смех.

– Что? Я что-то не так сказал? – с досадой спросил Адальберт.

– Нет-нет, всё так! – всё ещё борясь с подступившим смехом, ответил отец. Он подозвал сына к себе и протянул ему книгу. – Молодец, Адальберт. Очень… впечатляет.

– Хорошо читает, – подал голос архиепископ.

Довольный Адальберт улыбнулся и взял книгу.

– Тогда завтра ещё выучу!

– Уж давай, сделай милость.

Адальберт вприпрыжку выбежал из комнаты. Позади него Ричард приглушённым голосом спросил: «Это он тогда чуть не уехал с нами в Вормс?».

На следующий день граф Рудольф и архиепископ Ричард отправились на прогулку. И отец впервые взял Адальберта с собой! Мальчик был очень горд, что ему позволили побыть со взрослыми, и от сильных чувств то обнимал отца, то брал его за руку. Граф каждый раз отстранялся и выдёргивал руку, а затем посматривал на архиепископа. Когда Ричард спросил у Адальберта, что он читал, кроме «Илиады», мальчик просиял окончательно. Он стал взахлёб перечислять книги, которые прочёл за год, стараясь рассказать о каждой понемногу и не сбиться. Архиепископ некоторое время участливо кивал, но потом стал отводить взгляд и ускорил шаг.

– … Вот, но «Илиада» мне пока больше всего нравится, потому что там про войну, и там столько битв, а ещё Ахиллес – он такой храбрый, настоящий герой, хотя Патрокл мне тоже нравится, только жалко, что он умер… Ой, Вы же читали «Илиаду», Ваше Святейшество?

Владыка даже остановился, округлил глаза, а затем разразился гаркающим смехом – такого смеха Адальберт прежде никогда не слышал. Рудольф нервно засмеялся следом. К ним приближался слуга – оповестить, что всё было готово к отъезду архиепископа, – и граф облегчённо выдохнул.

– Всё, Адальберт, – строго одёрнул он сына за руку. – Я и не знал, что ты такой болтун. Прощайся с архиепископом Ричардом и иди… найди Роберта и позанимайтесь с ним… арифметикой.

– До свидания, Ваше Святейшество. Счастливой дороги, – вежливо поклонился Адальберт.

– До свидания, юноша. Не бросай чтение, если хочешь вырасти таким же умным, как твой отец.

Когда же свита архиепископа покинула замок, граф Рудольф, раскрасневшись, искоса посмотрел на Адальберта, стоявшего с ним на ступенях замка.

– Я больше не буду брать тебя с собой, пока не научишься себя вести. Ты меня очень расстроил, Адальберт.

Адальберт непонимающе вскинул брови: отец и не объяснял, как нужно было себя вести. Но на упрёк отца мальчик ничего не ответил. Знал: споры только злят графа Рудольфа.

IV. «Победы и поражения»

1527 год. Адальберту 12 лет.

С каждым днём Роберт и Адальберт набирались силы, которую так и хотелось выплеснуть наружу. Любимым занятием стали уроки фехтования, ведь именно там можно было сбросить это непривычное напряжение в теле. Даже после тренировок кузены продолжали оттачивать своё мастерство: стоя друг перед другом, словно перед зеркалом, мальчики повторяли основные движения и выпады.

Сегодня Адальберту пришла идея устроить бой на воображаемых шпагах. Тренировочные по распоряжению отца уносили сразу после занятия. Но и во время уроков внимание уделялось тому, как правильно встать, как держать шпагу, но никогда не самому бою. А так хотелось устроить с Робертом настоящий поединок!

Адальберт заранее отмерил, какой длины должны быть шпаги, и, оставшись одни, соперники встали на изготовку. Следить за движениями невидимого оружия было непросто, но оба искренне верили в серьёзность происходящего, поэтому бой шёл оживлённо. Роберт сразу пошёл в атаку, но довольно быстро выдохся, и преимущество оказалось на стороне Адальберта. Время шло, мальчики всё больше входили в раж, их тела разгорячились. В какой-то момент Адальберт так увлёкся, что «проткнул» невидимой шпагой своего соперника. Но Роберт не огорчился. Он стал подыгрывать кузену, кряхтя и сползая на пол. Зал наполнился заливистым смехом Адальберта, который ещё раз, теперь уже с большей театральностью вонзил «шпагу» в грудь кузена, а потом снова, и снова, наблюдая за кривляньями Роберта.

