Текст книги "Терапия пустого усилия. Когнитивно-ориентированный подход к быстрому облегчению душевной боли"

Но психологи–психологизаторы легко разобьют эти, казалось бы, железные аргументы. На первый аргумент они, например, могут возразить следующее. Да, конечно, нейромедиаторы играют роль в происхождении болезненных переживаний. Это невозможно отрицать. Но роль эта вторична по отношению к психологическим процессам. Да, давая больному антидепрессант, мы облегчаем его страдания. Но мы таким образом действуем на поверхностном уровне и помогаем пациенту уходить от решения важных психологических проблем, а последние и являются настоящем корнем расстройств. В конце концов, страдание можно обезболить и алкоголем. Алкоголь тоже влияет на биохимию. Но разве он решает проблемы? Понятно, что антидепрессанты лучше алкоголя, поскольку, по крайней мере, не создают дополнительных проблем, но действуют они не намного глубже… Что же касается наличия у предков похожих состояний, то это легко объяснить «семейным сценарием», «семейным стилем воспитания» и пр.

Примерно таким же образом «биологизаторы» ответят на аргументы про эффективность психотерапии, ее антирецидивные свойства и т.д…

В философском плане решение этого спора упирается в проблему материя–сознание. А последняя вряд ли имеет однозначно–безупречное решение.

Но для нас, по крайней мере, в рамках краткосрочной, симптоматической терапии пустого усилия спор этот, слава Богу, не актуален. Для нас чрезвычайно важно только определить является переживание реактивным или аутохтонным. А каковы механизмы аутохтонности нас в данном случае (для симптоматических целей) не интересует. Этот вопрос актуален для контекста, в котором будут осуществляться мероприятия по поиску и развенчанию пустых усилий, но не для самих этих мероприятий. Техники терапии пустого усилия можно осуществлять в контексте психофармакотерапии, в контексте медицинской модели психотерапии, в контексте психотерапии, основанной на тех или других психологических концепциях.

Я уделил этому вопросу время исключительно для того, чтобы сделать понятия «аутохтонный» и «реактивный» более наглядными.

Отличать аутохтонные переживания от реактивных чрезвычайно важно, хотя спор о механизмах аутохтонных переживаний непосредственно для терапии пустого усилия не важен. От этого зависит тактика нашего вмешательства, способ поиска и устранения пустого усилия.

И мы теперь знаем, что есть переживания–реакции, возникающие в ответ на внешние обстоятельства и от этих обстоятельств зависящие. И есть аутохтонные переживания, возникающие феноменологически «на ровном месте», без причины, или, во всяком случае, без жесткой связи с внешними событиями.

Как я уже говорил, из интересующих нас расстройств – деперсонализация, соматоформные, обсессивные и бредовые явления, как правило, за очень редкими исключениями, являются аутохтонными расстройствами.

Сложнее дело обстоит с негативными аффективными, эмоциональными переживаниями, простыми фобиями и социофобиями. Эти переживания могут быть как реактивными, так и аутохтонными.

Реактивное переживание тревоги мы видели у Натальи. Аутохтонное переживание того же чувства – у Ольги.

Близкое к реактивной фобии переживание (страх поездок на автомобиле) мы наблюдали у Андрея, помните? Переживание его действительно имело все признаки реактивности. Страх этот возник после аварии. Он навязывался ситуацией поездки и отражал тему травмы. И, наверное, зависел от изменения в ситуации. Андрей, когда Вам было страшнее – когда вы ехали по оживленной трассе, или на тихой проселочной дороге? Конечно, на трассе с активным движением страшнее.

А вот, если бы такой страх поездок возник без причин, от ситуации бы не зависел, соответственно, ничего бы не отражал, тогда мы сказали бы, что фобия носит аутохтонный характер.

То же и с социофобией. Предположим, что страх публичных выступлений возник у школьника после того, как его обсмеяли при ответе у доски. И теперь, выходя отвечать, он ждет и боится подобных насмешек и неприятия. А в ситуации, когда в классе присутствуют только его друзья, в лояльности которых он уверен, страха нет. Тут есть все критерии реактивности. И это, соответственно, реактивная социофобия.

Другой вариант. Страх публичных выступлений возникает без всяких стрессов и психотравм, на ровном месте. И никак не зависит от внешней ситуации (например, от отсутствия тех или иных людей в аудитории, от темы выступления и т.д.). Это уже другая ситуация, это аутохтонное возникновение социофобии.

