Текст книги "Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века"

Молодые люди не понимали, что скоро придет пора расставаться, не понимали, что даже если игнорировать время, оно все равно доставит каждого по своему адресу, время справедливо ко всем людям, это единственная справедливая вещь в нашем мире. Для начала позвонила Сяо Цзе, она поболтала с Ван Лань, а потом начала расспрашивать, как там дела у Линь Фэя и когда он вернется. Такие вопросы Ван Лань не могла решать за него, а потому сказала:

– Он как раз тут, спроси у него сама.

А потом, словно Линь Фэй находился где-то далеко, Ван Лань громко выкрикивала его имя, а Линь Фэй изображал, что пришел откуда-то и только тогда взял трубку. Эта хитроумная комбинация заставила обоих переглянуться и улыбнуться.

Вообще-то Линь Фэй лежал на груди у Ван Лань и из этого положения начал разговор. Ван Лань слушала, как он говорит, а его пальцы легонько поглаживали грудь девушке.

– Ну, уже почти все… – Это он говорил о себе и правильно, что без особой определенности, хотя сейчас его тон не был похож на тон человека, только что расставшегося с любимой девушкой. – Вот такие дела, потом все расскажу… Пока не знаю… – Видимо, речь зашла об отъезде, Линь Фэй говорил, что не знает, когда вернется, поскольку все еще кое-что не завершил, а Ван Лань ощутила его пальцы в глубине своего тела, если, конечно, он говорил об этом. – Ты могла бы поговорить с начальником, чтоб мне дали еще несколько дней… – Он повесил трубку. Сяо Цзе обещала, что постарается.

То есть им скоро расставаться? Ван Лань неожиданно сделала важное открытие – им придется-таки расстаться, даже если добавить несколько дней, то все равно тянуть вечно с расставанием не получится, несколько дней погоды не делают. Она, конечно, догадывалась, но впервые ощутила всю абсурдность их взаимоотношений, в которых не было любви, зато с лихвой хватало секса, но без любви! Это все равно что пить, когда испытываешь жажду, есть, когда голоден, говоря чуть более сложными терминами, они залечивали обиды сексом, применяя тела друг друга для лечения… Разумеется, если и правда так, то они успокоятся, да так, что и расстанутся спокойно. Правда, на самом деле как-то раз после очередного пика возбуждения Линь Фэй обессилено обмяк на ней, не переставая с восторгом бормотать:

– Выходи за меня, давай поженимся!

У нее ясно екнуло сердце, но вслух она холодно сказала:

– Я тебя намного старше!

– Да прямо-таки намного, всего-то на три года. Ведь говорится, жена, которая старше мужа на три года, дорожит им как золотом!

Она избегала его взгляда, а потом, словно кичась своим возрастом и опытностью, вздохнула:

– Ты сам-то знаешь, что тебе нужно? – Линь Фэй опешил, а она, воспользовавшись заминкой, продолжила: – Мужчины только к тридцати годам нагуливаются в плане секса и только тогда понимают, что им нужно, ясно?

Линь Фэй молчал, явно задавленный ее опытом. Но если бы кто-то задал аналогичный вопрос Ван Лань, то она тоже не смогла бы ответить, поскольку и сама не знала, чего хочет.

Может, просто их отношения начались в неподходящее время. Чувства, которые возникают в самую трудную минуту, недолговечны; другими словами, эти чувства существуют в воспоминаниях, а не в реальности. Но Ван Лань непринужденность Линь Фэя казалась нестерпимой, он преуспел, с ее помощью освободился от мучительных чувств, можно сказать, что даже если бы они завтра расстались, Линь Фэй точно так же особо не напрягался бы и уж точно не тосковал, но способна ли Ван Лань на такую же легкость?

Ван Лань отбросила с себя руку Линь Фэя, а потом вышла на балкон посмотреть на неясные очертания города. Это ее город, ради этого она заплатила определенную цену.

Линь Фэй подошел к ней:

– Что с тобой? Расстроилась?

