Текст книги "Фрида"

Часть IV
Ноттингем, 1908

Перед нами встает важный вопрос: «Что есть наше истинное я?» Разумеется, оно сильно отличается от наших представлений о том, кто мы и кем должны быть.

ДЭВИД ГЕРБЕРТ ЛОУРЕНС, «ПРОПАВШАЯ ДЕВУШКА»

Глава 26
Эрнест

Эрнест сидел за письменным столом и смотрел в окно. Недавно распустившиеся в саду нарциссы покачивали желтыми головками на ветру. Ближе к земле виднелись желто-лиловые короны крокусов, а на некоторых деревьях уже можно было разглядеть крошечные пушистые почки. Хорошо, что пришла весна. Зима выдалась долгая и холодная, дети беспрестанно простужались. Фрида делала вид, что все хорошо, но Эрнест видел: она чем-то обеспокоена. Наверное, волнуется за детей – и за Элизабет, которая родила в декабре третьего ребенка и всю зиму писала Фриде письма. Он видел в корзине для бумаг конверты, хотя понятия не имел, куда девались сами письма.

Эрнест потянулся через стол за трубкой и нечаянно задел рукопись своего опуса по этимологии. Это напомнило о необходимости придумать название. Оно должно выражать его страсть к словам, к их языковым корням, истории. Жаль, что люди так мало интересуются происхождением слов. Невероятное богатство значений, историческое разнообразие, искрометный юмор лежит в корнях даже самых общеупотребительных слов и названий. Его книга воскресит язык, разбудит у людей интерес к словам, которые порой кажутся заурядными и скучными. Эрнест улыбнулся, покачал головой и добавил в трубку еще одну щепотку табака. Он пробьется в Кембриджский университет, и Фрида расцветет, как нарциссы в саду. Взгляд упал на пустой титульный лист рукописи. Надо попросить Фриду помочь с названием. Поделиться с ней идеями, познакомить со своей работой. Да, как только она вернется с прогулки с мистером Доусоном.

Заголовок… Нужно название… Эрнест сосредоточил все свои мысли на пустой странице, выбросив из головы остальное. Где-то на задворках мозга начало формироваться название – медленно, словно призрак, выходящий из мрака. Романтика… слова… Да, он назовет свою книгу «Романтика слов»!

Кафе «Стефани»

Амалиенштрассе, Мюнхен

Дорогая моя Фрида!

Я очень рад, что у тебя есть любовник. Оставайся с ним ради меня. Теперь ты должна сделать то же самое для своего подавленного мужа, пока невыносимый груз нравственной ответственности не привел его к какой-нибудь неизлечимой болезни. Ты должна отучить его от тиранической власти моногамии. Он, как и многие другие, – жертва патриархата, и ты, освободившись сама, просто обязана способствовать его освобождению. Если он не поддастся, найди какую-нибудь женщину, которая покажет ему преобразующую силу эротики. Лишь тогда он поймет новый мир, который мы хотим создать, и ты навсегда освободишься от его собственнической хватки.

И тогда ты придешь ко мне.

Отто

Глава 27
Фрида

Она сложила последнее письмо Отто и сунула в вырез. Элизабет написала ей, что Отто страдает от кокаиновой зависимости, и она начала замечать это по письмам. Порой они были совершенно невразумительными – многословные рассуждения о том, что его бросила Элизабет, написанные дикими неразборчивыми каракулями, настолько трудными для расшифровки, что начинали болеть глаза. Или же заумные послания о типах невропатической конституции и патологических последствиях властных структур, с дырками и помятостями в тех местах, где стержень карандаша проткнул бумагу насквозь. В других письмах говорилось только о ней: Отто превозносил ее страсть и великолепие, смелость и красоту. Письма напоминали Фриде не только о радости, которую он принес в ее жизнь, но и о том, кем она стала.

Сейчас она более чем когда-либо чувствовала себя другим, новым человеком. Она знала, что в ней растет новая Фрида, но ей казалось, что старая – миссис Уикли, респектабельная профессорская жена, – подталкивает ее к скрытому неповиновению супругу. Недавно она сделала предложение мистеру Доусону, крестному отцу Барби и другу Эрнеста. Конечно, только новая, освобожденная Фрида могла небрежно положить руку ему на колено и заявить, что больше не верит в моногамию, а лишенный страсти брак ее медленно убивает. Тот ответил с неожиданным энтузиазмом. Когда они впервые поцеловались в его машине, у Фриды возникло странное чувство, что миссис Уикли смотрит на нее с глубоким восхищением. И она целовала мистера Доусона с еще большим рвением, будто хвастаясь перед собой прежней. Пока они с мистером Доусоном торопливо срывали друг с друга одежду, у нее в ушах звучали ликующие слова: «Я – новая Ева!»

