Текст книги "Маски благородия"

***

В тот день поговорить с отцом Филиппом удалось только после ужина, когда инквизитор уже уединился в выделенной для него комнате. Капеллан к тому времени уже закончил вечернюю молитву и тушил свечи. Появление графа заставило его на время отложить это занятие. Адальберт недолго говорил о суде и, чтобы отвлечься, поскорее показал странную рукопись, найденную в библиотеке. Филипп на это смущённо улыбнулся.

– Мы с тобой так и не засели за прошлую твою находку, сын мой, – в его голосе не было укора, скорее наоборот, он как будто сам извинялся за забывчивость графа. – Надо бы всё же заняться этим как-нибудь, а то нехорошо получается.

– Да, отец Филипп, я и сам об этом думал. Надо бы.

Капеллан кротко кивнул и втянул воздух через зубы, как будто собирался сказать что-то, но не решился. Вместо этого он повернулся к столу со Священным Писанием и стал соскабливать с дерева прилипший воск. Наконец, собравшись с мыслями, он всё же заговорил ещё тише, чем до этого:

– Я должен тебя предупредить, сын мой. Сегодня со мной говорил отец Фома. Он спрашивал про тебя: чем ты занимаешься в замке, какие книги читаешь, с какими людьми общаешься, посещаешь ли мессы. Боюсь, он заподозрил тебя в чём-то нечистом… Но ты ведь не давал ему повода для этих подозрений, правда, сын мой?

– Не волнуйся, отец Филипп, он не сможет меня ни в чём обвинить.

– Это да или нет? – отец Филипп выжидающе замолчал, но ответа так и не последовало. – Прошу тебя, будь осторожен, сын мой. Отец Фома – яростный защитник веры, от него ничего не скрыть. А ты… – он на секунду замялся. – В тебе сейчас как раз буйствует тот дух неповиновения, который так часто бывает у молодых. Поверь мне, это путь в никуда. Ты ведь хороший человек, ты столько блага можешь принести миру, если направишь свои мысли и деяния в нужное русло. Но именно таких людей, которые могут стать Господу верными слугами, дьявол испытывает чаще и сильнее всего. Не впускай его в свою душу, иначе это может закончиться ужасной трагедией. Если тебе нужна помощь, если ты чувствуешь, что заблудился впотьмах собственного сознания, ты всегда можешь обратиться ко мне. Я буду рад наставить тебя.

В ответ на это Адальберт лишь кивнул. Почему-то все считают своим долгом указать, как, по их мнению, надлежит поступить графу – архиепископ, Фома, отец Филипп, даже заключённый профессор; все ждут, что он поддержит именно их, и начинают упрекать, стоит Адальберту ошибиться и сделать что-то не так, как они хотели. Но где все эти люди в тот момент, когда необходимо сиюминутно принять решение? Когда нет времени думать и взвешивать силы, когда нужно действовать? Нет – в этот момент Адальберт должен справляться один, а все вокруг хотят только советовать.

Идя по залитому синеватым лунным светом коридору, Адальберт чувствовал, как голову стягивает напряжение. Мысли давили на графа. Нет, он не прав. Каждому в мире дана своя ноша – это Адальберт слышал с детства от отца Филиппа. И как капеллан, или архиепископ, или инквизитор не видят всего, с чем приходится сталкиваться Адальберту, так и ему никогда не дано узнать, что на самом деле происходит в жизни этих людей. Обвиняя их в бесполезных советах, которые они дают, он лишь сам становится слеп к их непростой судьбе. Но почему тогда раздражение никак не проходит? Адальберт остановился у дверей в спальню жены. Наверное, он просто устал.

Ночи, проведённые с Луизой, не вызывали у Адальберта никакого трепета. Когда он ложился с ней в постель, то хотел только поскорее закрыться от супруги, спрятаться, а наутро тело наполняла такая опустошённость, что не было сил даже пошевелить рукой. Адальберт сам себе был противен в такие моменты и чувствовал ужасную вину перед Луизой: она всегда с любовью обвивала руки вокруг его шеи или запускала их ему в волосы, и он хотел отвечать ей взаимностью. Хотел, но не мог.

