Текст книги "Введение в системную семейную психотерапию"

Допустим, дети женились, живут отдельно, встречаются с родителями, родительская жизнь не развалилась, когда родители остались вдвоем. Наступает следующий этап – восьмой – симметричный второму этапу: пожилые родители вдвоем. Часто это называется в литературе синдромом опустевшего гнезда. (Когда им надо подменять чем-то ненужные больше родительские функции.) В наших семьях это часто подменяется внуками, а в семьях других культур – путешествиями и разными другими делами.

Время идет, один из супругов умирает, и жизненный цикл семьи завершается. Наступает стадия монады, только на другом возрастном уровне – конец семьи.

Теперь о культурной специфике российской семьи.

Первой стадии почти нет, или она встречается очень редко. Обычно встречается двухпоколенная семья со взрослыми детьми. Допустим, 3–4 человека. Здесь есть, соответственно, свои особенности, потому что молодые люди не имеют возможности посмотреть со стороны на те правила, которые в их родительской семье были предложены; они не успевают выработать к ним своего отношения, они пристрастны, правила им либо нравятся, либо не нравятся. Молодые люди в такой ситуации часто дают себе всякие обещания типа: никогда не буду как мама, никогда не буду как папа… С системной точки зрения неважно, будет ли он как кто-то или не будет. Надо убрать это «как», тогда он будет самим собой.

В такой семье есть определенные правила совместной жизни. Возьмем, например, такое правило недифференцированной семьи: двери в комнату днем должны быть всегда открыты, на ночь – можно закрывать. А если дверь закрыта – значит, тот, кто закрыл дверь своей комнаты, имеет претензии и обиды к членам своей семьи. Или такое правило: мама всегда права. Мама может выражать свое мнение достаточно «неинтеллигентно», но всегда есть свое оправдание – ну, мама же права!

Предположим, один из членов такой семьи вступает в брак и приводит супруга (или супругу) в свой дом. Им надо пройти кризис второй стадии нуклеарной семьи, о котором мы уже говорили выше, надо обо всем договориться. Для этого надо иметь возможность спокойно все проговаривать, иметь время и пространство. И при этом еще необходимо войти в большую семью в некотором качестве. В нашей стране модель простая – они входят на правах детей. Родителей супруга или супруги можно называть мамой и папой, и некоторым это даже нравится. Это есть признак хорошего отношения. А когда их называют по имени и отчеству, они удивляются. Говорят про зятя или про невестку: «Он нам как сын» или «Она нам как дочь», «Мы взяли в семью…»

Эти семейные роли тотально пронизывают все общество. Пожилой женщине в общественном транспорте очень просто сказать: «Садись, бабуля». Всем нравится – вежливое обращение. Считается, что если детей научили вежливому обращению, то они говорят: «Тетя Маша, дядя Саша». А если дядя отвечает: «Не родственник я тебе, мальчик», то это не нравится никому. Обозначения родства стали признаком доброго отношения. В истории России есть пример наименования граждан страны по признаку родства с высокой трибуны, это изменило общее умонастроение и внутреннюю политику государства – знаменитое обращение Сталина в начале Великой Отечественной: «Братья и сестры!» Это был мудрый политический ход: в стране, где шла классовая борьба, определялись враги и товарищи, вдруг все оказались родственниками – братьями и сестрами. Не детьми отца родного, а вышли на другой уровень, стали братьями и сестрами в сакральном смысле, и это стало основой патриотизма и победы.

Итак, молодому человеку предлагается войти на правах ребенка в эту многопоколенную семью. Во время этого процесса возможны любые конфликты. Иногда страдает подсистема молодых супругов, потому что отношения пришедшего в семью человека с родителями мужа или жены, например, становятся теплее, чем между мужем и женой. Люди могут развестись, а невестка остаться жить со свекровью; люди по этому поводу говорят: «Хорошая у тебя свекровь!» И это, конечно, большая ошибка, потому что хорошая свекровь никогда бы такого не допустила.

Посмотрим на семью молодого наркомана, о которой мы говорили выше. Назовем ее семья А. Его мама Клавдия была рождена и выращена женщиной-сиротой с 2 лет, которую вырастил старший брат (рисунок 7).

Рис. 7. Генограмма семьи А.