Ей нравилось выражение «женщина будущего», но это было определение Отто, его мечта.

– Я – новая Ева, – вновь и вновь шептала она, пока внутри содрогался мистер Доусон.

Фриду заинтриговало предложение Отто вылечить Эрнеста. Она постоянно думала об этом, читая, ходя по магазинам, играя с Монти в домино или помогая Эльзе с вышивкой. А больше всего – глядя на Эрнеста. Как он сжимает ложку, когда ест малиновый пудинг с заварным кремом, так что вздуваются белыми гребнями сухожилия на руке. Как напрягает челюсть, читая молитву перед воскресным обедом! А однажды он ненароком поднял с пола ее менструальную тряпочку, затем уронил, словно тлеющий уголек, и с красным лицом убежал в кабинет.

Фрида понимала, что не в силах ему помочь. Видит Бог, она пыталась: однажды несмело предложила заниматься любовью обнаженными, без ночных рубашек. Она до сих пор помнила потрясенное выражение, с которым отпрянул от нее Эрнест – как от чумной. Да, Отто прав. Ни один смертный не выдержит такого напряжения.

Но примет ли он помощь от кого-то другого? Чужая, незнакомая женщина, не законная супруга, не его снежный цветок? Она слышала рассказы об английских аристократах, которые предпочитали женам горничных или проституток. Способен ли на это Эрнест? Сможет ли кто-то освободить его от неподъемного груза? Вспомнилось, как искусно лишил ее Отто остатков приличия; в силах ли кто-нибудь сделать это для Эрнеста?

Неделю спустя, лежа с мистером Доусоном в колокольчиках в Шервудском лесу, Фрида вновь подумала об идее Отто. Ее одолевали вопросы. Можно ли освободить Эрнеста от его сдержанности? Способен ли он стать счастливым?

– Как ты думаешь, Эрнеста могла бы соблазнить другая женщина?

Фрида посмотрела сквозь раскидистые ветви дуба на молодые зеленые листочки и жемчужное небо в вышине. Воздух наполнял аромат колокольчиков, стрекотали кузнечики. Она попыталась представить, что рядом лежит Эрнест, однако изображение рвалось и расплывалось. Нет, он не способен наслаждаться ощущением влажной травы на спине или солнечного луча на коже. Если его не освободить.

Мистер Доусон хрюкнул от смеха.

– Надеюсь, ты не имеешь в виду миссис Доусон?

– Ты против? – вздохнула Фрида. – Почему для женщин одни правила, а для мужчин другие?

– Есть у меня на примете одна особа. Миссис Глэдис Брэдли. А ты уверена, что Эрнест из тех, кого можно соблазнить? Я всегда думал, что он без ума от тебя.

– Он меня совсем не знает. Он видит во мне другого человека.

Фрида закрыла глаза. На веки упал бархатный свет. Приятный ветерок ласково обдувал тело, перебирал волосы. Как хорошо сидеть с поднятыми юбками и чувствовать кожей приятную прохладу. В следующий раз она снимет с себя все. Придет сюда одна и будет загорать обнаженной среди танцующих колокольчиков.

Солнце поблескивало сквозь бледные облака, и они переливались, будто серебряные цветы на сверкающем драгоценном камне. Фрида любила смотреть на небо. Это давало ощущение свободы. Иногда ее одолевало стремление бежать. Сколько можно притворяться перед Эрнестом, перед детьми, перед соседями! Да, надо помочь освобождению Эрнеста, и тогда он ее поймет.

– Каким же образом ты собираешься организовать соблазнение Эрнеста?

Доусон сел и предложил ей сигарету.

– Скорее исцеление. Эта женщина, Глэдис Брэдли, должна навестить его, когда меня не будет дома.

– Вряд ли Эрнест пойдет на это в присутствии детей и прислуги.