Ван Лань не отвечала, но глаза ее увлажнились. Внезапно Линь Фэй понял ее чувства и хотел ее снова обнять, но не стал этого делать, а просто стоял рядом и смотрел, смотрел, как покров ночи преследует по пятам солнечный свет и накрывает всю столицу. Они довольно долго стояли так, не шелохнувшись.

В конце рабочего дня Сяо Цзе снова позвонила и сообщила, что начальник дал ему еще три дня, это максимум.

Значит, у них еще было три дня.

(3)

Слова той девушки с работы Ван Лань пересказала Линь Фэю, но в ее изложении это был анекдот, дескать, они такие разные, что это даже смешно. Однажды она увидела на улице, как девушка «нового поколения» дерется со своим бой-френдом, оба выглядели так, будто ничего особого не происходит, однако удары кулаками сыпались один за другим, но потом стало ясно, что девушка обижена, поскольку она догнала парня и наградила сильным ударом. Эта девушка любила Ван Лань, любила делиться историями о своих взаимоотношениях с парнем, и как-то раз она сообщила, что молодой человек порезал руку ножом для резки арбузов, и когда она подумала, где же ему будет больнее всего, то пришла к выводу, что больнее всего там, где свежая рана, а потом принялась бить его, то и дело попадая по ране. Ван Лань, выслушав историю, удивилась, дескать, как так можно? Но девушка не приняла это всерьез, в свою очередь удивилась, мол, а что тут такого, почему бы и нет?

Однажды эта девица ворвалась к ним, позвонила уже снизу, сказала, что как раз проходила мимо, решила заодно проведать сестрицу Ван, но Ван Лань поняла, что в тот день, нахваливая ее внешний вид, коллега не дождалась рационального объяснения и теперь явно пришла в поисках ответа, то есть, если точнее, в поисках Линь Фэя.

Они в суматохе унесли на кухню остатки еды, которую не доели вчера, а потом Ван Лань сказала Линь Фэю, дескать пойди, посмотри телевизор, ничего страшного, она еще ребенок, но сама тяжело вздохнула и пошла открывать дверь.

Девушка вошла, еще раз вежливо извинилась, а глаза бесцеремонно обшаривали все вокруг, особенно задержавшись на ботинках Линь Фэя, при виде которых вроде как появился и ответ.

– У тебя гость? – спросила коллега, специально придав голосу беззаботности.

– Младший брат. – Сухо ответила Ван Лань.

– К тебе братик приехал? Почему ты ни словечка не сказала?

– Да что тут такого, тоже мне известная персона. – Она встала и постучала в дверь комнаты. – Сяо Фэй, выходи, у нас гостья.

Ван Лань снова вернулась на диван, заварила для коллеги чай и внезапно почувствовала, что с такими девицами легко управиться, по крайней мере, их опыт не сравнить. Вышел Линь Фэй, вежливо кивнул в знак приветствия, девушка сурово осмотрела его, а потом внезапно заявила:

– А вы и впрямь очень похожи!

Ван Лань и Линь Фэй засмеялись, но не стали объяснять причин, а потом Ван Лань сказала:

– Ну что, симпатичный у меня братик? Ты бы хотела с ним встречаться?

Настала очередь коллеги краснеть, но вслух она упрямо сказала:

– Договорились, погоди только, сначала надо бросить К.

Судя по всему, она в итоге поверила, что изменения во внешности Ван Лань не связаны с наличием у нее возлюбленного, поскольку в ее понимании предлагать в бой-френды можно младшего брата, но никак не возлюбленного.

Хотя эта история и незначительная, но неужели она доказывает, что Ван Лань и Линь Фэй похожи на сестру и брата, а не на любовников? Возможно, подспудно она доказывала именно это: они не могут быть вместе, а сошлись лишь на короткое время, и вряд ли их объятия продлятся долго.