Мать Клавдии рано умерла, и она испытывает дефицит материнской любви. Она выходит замуж, и у нее образуются замечательные отношения со свекровью, которая была всегда очень недовольна своим сыном. В этой ситуации развод почти неизбежен, во всяком случае вероятность его очень высока. И они действительно разводятся, а со свекровью у Клавдии сохраняются очень теплые отношения. Отношение матери к сыну начинает транслироваться женой к мужу, потому что это плата за близость со свекровью. Если бы она выступила против свекрови, не было бы близости, но, может быть, сохранился бы брак.

Обратимся теперь к той семье, где двери днем всегда должны быть открыты. В таких условиях очень трудно обсуждать и испытывать на практике правила жизни молодой семьи.

Я знаю случай, когда мать без стука распахивала дверь комнаты дочери, недавно вышедшей замуж, и говорила: «Я не люблю, когда у меня дома двери закрыты». Но это брутальные варианты, а бывают варианты гораздо более мягкие. Например, одинокая мама вырастила сына, отношения прекрасные, молодой человек влюбился, привел девушку, девушка очень понравилась, и вообще брак замечательный, но мамин шкафчик, где лежат ее вещи, стоит в комнате молодых – места в квартире всегда было мало. Утром мама собирается на работу, а с вечера чего-то не учла, не всю нужную одежду забрала из комнаты молодых – приходится заходить в спальню молодоженов. Это может быть и ничего, так как в русском языке нет такого понятия, как privacy (нет адекватного перевода). Нет понятия – нет потребности. Может, все было бы ничего, но она, поскольку эту девушку молодую полюбила, а сына-то и всегда обожала, она еще ночью любила заходить, посмотреть, не раскрылись ли. Потому что они – как два голубка. В таких условиях совсем не просто полноценно пройти стадию диады.

Наступает третья стадия – рождается ребенок. На этой стадии жизненного цикла непонятно, чей это ребенок, потому что бабушка становится его функциональной мамой, а мама, особенно в присутствии бабушки, становится его функциональной сестрой. Бабушка находится дома и ухаживает за ребенком, а мама работает, приходит домой вечером, и хорошо, если успевает поиграть с ребенком. От такой спутанности ролей начинаются нарушения материнского поведения, нарушения специфического контакта между матерью и ребенком. А поскольку людей в семье много больше, чем в нуклеарной семье, то и коалиций больше. Ребенок оказывается втянутым не в одну коалицию, а, например, в две (рисунок 8).

Нечто подобное происходит, когда в семье две дочери. Старшая – идентифицированный пациент (и.п.) – вышла замуж, родила девочку. Во время беременности очень плохо себя чувствовала, у нее были большие проблемы с почками, и поэтому, когда она родила ребенка и вернулась в свою систему из роддома, ее мама и сестра стали помогать. Концепция материнства в этой семье была такой: родила ребенка – твоя жизнь кончилась, ты не имеешь больше права на свои удовольствия, ты узнаешь, как трудно растить ребенка. Все эти тексты матерью были сказаны. В семье была презумпция некомпетентности молодой матери, поэтому бабушка осуществляла пристальный контроль: покормила на пять минут позже – тебя надо лишить родительских прав. (Шутка!) Ты простудила ребенка! И т. д.

Рис. 8. Единственный ребенок входит в состав коалиции с мамой и коалиции с бабушкой

На сегодняшний день ничего, кроме ужаса, этот ребенок у матери не вызывает, потому что женщина все время чувствует себя некомпетентной и ей кажется, что она не справится. Вместо того чтобы с интересом наблюдать за тем, как растет ребенок, и заниматься с ним чем-то приятным для обоих, она только и смотрит на часы, вовремя ли покормила. Если ребенок проснулся, а она все еще лежит, значит, она – преступная мать. И надо встать и покормить его, потому что если она его не покормит, то будет гастрит, а если она его неправильно оденет, то он простудится и она будет в этом виновата. Ребенок пошел в первый класс – надо делать уроки, чтобы он хорошо учился, а если ребенок получил двойку – это она виновата. И главное: надо правильно одевать, потому что ребенок болезненный.

К моменту обращения к психотерапевту мама с бабушкой разъехались. Отношения у них конфликтные: частые ссоры, упреки, обвинения. Как видите, произошли изменения первого порядка. Изменения второго порядка не произошли, эмоциональная зависимость клиентки от матери очень сильна. Она все время находится во внутреннем диалоге со своей матерью, все что-то ей доказывает.

Клиентка поехала на дачу с девочкой и взяла ей три разные шапки и три разных варианта обуви, поскольку погода меняется непредсказуемо. На приеме идет очень долгий рассказ о том, что от одной шапки голова потеет, от другой шапки голова потеет, надела третью – уши открываются. Ребенок, когда играет во дворе, вертится, и шапка съезжает, ухо может продуть.