Адальберт пытался восполнить это заботой о жене. Он заказывал для графини платья из дорогих тканей и меха, украшения с драгоценными камнями, мебель тонкой работы; он каждый день говорил ей, как она красива, расспрашивал, как прошёл её день, веселил незатейливыми шутками. Все подарки жена принимала с довольной улыбкой. Возможно, в этой улыбке было больше гордости за себя: без помощи Луизы Адальберт не смог бы позволить себе такие подарки. Но какая была разница, если это делало её счастливой?

Однако было кое-что, что вызывало у графини жуткое беспокойство: время шло, а Господь так и не послал им ребёнка. Луиза стала чаще приходить к Адальберту, старалась всячески ублажить его, но тщетно: каждый месяц на неё находило уныние, и Адальберт никак не мог помочь ей в эти минуты. Её отчаяние росло. Луиза стала чаще молиться и даже Адальберта приглашала присоединиться к ней, когда тот приходил к ней по вечерам.

Однажды, уже глубокой ночью, жена сама постучалась к графу. Адальберт уже потушил свечу и укрылся одеялом. Луиза стояла в дверях, и в тусклом лунном свете её кожа казалась ещё бледнее. Увидев её, Адальберт приподнялся на локтях. Графиня подсела к нему, поджав под себя ноги. Её холодная рука сжала руку мужа.

– Адальберт, я хочу попросить тебя… – у неё перехватило дыхание.

Она шептала совсем тихо, как будто боялась, что кто-то её услышит. Адальберт поднёс руку жены к своим губам.

– Да, конечно, что так…

– Есть деревня – Геердт. Там живёт… – слово будто застряло у неё на губах. – ворожея. Она может помочь нам. Я слышала, она исцеляет любые недуги. Пожалуйста, езжай к ней. Спроси совета, как сделать так, чтобы у меня родилось дитя – купи какую-нибудь мазь, отвар, что угодно… Прошу тебя. Это очень важно.

Она была так взволнована: смотрела на Адальберта распахнутыми глазами, тяжело дышала. Адальберт повернулся на бок и накрыл руку супруги своей.

– Тише, тише, родная. Зачем тебе к ворожее? Чем она может помочь? Разве она может изменить ход самой природы, даже не взглянув на тебя? – он убрал за ухо прядь её тёмных волос. – Она такой же человек, как и мы, и ты прекрасно знаешь, что такие чудеса «простым смертным» не под силу. Всему своё время. Просто наше время ещё не пришло, не переживай так.

– Не переживай? – Луиза отпрянула от мужа. – Ты мне говоришь не переживать? Да что ты можешь знать! Ты даже не представляешь, через что я прохожу каждый божий день. Я чувствую, что со мной что-то не так, нет – я это знаю. И я устала. Я не могу ждать: у меня нет столько времени, я не хочу… – она закусила губу: «не хочу, чтобы мой ребёнок тоже рос без матери», – не договорила она. – Я думала, ты поймёшь. Но если нет… Неужели так сложно просто помочь?

Её голос срывался, она была готова заплакать. Адальберт прижался щекой к её руке, целуя ладонь.

– Прости меня, прости. Конечно, если ты хочешь… если это так важно для тебя, я съезжу к этой ворожее. Главное, чтобы ты была счастлива.

Никто из замка не знал об этой поездке. Старуха-ворожея встретила графа пронизывающим взглядом с прищуром. Выслушав его, она стала говорить что-то про судьбу и какое-то бремя раздора. Адальберт постарался поскорее купить у неё какие-то корешки с травами и покинуть наконец это место, в котором царил дух дурной загадки, на которую нет ответа.

Жаль, что ни травы, ни корешки не помогли. Адальберт лишь ещё раз усмехнулся про себя, а вот Луиза стала совсем раздражительной, хоть и старалась скрыть это за грациозными движениями и светскими беседами с фрейлинами.