Время текло, секунды складывались в минуты, предопределяя, что болезненное расставание становится к ним все ближе, несведущее время словно хотело пересчитать дважды, сколько им отмерено, но и без этих подсчетов они понимали, что времени у них все меньше и меньше. Сначала Ван Лань в унынии не знала, за что хвататься, она жила как во сне и легко расстраивалась, то и дело спрашивала себя, любит ли Линь Фэя, что именно она в нем любит, а если любит, то почему не придумывает способов, чтобы он остался, более того, у нее даже мыслей таких не было… Она погрязла во множестве противоречий, делала все наперекор, боялась, что эти чувства лишь иллюзия, и стали такими острыми исключительно из-за скорого расставания. Определенно эти чувства для нее стали важнее, возможно, впервые она испытала к человеку, который любил ее и которого она любила сама, то чувство, когда хочется прожить с ним всю жизнь и умереть в один день. Она даже рассказала ему о Му Лине, впервые обсуждая с кем-то свои проблемы с мужем, сказав: посмотри, на самом деле все женщины одинаковые, все так прозаично. Она словно бы уравняла себя с У Сяолэй, но Линь Фэй обнял ее и поправил, шепча на ухо:

– Нет, ты не такая, как она, ты не такая.

Как-то раз на станции метро, когда электричка со свистом подъезжала к платформе, Ван Лань вдруг в толпе крепко схватила Линь Фэя за руку, как будто боялась, что он может в любой момент исчезнуть, улететь. Тогда лицо ее побледнело как мел, Линь Фэй спросил, что случилось, но она не ответила, лишь покачала головой. Через некоторое время в движущемся вагоне она призналась, что хотела вместе с ним прыгнуть вниз с платформы. Эта мысль ее сильно испугала, очень сильно. Рассказывая об этом, Ван Лань не могла унять дрожь. Линь Фэй обозвал ее дурой, но глаза его тут же увлажнились, он прижал Ван Лань к груди, и они впервые открыто поцеловались. Эта девушка любит его, бедная девочка, а они не могут быть вместе… Пассажиры в вагоне глазели на них, но им было плевать, они не останавливались и самозабвенно целовались, даже хотели, чтобы другие видели, как они любят друг друга.

Разумеется, потом Ван Лань успокоилась, проявив благоразумие зрелой женщины, сказала, что в будущем будет счастлива, поскольку испытала любовь, которой хватит на всю жизнь. Когда она это говорила, Линь Фэй стоял напротив, он молчал, лишь смотрел на нее блестящими глазами, но никак не мог выразить свои чувства, а потому оставалось лишь внимательно и долго смотреть…

Возможно, их чувства и не дотягивали до какой-то там великой любви, но в те несколько дней они в процессе постоянного сближения обнаружили, что эти чувства, пока они задавали друг другу вопросы, навеки обрели вкус. Словно они все время смотрели друг на друга, на пятнадцатом этаже многоэтажки, в небе над Пекином, они никогда не смогут от этого отказаться и позабыть.

Потом, в тот день, когда Ван Лань проводила Линь Фэя, она внезапно обнаружила на тумбочке у кровати красный бархатный футляр, внутри которого оказалось бриллиантовое кольцо, а под ним лежала записка от Линь Фэя, в которой говорилось: «Я не знаю, как выразить мои чувства к тебе, это кольцо на самом деле я больше всего не хочу увозить обратно, поэтому оставляю его тебе на память, надеюсь, ты не станешь возражать».

Примерно через полмесяца Линь Фэй получил от Ван Лань посылку, в которой все так же лежал футляр с кольцом, отличие заключалось лишь в письме от Ван Лань: «Я прочла твое письмо и буду его хранить, но кольцо принять не могу, поскольку у меня нет права… Пусть он станет моим подарком, подари его своей невесте».

Это был единственный раз, когда они общались.

(4)

На самом деле Линь Фэй уехал из Пекина на два дня позже оговоренного срока, поскольку в первый вечер, когда он собирался уехать, поступило сообщение, что на Пекин надвигается самая крупная за последние десять лет песчаная буря.

Вышедший из-под контроля песок, который нес ураган, застилал все небо, моментально превратив Пекин в город из песка, в итоге рейсы в Гуанчжоу были отложены.