Маме надо уезжать, и на дачу приезжает бабушка с внучкой посидеть. А поскольку отношения плохие, то бабушка – в калитку, мама – за калитку. В момент ухода мама говорит: «Смотри, чтобы шапка закрывала уши». Бабушка спрашивает: «А что же ты красный шлем-то не взяла?» И действительно, есть подобающая для этой погоды шапка, про которую бабушка помнит, а мама не помнит. Что чувствует мама? Вину и гнев. Вместо того чтобы чувствовать радость: отлично, что мать вспомнила про эту шапку (если цель прямая – чтобы ребенок был одет нормально), и когда дедушка поедет, пусть привезет этот самый красный шлем. Но поскольку решается вопрос вовсе не о том, чтобы ребенок был правильно одет, а вопрос «кто – кого», «кто начальник, а кто – дурак», то она чувствует вину (если мать права, значит, я опять не права, значит, я опять буду виновата, когда ребенок простынет) и гнев («мне грустно оттого, что весело тебе»). Этот самый ребенок очень хорошо использует бабушку в конфликтах с мамой: «Ты мне даешь вот это, а бабушка говорит, что мне это вредно!», «Ты опять меня к этому отоларингологу ведешь, а бабушка говорит, что он плохой врач!» и т. д. и т. п. У клиентки со своим ребенком очень трудные отношения, а тут еще мама, которая всегда говорила: у тебя такой плохой характер, что с тобой никто жить не будет.

Этот сверхконтроль и внушение несостоятельности своему ребенку вызваны некоей сложностью супружеских отношений родителей. В супружестве недостаточно эмоционального содержания для этой мамы. Когда говорится, что у нас папа спокойный, это значит – папа невключенный. Он не скандалит, но он и в голову ничего не берет. И поэтому вакуум в супружеских отношениях породил потребность в очень близких отношениях с ребенком. А повышенная тревога матери привела к тому, что близость подменил контроль. Это обычно так и бывает. Тревожная личность становится авторитарной, желая при этом эмоциональной близости. Такой вот парадокс. Она подменяет душевную близость контролем. Потому что для тревожной личности важна предсказуемость… тогда тревога снижается.

А как можно установить этот самый контроль? Начать внушение несостоятельности: вы сами ничего не можете, за вами нужен глаз да глаз. В такой ситуации работать надо над супружескими отношениями бабушки и дедушки.

Иногда такие мамы приходят, желая отбить своего ребенка у своей матери. Так что в такой ситуации фокус приложения сил – это укрепление супружеской коалиции. Хуже, если, например, супруги развелись или супруг умер. Тогда можно работать на изменение второго порядка, добиваясь сепарации: дочери от матери, когда дочь эмоционально не зависит от матери и не обслуживает ее эмоционально-потребностную сферу, но при этом имеет с ней хорошие отношения, помогает ей.

Рассмотрим подробнее случай спутанности семейных ролей при воспитании ребенка. В описываемой ниже семье Б. ребенок замещал другого, умершего ребенка (рисунок 9).

Супружеская пара разводится перед войной, и женщина одна растит четверых детей (два мальчика и девочки-близнецы). Начинается война, мальчики к этому моменту подрастают, один, а вслед за ним второй погибает, а одна девочка умирает от болезни. В общем остается последняя дочка, она вырастает и, не выходя замуж, рожает ребенка – девочку. Она много работает и содержит своих мать и дочь. Понятно, что девочка была рождена для того, чтобы служить утешением бабушке, потерявшей почти всех своих детей, и заместить умершую сестру-близнеца для мамы.

Таким образом, эта девочка растет в семье, где она может наблюдать родительскую модель и не видит супружеской. Она выходит замуж за человека моложе себя, и долгое время этот брак остается очень удачным, так как она играет роль матери для своего мужа. Но все ломается, когда рождается долгожданный ребенок. Она легко становится матерью своему ребенку, но не умеет быть женой своего мужа. Семья состоит из двух родителей и ребенка, при этом в ней нет супругов. Начинаются конфликты, связанные с неустроенностью существенной семейной роли женщины. Как видите, это произошло вследствие того, что она была замещающим ребенком в своей родительской семье.

Рис. 9. Генограмма семьи Б.

Следующая стадия жизненного цикла российской семьи – появление второго ребенка.