Доусон затянулся и выпустил в белесое небо длинный шлейф дыма.

– Я уведу детей на прогулку, отпущу прислугу и отправлю миссис Брэдли к Эрнесту.

Фрида проследила взглядом за плывущим в воздухе дымом. Ее слова прозвучали как-то слишком расчетливо и по-деловому. Хотелось внести в план больше поэзии и страсти, но она надеялась, что это сделает миссис Брэдли.

– Она страстная? Романтичная? И она обязательно должна быть чистоплотной. Эрнест придает этому большое значение.

– Миссис Брэдли вполне чистоплотна. Думаю, она тебе понравится. – Мистер Доусон выдул Фриде в ухо клуб дыма. – Похожа на тебя: свободна, любит поразвлечься…

Фрида откатилась от него и опустила юбку. Он считает, что я люблю поразвлечься. Он не понимает, что это небольшое развлечение – лишь первый маленький шаг к великой революции, которая излечит мир от множества болячек и неврозов, сделает всех людей свободными, искренними и счастливыми.

– Это не только ради удовольствия.

Смятые ее телом мокрые колокольчики холодили кожу. Усеянная фиолетовыми цветами поляна тянулась далеко в лес.

– Доктор Гросс считает, что единственная цель моногамии – контроль над женщинами. Он говорит, что все люди должны иметь возможность делать все, что захотят, и спать с кем угодно. Даже мужчины с мужчинами. И я с ним согласна.

– Ого! То есть как? – изумленно привстал мистер Доусон. – Похоже, этот доктор спятил.

– Ничего подобного.

Фрида вновь подняла глаза к небу. Из ветвей над головой выпорхнула пара красноголовых дятлов.

– Он гений. Наступит время, когда и мужчины, и женщины смогут любить друг друга, не вступая в брак, и мужчины – мужчин, если захотят. Люди будут заниматься любовью со многими, а не с кем-то одним. И об этом можно будет говорить открыто, не таясь. Доктор называет это сексуальной революцией.

– В Англии? Не думаю… – фыркнул мистер Доусон.

– Тебе надо его послушать. Он знает, что происходит с людьми, которые подавляют свою сексуальность.

Фрида прикрыла глаза рукой. Сквозь тучу пробивались узкие, яркие лучи солнца. Письмо Отто под сорочкой давило на грудную кость. Захотелось перечесть его вновь, чтобы вспомнить мир, так живо им изображенный.

– Когда познакомить тебя с миссис Брэдли?

– Завтра. Приведи ее в кафе «Микадо».

Фрида села.

– Да, чем раньше, тем лучше. Эрнесту нужна помощь. Пока не поздно.

Глава 28
Эрнест

– Знаешь, откуда произошло слово «монета»? – Эрнест посмотрел на сына, который растянулся на полу, играя с моделью крепости. – Оно появилось в результате одной лингвистической случайности, настолько восхитительной, что я хочу поделиться ею с тобой.

Эрнест замолчал. В нем зарождался глубокий, как океанская волна, вздох. Как он ни старался, никто из семейства не проявлял ни малейшего интереса к его великой страсти. У Монти хотя бы подходящий темперамент и природная склонность к точности и порядку. Для начала неплохо.

– Вернее всего, оно происходит от слова mint, которое связано с временами Римской империи, когда храм Юноны находился в близком соседстве с местом, где чеканили монеты. Знаешь, кто такая Юнона?

Монти даже не поднял головы. Он смотрел на ряды солдат, расставленных перед крепостью.

– Богиня войны, – пробормотал мальчик, закрыл один глаз и прищурился на шеренгу солдатиков.

– Римляне были так благодарны Юноне за то, что она предупредила их о близящемся землетрясении, что прозвали ее Монетой – от латинского слова moneo – предвещаю. В том или ином виде это слово вошло в немецкий – Münze, французский – monnaie и английский – mint языки.

Монти зевнул.

Эрнест расстроился. Видимо, нужен какой-то другой подход.

– А знаешь, откуда произошло слово «доллар»? Слышал когда-нибудь о талерах?

В горле родилось раздражение, как будто там застряла рыбная кость. Эрнест попытался откашляться, но безуспешно. Всю зиму и весну у него болело горло и мучил раздражающий кашель. Почему-то никак не проходило.

