Текст книги "Маски благородия"

VI. «Вся моя надежда на самого себя»

1531 год. Адальберту 16 лет.

Оказавшись вдали от дома, где каждый камень был болезненно знаком, Адальберт действительно почувствовал некоторое облегчение. О тяготившей его печали он почти не вспоминал: Италия была полна нового, доселе неизвестного и потому так влекущего. События и впечатления сменяли друг друга бешеным вихрем.

Коронация осталась в памяти у Адальберта чем-то душным и шумным. Все толпились, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, что происходило у алтаря; кто-то то и дело толкал своего соседа и тут же извинялся. В этой суете Адальберт не испытал никакого трепета, когда Папа вручил Карлу скипетр и жезл, а затем водрузил корону на его голову. Только когда толпа разразилась радостными возгласами, славя нового императора, Адальберт оживился и присоединился к общей радости. Сильнее же всего юному графу запомнился роскошный пир после торжества – никогда прежде Адальберт не видел столько угощений на одном столе.

Чествования нового монарха продолжались неделю. Петляя по оживлённым улицам, Адальберт дивился тому, сколько людей собралось в городе, несмотря на только что прошедшую войну. Торговцы всё так же весело зазывали в свои лавки прохожих, бродячие артисты собирали вокруг себя толпу и поражали ловкостью тел; звучала скрипка, люди танцевали, смеялись и громко разговаривали. Ничто не могло сломить их дух, и Адальберту передалась эта воля к жизни.

Когда все стали покидать город, Адальберт понял, что не хочет возвращаться домой. Италия – оплот наук и искусств: сколько невероятных открытий свершалось в этих местах, сколько откровений художников и скульпторов видела эта земля! Оказаться здесь и уехать так скоро – непростительная ошибка, которую Адальберт не мог позволить себе совершить.

Отец точно был бы против, чтобы Адальберт разъезжал по Италии, едва оправившейся после войны… но отец остался в Веллене. Он не мог больше остановить сына одним рассерженным взглядом. Адальберт отправил домой гонца с вестью о том, что он задержится в Италии и будет писать из каждого города, в котором остановится.

Сначала Адальберт направился в Рим, о котором грезил с самого детства, наслушавшись легенд и историй отца Филиппа об этом древнем городе. Прогулка по улицам, всё ещё пустующим после погрома88
  В 1527 году Рим пострадал от разбоев немецких наёмных солдат, выступавших на стороне Священной Римской империи. Они были недовольны отсутствием нормального жалования.


[Закрыть], представлялась Адальберту в его детских мечтах куда более торжественной. И всё же дух захватывало от мысли, что он ходит теми же путями, которыми ходили великие умы прошлого; своими глазами видит шедевры, созданные гениями искусства. Его поразила красота, исходившая от каждого дома, каждой церквушки, и даже просто мощёные улочки казались ему самыми прекрасными в мире. Но сильнее местной архитектуры Адальберта удивили сами итальянцы. Они жили какой-то особенной жизнью: одновременно страстной и спокойной, роскошной и скромной. Больше всего Адальберту нравилось наблюдать за этой жизнью и заводить знакомства с другими паломниками.

Юный граф остановился у пожилого торговца, с которым познакомился прямо на рынке. Его дом, полупустой после злосчастной облавы на город, был открыт для всех богатых путешественников, оказавшихся в Риме, коих теперь было немного. Такую щедрость можно было бы объяснить простым стремлением завести полезные знакомства, но в глазах старика Адальберт видел неподдельные искорки интереса, когда по вечерам гости собирались в его гостиной. Здесь они рассказывали о своих родных краях, о путешествиях и просто о своей жизни. Чтобы послушать чужеземцев, в дом стекались жители соседних домов, а порой даже улиц, так что гостиная всегда была наполнена весёлым шумом и переливистой речью на латыни – языке, который здесь понимал каждый. Двери открывали нараспашку, спасаясь от назойливой духоты.

Одним таким вечером к юному графу, сегодня сидевшему в стороне от остальных, подсел сам хозяин дома и широко улыбнулся, похлопав Адальберта по колену – эти небрежные прикосновения друг к другу были одной из загадок итальянцев, которую Адальберт так и не смог разгадать. Он учтиво улыбнулся хозяину в ответ.