Ван Лань помнила, что когда в то утро они встали, все небо окрасилось в грязно-желтый цвет, ничего не было видно, как в тумане, как будто они встали раньше и сейчас вовсе не столько времени, сколько показывают часы. Они сразу и не поняли, что произошло, а потом из новостей узнали, что это песчаная буря. Сначала Линь Фэй волновался, без остановки названивал в авиакомпанию уточнить про свой рейс, но потом потихоньку успокоился и вскоре заинтересовался странной картиной за окном… Деревья гнулись под ветром, буря громыхала электропроводами, обрывала рекламные щиты, без остановки доносился звон разбивающегося стекла, в воздухе кружились разноцветные пакеты для мусора. А еще, разумеется, дул желтый ветер, то был желтозем из северных пустынь, который несся по ветру, шурша по окнам. Они почувствовали, что все многоэтажное здание шатается под этими неустанными порывами. Сначала Линь Фэй так и стоял у окна, спокойно глядя на происходящее, картина явно зачаровала его, а потом после очередного порыва ветра он с интересом сказал одну фразу, а именно:

– Мне кажется, вот кто настоящий хозяин Пекина. Настоящий хозяин Пекина прибыл!

Эту фразу Ван Лань запомнила навсегда.

Перевод Н. Н. Власовой

Кем работает папа?

Хэ Вэнь

Внезапно приехал отец. Бабушка четко сказала, что после смерти матери отец в другом городе завел новую семью и больше не вернется, я не понял, зачем он возвращается, нет, я не говорю, что он не должен приезжать меня проведать, но он бросил меня пять лет назад, и, хотя бабушка рисовала его негодяем и запрещала переступать порог нашего дома, я чувствовал лишь, что он приезжает не вовремя. Бабушка две недели назад попала в больницу, и я жил в свое удовольствие один в трехкомнатной квартире.

Бабушка мне малость надоела, каждое утро начиналось с одних и тех же слов: я тебя с детства вырастила, ты мое все, надо хорошенечко учиться. Чтобы я вырос нормальным человеком, она отключила телефон (ну, после того раза, как я позвонил на горячую линию и пришел счет на девятьсот с лишним юаней), не разрешала мне подходить близко к маленькому черно-белому телевизору, каждый раз, уходя из дома, она откручивала какую-то детальку и уносила с собой, а вечером прилаживала на место, чтобы полчаса посмотреть новости, а потом с удивлением рассказывала мне о соевом соусе из грязных волос, о ветчине, обработанной дихлофосом, о курице в подливке из химического сырья, а еще о том, как где-то вырос черный хлопчатник, а от взрыва газа погибла целая куча народу. Она требовала от меня, чтобы я только учился и спал, как последний ботан. Но мне вообще-то уже четырнадцать, где же вынести такую скучную жизнь? Если бы бабка узнала, что я увлекся Интернетом и скатился по всем предметам, то она с ума сошла бы. После того как ее положили в больницу, я, можно сказать, вздохнул с облегчением. Тогда я должен был учиться в загородном филиале школы, и по правилам ученики начальных классов средней школы должны были вторую половину семестра жить в школе. Я поклялся у больничной койки бабушки, что буду хорошо учиться, но ведь если я стану жить в школе, то не смогу ухаживать за старушкой и буду очень сильно переживать. Я уже научился врать, не краснея, а бабушка очень растрогалась, принялась успокаивать меня, что с ней все в порядке. Однако обещание я нарушил, сказал школе «бай-бай» и привел домой Цинтяо.

Мы познакомились в Интернете. Она на год старше, училась в четвертой школе. Внешне очень симпатичная, но оценки хуже некуда, даже слово «Рождество» писала «раждейство», а во втором классе средней школы и вовсе забросила учебу. Цинтяо говорила, что раньше была старостой в классе, но я не верил, однако, услышав от нее «Я тебя как увидела, так сердце екнуло», почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Я тут же попал в любовные сети, а следом начал прогуливать занятия. Она говорила, что в школе много правил, а еще надо экзамены сдавать, на то, чтобы поступить в будущем в университет, все равно денег нет, так лучше сейчас весело проводить время. Я целиком и полностью согласился.