На этой стадии происходит все то, что и на соответствующей стадии жизненного цикла нуклеарной семьи те же проблемы детской ревности, которые могут использоваться для решения коалиционных вопросов. Например, мама отдала первого своего ребенка бабушке, он стал для нее замещающим, она с ним много возится. Но отношения между мамой и бабушкой не очень хорошие, а ребенок явно бабушкин. Рождается второй ребенок. Бабушка не может помогать матери, как прежде, мама становится более эмоционально зрелой, и это материнство дается ей проще, так что второй ребенок становится маминым. Естественно возникающая ревность детей друг к другу усиливается и используется взрослыми. Два ребенка становятся «рупорами» двух «воюющих» женщин.

Когда дети начинают ходить в школу, это тоже может стать поводом содержательного оформления конфликта поколений.

Вообще живущим вместе людям очень трудно выяснять отношения, если существует установка «не нравитесь вы мне, ваши взгляды на жизнь не нравятся, и внешность ваша не нравится, ничто мне в вас не нравится». Это очень опасная ситуация, которая способна привести к серьезному конфликту. Но можно сказать: «Вы неправильно воспитываете ребенка». Это совершенно другая ситуация, не такая опасная, а канал для испытываемых чувств открыт, и можно обоснованно направлять агрессию по этому пути.

Рассмотрим пример. В семье две девочки. Старшей – 19 лет, младшей – 10 лет. Бабушка – женщина активная, и когда росла первая девочка, она много занималась с ней уроками, девочка училась плохо. И мама всегда говорила своей свекрови, что неправильно она занимается с Варенькой, раз она плохие отметки получает. Когда вторая девочка пошла в школу, бабушка сказала матери: «Ну, теперь сама давай… посмотрим, как ты справишься». А дети очень легко понимают подтексты и атмосферу отношений. Младшая девочка, которая очень любила свою маму и свою бабушку, оказалась в ситуации конфликта лояльностей. Если она будет учиться хорошо – значит, бабушка проиграла; если она будет учиться плохо – значит, мама проиграла. Ей нужно было что-то делать. Она перестала учиться вообще, уроки не делала и школу прогуливала. А когда мама садилась с ней учить уроки, у девочки начинались панические атаки. Как-то они делали уроки при мне, в моем кабинете.

Надо было списать что-то из учебника русского языка. Девочка брала тетрадку и, не глядя в учебник, говорила: «Ну, я пишу…» и начинала писать что-то. Мама ей говорила: «Подожди!» А она ей: «Я не могу». Судорожно исписывала лист.

Если бы супружеская коалиция, или, как говорил С. Минухин, супружеский холон (целостность), в этой семье была крепкой, бабушка не имела бы такого сильного влияния на детей. Ее статус в семье был бы иным.

Кризис идентичности, кризис среднего возраста часто совпадают с изменением статуса людей старшего поколения – они становятся к этому моменту слабыми, старыми. В этом случае часто возникает коалиция между подростками и старшим поколением.

Дедушки и бабушки начинают покрывать безумства подростка и защищать его перед родителями. И таким образом сохраняют некое подобие своего прошлого положения в семье. Потому что менять семейный статус и менять свои значение и роль очень трудно, причем неважно, на что меняется этот статус – на снижение или на повышение; любые изменения в семье нарушают гомеостаз и поэтому происходят очень болезненно.

В российской среде предоставление самостоятельности подростку особенно важно.

Чем более опасна среда, тем более должен быть компетентен в ней человек. Понятно, что подросток должен быть в хорошем контакте со своими родителями, чтобы он не боялся рассказывать им о своих проблемах. Подросток должен многое уметь, чтобы выживать в московской среде.

Если, скажем, не пускать, ограждать, сопровождать, не давать возможности свободно общаться со сверстниками (ведущая потребность в этом возрасте), что делается с помощью внушения опасности окружающего мира, то у ребенка повышается тревога и растет ощущение своей некомпетентности. Чем старше он будет, тем труднее ему будет справиться с этой некомпетентностью и делать то, чего требует от него среда. Для каждого возраста есть свои требования социальной среды. В подростковом возрасте ребенок должен, например, уметь разговаривать на разных языках с представителями разных детских тусовок, разбираться в разных музыкальных течениях, знать, например, названия групп, т. е. вся эта атрибутика подростковой культуры должна быть ему известна, и он должен иметь некие свои вкусы, чтобы он мог ответить на вопрос: «Что ты слушаешь?» – это важный вопрос в подростковой среде. В юности количество этих «социально-диагностических» вопросов растет, требования среды увеличиваются. А он был некомпетентен уже в подростковом возрасте. Удерживать двадцатилетнего «у своей ноги» так, как удерживали тринадцатилетнего, гораздо труднее, это требует более серьезных стимулов с стороны родителей. Сказать, что «на улице опасно, ребята плохие, они тебя дурному научат, не ходи – тебя побьют», можно тринадцатилетнему, а говорить это двадцатилетнему – смешно. Двадцатилетнему нужно сказать: «Ты сумасшедший, ты не справишься нигде». Чем выше требования среды, тем больше требований к обоснованию ограничений, тем больше инвалидизируется ребенок, воспитываемый в условиях таких ограничений.