– Ну, сеньор Адальберт, как проходит для Вас этот вечер? Всё ли в порядке? – своих детей у торговца не было, поэтому к Адальберту, самому младшему постояльцу, торговец относился с особым трепетом.

– Как всегда, сеньор, грех жаловаться. Если бы все люди были так же щедры, как Вы, мы жили бы в чудесном мире.

– Какая приятная лесть.

Повисло натянутое молчание. Адальберт открыл было рот, но осёкся и лишь помотал головой. Сегодня его мысли занимала просьба Роберта выяснить, что стало с его отцом. Адальберт понимал, что искать подсказки нужно было в Риме, зная пылкую натуру дяди Вильгельма… но он не мог просто спросить: «Не запомнили ли вы во время налёта лицо одного рыцаря, который наверняка грабил вас вместе с другими наёмниками?».

Пожилой торговец рассматривал собравшихся, а затем сделал жест рукой, подзывая кого-то. К сидевшим пружинистой походкой подошёл худой итальянец в длинном кафтане.

– Рад видеть тебя, Дарио. Сеньор Адальберт, это Дарио Манчини, мой добрый друг. Дарио, я уже рассказывал тебе о молодом графе фон Веллен, теперь имею честь представить тебе его лично.

– Рад знакомству, сеньор Манчини, – протянул руку Адальберт, приподнимаясь со своего места.

Дарио с недоверчивой неприязнью посмотрел на Адальберта и застыл на месте, но под пристальным взором своего приятеля всё же наскоро пожал руку и кивнул. Хозяин дома усмехнулся в густые седые усы и, хлопнув себя по коленам, ушёл к другим гостям, чтобы уделить внимание всем. Дарио поспешно сел на скамью рядом с Адальбертом.

– Вы из германских земель, сеньор?

– Верно. Я был в Болонье на коронации Карла Пятого, но не мог уехать, не посетив Рим. Это замечательный город!

Дарио усмехнулся, медленно багровея.

– Да. Ваши ландскнехты посчитали так же.

Адальберт вздрогнул и искоса посмотрел на покрасневшего итальянца, не понимая, как отвечать на подобное.

– Простите меня, – осёкся Дарио. – Я не хотел Вас обидеть, я понимаю, что не все германцы… Эти варвары погубили дело всей моей жизни. Я держал антикварную лавку. Ездил по Италии, собирал старинную мебель… – он вздохнул. – А теперь последнее, что нужно людям, это всякие… всякий хлам.

Только сейчас Адальберт заметил, сколько тревоги было в Манчини. Его колено нервно подпрыгивало, он сжимал руки до хруста в костяшках и озирался по сторонам, будто боялся встретить кого-то или что-то.

– Не говорите так, сеньор Дарио, – мягко произнёс Адальберт, беря нового знакомого за руку. – Разве можно называть хламом вещи с историей?

– Они никому не нужны, сеньор! Я разорён, и вещи эти ждёт одна судьба – тёмный чулан и толстый слой пыли.

Адальберт сощурился.

– Может быть… Я загляну в Вашу лавку? Завтра, например. Покажете свой товар, я уверен, там обязательно найдётся что-то, что придётся мне по вкусу.

Дарио просиял, как старая ваза, отмытая от пыли. Он схватил руки Адальберта и затряс их.

– Спасибо Вам, сеньор! Прав был наш общий приятель, когда говорил о Вашем добром сердце. Благослови Вас Господь!

Адальберт рассмеялся.

– Поберегите благословения до завтра, сеньор.

Лавка Манчини произвела удручающее впечатление. Хозяин затворил окна и не подметал полы, совсем отчаявшись когда-нибудь вернуться к торговле. Пыль скаталась в комочки и липла к ботинкам. В таком месте видеть прекрасные произведения искусства, некоторым из которых могло быть по сотне лет, было невыносимо. Адальберт походил среди шкафов со свисающими ниточками паутин, посмотрел на причудливые узоры и потёртые углы, и остановил свой взгляд на изящной шкатулке. Внутри была небольшая коллекция гемм99
  Гемма – украшение из камня с резным изображением.