Конечно, в реальной жизни не все так просто и очевидно. Бывают очень сложные случаи, когда трудно разобраться однозначно – реактивное это состояние или аутохтонное. Но все же, использование трех ясперсовских критериев помогает нам понять, по крайней мере, к какому полюсу стремится переживание. Аутохтонный и реактивный факторы могут переплетаться в душевной жизни одного человека. Возможны самые различные сочетания. Может быть, совсем мало аутохтонного и очень много реактивного. Может быть, наоборот. Того и другого фактора может быть «пополам». В общем, любые пропорции возможны. Для нас, как для психотерапевтов, важно разделять эти факторы. Видеть, где переживание ближе к аутохтонному, а где к реактивному.

Вообще, есть такое психиатрическое мнение, что чем больше в душевной жизни человека реактивного, тем ближе он к «здоровью», к так называемой психической норме. И наоборот, чем больше аутохтонного, то есть необъяснимого непосредственными данностями, тем вероятнее наличие расстройства в смысле болезни. Но нужно понимать, что не существует и людей, даже очень больных, психические движения которых управлялись бы сплошь аутохтонно и, хотя бы часть из них, не возникала бы как реакции.

Надо сказать, что в обычной жизни, «по умолчанию» мы все склонны объяснять поведение другого человека реакциями. Но в терапии следует быть с этим осторожней.

И в связи со всем вышеизложенным еще один момент из области общей психопатологии, который необходимо осветить. Который тоже окажется нам весьма полезен и поможет отличать аутохтонное и реактивное. Мы знаем с вами просто из жизненного опыта, что на одни и те же стрессоры разные люди реагируют не одинаковым образом. Для разных людей значимыми, подчас, являются совершенно разные вещи. Так, потеря работы для стеничной, уверенной в себе личности может оказаться хотя и неприятным, но в общем, рядовым жизненным событием. То есть, она не будет по настоящему значимой. И наоборот, человеком, склонном к тревоге, неуверенности в себе, та же самая ситуация может восприниматься весьма травматичным образом. Одно и то же брошенное слово может одного человека горячо ранить, а другого совершенно не задеть. Для кого-то, например, разрыв отношений – это жизненная катастрофа, для кого-то всего лишь крупная неприятность. Я подвожу Вас здесь к понятию «почвы» или шире «психической преддиспозиции». Только благодаря той или иной предрасположенности внешнее само по себе, может быть, нейтральное событие становится значимым, то есть небезразличным для личности, задевающим ее за живое. Значимость для человека внешнего события будет, таким образом, зависеть от его характера и биографии (жизненного опыта).

Давайте сейчас посмотрим еще одну запись и сравним ее со случаем Натальи.

– Михаил, что Вас беспокоит?

– Главное, наверное, страх за семью. Какое-то ощущение стресса все время. Глаз дергается.

– Что значит страх за семью?

– Чуть что случится на работе, я сразу в панику. Что не справлюсь, что бизнес разрушится. Мысли обрушиваются, что не смогу содержать семью.

– На работе действительно серьезные проблемы?

– Проблемы есть, конечно. У кого их сейчас нет… С другой стороны, я уже через подобные вещи проходил. Я немало таких ситуаций решал… А тут…

– Получается, что почему-то из мухи делаете слона?

– Ну, не совсем из мухи, конечно. Но слона…

– А раньше не делали?

– Да нет, раньше я собрался, голову в плечи втянул как боксер, – и в схватку. Без всякого страха. И почти всегда побеждал.

– То есть, по жизни, вы не склонны к излишней тревожности?

– Нет, я вообще не пугливый. Скорее наоборот. Я по натуре «боец».

– А если Вы все же проигрывали? Ведь в жизни все бывает.

– Если проигрывал, относился к этому спокойно, как к рабочему событию, неизбежному. А сейчас, если теряю деньги, я с ума схожу… Как катастрофу воспринимаю…

– Вы все время в тревоге или временами успокаиваетесь?

– Временами успокаиваюсь, правда, не до конца.

– От чего это зависит?

– …ммм… Ну, например, ситуация показывает хорошие тенденции. Мы же все время все параметры мониторируем. Или кто-то убедит меня, что все наладится, скажет что-нибудь трезвое… Надо мной подчиненные смеются уже. А мне легче, когда они смеются…

– Вы тревожитесь только про работу? Или бывают другие темы?