Цинтяо была обеими руками за то, чтобы приехать ко мне домой, но с порога заявила, что ей не нравится моя квартира, нет ничего, чтобы развлекаться. Цинтяо любила слушать музыку, ей нравились группы «sHE» и «F4», но мне это было совершенно неинтересно. Она сказала, что хочет домой, но тут я понял, что она врет, она вовсе не собирается возвращаться к себе: дом у нее просто «прекрасный», куча народу, и все как на подбор картежники, предки даже ее хотели проиграть в карты. Цинтяо сбросила туфли, уселась на диван и принялась есть картошку фри, я и не помню, когда ее рот был не занят, она всегда смачно что-то пережевывала. Иногда она и мне давала кусочек, но не любила, когда я облизывал ее пальцы. Она заявила мне, что у нее есть парень, я не поверил, но потом она и впрямь приволокла своего парня по имени Сыдин – шестнадцатилетнего раздолбая, которого исключили из третьего класса средней школы, очень странно одетого, с кучей всяких висюлек и кармашков, и с высветленными перекисью волосами. Сыдин внешне мне проигрывал: глаза навыкате, да и низкорослый какой-то, думаю, я к его годам буду выше. Но Цинтяо его обожала, этот лупоглазый реально пользовался всеобщим расположением, правда, я когда вместе с ними гулял, то стоило этому придурку появиться у входа в школу, как тут же кто-нибудь ему что-нибудь отдавал, а губа у Сыдина была не дура, он все брал – и деньги, и проездные, и мобильники, еще и ругался, если кто замешкается. Я не мог с этим смириться и пытался ему подражать, но меня все игнорировали. Сыдин, когда у него появлялись деньги, тут же снимал себе номер в гостинице, дома у него не было, он бродяжничал, родителей арестовали за употребление наркотиков, а выйдя из тюрьмы, они занялись перевозкой наркотиков, так что скоро снова сели. Когда речь заходила о Сыдине, то Цинтяо неторопливо причмокивала и говорила, что рано или поздно он тоже сядет, причем таким тоном, словно речь шла о поступлении в известный университет.

Потом Сыдин взял да и переехал вместе с Цинтяо ко мне домой, занял бабушкину большую кровать да еще и позвонил по отобранному у кого-то мобильнику и пригласил своих дружков в гости. Пришли самые отвязные парни из разных школ, большая часть бросила учебу; у меня дома они начали стучать по столу и табуреткам, как по барабанам, а потом разлеглись поперек комнаты и закурили. Я не мог с ними справиться и в душе уже даже жалел, что пригласил домой Цинтяо; из школы уже известили бабушку о прогулах, и она велела соседям сходить ко мне; соседи так стучали, что дверь сотрясалась, мы притворились, что дверь не открыть, я не мог ничего поделать, поскольку Сыдин не позволял мне и шелохнуться, он меня выжимал как лимон, наверняка это Цинтяо шепнула ему, что я рохля. Самое ужасное, что Цинтяо презирала меня за трусость, каждый раз, когда доходило до дела, я нарочно тянул, даже ее двоюродная сестра по прозвищу Комарик и та меня хвалила, по крайней мере от нее я слышал что-то лучше, чем «раззява». Я понял: если я хочу приобрести вес в глазах Цинтяо, то необходим какой-то потрясающий поступок, например при ней ограбить банк; разумеется, о таком я мог только мечтать, но и терпеть дальше ее выходки сил не было. За короткое время эта компашка сожрала в моем доме всю рисовую муку, а купить было не на что, более того, полиция организовала дежурство возле входа в каждую школу. Сыдин заволновался, велел, чтобы каждый прикинул, откуда взять денег. Чтобы завоевать «странное» сердце Цинтяо, я придумал способ: заняться закусочной дядюшки Чжа, я знал, где у него сейф, я даже план составил, к примеру, вечером Цинтяо начнет в переулке звать на помощь, а когда дядюшка Чжа выскочит посмотреть, в чем дело, мы войдем и стырим сейф. Я говорил путано, даже не смог толком объяснить, о какой конкретно закусочной идет речь, но они очень обрадовались и даже решили, что прямо сегодня вечером можно и заняться; я даже толком не понимал, что испытывал – радость или печаль. Отношение Цинтяо ко мне разом изменилось, вечером она выскользнула из спальни и позвала меня, в спальне было тихо, поскольку компашка по вечерам бузила, а днем отсыпалась. Цинтяо вышла в одном нижнем белье, хотя дело было в марте, погода еще пока стояла холодная, я пулей метнулся к ней, но Цинтяо всего лишь попросила у меня туалетную бумагу. А я, как назло, все отнес бабушке в больницу. Цинтяо улыбнулась, легонько потянула меня за мочку уха и спросила: а еще где спрятана? Взгляд у нее был странный, в тот момент я мог поклясться, что нравлюсь ей, и внезапно осознал, что стоит только предложить ей со мной переспать, и она не сможет отказаться, поскольку я нечаянно оказался на одной с ней волне. Цинтяо и правда не убегала, ее ароматное нижнее белье было прозрачным и искрящимся, и все на крючках, я дрожащими руками дотронулся до Цинтяо, она велела подождать и не распускать руки раньше времени, а потом сама расстегнула все крючки один за другим.