[Закрыть]. Адальберт достал и покрутил в руке одну из них. На украшении была изображена в профиль милая девушка с мягкими чертами лица. Улыбнувшись, Адальберт сказал Дарио, что возьмёт всю коллекцию вместе со шкатулкой. А после скупил ещё пол-лавки, чем едва не растрогал нищего антиквара до слёз.

После этого слух о щедром вельможе из Королевства Германии облетел город, и перед отъездом Адальберту пришлось зайти ещё в несколько лавок с картинами, скульптурами и прочими ценностями, которые больше были не нужны разорённому городу. Юному графу казалось огромной несправедливостью, что эти вещи обречены на забвение, и он не мог удержаться от покупки.

***

Погостив в Риме, Адальберт отправился в Венецию. Конечно, хотелось путешествовать дольше – заехать, хотя бы, во Флоренцию, родину нового искусства, но слуга Михель, которого отец послал с Адальбертом, отговорил юного графа – в городе всё ещё бушевала чума, начавшаяся во время осады. И, хотя Адальберт утверждал, что не боится болезни и даже хотел бы взглянуть на неё собственными глазами, маршрут он всё же изменил.

По пути в Венецию Адальберт оказался в тихой деревушке, источавшей пьянящий запах винограда. Этот запах так привлёк Адальберта, что он решил дать коню отдохнуть, хоть последний привал и был меньше часа назад. Юный граф спешился, взял коня под уздцы и повёл на задний двор самого большого дома. Слуга Михель и приставленный к графскому сыну оруженосец озадаченно переглянулись между собой. Их хозяин велел ждать его у дороги. Чем ближе Адальберт подходил к дому, тем отчётливее до него доносились чавкающие звуки и обрывистое пение.

Он оказался на заднем дворе. Хозяин построил здесь террасу, крытую лозами белого винограда. В тени террасы стояла большая деревянная бочка. Подобрав пухлой ручкой полы юбки, взмокшая от жары и труда девушка мерно давила в бочке виноград. Её густые чёрные волосы были собраны в косу и для удобства убраны под тунику. Она тихо напевала что-то, помогая себе в нелёгкой работе. Когда она повернулась, Адальберт увидел мягкие линии носа, губ, подбородка, изгиб шеи. Это была девушка, как с его любимой геммы! Итальянка смахнула с кончика носа капельку пота и полностью развернулась к Адальберту. Тот затаил дыхание, а вот его белый конь фыркнул от резкого запаха винограда. Девушка вздрогнула и подняла глаза на Адальберта. Она тут же поспешила опустить юбку, скрывая свои сильные икры, но сок норовил запачкать подол. Девушка неловко перебирала ткань в руках, топчась на месте. Адальберт улыбнулся.

– Прошу, не пугайся, я не хочу тебя обидеть, – он отвернулся от девушки и стал рассматривать стену дома. – Где твой хозяин?

– Я и есть хозяйка, – тихо ответила девушка, вылезая из бочки.

– Вот как? Тогда как твоё имя?

– Руфия.

– Рад встрече, Руфия. Меня зовут Адальберт. Я родом из Веллена. Это в Трирском курфюршестве – приходилось тебе слышать о таком?

Руфия пожала плечами.

– Какие у тебя прекрасные виноградники. Ты позволишь моему коню отдохнуть, а мне насладиться вином из твоих погребов?

Девушка снова кивнула. Она подошла к коню и попыталась взять его под уздцы, но почему-то замялась. Адальберт, улыбнувшись, протянул ей руку с поводьями. Молодая хозяйка осторожно взяла их, стараясь не коснуться руки юного графа. Руфия привязала коня к стоящему неподалёку дереву, а затем повела Адальберта в дом.

Внутреннее убранство винодельни удивило юного графа. Для жилища одинокой девушки здесь было слишком мало гобеленов и слишком много шкур и чучел разных животных. При этом дом источал особый уют: душистое дерево, покатые арки, светлые шероховатые стены.

– Скажи, Руфия, ты живёшь здесь одна?