***

Из Танштайна с Луизой приехали две фрейлины, младшие подруги мачехи. Вскоре к ним присоединилась Хельга, служанка из Веллена, покорившая графиню своим весёлым нравом. Хрупкая Хельга выглядела в пышных струящихся платьях так, словно была рождена только для них.

Как-то так получалось, что фрейлина-служанка всегда оказывалась рядом с Адальбертом: по вечерам, когда все собирались в большом зале, во время танцев, на пирах. Когда фрейлины усаживались вокруг графини, чтобы побеседовать с ней, Адальберт сидел там же и читал, изредка поднимая глаза на жену и улыбаясь ей. И тогда, положив руку ему на плечо, Хельга иногда спрашивала: «Дорогой граф, а что же Вы думаете по этому поводу?». Тот неловко улыбался, убирал её руку со своего плеча, и отвечал что-то такое, что казалось женщинам, не читавшим и половины книг, которые Адальберт знал почти наизусть, чем-то невероятно умным.

В то утро Адальберт, потягиваясь, вышел во двор в ожидании охоты. Хельга, повязав на пояс тканевый мешочек, стояла здесь же и кормила крупой голубей из графской голубятни. Её светлые волосы отливали на солнце медным цветом. Улыбнувшись, Адальберт подошёл к фрейлине. Он взглянул на птиц, толкавшихся и жадно глотавших зерно.

– Забавно. Похожи на людей, если бросить им деньги.

Хельга усмехнулась, сделав шаг к Адальберту.

– Я думала, милорд, Вы скажете мне, что не стоит прикармливать птиц и понапрасну сыпать зерно. Но сегодня его открыли, а оттуда такой запах… Дождей много было, вот оно и отсырело.

– Ну так надо убрать его туда, где не сыро, – усмехнулся Адальберт.

Он сложил руки лодочкой и протянул их девушке. Хельга отсыпала ему немного зерна. Адальберт присел около птиц и вытянул вперёд руки. Некоторые голуби сразу взмахнули крыльями и разлетелись в стороны, но граф терпеливо замер на месте и наблюдал за оставшимися, слегка подёргивая уголком рта. Один бело-рыжий голубь встал перед Адальбертом и с любопытством наклонил набок голову. Адальберт потряс перед ним зерном и поцокал языком.

– Ну, давай, смельчак, я тебя не обижу.

Голубь топтался на месте, но шею тянул к зерну. Наконец он решился и клюнул, затем снова и снова, пока наконец не запрыгнул на руки к Адальберту. Граф осторожно поднялся на ноги. Голубь замахал крыльями, но не улетел. Хельга тихонько засмеялась и встала позади Адальберта, положив голову ему на плечо. Адальберт тоже засмеялся. Другие голуби вскоре взлетели на руки к Адальберту вслед за своим смелым товарищем. Поднялся дикий шум, перья лезли в глаза. Хельга весело взвизгнула, Адальберт отвернул голову. Их лица оказались совсем близко, они могли почувствовать дыхание друг друга. Хельга заглянула Адальберту в глаза. Адальберт улыбнулся ей. В этот момент прямо на голову графу сел тот самый голубь в бело-рыжую крапинку. Хельга засмеялась, Адальберт поднял взгляд на наглую птицу.

– Да ты не смельчак. Ты у нас бесстрашный, – усмехнулся он.

Он смахнул голубя с головы и рассыпал оставшееся зерно, на которое тут же накинулись остальные птицы. Адальберт отряхнул руки и бросил взгляд на фрейлину.

– Мне пора. Спасибо тебе.

Он ушёл, на прощанье помахав ей рукой.

На следующий день слуги гурьбой высыпали во двор: графиня фон Веллен выгоняла из замка Хельгу. На служанке уже не было пышного платья, только старая, порванная в нескольких местах туника. Девушка глотала слёзы, сжимая полы юбки и оглядывая собравшихся испуганным взглядом. Слуги старались не смотреть на неё.

Адальберт выбежал во двор и стал пробираться через толпу.

– Что здесь происходит? – спросил он, подойдя к Луизе.

Графиня смерила его холодным взглядом.

– Я не желаю больше жить с этой… змеёй.