В зал вошёл отец в сопровождении стражника. Взглянув на резвящихся детей, он недовольно покачал головой.

– Адальберт, что ты делаешь?

Графский сын прекратил расправу над кузеном и помог ему подняться.

– Ничего, – улыбнулся Адальберт. – Мы просто играли. И я победил!

– Вот уж победитель. Проткнул кузена насквозь и хохочет…

– Мы же понарошку!

Стражник, пришедший с отцом, хохотнул себе в усы, но тут же осёкся под строгим взглядом графа Рудольфа.

– Зачем понарошку убивать, – хмурился Рудольф. – разве это весело? Вы одна семья, вы должны защищать друг друга, а вы дерётесь… Я не пойму, вам больше нечем заняться? Адальберт, ты уже решил все задачки по арифметике? Мне попросить отца Филиппа дать тебе новые?

– Нет, я ещё не решил, – стыдливо потупил взгляд Адальберт.

– Так иди, занимайся. Роберт, ты тоже… решайте вместе, потом покажете мне. А то, я смотрю, вы от скуки уже места себе не находите.

Мальчики поплелись к дверям. Стражник проводил их насмешкой, так и говорившей: «Да, не стать вам такими искусными воинами, как я».

От обиды пылали и без того горячие щёки. После игры не было никакого желания садиться за учёбу; мальчики ёрзали на стульях и то и дело отвлекались. В конце концов Роберт оторвал от уголка бумаги небольшой кусочек, смял его, послюнявил и бросил в кузена с кривой ухмылкой. Адальберт дёрнулся, подобрал комочек и бросил его обратно в Роберта. Потом «снарядов» стало два, три, шесть… Мальчики позабыли о задачках и старались попасть друг другу в лицо.

Совсем увлёкшись, Роберт так замахнулся, что опрокинул чернильницу прямо на листы. Адальберт зажал рот руками, поджал плечи, и именно в этот момент в библиотеку должен был войти отец. Увидев расплывшееся по бумаге синее пятно, Рудольф выдохнул через зубы и за уши растащил мальчиков по комнатам, где они просидели в одиночестве до самой ночи. Только отец Филипп зашёл к каждому после ужина, чтобы прочитать молитву о благонравии и смирении.

***

На следующий день Адальберт проходил мимо покоев отца. По привычке заглянув внутрь, он обнаружил у стола с тактической картой своего кузена. После вчерашнего происшествия с чернилами они так и не разговаривали – Адальберт хотел получить извинения, а Роберт никогда не начинал такие разговоры первый. Кузен вздрогнул, когда заметил чью-то фигуру в дверном проёме, но, признав в стоящем Адальберта, приложил палец к губам и жестом подозвал его к себе. Похоже, испуг заглушил в нём гордость. Адальберт и сам от любопытства забыл об обиде на кузена. Подойдя ближе, графский сын увидел, что Роберт перерисовывал карту на лист бумаги.

– Дядя собирается отправить ещё людей в Рим, – заговорщицки прошептал кузен. – Я хочу поехать с ними.

– В Рим?

– Тсс! – Роберт закрыл Адальберту рот рукой. – Мой отец там, я знаю. Я найду его и буду во всём помогать.

Адальберт смотрел на кузена и хлопал глазами.

В коридоре послышались тяжёлые шаги. Адальберт метнулся было к двери, но кузен схватил его за руку и оттащил к отцовской кровати. Они с ногами залезли на неё и задёрнули балдахин. Отец вошёл в комнату. Шелест бумаги… Тяжёлый вздох.

Шторы балдахина раздвинулись в стороны, и на мальчиков усталым взглядом посмотрел граф Рудольф. В руке у него была смятая самодельная карта Роберта.

– Я не хочу выяснять, что вы тут делали, – сквозь зубы процедил Рудольф, – просто признавайтесь, чья это была затея.

Роберт застыл на месте, глотая ртом воздух. Лицо его побелело, рука крепко сжала руку кузена.

– Моя, – выпалил Адальберт.

Граф посмотрел на сына с вопросом, а затем разочарованно сузил глаза. Взгляд его упал на щёку Адальберта, и Рудольф потянулся к ней. Адальберт дёрнулся в сторону. На секунду граф замер, всматриваясь в лицо сына, с трудом скрывающего страх, но лишь тяжело вздохнул и вытер пальцем чернила на щеке Адальберта. Роберт наскоро вытер руку о покрывало.