Девушка вздёрнула плечи. Взгляд её забегал, дыхание участилось, и она нервно сглотнула. Адальберт понял, как ужасно прозвучал его вопрос, и поспешно указал на стены.

– У тебя такая коллекция шкур…

– Это отца. Он уехал в Рим. Но скоро должен вернуться.

– Ах, вот как. А я как раз только оттуда.

Руфия усадила гостя за стол и принесла из погреба бутылку вина. Она наполнила глиняные чаши, с особой нежностью рассказав, как это вино было сделано и сколько настаивалось в погребе. Они выпили… За первой бутылкой последовала вторая, и разговор оживился. Адальберт расспрашивал о жизни на винодельне и рассказывал, как живётся в Германии. Руфия то и дело поправляла юбку и волосы.

Так они просидели до вечера. За окном уже совсем стемнело, когда Адальберт попросился на ночлег. Раскрасневшаяся от вина Руфия уже с большей охотой позволила ему остаться. Она постелила Адальберту в комнате отца. Слуги же графа с помощью простого обаяния Михеля расположились в соседнем доме у большой крестьянской семьи.

Адальберт уже разделся до исподнего и лёг под лёгкое одеяло, когда дверь тихонько открылась. Со свечкой в руках там стояла Руфия. В её тёмных глазах играли отблески пламени.

– Адальберт? – прошептала она.

– Да?

– У тебя есть жена дома, в Веллене?

– Нет. Жены у меня нет.

– А… сколько тебе лет?

– Почти шестнадцать.

Руфия улыбнулась и прищурилась.

– Хорошо.

Она постояла в дверях несколько секунд, разглядывая лицо Адальберта и складки на одеяле, затем повела плечом, развернулась и вышла. Позади неё послышался шорох одеяла.

– А почему ты спрашиваешь? – Адальберт уже стоял у неё за спиной.

Она повернулась и подняла голову. Её губы дрогнули.

– Просто так. Нельзя спросить?

– Можно. Меня вообще каждый день спрашивают о подобном красивые девушки, – он усмехнулся и обвёл взглядом её тело. Ночная рубашка огибала округлые груди, спускалась по волнам талии и подпрыгивала на бугорках бёдер. Адальберт почувствовал, как жар подступает к шее.

Сначала Руфия шире улыбнулась, но потом вдруг нахмурилась.

– У тебя дома много красивых девушек?

– Я так сказал? Нет, я вовсе не то имел в виду…

Руфия рассмеялась. Адальберт подхватил её смех. Он придвинулся к ней, и лишь свеча отделяла их друг от друга. Юный граф положил руку девушке на талию. Руфия всё ещё смеялась. Адальберт наклонил голову и коснулся губами её верхней губы. Девушка издала короткий вздох. Адальберт обхватил её талию второй рукой. Руфия ответила на поцелуй и закрыла глаза.

Когда лучи рассветного солнца заглянули в окно господской спальни скромной итальянской винодельни, Адальберт перевернулся на другой бок. Его рука упала на чьё-то плечо. Он придвинулся поближе. Рядом раздался сонный вздох. Его руку сжала мягкая женская рука. Адальберт улыбнулся во сне. Руку поцеловали женские губы.

Уезжать не хотелось, Адальберт решил задержаться в винной деревне. Отец Руфии не спешил возвращаться из Рима, поэтому двое могли вдоволь насладиться компанией друг друга. Днём они беседовали, гуляли среди виноградников, пили вино; один раз Адальберт даже напросился помочь Руфии в давке винограда. «Да это занятие изматывает не хуже урока по фехтованию!», – сказал тогда Адальберт, и Руфия рассмеялась. Когда на деревню опускались сумерки, они уединялись в господской спальне. Лишь одну, самую жаркую ночь провели они, лёжа на своих плащах прямо на улице. Небо было чистое-чистое, и Адальберт, придвинувшись к возлюбленной, показывал ей созвездия и рассказывал мифы об их появлении. Руфия же смотрела не на небо, а на увлечённого звёздами юношу. Им было очень легко друг с другом, и Адальберт наконец понял смысл сентиментальных стихов, которыми зачитывался в детстве.