Он посмотрел на опущенную голову сына и перевел взгляд за окно. Небо выглядело размытым и бледным. Закрыв глаза, Эрнест послушал, как Монти имитирует ружейные выстрелы, затем вновь кашлянул и открыл глаза. Вроде бы сегодня после обеда должна прийти какая-то женщина? Которая интересуется происхождением имен и хочет обсудить, откуда произошло ее собственное. Хоть один человек в Ноттингеме разделяет его интересы.

Послышались шаги, шорох юбок. Фрида окликнула сына и велела ему надеть шляпу и ботинки. Тот вскочил с пола и выбежал из комнаты, как вырвавшийся на свободу жеребенок. «Он считает меня занудой, – подумал Эрнест. – Мой собственный сын». Он вновь попытался прочистить горло. Там как будто что-то застряло, не давало дышать, давило на грудь.

– Мы с детьми идем гулять, – объявила Фрида.

Она стояла на пороге – широкий алый пояс на талии, ярко-синяя шаль на плечах. Как же она красива! Здоровая, цветущая, с пышными светлыми волосами, темно-зеленые глаза так и сияют. Эрнест обвел глазами комнату – желтые потеки на потолке, дешевый камин, узкие плинтуса. Она достойна лучшего. Ей здесь не место, как драгоценному бриллианту на гаревой дорожке. В пол въелись пятна от пролитых детских горшков. Надо больше работать, больше зарабатывать. Надо вернуть красавицу жену в естественную для нее среду обитания.

– Скоро придет миссис Брэдли, Эрнест.

Фрида подошла к нему, провела рукой по редеющим волосам и пригладила указательным пальцем усы.

Эрнест тяжело вздохнул.

– Мне что-то не по себе, дорогая. Я, конечно, постараюсь сделать для миссис Брэдли все, что в моих силах… Насколько я понял, она хочет обсудить этимологические корни своей фамилии? Брэдли? Или имеется в виду ее девичья фамилия?

Фрида беспечно махнула рукой: какая разница!

– Просто покажи ей, как хорошо ты знаешь историю слов.

Она произнесла два последних слова медленно и с нажимом, как будто обращалась к ребенку или плохо слышащему человеку.

– Этимологию, а не историю, дорогая.

– Да, конечно.

Фрида прошла к двери и остановилась на пороге.

– Миссис Бэббит отпросилась пораньше, а Ида уходит с нами. Ты сможешь приготовить миссис Брэдли чай?

– Зачем ты отпустила миссис Бэббит?

– У нее какие-то семейные дела. Пока, Эрнест. Мы будем гулять до вечера, вернемся домой к твоему уходу на лекции.

– Э-э-э… Я не могу развлекать миссис Брэдли в одиночку. В доме никого из прислуги… Это невозможно!

– Да не волнуйся ты так. Она придет поговорить с тобой, Эрнест. Не с миссис Бэббит и не с Идой. Уверена, ты справишься.

Эрнест хотел встать, но вдруг накатила смертельная усталость. Он схватился за ручки кресла и уронил голову на спинку. Закрыл глаза и мысленно взмолился, чтобы миссис Брэдли не пришла. Что, Господи боже, подумает гостья, когда он убежит на кухню заваривать ей чай? Хорош профессор современной словесности, развлекающий гостей в отсутствие прислуги! Почему его жена не понимает элементарных правил английского этикета? А в последнее время так вообще… После приезда из Мюнхена голова Фриды забита всякой чепухой, она проявляет явное неуважение к правилам приличия. Перестала носить корсет, отказывается ходить в церковь, раскатывает наедине с мистером Доусоном в его машине… Смутила миссис Бэббит, спустившись к завтраку с распущенными волосами. Огорошила бедняжку Иду, потребовав называть себя Фридой, а не миссис Уикли. А еще… похоже, Фрида спит без ночной сорочки. Эрнест не мог знать наверняка, но как-то утром, когда он зашел попрощаться, ему показалось, что из-под одеяла торчит кусочек голой ягодицы. Надо поговорить с Мод, возможно, сестра что-то посоветует. Она немного современнее, чем мать. Да, тут нужен женский подход.