В какой-то момент бабушки и дедушки умирают. Дети редко покидают родительский дом, независимо от того, произошла сепарация или нет.

Семья возвращается к своему исходному статусу – двухпоколенная семья со взрослыми детьми. Проблема дифференциации в наших семьях очень актуальна, и в западной литературе есть даже специальный термин для российской семьи. Это – enmeshed family – слитная, спутанная, пророщенная друг в друга семья. Именно для нее характерны эти специфические проблемы.

Любую семейную систему можно описать шестью параметрами. Это:

1) стереотипы взаимодействия;

2) семейные правила;

3) семейные мифы;

4) границы;

5) стабилизаторы;

6) семейная история.

Параметры семейной системы

Первый параметр семейной системы – стереотипы взаимодействия

Общение (коммуникация, поведение) строится удивительно сложно. Каждый коммуникативный акт, как многослойный пирог, полон самыми разными начинками, иногда взаимоисключающими содержаниями, посланиями и сообщениями. Мы способны «читать» все эти слои, об одних отдавая себе отчет, а о других лишь «догадываясь». Это сложное содержание схватывается моментально, и вот уже навстречу приходит ответное сообщение с другими начинками. В теории коммуникаций описаны основные особенности общения, но разные авторы перечисляют их в разной последовательности. На мой взгляд, все особенности равнозначны, но одна принципиальна. Я определяла ее выше: все поведенческие проявления людей могут рассматриваться как коммуникация. Избежать коммуникации невозможно. Рассмотрим другие особенности человеческой коммуникации.

Слова, их написание, называние вещей, явлений и пр, – это цифровая коммуникация, Она не имеет сходства с обозначаемым, Почему к-о-р-о-в-а – это корова? Никакого сходство с реальным животным, В цифровом коде даже петухи разных стран кричат по-разному, хотя понятно, что звук-то они издают один и тот же, а язык «оцифровывает» этот звук по-своему, Коммуникации с помощью слов в истории человечества придается огромное значение, «В начале было слово», Способность пользоваться цифровой коммуникацией отличает человека от животных, И,П, Павлов называл это второй сигнальной системой, Первая сигнальная система – это и есть аналоговая коммуникация, Ею пользуются все теплокровные, Это невербальная коммуникация во всех ее формах, Она очень надежная, универсальная, Например, и собака, и кошка, и даже птица, я уж не говорю о младенце, умеют прижиматься к объекту, дающему ощущение безопасности, и этим выражать любовь и привязанность, Эти знаки все понимают безошибочно, Удачный пример по психологии межличностных коммуникаций – когда мы смотрим фильм на незнакомом языке, то не понимаем ни слова, но содержание примерно ясно из зрительного ряда, из контекста с помощью аналогового языка, Вообще аналоговая коммуникация – потрясающе интересный процесс, Один пример: в ней нет отрицания в том виде, в котором оно присутствует в языке, И в то же время оно есть, Животные играют, по виду это как бы драка, но это игра, хотя все телодвижения очень похожи, В своем исследовании этологи показали, что игра от драки отличается незавершенностью действий, Как бы кусают, но не прогрызают, А как они узнают, как договариваются, что это будет игра?

В разных областях человеческой деятельности преобладают разные языки, Академическое общение, жанр доклада, дипломатические переговоры – это царство слов, Извиваться, размахивать руками, кричать считается дурным тоном, Флирт, ухаживание, любовь, драка, сражение, общение с младенцем, с тяжело больным человеком, с человеком в страдании, в горе – это сфера аналогового языка, Все, что сконструировано человеком и для человека, вся социальная реальность основана на цифровом языке, на словах, Чем сложнее социальные конструкты, тем более условный цифровой язык используется,

В тех случаях, когда общение имеет прямое отношение к эмоциональному взаимодействию, оно становится более аналоговым. В общении оба языка сочетаются и дополняют друг друга. Лет 30 назад большой популярностью пользовалась юмореска. В стране был тотальный дефицит продуктов. Хороший выбор был в так называемых распределителях, куда имели доступ немногие «избранные». Одному человеку, не «избранному» очень повезло, он попадает в такой закрытый распределитель и по списку выбирает себе продукты. Служитель распределителя задает ему только один вопрос «Сколько?» А простаку не верится, что можно сколько угодно и всего.