– В следующий раз, Адальберт, – строго, но устало сказал отец, – вместо того, чтобы прятаться, как трус, подойди ко мне и скажи прямо, что тебе нужно. Я когда-нибудь отказывал тебе в чём-нибудь?

– Я хочу отправиться в Рим с твоими воинами!

Рудольф отшатнулся от Адальберта, Роберт поднял на кузена круглые глаза.

– И Роберт тоже, – продолжал Адальберт. – Мы будем помогать дяде Вильгельму…

– Хватит, Адальберт! – рявкнул граф. – Что ты такое говоришь? Рим? Там сейчас война. Ты знаешь, что такое война?

– Знаю. Мы как раз…

– Помолчи! Иногда нужно вовремя замолчать, Адальберт. Уходите отсюда. Оба. Сейчас же! И чтобы больше я ни слова не слышал о войне и о Риме.

Мальчики слезли с кровати и вышли из спальни, опустив головы. За дверью Роберт молча обнял Адальберта.

Перед ужином в комнату к Адальберту вошёл отец. Мальчик читал, но прикрыл книгу, стоило графу появиться в дверях. Рудольф сел рядом с сыном и посмотрел на переплёт. Затем усмехнулся и одобрительно кивнул.

– Я в твоём возрасте тоже ей зачитывался.

Адальберт лишь отстранился от отца, опустив взгляд. Рудольф вздохнул.

– Адальберт, выслушай меня. Ты мой единственный сын, – он провёл рукой по волосам мальчика. Редко он позволял себе такую нежность, – я не могу тебя потерять. А ты чего захотел? В Рим, воевать. Да ты шпагу-то в руках еле держишь. Но, даже если бы ты был старше, я всё равно не отпустил бы тебя никуда. Пойми, если с тобой что-то случится, я… я себе не прощу, – Рудольф опустил голову. – Можно я буду с тобой честным? От твоего дяди нет вестей уже три года. Я не знаю, что с ним, но я боюсь худшего. Я слишком много позволял ему… да. И вот итог. Меня это так… мучает. Постоянно. Я хочу лишь, чтобы у моих близких была спокойная, тихая жизнь. Но даже этого я не в силах им дать… Когда-нибудь тебе предстоит занять моё место, поэтому сейчас ты должен быть рядом со мной, чтобы учиться быть графом. Это на самом деле сложнее, чем кажется.

Он посмотрел на Адальберта. Тот теребил пальцами корешок книги.

– Ты понимаешь меня, Адальберт?

Адальберт кивнул, но лишь для виду. В его голове в эти секунды рушилась истина, которая прежде казалась незыблемой. Отец – глава семьи, защита и опора. Он – граф фон Веллен, он – хозяин замка, сильный и всегда серьёзный. Отец прочитал столько книг, умел драться на шпагах, разбирался в торговых делах. Не было такой беды, которую граф не сумел бы поправить. И он говорит, что едва справляется, что ему тяжело, что что-то грызёт его изнутри. Адальберту почти до слёз стало жалко отца, на самом деле потерянного и уязвимого.

И тут страшная мысль закралась в душу: что, если однажды граф не сможет уберечь их от новой опасности? Сначала это показалось столь невозможным, что Адальберт разозлился на само существование этой мысли и постарался забыть её. Но семя сомнения уже было посеяно: отец сам признался в своей слабости. Теперь неизбежно близким виделось время, когда у графа не найдётся сил для решительного поступка. Но ещё страшнее стало от другой мысли, которая, словно маленький зверёк, ощетинилась на первую: «Значит, придётся защищаться самим». «А как же мама, Роберт, отец Филипп?», – «Их тоже защитим, что же остаётся?».

Адальберт почувствовал, что сжимает книгу до боли в пальцах. Отец наскоро улыбнулся и обнял сына за плечи, но в этих объятьях не было тепла. Так обнимают из благодарности. И почему-то это встревожило Адальберта.

V. «Забота о ближнем»

1530 год. Адальберту 15 лет.

Ноябрь запомнился жуткими морозами. Даже старожилы замка не помнили, чтобы в прежние годы было так холодно. Земля заледенела и потрескалась, снег валил и ночью, и днём. Люди старались без лишней нужды не выходить из домов, а старухи причитали о приближающейся голодной погибели. Но кого волновал неурожай, если холода могли простоять до самого Рождества? А это означало бы никаких гуляний и долгожданного отдыха от работы. К счастью, к концу декабря погода всё же смягчилась. Стоял покалывающий морозец, но гулять, щурясь от яркого снега, было даже приятно.