Адальберт встал между служанкой и графиней.

– Подожди, – сказал он. – Если вы поссорились, Хельга может вернуться к слугам и больше не показываться тебе на глаза. Но прогонять её из замка я не позволю. Хельга живёт здесь с самого детства, ей больше некуда идти.

Луиза твёрдым шагом вышла вперёд.

– Она пыталась отравить меня, Адальберт! Вчера вечером она принесла мне вино, а наутро я с постели встать не могла. Не веришь мне – спроси Матильду, она видела, как эта мерзавка дала мне отраву.

Адальберт повернулся к Хельге. Та замотала головой и едва слышно залепетала:

– Это неправда, милорд. Я не посмела бы… – она подошла к графу и протянула к нему руки. – Умоляю, позвольте мне остаться. Я не знаю, что буду делать, Веллен – всё, что у меня есть.

Адальберт долго осматривал служанку, будто выискивал что-то, что могло доказать её вину или невиновность, а затем снова повернулся к жене.

– Ты уверена, что твой недуг был именно от вина?

Луиза обдала графа таким испепеляющим взглядом, будто перед ней стоял сам сатана. Никогда ещё Адальберт не видел её в таком гневе. Казалось, ещё секунда, и она осыплет мужа всеми ругательствами мира, но на помощь пришла Матильда.

– Этот кубок был последним, что графиня выпила перед сном. Само собой, ей стало дурно именно из-за него, милорд.

Адальберт оглядел слуг: кто-то стоял, потупив взгляд в пол, кто-то качал головой. Все они верили словам графини и её фрейлины, несмотря на то что Хельга жила с ними много лет и ни разу ни в чём не провинилась. Адальберт снова посмотрел на жену. Луиза поборола подступившую злобу и теперь просто съедала графа выжидающим взглядом. Она уже решила судьбу бедной девушке и не даст ей покоя, если та останется.

Граф повернулся к служанке. Всхлипывая, та смотрела на своего господина с отчаянием и мольбой. Адальберт тяжело вздохнул и подошёл к Хельге почти вплотную. Чуть помедлив, он быстро стянул с пальца один из перстней и всунул его в дрожащие руки служанки.

– Вот, это должно помочь. Прости меня, мне правда очень жаль.

Хельга почти согнулась пополам от рыданий. Стражник взял её под руки и повёл за ворота. Адальберт отвернулся и закрыл глаза. Даже в собственном замке справедливость ускользала от него.

После ужина граф сразу ушёл в свои покои. Стоя у окна, он потирал виски. Дверь отворилась – Адальберту не нужно было поворачиваться, чтобы понять, кто вошёл к нему. И всё же он повернулся и посмотрел в глаза жене. На несколько мгновений повисло тяжёлое молчание.

– Зачем ты выгнала Хельгу? – сдавленным голосом спросил Адальберт. – Она даже подумать не могла бы о том, чтобы отравить тебя, я это знаю.

Луиза несколько секунд молча смотрела на мужа болезненно широкими глазами, опустив уголки губ. Казалось, она даже покачивала головой от волнения. Наконец она вздохнула.

– Ты это знаешь… Конечно, ты знаешь. Хельга – сама невинность. Не то что твоя жена – вот, кто настоящее зло, да? Выгнала невинную девочку, сердца у неё нет.

Она подошла к Адальберту вплотную. Граф отступил от неё на шаг. Он ничего не говорил, горло как будто сдавили силки.

– Думаешь, я не видела, как вы смотрите друг на друга? – продолжала Луиза. – Как ждёте, когда я уйду, чтобы упасть в объятья друг друга? Я не дура, Адальберт. Конечно: она так свежа, молода, прекрасна. А я…

– Подожди, ты думаешь, между нами что-то было? – у графа перехватило дыхание, будто земля ушла из-под ног. Он схватил жену за плечи. – Луиза, я выбрал тебя. Вот, посмотри, – он поднял к её лицу руку с обручальным кольцом. – Я сам взял тебя в жёны, и я буду верен тебе и своему решению до конца жизни.