– Осетрины можно?

– Сколько?

– А сколько можно?

– Сколько?

Понятно, что среди посвященных диалог был бы другим – обозначение товара и количества, и все. Служитель в цифровом поле, а счастливец в эмоциональном. Они плохо понимают друг друга. В аналоговых «высказываниях» нет точности, многие сигналы нуждаются в пояснениях. Слезы горя или радости? Сжатые кулаки от сдерживаемой агрессии или от смущения? Прояснить ситуацию может цифровой текст. Словесные высказывания отражают эмоциональные состояния очень приблизительно. Они тонко передают смысл, но довольно грубо – оттенки взаимоотношений. В прекрасном фильме «Развод по-итальянски» влюбленная жена постоянно спрашивает мужа: «Ты меня любишь?», он устало отвечает: «Да, дорогая». Понятно, ей этого недостаточно, потому что высказывание не подкреплено аналоговым текстом. Тогда жена спрашивает: «А как ты меня любишь?» Трудности перевода с одного языка на другой возникают постоянно. У людей серьезный роман, и они хотели бы провести жизнь вместе. Жениться или нет? Ухаживание, любовные отношения – аналоговое поле. Оформление брака, брачный контракт – цифровое поле. Трудность этой ситуации определил Джей Хэйли: люди не могут понять: они вместе, потому что так они хотят или потому что они должны. Аналоговое высказывание отражает внутреннее состояние говорящего и может противоречить цифровому тексту. В такой противоречивой ситуации мы бываем очень часто.

Пример патогенного противоречивого сообщения описала группа Грегори Бейтсона (2000).

Они наблюдали семьи детей, которые страдали шизофренией, и обнаружили некий стереотип взаимодействия, который они назвали double bind («двойная связь», у нас принят термин «двойная ловушка»). Это постоянно поступающее к ребенку неконгруэнтное сообщение в ситуации, когда он не может выйти из общения.

Г. Бейтсон (2000) приводит другой пример: в больнице находится мальчик, страдающий шизофренией, к нему приходит мама. Она сидит в холле. Он выходит к ней и садится рядом, близко. Она отодвигается. Он замыкается и молчит. Она говорит: «Ты что же, не рад меня видеть, что ли? – и добавляет. – Ты не должен стесняться своих чувств, дорогой». Вот что происходит: на одном коммуникативном уровне она ему показывает, что хотела бы увеличить дистанцию, при этом на вербальном уровне она ничего подобного не делает. А когда он реагирует на невербальный уровень, он получает осуждение, негативную реакцию. И выйти из общения, т. е. покинуть родителей, ни один ребенок не может. Чем меньше ребенок, тем труднее ему вообще помыслить о выходе из этого поля, потому что он жизненно зависит от родителей. Кроме того, он к ним просто всегда привязан. Что бы ни делали родители, ребенок до определенного возраста к ним полностью привязан эмоционально.

Получается двойная ловушка.

На вербальном канале – одно сообщение, на невербальном – другое, и всегда – отрицательная реакция на ответ. В принципе таких двойных ловушек в нормальных семьях очень много, и в обычном общении ни к каким патологическим последствиям они не приводят.

Понятно, что когда сообщение неконгруэнтно, то вы не можете в принципе выбрать, на какой канал реагировать. Это ситуация, когда выбор никогда не является правильным.

Раньше считалось, что когда ребенка постоянно погружают в ситуацию двойных ловушек, т. е. он не может выйти из этой ситуации, он не может быть адекватен, потому что сообщения постоянно противоречат друг другу, и единственное, что он может, – это аутизироваться, и в дальнейшем наступает психоз. В те годы вообще было очень много идей о том, что шизофрения порождается воспитанием. Сейчас ситуация представляется более сложной, учитывается гораздо больше факторов, нельзя однозначно сказать, что патология может быть чем-то порождена. Возникают определенные реакции. В принципе в течение своего взросления ребенок, как правило, выдает весь спектр реагирования. Если это ребенок здоровый, то у него арсенал поведенческих средств огромный, но остаются только те, которые подкрепляются. И если какие-то его реакции вплетаются в семейную жизнь, они стабилизируются и в дальнейшем сохраняются.