В сочельник семья фон Веллен отправилась в деревушку Альтдорф, что была в двух часах езды от замка. Стоявший при ней монастырь святого Ульфа – старый, как пепел, и крепкий, как кремень, – каждое Рождество проводил ярмарку с разными забавами. Сначала Адальберт и Роберт увязались за колядовавшими, громко и не в лад подпевая им. Затем разгромили местных мальчишек в игре в снежки. Они попробовали угощения с каждого прилавка и посмотрели праздничный спектакль. Ребят никто не останавливал: граф Рудольф всё это время беседовал со знакомым торговцем, а графиня Анна уговаривала мужа ехать обратно в замок. После ноября, проведённого в холодных стенах Веллена, мальчики вдоволь насмеялись.

На следующий день мать Адальберта проснулась больной. Она была в бреду и то и дело заходилась гаркающим кашлем. Суетились слуги. Из Трира вызвали лекаря, который пустил графине кровь, но к праздничному ужину Анна так и не спустилась. Рождество прошло в неуютной тишине. Горечи добавляли воспоминания о вчерашнем дне, полном светящейся радости, на смену которому пришли тревога и уныние.

Неделю спустя бледный слуга передал Адальберту: графиня фон Веллен ждёт его у себя. Всю неделю она никого не хотела видеть, а теперь звала любимого сына…

Юноша осторожно открыл дверь и вошёл в душные покои матери. Графиня Анна лежала под покрывалом, положа руку на грудь. Волосы её были растрёпаны, под глазами появились тёмные круги, на лбу проступили капельки пота; она с хрипом вдыхала воздух. Адальберт почувствовал, как в груди больно кольнуло от того, какой слабой выглядела мать. Увидев сына, графиня постаралась улыбнуться, но в глазах у неё застыла грусть. Адальберт сел на край кровати и взял мать за руку. Она была почти ледяной.

– Я рада, что ты пришёл, Берти, – ещё раз улыбнулась Анна.

– Как ты? Тебе принести что-нибудь? Какие у тебя холодные руки.

Графиня прикрыла глаза.

– Ты у меня такой добрый, Адальберт. Нет, ничего не нужно.

– Может, позвать лекаря? – спросил Адальберт не то с тревогой, не то с надеждой – он сам не мог разобрать, что чувствует.

– Ох, Берти. Он уже был у меня сегодня. Я хотела поговорить с тобой.

– Хорошо.

– Я всегда хотела сказать тебе это, но всё не… Неважно. Ты знаешь, как я люблю тебя. День, когда ты появился на свет – самый счастливый день в моей жизни. И ты не перестаёшь меня радовать, – она протянула к нему руку, и Адальберт припал к ней щекой. – Посмотри, каким ты стал. Умный, честный, заботливый. Каким прекрасным графом ты будешь, когда придёт время. Будешь заботиться о замке и тех, кто здесь живёт… Я верю, ты справишься. И я хочу, чтобы ты знал: я горжусь тобой и всегда буду гордиться, – с её лица пропала улыбка. – Жаль, я уже не смогу быть рядом.

Адальберт давно сдерживал слёзы, но теперь они предательски потекли из глаз, падая в холодную ладонь матери. Он не хотел, чтобы графиня видела его таким – слёзы сына всегда отзывались болью в её сердце, а она сейчас и без того была слаба… Адальберт быстро смахнул слёзы с лица и усилием заставил себя улыбнуться. Улыбка получилась странная, нелепая: в ней собралось смирение перед судьбой и в то же время смутная надежда, как если бы Адальберт сказал: «Ну что ты? Я знаю, это не так». Но кроме этой улыбки мальчик не смог выдавить из себя ни слова.

– Берти, можешь пообещать мне кое-что? – вновь зашептала графиня, спасая сына от тяжёлого молчания.

Адальберт кивнул. Он впился взглядом в руку матери, как будто от этого зависело, что она скажет. Анна судорожно поглаживала пальцы сына. Юный граф рассматривал проступившие узелки вен и небольшие морщинки, которыми была испещрена тыльная сторона ладони графини, и в этот момент его овеяла такая нежность… Он осмелился поднять глаза на вспотевшее лицо матери.