Незаметно в безмятежном счастье пролетел месяц. Очередным солнечным утром Адальберт с Руфией нежились в постели хозяйской спальни. Внизу хлопнула дверь.

Адальберт и Руфия разом подскочили и переглянулись. «Отец…», – пробежало в глазах у девушки.

– Оденься, живо! – прошипела она.

Адальберт поспешно вскочил с кровати и стал подбирать с пола одежду. Завязывая шнурки на рубашке, он выглянул в окно. Слишком узко – не пролезть. Юный граф натянул чулки и бриджи и потянулся туда, где обычно лежал его кафтан. Пусто. Вечер накануне был жарким, и Адальберт снял кафтан внизу, в обеденном зале. Он медленно повернулся к Руфии.

– Кафтан…

Глаза девушки округлились. За дверью послышались шаги. Хозяин спешно поднимался по лестнице. Адальберт скользнул за дверь, вжавшись в стену. Раздался стук, от которого сердце провалилось в пятки: хозяин вошёл в комнату дочери. Короткая тишина снова сменилась звуками шагов, и через мгновение распахнулась дверь, скрывавшая за собой двух влюблённых.

– Руфия! – голос хозяина прогремел, словно гром. – Что происходит? Во дворе чужой конь, в зале мужской кафтан… Кого ты привела?

Руфия замотала головой, не в силах сказать ни слова. Адальберт тоже застыл на месте: отец девушки так и стоял в дверях, преграждая путь. Руфия мельком взглянула на Адальебрта и тут же зажмурилась. Но хозяин всё понял. Они с юным графом встретились взглядами.

– Сеньор, я предупреждаю… – начал Адальберт, пятясь к шпаге, приставленной к стене. Разъярённый, как бык, хозяин двигался на него. – Я не хочу драки, но если Вы вынудите меня…

– Проваливай к дьяволу! – отец Руфии замахнулся на Адальберта, и тот, схватив шпагу, выбежал из комнаты.

Земля ещё не прогрелась на солнце, а Адальберт в сопровождении верных слуги и оруженосца уже скакали прочь из деревни, поднимая за собой столп пыли. Никогда прежде они не собирались в дорогу столь спешно. Проезжая живописными полями, до которых юному графу сейчас не было никакого дела, они услышали позади себя стук копыт. Адальберт обернулся и тут же пришпорил коня.

– Эй, граф! – это был хозяин винодельни, коренастый, лохматый старик с испещрённым родинками лицом. – Постойте, я хочу поговорить с Вами. Клянусь, только поговорить!

Они подъехали друг к другу.

– Не думайте, будто я какой-то дикарь, который чуть что – сразу в драку, – начал винодел. – Давайте всё обсудим. Вы мою Руфию… – ему явно было неловко говорить о своей дочери в таком ключе. – Ну, словом, любили?

– Да. Но я не посмел бы и притронуться к ней, если бы она того не пожелала.

– То есть ты называешь мою дочь распутной девкой?

– Нет, вовсе нет! Руфия красивая, хорошая девушка… женщина. И мы не предавались одним только плотским утехам. Я давно не получал такого удовольствия от простой беседы, как с Вашей дочерью.

– Да? Ну, раз так, женитесь на ней, сеньор.

Адальберт так и застыл на месте.

– Да, женитесь, – продолжал винодел. – Раз вам так хорошо вместе. Вы ей тоже понравились, кстати. Говорит, Вы весь такой нежный, и благородный, и начитанный… – он окинул Адальберта строгим взглядом. – Я вижу только, что Вы при деньгах да не умеете вовремя остановиться. Ну ничего, это по молодости со всеми бывает. Жизнь научит… А Руфию в жёны Вы возьмёте, выбора у Вас нет. После всего-то, чем вы занимались. Вернёмся на винодельню, всё обсудим.

Жениться? На Руфии? За этот месяц Адальберт и правда привязался к ней и даже тосковал, когда думал, что им придётся расстаться, но он не мог привести в дом такую жену. Что скажет отец, если узнает, почему состоялась эта свадьба? При одной мысли об этом Адальберт замотал головой.

– Нет, я не могу. Извините.