В доме стало тихо. Слышно было только громкое жужжание навозной мухи в окне и ровное тиканье часов в передней. Эрнест не чувствовал такой жуткой усталости со студенческих времен, когда приходилось днем работать, а по ночам учиться. Он слишком старался, слишком тяжело работал и выбился из сил. Хотя… Если бы не тяжелый неустанный труд, чего бы он добился? Стал бы в лучшем случае клерком с ничтожным жалованьем, жил бы в трущобах с уборной на улице и уже имел бы целое кладбище мертвых детей. Вспомнилось детство, девять братьев и сестер, теснящихся в зловонном домишке по соседству с работным домом. Образ этого работного дома стоял перед глазами каждую ночь, год за годом, пока он учил немецкий и французский в тусклом свете газовой лампы.

Ему показалось, что каждая минута на протяжении последних сорока лет приближала его к этому моменту. Жена, дети, дом, профессорская должность – все эти отметки, стрелочки, указывали ему направление. Он почти достиг цели. Последняя остановка – книга и кресло в Кембридже. Потом можно будет перевести дыхание. Проводить больше времени с семьей. Возможно, путешествовать с Фридой. Временами казалось, что цель совсем близка, осталось только протянуть руку. Он уже слышал запах свежеотпечатанных страниц, клея и кожи, вдыхал сырой воздух Фенских болот и затхлых пергаментов в старой библиотеке Тринити-холла.

Из раздумий вырвал резкий звон дверного колокольчика. Эрнест пошаркал к двери, вновь начав беспокоиться, как будет выглядеть – без прислуги, усталый. Он собрался с духом и расправил плечи.

– Добрый день. Я миссис Брэдли. Мне нужен профессор Уикли.

Женщина была одета в голубое платье, обильно украшенное ноттингемскими кружевами в области груди, а на голове у нее красовалась шляпка с шелковыми розами телесного цвета. Образ довершали глубоко посаженные голубые глаза и крупная родинка на щеке, напоминающая третий глаз.

– Это я. Входите.

Он посторонился и жестом пригласил даму пройти в дом.

– Думаю, в гостиной будет удобнее, а если потребуется доступ к книгам, пройдем в мой кабинет.

Миссис Брэдли деликатно кашлянула и глупо ухмыльнулась. У Эрнеста сложилось впечатление, что она нервничает. Наверное, его слова прозвучали слишком по-профессорски, слишком сурово.

– У вас чудесный дом, профессор.

Миссис Брэдли обвела глазами стены, пол и потолок и остановила взгляд на лестнице.

– Вас интересует фамилия Брэдли или ваша девичья? – с трудом произнес Эрнест, чувствуя, что его горлу сейчас больше всего хочется не разговаривать, а выпить горячего чаю и полежать где-нибудь в тихом месте.

Он придержал дверь в гостиную и пропустил миссис Брэдли вперед. От нее пахло лесными фиалками – довольно приятный аромат.

– Благодарю вас, профессор. Можем начать с Брэдли.

Гостья села на диванчик и начала стаскивать перчатки. Взгляд ее выпуклых глаз почему-то нервировал.

– Хотите чаю, миссис Брэдли?

– Вы, кажется, охрипли, профессор? Наверное, из-за лекций. Вам необходимо принять чуточку виски – теплого, с ложечкой меда.

– К сожалению, наша кухарка отлучилась.

– О, мне ничего не нужно. Не беспокойтесь, пожалуйста, на мой счет.

Миссис Брэдли опустила глаза, затем наклонила голову и посмотрела на него из-под ресниц.

– Я просто подумала, что вам следует пропустить глоточек виски.

– Да, возможно. Простите, я отлучусь на минутку.

Эрнест ушел в кабинет и нашел бутылку виски, которую держал под столом на всякий случай. Он налил себе стопочку и вернулся в гостиную. Как внимательна эта миссис Брэдли! Заметила, что у него болит горло, не то что Фрида.

– Это ваш муж ищет корни своей фамилии?

Виски приятно обволокло горло, Эрнест приободрился и успокоился. И почему он не сообразил выпить раньше?

– Его следует пить теплым и с медом. Если вы укажете мне направление, я приготовлю вам настоящий горячий пунш.

Миссис Брэдли поднялась и целеустремленно зашагала к двери. Судя по всему, отсутствие прислуги ее ничуть не смутило.

«А что здесь такого? – подумалось вдруг Эрнесту. – Пусть она пройдет на кухню, приготовит горячий напиток, поухаживает за мной. Ах, если бы Фрида была такой! Вот в чем недостаток женитьбы на аристократке». Он махнул рукой в сторону кухни.