– Позаботься о Роберте. Он остался совсем один, бедный мальчик… Нельзя бросать его, он пропадёт. Кто-то должен быть с ним рядом. Поддерживать, помогать… – её голос совсем ослаб, будто сил хватило ровно на эти слова.

– Конечно. Я позабочусь о нём, мама, обещаю тебе.

Ему так много хотелось сказать ей. Что тем, каким он стал, он обязан ей – отец занимался образованием сына, но именно мать научила Адальберта заботе и состраданию. Что он тоже безмерно любит её и, если бы только мог, сделал бы всё, чтобы облегчить её боль. Что он всегда будет помнить каждую мелочь: её тёплый запах, маленькие морщинки у глаз, когда она улыбается, её голос и смех. И что он будет так скучать по ней… Тоска по умершим – неблагодарное дело. Они уходят в мир иной, а живые? Остаются здесь и мучаются болезненными воспоминаниями. Но зачем Адальберт думает об этом сейчас? Матушка должна поправиться. Она не может покинуть их. Не сейчас. Наверное, поэтому Адальберт и не сказал вслух всего, что хотел.

Графиня зажмурилась и закашляла, прикрыв рот покрывалом. Адальберт вздрогнул и отпрянул от матери. Ему было страшно смотреть на неё. Он хотел помочь, но не понимал, как, и от этого ком вставал в горле.

– Позови священника, – дрожащим от кашля голосом прохрипела мать.

Адальберт кивнул и почти выбежал из комнаты.

Он, граф Рудольф и Роберт ждали за дверью. Роберт был мертвенно-бледным, Рудольф держался стойко, но не шевелил ни одним мускулом, будто боялся смахнуть эту маску спокойствия. Адальберт переминался с ноги на ногу и поглядывал на дверь. Ему хотелось войти к матери, быть с нею рядом последние минуты её жизни, но страх того, что он там увидит, страх её добрых глаз, которые в один миг погаснут и уставятся в пустоту, сковывал его тело. Юный граф корил себя за этот страх. Мать назвала его заботливым, но заботливый сын никогда не оставил бы её одну в тяжёлую минуту. Ожидание затянулось; Адальберт с трудом сдерживался, чтобы не застонать от нарастающей тревоги.

Наконец, дверь открылась, из покоев как-то виновато выглянул священник и кивнул. Из груди Адальберта вырвался протяжный вздох; он с мучением зажмурился и бессильно уронил голову.

Всё стало иначе. Когда графиня была рядом, Адальберт знал, что всегда мог прийти к ней, и она выслушала бы всё, что накопилось у него на душе. Когда Анна сидела за обеденным столом или вышивала в большом зале, было так спокойно, потому что вот она – любящая и добрая. Теперь жизнь переменилась. Однажды Адальберт сел обедать и чуть не заплакал, не найдя слева от отца тарелки для матери. Ему не хотелось есть, он ни с кем не разговаривал и целый день сидел в своих покоях, а ночью не мог уснуть, как ни старался. Лицо его посерело и осунулось. Роберт, с которым раньше можно было ночи напролёт вести беседы о чём угодно, стал избегать встреч с кузеном. Даже книги, любимые герои и философы не могли утешить юного графа. Смерть, которая раньше была чем-то далёким и бесформенным, подошла совсем близко и обрела форму давящего в груди уныния. Читать о чужих страданиях не хотелось, когда душу терзали страдания собственные. Тоска по умершим – неблагодарное дело. Она затягивает хуже трясины.

Граф Рудольф видел, как тяжело Адальберт переносит первую в жизни утрату, и это удручало его едва ли не больше, чем сама эта утрата. Однажды, когда Адальберт снова закрылся в своих покоях, Рудольф постучал к нему. Отец сел на кровать рядом с сыном и положил руку ему на колено.

– Адальберт, я знаю, тебе тяжело. Но ты будущий граф… тебе ещё не раз предстоит столкнуться со смертью. Умирать будут близкие, друзья и слуги. Это неизбежно. Если каждый раз так мучиться… Давай, соберись. Думаешь, мне не больно? Ты не представляешь, как… Анна была моим светом, никого в жизни я не любил так сильно, как её… – он заглянул Адальберту в глаза, но тут же отвёл взгляд – глаза у мальчика были от матери. – Ну, полно же. У меня есть для тебя поручение.