И, как назло, в этот момент явился отец.

Он мне не понравился с первого взгляда, ладно расстроил все мои планы, но еще и самолюбие мое не пощадил ни капельки; он не стал заходить через главный вход, а вместо этого влез по вентиляционной шахте, а мы живем на пятом этаже, но он все равно влез, я даже сначала решил, что это вор: грязный, лицо в пыли, во рту окурок, отец стал громко ругать меня, почему я не открываю дверь. Цинтяо от испуга завизжала, я на самом деле постеснялся признаться, что это мой отец, поскольку он разительно отличался от папы-директора, которым я хвастался перед ней, даже его произношение – смесь южных и северных диалектов – заставило меня покраснеть. Я хотел увести Цинтяо из гостиной, но папа резво спрыгнул вниз и нагло встал передо мной, потом чертыхнулся, выплюнул сигарету, протянул руку и сорвал с моей головы шерстяную шапку, сказал:

– Как ты вырос-то, неудивительно, что я тебя не признал – когда уезжал, ты был совсем ребенок.

Я тихонько шепнул Цинтяо, что это мой дальний родственник, Цинтяо выругалась:

– Вот ведь старый черт!

Мне дико не понравилось, что этот Старый черт моей шапкой отряхнул с себя пыль, Цинтяо говорила, что моя шапка связана из самой качественной шерсти. Я отобрал у отца шапку, а он повернулся и нагло велел, чтоб я шапкой стряхнул у него копоть со спины; я, разумеется, не послушался, тут Цинтяо не выдержала, открыла было рот, чтобы выругаться, но я быстро нагнулся и шепнул ей на ухо, мол, он сейчас уходит. Старый черт повернулся и стал чудно тыкать пальцем в Цинтяо и приговаривать, чтобы я велел ей убираться. Я не понимал, чего это с ним, и хотел объяснить, что это Старый черт просто ослышался, но Старый черт, как назло, добавил:

– Провожать не будем.

Эта фраза Цинтяо очень расстроила; закрыв обеими руками лицо, она убежала в спальню за Сыдином, я хотел броситься на Старого черта и укусить пару раз, это уж слишком, а он еще спросил меня: а шлепанцы на Цинтяо не наши ли, а то пусть снимет.

Цинтяо открыла дверь спальни и попросила меня зайти, поджарый Сыдин лениво поднялся с постели, натянул одежду и велел мне вытолкать Старого черта. Мне очень не понравилось, что он строит из себя хер знает кого, даже не смотрит на меня, но, увидев, что из глаз Цинтяо текут слезы в три ручья, ужасно расстроился; и в тот момент, когда меня охватили сложные чувства, Старый черт втащил через окно свой тюк, спокойнехонько открыл молнию, достал полотенце и зубную щетку, я перепугался и упрашивал не делать этого, ведь скоро вернется бабушка. Он взглянул на меня, а потом вытащил электробритву. Внезапно я в ярости долбанул кулаком по столу, но Старый черт велел мне умерить пыл, поскольку из столешницы торчит маленький гвоздик, он его только что приметил; с этими словами он начал снимать верхнюю одежду. Скрипнула дверь спальни и в гостиной появился Сыдин, с кислой миной он уселся на диван, вынул из кармана брюк носки и натянул их. Старый черт велел ему встать, чтобы не мять его одежду. Попутно он ухватил гвоздик, торчавший из столешницы, и с одного раза выдернул наружу, я аж крякнул от изумления. Цинтяо бросилась в спальню и привела оттуда остатки компании. Сыдин, поглядывая искоса на Старого черта, заворчал по-стариковски:

– Этот малый вообще, что ли, уходить не собирается?

Старый черт поморщился и сказал ему, дескать, я тебя прошу не мять мою одежду, ты что, не слышишь? Сыдин и не вздумал пошевелиться, тогда Старый черт бесцеремонно сдернул его с дивана, обычно внушительный и воинственный Сыдин в руках моего отца казался жалким цыпленком. Сыдин пару раз трепыхнулся, а потом отец бросил его на пол, парень жалобно ойкнул, а я едва не рассмеялся. Сыдин покраснел, мышцы напряглись, он вынул ножик и собрался «поникать» Старого черта; Цинтяо пронзительно завопила, вопль получился жутким, я даже дышать перестал. Старый черт с ухмылочкой ждал, когда Сыдин бросится на него, а потом резко схватил того за локоть и завел его за спину так, что парень сложился пополам и запричитал. «И поделом!» – чуть было не вырвалось у меня. Хоть мне и не нравился Старый черт, но Сыдина я ненавидел сильнее, а потому одобрил, когда Старый черт развернул Сыдина и дал ему хорошего пинка по острой заднице; когда Сыдин ударился головой о стену, и на лбу выросла огромная шишка, я очень обрадовался. Парень бросился было к дверям, но Старый черт снова загнал его на кухню, протер шишку свиным салом, чтоб опухоль спала, а потом велел убираться. Я перепугался так, что все тело обмякло, поскольку считал, что Старому черту не стоит отпускать Сыдина, ведь он обязательно вернется отомстить; я хотел договориться оставить остальных, но Старый черт был неумолим и всех прогнал, не веря, что так можно навлечь на себя беду, – толпа мажоров, а он только рявкнул, и они уже в панике разбежались. Цинтяо уходила самой последней, посмотрела на меня и с грохотом захлопнула дверь.

Я собирался выскользнуть следом и извиниться перед ней, но Старый черт меня тут же схватил и развернул. Неужели и меня бить собирается? Я яростно вырывался, но его сила была так велика, что я просто зря тратил усилия, по глазам я понял, что отец готов меня прибить, и в душе испугался: как он может так со мной поступить? Внезапно Старый черт ослабил хватку, вода с носков, висевших на веревке, капнула ему за шиворот, это были носки Цинтяо; Старый черт резко сорвал их и бросил в корзину для мусора. Моя и без того малая симпатия к нему растаяла как дым, Старый черт, не глядя мне в лицо, велел принести рюкзак, достал оттуда новый замок, собравшись поменять наш старый на новый. Я тут же воспротивился: вообще-то он не у себя дома, если поменяет замок, бабушка как домой попадет? Такое впечатление, что он меня не слышал и старательно заворачивал болты на двери, и только потом сказал мне, мол, подозревает, что та компашка давно уже сделала копию старого ключа. Ой, я чуть было не вскрикнул от удивления, сердце при этом екнуло. Он что, в полной боеготовности явился? Да нет, вряд ли. Старый черт запер дверь, я попросил дать мне новый ключ, но он меня отпихнул, я в ярости прошипел:

– Ты не можешь тут командовать, я бабушке расскажу!

Отец на меня не смотрел, переобулся в домашние шлепанцы и велел немедленно прибраться, да побыстрее! От его рыка стало не по себе, я и подумать не мог, что он в конце концов так поступит, если б бабушка была дома, то не позволила бы ему шуметь, и я даже немножко заскучал по бабушке. Старый черт притопнул ногой, и я волей-неволей, подавив злость, сделал так, как он велел. Старый черт остался доволен и, посвистывая, поставил ботинки в шкафчик для обуви и вдруг заорал:

– Что за придурок засунул в шкаф для обуви жвачку, а еще и дырки на мягких тапках от сигарет, ты только посмотри!