– Вы что же, не христианин?

– Поймите… Как Ваше имя?

– Гуидо.

– Гуидо, хорошо. Дело не в том… Понимаете, дома меня ждёт… невеста. Мы с ней обвенчаемся, как только я вернусь.

Адальберт молился, чтобы на лицах слуг не мелькнули удивление или усмешка, которые тут же выдали бы эту нелепую ложь.

– Тогда гори ты в аду за свои грехи, – совершенно спокойно выпалил Гуидо. – А за то, что сделал с Руфией, заплатишь мне двести лир.

– Двести? – перед глазами снова возникло разъярённое лицо Рудольфа, и юноша закусил губу. – Я понимаю Вашу беду, Гуидо, но мой конь в год обходится дешевле.

– А моя Руфия не конь, – обиженно произнёс винодел.

– Может, сто пятьдесят?

– Сто девяносто и ни лирой меньше. Ты опозорил честь моей дочери.

Адальберт вздохнул и сделал жест слуге, чтобы тот отдал Гуидо увесистый мешочек с деньгами. Лицо юного графа зарделось краской.

***

Венеция изо всех сил пыталась справиться с навалившейся бедностью. Когда-то отсюда началось знаменитое путешествие Марко Поло, теперь же порт Венеции пустовал. По пристани без дела шатались матросы, чайки облюбовали сваи. Но всё это казалось мирской суетой рядом с простором моря. Морская гладь, уходящая за горизонт, напоминала заливные луга, а пенистые волны были похожи на горные вершины Альп. И всё же безграничное спокойствие, чувство свободы, исходившее от воды, невозможно было сравнить ни с чем на свете. Адальберт мог подолгу стоять на причале и любоваться уходящей в горизонт голубизной.

Однажды внимание графского сына привлекли двое молодых матросов. Один из них возился со странным круглым прибором, другой постоянно поправлял приятеля: «Да не так! Дай сюда!». Адальберт тут же узнал, что за прибор был в руках у моряков. Его детское увлечение звёздами переросло в тщательное изучение трудов по астрономии, ради которых Адальберт посещал монастырские библиотеки на радость отцу. Конечно, граф Рудольф думал, что сын изучал там основы торговли, право и счёт, но Адальберт находил время и для менее «практичных» наук. Звёзды привлекали его ореолом тайны, который окружал их; ночное небо было так же бескрайне, как и море, а значит, любая догадка могла оказаться правдивой.

– Это ведь небесная астролябия? – спросил Адальберт, подойдя ближе к мужчинам с круглым прибором.

Матросы подняли головы на юного графа. В глазах у обоих проскочил страх, но, заметив, кто перед ними, моряки расплылись в улыбке.

– Смотри-ка, Туллио, мы имеем дело с умным человеком! Да, сеньор, это астролябия.

Матрос не скрывал издёвки. Адальберт лишь повёл бровью. Отец часто жаловался на вассалов, которые, не понимая всей сути положения своих сюзеренов, но завидуя их богатству, за глаза считали их надутыми глупцами. Адальберт сложил руки на груди.

– Я подумал, уважаемые господа могли бы показать мне эту вещицу, добытую ими абсолютно честным путём. Так ведь?

Матросы переглянулись между собой и поёжились. Чувство власти над этими людьми грело душу не меньше, чем послеполуденное солнце грело тело.

– Прошу, сеньор, не сердитесь, – начал моряк, которого звали Туллио. – Мы ведь никому зла не делали. Всё равно пока стоим в порту без дела.

– Мы это так – поразвлечься на время, – пожал плечами другой.

– Да, не продавать же мы её собрались. Не говорите капитану, сеньор, Вы же добрый человек.

– Ну, разве это бывает, чтобы человек был и добрым, и умным… – Адальберт смерил матросов серьёзным взглядом, но, не сдержавшись, рассмеялся. – Да я же пошутил, господа. Ваша маленькая шалость останется между нами. Но, если позволите, я всё же хотел бы взглянуть на вашу астролябию.