Луиза с силой отдёрнула плечи, скривившись от усилий.

– Хватит! Зачем мне эта ложь? Я знаю, что ты женился на мне только из жалости.

В глазах проблеснули слёзы, Луиза резко развернулась и собралась уходить. Она остановилась в дверях, через плечо взглянула на Адальберта и процедила:

– Но я не позволю тебе мучить меня. Ты – всё, что у меня есть.

И вышла, хлопнув дверью. Адальберт со стоном, почти рыча, рухнул на кровать и закрыл лицо руками.

Так прошёл год, пока Роберт был на службе у графа фон Танштайн.

***

Адальберт с Луизой стояли под сводами собора святого Петра. Адальберт сразу углядел кузена среди других молодых рыцарей. Граф пытался переглянуться с ним, но Роберт был слишком поглощён раздумьями. Он был как никогда серьёзен, хотя иногда сдерживал зевоту. От волнения Адальберт переминался с ноги на ногу. Когда архиепископ вручил Роберту меч, Адальберта наполнила такая гордость, будто это он стоял на коленях перед алтарём.

Люди спешили домой – готовиться ко Дню всех святых. Некоторые так торопились, что могли случайно толкнуть молодого графа, впрочем, он и сам не замечал ничего вокруг. Крепко держа Луизу за руку, Адальберт пробирался сквозь толпу к Роберту, беседовавшему на ступенях собора с графом фон Танштайн. Стоило фон Велленам подойти, Фридрих нахмурился и замолчал, быстро кивнул Луизе, а на Адальберта даже не взглянул. Не сказав больше ни слова ни дочери с зятем, ни Роберту, Фридрих развернулся и ушёл прочь. Все трое проводили его растерянным взглядом, а затем Адальберт посмотрел на Роберта, а тот на него. Кузен стоял, широко расправив плечи, довольно улыбался и поглаживал навершие поблёскивавшего на солнце меча. Он выглядел таким повзрослевшим, но Адальберт видел перед собой лишь сияющего от счастья мальчика. Граф бросился обнимать кузена; волна восторженной радости захлестнула его, стоило ему вновь оказаться в объятьях столь близкого человека. Роберт усмехнулся и похлопал Адальберта по спине. Приобняв кузена за плечо, граф направился к конюшням, где они с Луизой оставили своих лошадей.

– Поздравляю, Роб. Меч тебе к лицу.

– Правда? Я тоже так думаю, – рассмеялся Роберт.

Луиза шла рядом, придерживаясь за живот. Когда кузены примолкли, она склонилась к мужу и прошептала ему на ухо:

– Адальберт… Кажется, я ношу ребёнка.

Адальберт остановился и посмотрел на жену с вопросом и надеждой. Та легонько кивнула ему. Она неотрывно смотрела на мужа, будто ждала чего-то. Адальберт рассмеялся и, забыв о всякой сдержанности, прижался к Луизе и поцеловал её в шею. Роберт отпрянул от них, вскинув одну бровь.

– В чём дело?

Адальберт обернулся к кузену и радостно, искренне улыбнулся ему. Граф обхватил Луизу и Роберта за плечи, и они вместе пошли дальше.

– Теперь всё будет хорошо, – сказал Адальберт, устремив свой взгляд за горизонт.

Роберт с Луизой посмотрели на него с лёгкой усмешкой.

Они всегда будут рядом. А пока они рядом, Адальберт будет самым счастливым человеком на земле. Может, отец так и не сумел принести гармонию в семью, но Адальберт знал: его родные всегда будут чувствовать себя любимыми и окружёнными заботой.

Скоро он станет отцом… Адальберт любил представлять, как изменится его жизнь после рождения ребёнка. Если родится мальчик, Адальберт будет учить его верховой езде, сажая перед собой в седло; они будут вместе читать вслух старинные стихи, а потом заучивать их, повторяя по строчке. А Роберт будет заниматься с племянником на шпагах. Он станет прекрасным дядей. Если же родится девочка, Адальберт будет баловать её сладостями, наряжать в милые платьица и всегда подхватывать на руки, когда она будет просить. А ещё, когда дитя подрастёт, можно будет свозить их с Луизой к морю, чтобы они тоже ощутили то чувство бесконечной свободы, которое Адальберт испытал в Италии.