– В основном, про работу. Но бывает и про здоровье жены, детей, если кто заболевает… А вчера по телевизору услышал про рак желудка и часа два загонялся, что он у меня есть… Пока не дозвонился дяде, он гастроэнтеролог, отделением заведует.

– Он Вас успокоил?

– Да, сказал, что это все мнительность…

– Михаил, когда вы в панике, в те самые моменты, Вы понимаете, что преувеличиваете?

– Чаще, наверное, да, понимаю. Но бывает и с головой накрывает.

– Михаил, представьте, пожалуйста: Вы получили огромное наследство, и Вам можно больше не заботиться о благосостоянии. Оно уже есть. И Вам хватит, и Вашим внукам.

– Хорошо бы…

– Представьте, что это произошло в реальности. Уже. Как Вы думаете, Вы бы перестали переживать по поводу работы?

– По этому поводу, конечно, да.

– А в этом случае Вы вообще бы пришли бы в норму? В целом, успокоились бы?

– Не знаю… Не уверен…

– Вы допускаете, что в этом случае нашлась бы другая тема для беспокойства? Как вчера, например?

– Хм… Не исключено…

– Сколько времени уже все это с Вами творится?

– Да уже несколько месяцев.

– Раньше в вашей жизни были похожие периоды? Когда Вы становились тревожным, и так вот реагировали на стрессы?

– Пять лет назад было что-то похожее…И еще лет в двадцать пять…

– Сколько это тогда продлилось?

– Примерно, по полгода.

– Тогда была какая-то причина для такого состояния?

– Не знаю… Не пойму, какая…

– А сейчас какая-нибудь причина есть?

– Может быть, истощился? Я несколько лет без отпусков работаю. Но я вроде еще молодой, что мне так уставать…

– Что еще Вас беспокоит?

– Не могу толком собраться… Напряжение… Рассеянность какая-то, трудно думать. Чувство усталости постоянное.

– От чего, как Вы думаете?

– От мыслей этих про работу. Раньше я дверь кабинета за собой закрывал и про бизнес думать переставал. Если, конечно, чего-то экстренного не было. Голова очищалась, я мог семьей заниматься, детьми. Книги читать, фильмы смотреть… А, сейчас бывают дни, в голове как веретено вьется и вьется… Как колокольчик какой-то звонит и звонит. Иногда дух перехватывает…

– Какой-то смысл в этом все–таки может есть?

– Не вижу. Хотя, когда этих мыслей много, кажется, что действительно катастрофа наступает.

Итак, давайте, сравним состояние Михаила с состоянием Натальи и с состоянием Ольги.

Есть общее между переживаниями Михаила и Натальи. Общее в том, что оба они испытывают тревожные реакции. Оба переживают за свою способность содержать семью. Можно проследить, что и у Михаила, и у Натальи эти реакции соответствуют трем критериям Ясперса.

Но есть и существенные различия. Наталья всегда была тревожной и те реакции, которые она сейчас испытывает, по сути, типичны, естественны для нее. Она раньше не обращалась за помощью, потому, что не испытывала действие столь сильного стрессора. А ее характерологические, личностные особенности, как раз предрасполагают к тому, чтобы воспринять бракоразводную ситуацию именно таким образом. Если мы хорошо изучим характер Натальи (поверьте мне), у нас возникнет ощущение, что в данной ситуации она, скорее всего, просто не могла бы реагировать другим образом. Ее переживания естественным образом выводятся из ее характерологических особенностей (она и раньше склонна была принимать многие вещи близко к сердцу), ее жизненной истории и из характера переживаемой психической травмы.

У Михаила мы этого не видим. По жизни он «боец», как он говорит. Для него обычно свойственно совсем по–другому реагировать на жизненные трудности. Да и сейчас, успокоившись, он называет текущие трудности не таким опасными, какими они рисуются ему в момент сильной тревоги. Объективно они не требуют такого внимания, которое он почему-то им отдает. Его переживания, его реакция из его характерологических свойств, из его личности и из особенностей ситуации не выводятся. Зато мы видим, что помимо своих тревожных реакций, он испытывает еще общее, ни с чем конкретно не связанное, психическое напряжение. И что раньше он уже пережил два похожих эпизода, – когда вдруг, ни с того, ни с сего по несколько месяцев чувствовал упадок и давал тревожные реакции по пустякам. А потом, также ни с того, ни сего успокаивался и вновь становился «бойцом».