Граф Рудольф отправлял сына в Италию. Война77
  Война Коньякской лиги 1526—1530 гг. между Францией и Священной Римской империей. На итальянские земли претендовали король Франции Франциск I и будущий император Священной Римской империи Карл V, что и послужило поводом к войне.


[Закрыть] наконец завершилась, и теперь Папа Климент VII собирался короновать Карла V в Болонье. Вся знать Священной Римской империи стекалась туда, чтобы лично поприсутствовать на этом знаменательном событии и, быть может, снискать благосклонность нового сюзерена. Рудольф хотел, чтобы именно Адальберт представлял на коронации род фон Велленов.

Это было для Адальберта первым серьёзным поручением; впервые он так надолго и без сопровождения отца покидал родной дом. Всё в этой поездке возбуждало в нём детский трепет. Сколько он слышал об Италии: от отца и от капеллана, в книгах и на пирах, – и вот, судьба даёт ему своими глазами посмотреть на святыни нового искусства, пройтись по местам, где свершалась история… И на время уехать из замка. Выбраться из этого места, тянущего на дно уныния. Хотя в том, что последнего он жаждал больше всего, Адальберт не признавался даже себе.

Возбуждённый суетой сборов, Адальберт вошёл в покои Роберта. Тот сидел на кровати, подперев рукой подбородок. Он с каким-то злобным безразличием посмотрел на кузена.

– Ещё не распорядился насчёт своих вещей? – спросил Адальберт, подсаживаясь рядом.

– Я не еду.

– Как? – Адальберт подскочил на ноги, не успев сесть. – Почему?

– Твой отец так решил. Сказал, мне лучше остаться здесь и быть благодарным за то, что он уже делает для меня.

– Что за глупости?

– Он так сказал! – вскрикнул Роберт. – А мне трудно спорить с твоим отцом, ты знаешь.

– Хорошо, я поговорю с ним.

Адальберт уверенным шагом направился к двери. Роберт смотрел на него исподлобья.

– Не надо.

– Это ещё почему? – Адальберт развернулся.

– Не очень-то я и хочу ехать, – с деланным безразличием пожал плечами Роберт. – К тому же, я там не к месту. Я ведь всего лишь сын рыцаря, куда мне до благородных господ?

Адальберт оглядел кузена с головы до ног и тяжело вздохнул. От этих слов внутри что-то надломилось.

– У тебя есть время передумать, – глухо сказал юноша и вышел.

В ночь перед отъездом Адальберт снова не мог уснуть, на этот раз от переполняющего волнения. Он в красках представлял завтрашний день, когда в его покои вошёл Роберт. Он неловко встал в дверях, переминаясь с ноги на ногу. После ссоры они так и не поговорили: стоило Адальберту появиться в большом зале, Роберт тут же сбегал от него во двор или в свои покои. А сейчас стоял на пороге и теребил ручку двери. Адальберт приподнялся на подушке и чуть наклонил голову.

– Прости, что тогда нагрубил, – пробубнил Роберт. – Ты ведь хотел, как лучше…

Роберт поднял виноватый взгляд на кузена. Адальберт сел в кровати и жестом подозвал брата к себе. Когда Роберт сел рядом, Адальберт крепко обнял его. Роберт положил голову кузену на плечо и тяжело вздохнул.

– Как я буду здесь без тебя? Ты ведь мой единственный друг.

«Кто-то должен быть с ним рядом», – вспомнились слова матери.

– Не волнуйся, я вернусь, ты даже не заметишь.

Роберт горько усмехнулся, и Адальберт понял, что было в этой усмешке: «Отец тоже так говорил». Юный граф отстранился от кузена и тепло улыбнулся.

– Скажи лучше, что тебе привезти из Италии?

Роберт отвёл взгляд.

– Я сам хотел попросить тебя. Знаю, глупо, но… может, ты попытаешься что-нибудь разузнать о моём отце? Знаю-знаю, это бессмысленно и вообще… вряд ли что-то получится…

– Конечно, Роберт! Я… – Адальберт осёкся, чтобы не дать обещание, которое невозможно было сдержать. От Вильгельма не приходило писем уже шесть лет. – Я сделаю всё, что в моих силах.

Роберт кивнул и снова обнял кузена. Адальберт ощутил стук его сердца сквозь рубашку и понял, как будет скучать по этим тихим ночам в замке.