Луиза буквально светилась от счастья. Её щёки наполнились румянцем, а с лица не сходила лёгкая улыбка. Она проводила дни за шитьём, и Адальберт любил наблюдать за ней в эти минуты – когда жена вышивала узоры на крохотной тунике. Едва ли можно было вообразить, что когда-нибудь в этой маленькой белой рубашонке будет ползать по полу их дитя.

Всё это вместе с возвращением кузена придавало Адальберту сил, и он решил наконец заняться теми рукописями, что добыл в Окфене и Трире. Отец Филипп уже привёл обе книги в такой вид, чтобы их можно было хотя бы прочесть без затруднений. Днём за текстом сидел святой отец, вечером за него принимался граф, а на следующий день они делились друг с другом своими находками. Четыре дня такой работы, и разгадка, кто же был автором странной, перевязанной красной нитью рукописи из Трира, оказалась совсем близко. Отец Филипп решил сегодня остаться с графом и помочь ему наконец найти ответ. Однако святой отец давно уже отвык от ночных бдений, поэтому то и дело потирал глаза и потягивался в кресле.

Догорала вторая свеча. Адальберт, сидя на самом краю кресла, склонился над рукописью, вчитываясь в тусклые буквы. Пламя свечи задрожало, Адальберт оторвал взгляд от листов и потянулся к последней отложенной свече. В этот момент отец Филипп набрал в грудь воздух и хлопнул себя по коленям.

– Сын мой, я, наверное, пойду.

– Разумеется, отец Филипп! Я вовсе не держу тебя.

– Я правда хотел бы помочь, но…

– Пустяки, ты и так сделал очень многое, – улыбнулся граф, поднося свечу к мерцающему пламени.

– Ладно. Доброй ночи. Я верю, ты найдёшь ответ.

– Доброй ночи, отец Филипп.

Адальберт ещё с час сидел за книгами, вновь и вновь заглядывая в загадочную рукопись и сравнивая её с другими текстами. Усталости не было вовсе: ему казалось, та самая подсказка, которая сразу прольёт свет на эту тайну, находится совсем близко. В очередной раз пролистывая книгу по теологии, оставшуюся ещё от отца, граф вдруг уцепился взглядом за имя: Эпиктет. Быстро пробежавшись взглядом по паре строчек, Адальберт подскочил с места от волнения. Вот оно! Всё сходится: Адальберт с Филиппом угадали с местом и временем написания, а по приведённой цитате не оставалось сомнений – речь шла именно о рукописи, которую теперь сжимал в дрожащих руках Адальберт. Он наскоро обмакнул перо в чернильницу и написал на полях рукописи: «Энхиридион Эпиктета». Мысленно посылая благодарность монаху, что упомянул этот труд в своих изысканиях, Адальберт, провернувшись вокруг себя от переполняющей радости, взял со стола свечу и почти вприпрыжку направился к дверям часовни – работу над книгами было решено вести именно там, чтобы случайно не спутать записи с важными документами.

Хотелось сейчас же рассказать кому-то о долгожданной разгадке, но Адальберт понимал, что в это время все уже спят. Однако, поднявшись в большой зал, он обнаружил, что очаг ещё горел, а за креслом, отвернувшись к огню, кто-то сидел. Громкие шаги Адальберта заставили сидящего обернуться. С бутылью из-под вина, вытянув ноги к огню, в кресле сидел Роберт. Увидев кузена, он криво улыбнулся, а Адальберт подошёл к нему и подсел на подлокотник.

– Что не спишь, Роб?

– Да что-то… не хочется. А может, тебя ждал: чувствовал, что ты тоже не спишь, – усмехнулся Роберт. – Кстати, что это ты решил прогуляться в такой час?

– Засиделся в часовне. Я тебе рассказывал, как в Трире нашёл неподписанную рукопись?

– Что-то припоминаю, – Роберт отвёл взгляд.