Итак, у Михаила, помимо его тревожных опасений про работу, наблюдается недифференцированное душевное напряжение с общим душевным упадком. И еще – политематичность переживаний. У Михаила последние не исчерпываются одной темой также, как у Ольги. Правда, у него это все же реакции, а у Ольги – темы меняются скорее спонтанно, сами по себе.

Итак, что мы видим? Мы видим, что реакция Натальи полностью объясняется ситуацией, если учитывать ее, Натальи, характер и историю жизни.

Реакции Михаила, напротив, из его характера не выведешь. Но они легко объясняются из состояния, в котором он находится сейчас (и в котором уже дважды находился в прошлом). И это состояние, само по себе, не является ни его характерологической особенностью, ни порождением какой-либо ситуации. Само это состояние аутохтонно. Это аутохтонная (эндогенная) депрессия.

Другими словами, тревожные реакции Натальи возникают на почве характерологической предрасположенности (тревожной личности, существовавшей с детства), тревожные реакции Михаила возникают на фоне аутохтонно возникающей депрессии (временной, аутохтонно возникающей тревожной готовности).

Все состояние Натальи, таким образом, объясняется из наличных, наблюдаемых данностей. Для понимания того, что происходит с Михаилом, нам требуется еще какой-то скрытый от глаз фактор (который объяснит нам, почему «боец», вдруг перестает быть таковым).

Другими словами, все состояние Натальи является реакцией. У Михаила реакции являются лишь частью более общего состояния. Психиатры в таких случаях говорят, что реакции «возникают в структуре эндогенной депрессии». Мы можем сказать, что его переживания являются смешанными – частично аутохтонными, частично реактивными. И, поскольку правит бал все же аутохтонный фактор, можно сказать, что это преимущественно аутохтонное состояние с выраженным реактивным компонентом. Такие состояния очень часты в практике. Чтобы с ними правильно работать, нужно отличать их и от чистых реакций, и от «полностью» аутохтонных депрессий.

Слово «полностью» я употребляю в кавычках, потому, что у самого тяжелого эндогенного больного все равно есть какие-нибудь реакции. Еще раз подчеркну: не бывает абсолютно аутохтонных состояний. Отдельные переживания могут быть полностью аутохтонны, но среди них в общем потоке психической жизни будут встречаться и реакции. Любой живой человек, неважно здоров он или болен, обязательно реагирует на то, что происходит вокруг него. В конце концов, с биологической точки зрения психика – это орган высшей адаптации, тончайшего приспособления к меняющимся условиям среды. А адаптация и приспособление и есть реагирование. То есть, человек реагирует по определению. Поэтому аутохтонный момент всегда будет переплетается с реактивным. Так, например, пребывая в неглубокой аутохтонной депрессии, человек по–прежнему отвечает на происходящее вокруг. Но аутохтонный депрессивный момент влияет на его реакции, изменяет их. Он, например, может на время этой депрессии становиться повышенно сензитивным (обидчивым, ранимым). Может стать повышенно тревожным. Это приводит к тому, что часто появляются реакции на различные обстоятельства в виде обиды или тревоги. А по миновании депрессивного состояния, повышенная сензитивность или тревожность проходит. Это может быть и у человека, вне депрессии вообще не склонного к подобным переживаниям. В этих случаях аутохтонное душевное напряжение как бы замещает собой характерологические особенности, как бы становится на их место. Тогда внешние травмирующие обстоятельства падают не на особенности характера, а на расстройство настроения. Они в этом случае взаимодействуют не с конституциональной почвой, не с личностью, не с опытом, этой личностью приобретенным, а с аффективным расстройством. Тогда его конкретные, отдельные переживания во время депрессии могут носить вполне реактивный характер, но возникают они на «депрессивной» подкладке, то есть на фоне аутохтонного душевного напряжения. И без таковой не возникли бы. Мы хорошо видим это в случае Михаила. На фоне тревожной депрессии он стал реагировать, то есть, давать реакции на те жизненные моменты, на которые раньше не обращал внимания. И с учетом этого аутохтонного фактора, реакции Михаила становятся нам понятными. Так же, как реакции Натальи понятны при учетое ее характера.

Удельный вес аутохтонного фактора может быть разным. Он может практически не участвовать в определенных переживаниях или состояниях. Может быть определяющим, оставляя реакциям лишь малый кусочек психического пространства. Может быть важным, но не главным, существуя на равных с реакциями. Может быть ведущим, но не единственным. А при хронических аутохтонных расстройствах настроения аутохтонная депрессивная «подкладка» может так тесно переплетаться с личностными особенностями (как говорят, «амальгамироваться»), что уже становится практически невозможным отделить одно от другого.