Я стоял далеко и не осмеливался приблизится, понятно это дело рук Сыдина и его дружков, а это самые любимые бабушкины тапочки, она с ума сойдет от злости. Старый черт вытаращил глаза и спросил:

– Эта компашка что, каждый день приходит безобразничать?

Я испугался так, что пот прошиб, а потом сказал, дескать, не говори ерунды, это просто мои одноклассники. Он закрыл дверцу шкафа и снова спросил, а почему я сегодня не на уроках. Я ответил, что школа организовала поход на выставку научных достижений, а потому нас на полдня отпустили с занятий. Это, разумеется, была ложь, но тут я мастер, Старый черт больше не приставал с расспросами, думаю, он еще и позлорадствовал, что с тапками такая беда случилась. Отец не любил бабушку. Я набрался смелости, потому, когда он не разрешил мне больше общаться с ребятами, я заявил, что это не его дело. Отец охнул, взял ботинок и швырнул в меня, но, к счастью, я оказался проворнее и увернулся, потом взял метлу и специально махал ею так, чтобы поднимать облако пыли. Отец подскочил, я тут же струхнул и открыл окно, чтобы проветрить. Старый черт снова принялся орать, на этот раз из-за того, что творилось в туалете, я вошел и глянул: ой, в луже плавали бесчисленные окурки, но что еще хуже – унитаз был сломан. Старый черт, не переставая крыть по матери, присел на корточки и принялся чинить унитаз, я боялся, что он меня сейчас отругает, и специально сухо сказал, дескать, ну и что тут такого, можно ж новый купить. Старый черт ударил меня по заднице. Я охнул и в бешенстве пулей вылетел из туалета, Старый черт проявил еще большее вероломство и отвесил мне еще и пендаль, я его возненавидел, сел на пол и принялся думать, чем бросить в него в ответ. Старый черт спросил:

– Что ты там ищешь?

Я удивился, поскольку отец точно сидел на корточках спиной ко мне. Я состроил ему гримасу, на что он сказал, мол, уродство еще то. А я внезапно понял, что он видит в зеркало на стене все, что я делаю, ничего тут странного, я скривил рот. Старый черт закончил с ремонтом, вышел и велел мне открыть спальню, хотел навести там порядок. Я оробел, боялся, что и там возникнут проблемы. К счастью, беспорядок царил только на кровати, да еще расшатался плетеный стул, но ему было уже лет двадцать, странно было бы ожидать, что стул переживет случившееся целым и невредимым. Старый черт снова разорался, выудив коробку презервативов, меня реально достало, что он шумит по пустякам, во-первых, не я ими пользовался, более того, в этих вопросах нужно быть осторожным. Старый черт побледнел и размахнулся, а я тут же прикрыл голову руками, но оплеуха еще не успела достичь цели, как взгляд Старого черта уже привлекла булавка на тумбочке, это Цинтяо оставила после себя, я мигом схватил, а отец меня ударил, взял булавку и тщательно осмотрел, не мамина ли. Я сказал:

– Жаль тебя расстраивать, но маминого тут ничего не осталось.

– Я говорил правду: мама прихватила все свои вещи и сбежала с любовником, а потом погибла в аварии.

– Убери постель! – заорал опять Старый черт.

Я догадался, что он боится, как бы я не понял, что у него на душе, и специально отвлекает мое внимание, так, значит, он все еще скучает по маме и по нашей семье? Я затрясся мелкой дрожью, действительно испугавшись, что отец вернулся с этой мыслью, но тогда он может надолго подзадержаться, тут уже даже проблема не в том, что он вернулся в неподходящий момент.

– Иди, иди.

Старый черт вытолкал меня в гостиную, он с пыхтением расстегнул пуговицы, обдав запахом потного тела, он собирался помыться.