– Мед должен быть в кладовой. Спички на полке. Вы умеете зажигать газовую плиту?

– Конечно, профессор. Положитесь на меня.

Гостья взяла стакан и удалилась.

Эрнест прилег на диванчик. Внезапно он почувствовал страшную усталость, полное бессилие. Он поправил подушку и закрыл глаза. «На минутку, – сказал он себе. – Как только услышу, что она идет, сразу сяду. Прямо и ровно, как полагается профессору. Выдающемуся специалисту по этимологии». Но когда он открыл глаза, миссис Брэдли уже вернулась и стояла на коленях, запустив пальцы ему в волосы.

Он подскочил, рывком высвободив голову. Сколько времени он спал? Как долго стоит на коленях миссис Брэдли, гладя его по волосам? Опустив взгляд, Эрнест обнаружил, что рубашка выправлена из брюк. А где галстук? Неужели он забыл повязать галстук? Он встал и начал извиняться, сгорая от стыда и пытаясь сохранить остатки достоинства. Однако миссис Брэдли лишь кивнула и протянула ему стакан тепловатого виски. Он отхлебнул напитка, в котором явно присутствовало что-то сладкое. Не мед. Сахар или джем.

– Вы очень добры, миссис Брэдли. Простите, ради бога. Я, кажется, приболел.

Он поморгал, надеясь, что женщина исчезнет. Вместо этого она встала, подошла и усадила его на диванчик. Сопротивляться не было сил. Каждая клеточка требовала откинуться назад, принять горизонтальное положение, закрыть глаза.

– Я знаю, что вам нужно, профессор, – нежно промурлыкала миссис Брэдли, вновь опускаясь на колени.

Она отобрала у него стакан, запрокинула его голову и приставила ободок к иссушенным губам. Жидкость согрела горло, приятным теплом растеклась по венам. Наверное, она медсестра. А может, ухаживает за больным мужем или престарелыми родителями. Так ловко и уверенно все делает…

Она поставила стакан и просунула пальцы под ворот его сорочки.

– Это все грудь, профессор. Я вижу.

Ее пальцы заскользили кругами по ребрам.

– Брэдли, – заплетающимся языком сказал Эрнест. – Я должен объяснить происхождение фамилии Брэдли.

Его охватил жгучий стыд. Он почувствовал, что краснеет. Он не хотел обидеть миссис Брэдли. Кроме того, от тепла ее рук он почувствовал себя лучше, расслабился. Она будто сняла тяжесть с груди. Видимо, профессиональная медсестра. Такие ловкие, уверенные движения.

Теперь даже дышалось легче. Однако внутренний голос подсказывал, что все это неправильно. Нельзя ей позволять. Не подобает профессору. Вдруг вернется Фрида с детьми? Или миссис Бэббит?

Он хотел привстать, борясь с давлением хлопотливых рук миссис Брэдли, но был слишком слаб. Миссис Брэдли легко вернула его в горизонтальное положение. И когда она успела расстегнуть все пуговицы на рубашке? Как ей удалось?

– Вы – медсестра?

– Я прошла курсы в Королевском лазарете Ливерпуля.

Опытные руки ласкали его тело, кончики пальцев двигались по завиткам и спиралям вокруг сосков, поглаживали грудь. Веки закрылись. Теплая дымка окутала, как одеяло. Нежные пальцы массировали живот, опускаясь все ниже. Эрнест почувствовал, как из горла поднимается всхлип. Нужно сосредоточиться, проявить волю… он – профессор… Надо думать о происхождении ее имени.

– Брэдли – старинное имя. Слово происходит от понятия леса…

Он хотел произнести это внушительно, а получилось пискляво и жалко.

– Ваш муж, вероятно, происходит с лесной поляны…

Как нелепо это прозвучало! И почему его голос дрожит и прерывается?

– Тише, – сказала миссис Брэдли, просунув пальцы за пояс брюк.

От нее исходил запах лесных фиалок с привкусом виски. Должно быть, она угостилась его виски. Как он раньше не заметил? Что, черт возьми, она делает? Ее пальцы возились с пуговицами ширинки. По телу пробежала дрожь. Кровь прилила к лицу, к паху, жарко пульсировала под кожей.