– Да, ну, в общем, она лежала на самой нижней полке, связанная нитью. Я забрал её себе. И представляешь, нам с отцом Филиппом удалось-таки узнать, кто автор! Это оказался «Энхиридион Эпиктета». По-моему, его написал ученик Эпиктета, Арриан… Никомидийский, вроде бы. Надо завтра проверить.

– М, понятно.

Роберт крутил в руках бутылку, видно, уже пустую, и смотрел сквозь неё на языки пламени в очаге.

– Слушай, я всё хотел спросить… – начал он.

– Да?

– Это правда, что говорят? Ну, Фридрих рассказал мне, будто ты на суде в Трире вдруг начал спорить с инквизитором.

Адальберт вздохнул и откинулся на спинку кресла, прижавшись плечом к плечу кузена. Силы, пришедшие после успеха с рукописью, вдруг иссякли так же быстро, как появились.

– Это поэтому он теперь меня избегает?

– Ну… Знаешь, Берт, не он один. Я сначала думал: ого, здорово, хоть кто-то бросает вызов этим обрюзгшим священникам. Но если подумать, вреда от этого было больше, чем пользы. Ты сильно рисковал, а многие предпочитают держаться в стороне от опасности. Просто может так случиться, что в решающий момент ты окажешься один, без поддержки, а то и вовсе настроишь против себя остальных.

Адальберт всмотрелся в лицо кузена, на котором играли тени от пляшущего пламени.

– Это тебе Фридрих сказал? Я не верю, чтобы ты правда так думал. Ты ведь всегда ненавидел священников, помнишь?

– Да, говорю же, сначала я прямо гордился тобой. Но я понял, что есть вещи важнее, чем пустая неприязнь. Фридрих добился куда большего, служа архиепископу. Замок, например, не достался бы ему, если бы он не проявил достаточно доблести в том рыцарском восстании. Ты ведь знал, что он только недавно стал графом фон Танштайн?

Адальберт лишь усмехнулся. По блеску в глазах кузена было видно, что история Фридриха, сумевшего пробиться к верхушке власти, будучи человеком не самого благородного происхождения – история, так похожая чем-то на его собственную, – вдохновляла Роберта и давала ему надежду, что и он сможет добиться того же. То, что некоторые избегали общества графа фон Танштайн из-за его приторной манеры речи, а кто-то, напротив, боялся суровой внешности и сокрытой за доброй улыбкой вспыльчивости, похоже, не портило впечатление Роберта об этом человеке. Адальберт не хотел спорить с кузеном – на это уже не было сил. Он похлопал молодого рыцаря по плечу и поднялся с кресла.

– Я не говорю, что теперь надо пресмыкаться перед Иоанном, – остановил его Роберт. – Наоборот, те, кто безропотно подчиняются, так и остаются никем. Чтобы тебя заметили, нужно проявить себя как-то по-особенному. Как Фридрих.

Адальберт кивнул.

– Я же помочь пытаюсь, Берт, – Роберт поднялся с кресла. – Подумай, что ждёт нашу семью, если мы окажем архиепископу какую-нибудь услугу. У тебя голова светлая, я-то знаю. Тебе просто надо оказаться в нужном месте в нужное время. Но если ты со всеми рассоришься…

– Да не сказал я Фоме ничего такого, просто напомнил, что он тоже подданный архиепископа. Иоанн сам потом подошёл ко мне и сказал, что остался доволен мной.

– Правда? Он так сказал?

Адальберт потёр переносицу.

– Слушай, Роб, я верю: ты хочешь помочь мне. Но давай мы… поговорим об этом позже, ладно? Прости, у меня все мысли спутались от… – не в силах больше подбирать слова, Адальберт просто указал рукой в сторону часовни.

Роберт пожал плечами.

– Да я в принципе сказал всё, что хотел.

– Хорошо. Я тебя понял.

Граф открыл объятья для кузена и похлопал его по спине, отставив в сторону руку со свечой.

– Ты тоже не засиживайся долго, хорошо? – улыбнулся Адальберт, уходя к лестнице.