Таких случаев, когда аффективное расстройство меняет реактивность, влияет на реакции человека, очень много. Их нужно уметь определять. И нужно каждый раз в таком случае задаваться вопросом: чего здесь больше аутохтонного или реактивного? Или эти факторы представлены в равной мере? Лечебная тактика в рамках терапии пустого усилия здесь будет различаться. Позже мы к этому вернемся.

Такие реакции, как у Натальи, возникающие на почве определенной конституционально–характерологической предрасположенности, часто называются «психологически понятными» или психологически обусловленными реакциями. Психологически реакции становятся понятны нам (объяснимы для нас как сторонних наблюдателей), если мы знаем обстоятельства, в которых оно возникают, и личностные, характерологические особенности реагирующего на эти обстоятельства человека. В этих случаях принято говорить, что обстоятельства (внешние стимулы) «как ключ к замку подходят к личности», вызывая те или иные психические события. Психологически понятное переживание – это переживание, выводимое из доступных феноменологическому наблюдению психологических данностей – особенностей характера, опыта и ситуации. Тогда у нас, как диагностов, возникает твердое убеждение, что этот человек в данной ситуации попросту не мог реагировать по–другому. Эти реакции можно назвать «чистыми» в том смысле, что они объяснимы без привлечения каких-либо аутохтонных механизмов. Таков пример Натальи.

Пример Михаила в этом смысле противоположный. Переживания Михаила мы никак не выведем из его характера и жизненной истории. Они станут нам понятными только при учете аутохтонного, эндогенно фактора, создающего готовность к тревожным реакциям. Поэтому, назовем его переживания «реакциями, обусловленными аутохтонным фактором».

Еще пример. Тревожно–мнительный, всегда склонный к преувеличению опасности, боязливый человек узнает о скоропостижной смерти знакомого от инфаркта. Он потрясен этим известием, у него возникают мысли, что такое легко может произойти и с ним. Нарастает тревога, он начинает прислушиваться к работе своего сердца. По принципу «у страха глаза велики» он, конечно же, находит какие-то сбои в сердечном ритме, тревога возрастает еще больше и формируется ипохондрическое состояние. Это – психологически понятная реакция. Все необходимые и достаточные условия для возникновения определенного переживания – ипохондрической тревоги налицо. А вот если ипохондрическая тревога возникает у личности без предшествующей склонности к тревожной мнительности – это психологически непонятно и заставляет задуматься об аутохтонном факторе.

Если социофобия возникает у застенчивого человека, даже при незначительной психотравматизации – это психологически понятно. А, если у человека, железобетонно уверенного в себе – надо думать об эндогении.

А вот пример совершенно обыденной, не «невротической» реакции, тоже психологически понятной. Если вы личность, которой небезразлично мнение других людей о вас (то есть вы не асоциальны и не антисоциальны), то вам становится приятно, когда вас хвалят, и вы недовольны, когда вас ругают… Здесь то же – определенная характерологическая предрасположенность (в данном случае понятная и естественная для большинства) и возникающие на ее фоне психологические стимулы естественным и логичным образом вызывают понятное душевное событие – радость или печаль. Если же вам вдруг становится совсем безразличной реакция окружающих на вас – что-то психологически непонятное происходит с вами, потому что как-то изменились ваши личностные особенности.

Здесь только давайте сделаем оговорку про термин «психологически понятный». Иногда этот термин неправильно понимается. «Психологически понятное» переживание не означает, что переживание понятно лично мне, психотерапевту, как человеку. Лично мне, как человеку, вполне «чистое» реактивное переживание пациента может быть совсем не близким и в этом смысле не понятным, если у нас с ним разные, полярные характеры. Моей личностной реакцией на его переживание может быть рассуждение типа «я бы на его месте никогда так не чувствовал». И это еще ни в коем случае не говорит о том, что переживание психологически непонятно. В данном случае, «понятно», значит, выводимо из его характерологически–личностных особенностей и особенностей его ситуации. И мои особенности здесь совершенно не причем. Соответственно, и наоборот, если я сразу чувствую созвучие с переживанием пациента, мне нужно удержаться от оценки его как психологически понятного. Нужно в этом случае проверить, действительно ли это созвучие связано с нашей психофизиологической похожестью или является случайным и поверхностным и не учитывает всех особенностей ситуации. Другими словами, оценивая психологическую понятность–непонятность переживания другого человека, нужно всеми силами избегать «навешивания» на него собственной психологии. Психологически понятные душевные движения – это переживания, происхождение которых само собой понятно стороннему наблюдателю–терапевту при том, что последний хорошо изучил своего пациента. Тогда и только тогда они легко и естественно могут быть объяснены исходя из наличных, феноменологически данных личностных особенностей переживающего и внешних обстоятельств. Все люди разные, и об этом нужно все время помнить.