– Нет! – вскричал Эрнест, оттолкнул назойливые руки и встал – откуда только силы взялись!

Он выпрямился и начал застегивать пуговицы на рубашке.

– Простите, миссис Брэдли. Мне нехорошо, – прохрипел он. – Вы найдете дорогу?

Указав на дверь, он продолжал трясущимися руками возиться с пуговицами.

– Вот так благодарность! Я всего лишь хотела вам помочь, профессор!

Теперь миссис Брэдли говорила противным и визгливым голосом. Эрнест не мог на нее смотреть. Шаги затихли. Хлопнула входная дверь, скрипнула садовая калитка. Эрнест рухнул на диванчик. Каждое движение давалось с огромным трудом, тяжело было даже поднять веки. Он давно не чувствовал такой слабости, усталости, опустошения.

Птичий щебет. То громче, то тише. Крик петуха. Далекий лай собак. Обрывки звуков пронеслись в голове и постепенно сошли на нет. Все болело: руки, ноги, спина, мышцы, каждая клеточка. Нужно дописывать книгу. Эрнест попытался пошевелить рукой и не смог ее даже поднять: она лежала как приклеенная.

Эрнест вновь закрыл глаза и прислушался. Пение птиц, цокот копыт и стук телеги на улице доносились как будто издалека. Мысли вернулись к миссис Брэдли, медсестре. Удивительно странный сон. Такой реалистичный, все как наяву. Нет, с ним что-то не так, мозг работает не совсем правильно, не говоря уже о теле. И даже сны непонятные.

– Эрнест?!

На пороге стояла Фрида. Он приоткрыл глаза.

– Разве тебе не нужно на лекцию?

Над Эрнестом нависло хмурое лицо супруги. Какой сегодня день? Который час? Он хотел повернуться к жене, чтобы показать, что видит ее, но не мог. Глаза вновь закрылись. Горло горело. Во рту пересохло. Неужели трудно оставить его в покое! Слишком устал, чтобы говорить. Чудовищная слабость…

– Монти! Сбегай к мистеру Доусону. Попроси его вызвать врача. Ида, помоги мне перенести Эрнеста!

Он слышал тихие голоса Фриды и няни, обсуждавшие, как его переместить и куда положить. Он не хотел, чтобы его трогали, но сил оттолкнуть руки не было, а рот не открывался. Поэтому он позволил женщинам подтащить себя к дивану; ноги волочились за ним по полу, как две дохлые рыбы.

Позже, открыв глаза, он понял, что лежит в своей постели, а рядом стоит незнакомый мужчина и что-то тихо говорит. Эрнест так устал, что был не в состоянии напрягать слух. Он закрыл глаза и услышал, как входит и выходит из горла воздух – тяжело, с хрипом и сипением. Когда веки закрылись, голову наводнили странные образы. Он держит в руках спеленутое существо – это Фрида. Не успел он признать в шерстяном свертке, зажатом под мышкой, собственную жену, как из темноты выскочила собака и откусила ей голову. Он хотел вырвать бьющуюся голову Фриды из пасти собаки, однако замешкался; собака проглотила голову и отскочила.

Услышав плач Фриды, Эрнест хотел открыть глаза и не смог: на веках словно лежали булыжники. Его потянуло куда-то назад. Теперь он лежал на столе, и над ним, жужжа, роились мухи. Затем появилась миссис Брэдли с длинными белыми бинтами – абсолютно голая, и начала обматывать его бинтами. Они покрыли все тело, а миссис Брэдли перевязывала ему шею, рот, нос, глаза… Он не мог дышать! Он задыхался и дергался, а над ним нависла, пытаясь задушить, грудь миссис Брэдли. Бинты, грудь, миссис Брэдли… Нечем дышать!

Эрнест распахнул глаза и попытался набрать воздуха. Комната утопала в тумане, точно он смотрел через марлевую повязку. В груди что-то стучало. Наверное, сердце. Он жив? Сквозь туман виднелись очертания человека. Голова не отрывалась от подушки. Почему она такая тяжелая? Он хотел поднять руку и потрогать голову, убедиться, что она на месте. Не вышло. Он закрыл глаза и попытался вспомнить, кто он и где он, но уже не мог думать. Оцепенение уносило прочь, маня покоем. Не двигайся, не живи. Пришел твой час.