Проведя за измерением небесного светила около часа, все трое решили скрепить свой союз за бутылкой-другой эля. Моряки пили совсем не так, как знать на пирах у отца или гости в доме римского торговца. Адальберт тогда много смеялся, а к вечеру, помешивая оставшийся эль, предался воспоминаниям о Руфии под улюлюканье матросов. Когда юный граф чуть ли не вывалился из трактира, дорогу было почти не видно из-за темноты. Слуга тут же подхватил графа под плечи и повёл в гостиницу.

– Что, Михель, стыдно тебе за своего хозяина? – то и дело спотыкаясь, выговорил Адальберт.

– Никак нет. Если господину угодно наслаждаться юностью, господин волен это делать.

– Ты хороший человек, Михель, – Адальберт похлопал слугу по щеке. – Помнишь, как мы в первый раз встретились?

Михель сдержанно улыбнулся и помотал головой. Он был чем-то похож на ворона: низкорослый, с чёрными, как бусины, глазами и большим крючковатым носом.

– А я помню, – усмехнулся Адальберт. – Мы с Робертом играли в жё-де-пом1010
  Французская разновидность тенниса.


[Закрыть] во дворе. Роберт забросил мяч на дерево, он там застрял, и мы не могли его достать. А ты стоял рядом с другими детьми… вы тогда были постарше: нам было лет по шесть, семь, а вам – по десять, может, больше, не знаю. И вот, вы стояли и смеялись над тем, как мы трясли дерево и пытались снять этот дурацкий мяч.

– Да! Я вспомнил! А потом пришла мамаша и закричала, чтобы я не смел смеяться над господином и помог Вам достать Ваш мяч. Потом ещё тумаков надавала…

– Правда? Ох, прости, мне так жаль…

– Что Вы, это обычное дело.

Адальберт облизнул губы.

– А потом, года через три я снова увидел тебя во дворе… Ты помогал укреплять стену, кажется. И мне так захотелось доказать тебе, что я уже не такой беспомощный! Я забрался на то самое дерево, на самый верх. Правда, на этот раз досталось мне. Отец увидел и… «Слезай сейчас же! Ты совсем голову потерял?», – рассмеялся Адальберт.

– Надо же… А этого я совсем не помню.

– Ну, у тебя хватало забот, а мне было важно… А теперь ты всюду следуешь за мной, мой преданный Михель. Спасибо тебе, – юный граф устало уткнулся слуге в шею. Михель возвёл взгляд к небу и ускорил шаг.

Весь следующий день Адальберт пролежал в постели с чаркой горячего вина и сухим хлебом. После вчерашнего вечера накатила волна головокружения и тошноты. Адальберт ненавидел себя за то, что днём ранее не смог вовремя остановиться – совсем как утверждал винодел Гуидо. Но было и кое-что приятное во всей этой истории: где-то на третьей бутылке матросы рассказали Адальберту о мастере, который поставляет их капитану астролябии и прочие астрономические приборы.

Ещё через день Адальберт проснулся бодрым и отдохнувшим. Он незамедлительно отправился к мастеру, о котором говорили венецианские моряки. Тот оказался не только искусным ремесленником, но и человеком с цепким умом. Разглядев в Адальберте человека сведущего, мастер рассказал юному графу неслыханную им до сих пор, но оттого лишь более поразительную теорию некоего Николая Коперника. Учёный из Королевства Польского утверждал, будто известные нам планеты вращаются не вокруг Земли, а вокруг Солнца, как и сама Земля. Адальберт был настолько сбит с толку, что сначала даже не поверил услышанному. Он попытался представить, как бы в таком случае располагались планеты, провёл не один час за письменным столом, исчертив десятки листов бумаги… Особых успехов он, конечно, не достиг, однако теория Коперника, в чём-то совершенно безумная, ещё долго не покидала его мысли. Ведь, если эта теория окажется верной, полностью изменится представление о мире и месте в нём человека! Люди больше не будут центром мироздания, а станут лишь его малой частью.

Из Венеции Адальберт уехал с поклажей новейших астрономических приборов: глобусов и астролябий, армилл и антикитерских механизмов. Домой он отправил весточку о том, что скоро прибудет в Веллен. Если дело дошло до пьянки с матросами, пора было заканчивать это путешествие.