Отметим важный момент: всякое психологически понятное переживание всегда реактивно, но не всякое реактивное переживание психологически понятно. Психологическая понятность – это лишний довод в пользу реакции. Но отсутствие психологической понятности еще не исключает реактивного происхождения переживания. Но оно заставляет задуматься о том, что реакция, как говорят психиатры, возникает на патологически (то есть аутохтонно, эндогенно) измененной почве.

Итак, подытожим…

Мы теперь знаем, что в переживаниях наших пациентов (и людей вообще) можно выделить психологически понятные реакции и аутохтонные душевные движения.

И существует как бы промежуточный вариант – реакции, но обусловленные не только внешним фактором, но и аутохтонным. Реакции, возникающие на почве аутохтонных расстройств (обычно, на фоне эндогенных депрессий).

Это более полная схема, чем была у нас недавно. Она, конечно, тоже упрощенная. Как уже говорилось, встречаются разные сочетания реактивного и эндогенного моментов, с разным удельным весом того и другого фактора. Я уже не говорю о том, что встречаются и сочетания аутохтонного с экзогенным, и экзогенного с реактивным. Но нам для практики в большинстве случаев, где уместна и применима терапия пустого усилия, вполне хватит этого разделения.

Я вижу, есть вопрос?

Скажите, пожалуйста, если смотреть на дело психиатрически, биологически, аутохтонный и эндогенный – это синонимы?

Нет. Даже, если смотреть на дело сугубо биологически, понятие «аутохтонный» шире, чем понятие «эндогенный». Когда говорят «состояние эндогенного происхождения», обычно имеют в виду не только то, что переживания связаны с наследственной предрасположенностью, но и то, что состояние является болезненным, патологическим. То есть это генетически предопределенное заболевание. Но сплошь и рядом встречаются беспричинные колебания настроения или психического тонуса в рамках здоровья. Такие колебания могут быть в течении дня, в течении нескольких дней. Кто-то, например, работает наиболее продуктивно утром, кто-то, наоборот, вечером. Точно также мы меняемся с возрастом, мы меняемся в связи с гормональными перестройками. Есть люди, психическое самочувствие которых связано с погодными факторами или даже с фазами луны. Кто-то лучше себя чувствует весной, кто-то осенью. Такого рода колебания сами по себе не говорят о наличии болезни. Поэтому их не принято называть эндогенными, хотя они, скорее всего, обусловлены генетически. А под понятие «аутохтонный» они подпадают. Конрад Лоренц, например, так описывает собственные аутохтонные колебания настроения: «Нормальна» и явно способствует сохранению вида смена настроений, в течение дня происходящая почти у всех здоровых людей. Переживания, которые я попытаюсь здесь описать феноменологически, многие наблюдали на себе. Когда я, как со мной обычно бывает, просыпаюсь на некоторое время в очень ранние часы, мне приходит на память все неприятное, с чем мне пришлось столкнуться в последнее время. Я вдруг вспоминаю о важном письме, которое давно уже должен был написать; мне приходит в голову, что тот или другой человек вел себя в отношении меня не так, как мне хотелось бы; я обнаруживаю ошибки в том, что написал накануне, и прежде всего в моем сознании возникают всевозможные опасности, которые я должен немедленно предотвратить. Часто эти ощущения так сильно осаждают меня, что я, взяв карандаш и бумагу, записываю вспомнившиеся мне обязанности и вновь открывшиеся опасности, чтобы их не забыть. После этого я снова засыпаю, как будто успокоившись; и когда в обычное время просыпаюсь, все это тяжелое и угрожающее представляется мне уже далеко не столь мрачным, и к тому же приходят на ум действенные предохранительные меры, которые я тут же начинаю принимать».

Психиатры, действительно, часто термины «эндогенный» и «аутохтонный» употребляют как синонимы. Но мы «аутохтонным» будем называть любое «беспричинное» на феноменологическом уровне душевное движение, не важно здоровое оно или больное. Безотносительно к тому, является ли это движение проявлением болезненного процесса или функционального колебания в рамках здоровья.