Текст книги "Поход семерых"

Он посмотрел на своих друзей, которых так изменила одежда, возвысив их и без того возвышенные черты. На какой-то миг Аллен увидел пред собою трех королей и королеву, почти ангельской красоты людей, в прекраснейшем из пиршественных залов; себя же он не видел. Наверное, мы все-таки умерли, усомнился он в последний раз, – на земле таких красивых лиц не бывает… Но это оставались они, его друзья, с которыми он спал в палатке и карабкался по камням скальника, которые мокли с ним под дождем и торговались на горском рынке. И языкастый Марк тут же укрепил это впечатление:

– Да-а, отлично, просто бродячий цирк на выезде. Кто в красном из них, кто в белом из них, а про зеленого Гая славный рыцарь Персиваль ничего не написаль, как ни жаль. Предлагаю: зеленого – за борт, чтоб картину не портил.

– Марк, – как-то очень задушевно протянул Гай, – ты не решил еще, мы живы или умерли?..

– Нахожусь в процессе решения. Аргументы есть в обе стороны. А что?..

– Вот тебе еще аргумент. – И Гай необычайно быстро и умело съездил другу по шее, в чем сказалась его многолетняя практика бытия старшим братом. – Думай сам, получают ли мертвецы по шее – или нет. Кстати, о коричневых там тоже ничего не говорилось…

Они сели за трапезу. Йосеф поклоном поблагодарил незримого дарителя за щедрость, перекрестил и преломил первый хлеб. За ним за еду принялись и остальные. В кувшинах оказалось белое вино и вода. Вскоре они насытились и сидели в молчании в пламени свечей, просто глядя друг на друга. Потом Аллен встал и пошел вдоль по барке, с благочестивым восхищением осматривая это чудо Господне. Ему хотелось побыть одному.

Он прошел мимо мачты, дивясь, что нет по бортам ни весел, ни скамеек для гребцов. Дивился он и белому парусу, полному ветра, хотя на море стояла тишина, и даже упавшую на лоб прядку светлых волос не мог откинуть легчайший бриз, обдувавший Алленово лицо. Однако парус был надут, полный неким собственным ветром, и барка быстро и бесшумно плыла сквозь ночь, рассекая водную тьму.

На толстом канате, протянутом от верхушки мачты к носу корабля, покачивался зацепленный крючком масляный светильник. Был он похож на лампаду, закрытую со всех сторон от ветра; у шестигранного металлического каркаса – стенки из стекла. В качающемся круге света, лежащем внизу, светлели два больших прямоугольных камня, возложенных один на другой, и меж ними виднелась рукоять меча.

Аллен присел на корточки, чтобы лучше разглядеть. Дивно красивая одноручная рукоять, прямая гарда, а лезвия не разглядеть – все скрыто меж плоскими камнями. Надпись витиеватыми, но ясными резными буквами шла по верхнему из них полукругом:

«Этот меч сможет извлечь и владеть им лишь тот, для кого он предназначен, достойнейший рыцарь из ныне живущих, тот, кому судьба приобщиться нетленного Света Грааля. Иной же не смей касаться его, ибо тогда нанесет он тебе такую рану, что лучше б тебе и не рождаться на свет».

«Ох, я и не собирался, – быстро подумал Аллен, пряча руки за спину. – Я знаю, что это точно не я. Не я достойнейший. Бог с ним, с этим мечом, я трогать его не хочу». Отойдя от меча с опаской – или с величайшим, почти благоговейным почтением, – он посмотрел на него издали, чувствуя себя очень маленьким персонажем невыразимо большой сказки. Казалось, на него смотрят; но не люди, а кто-то – или что-то – большее. Аллену стало страшно, хотя то, что смотрело, по его ощущениям совсем не было злым. Просто оно казалось слишком огромным для него, и Аллен захотел очутиться рядом с кем-нибудь из друзей. Интересно, а они видели меч?.. Он уже открыл было рот, чтобы позвать, – но тут услышал быстро приближающиеся голоса, и рот его сам собой захлопнулся, как коробка. Это были Йосеф и Клара.

– …Да, отец Йосеф. Это то, о чем я хотела вас попросить.

Уже по одному этому обращению Аллен понял, что происходит нечто крайне важное, и отступил в тень, к мачте, не желая мешать. Они приблизились – оба белые, оба в длинных одеждах. Аллен вовсе не собирался прятаться, просто не успел тихо уйти сразу, а потом, когда они остановились в покачивающемся круге света, уходить было уже поздно. Так, чтобы не потревожить их и не прервать, – невозможно.

– Клара, но я не знаю, как это делается. Мне никогда не приходилось такого совершать.

– Но ведь отпевать мертвого вам тоже не приходилось. И принимать исповедь у покойников. И плавать на волшебной барке без гребцов.

– Я, должно быть, не имею такого права. Даже если забыть, что я – отлученный от таинств священник, это должен делать, кажется, настоятель монастыря. И твой испытательный срок еще не прошел.

– Отец Йосеф. – Твердый голос Клары внезапно стал умоляющим. – Нет больше срока. Ведь мы оба понимаем, что вряд ли вернемся. Вряд ли я когда-нибудь увижу свою настоятельницу… и пусть будет так. Теперь мы ничего не знаем, Господь Своей рукой несет нас через море в темноте – и я даже не знаю твердо, жива я или умерла. А если я и жива, то что мы увидим, когда рассветет, и будем ли живы после этого?.. Отец Йосеф, если я умру, я хочу умереть, стоя на своем Пути. Я смогу принять что угодно, но принимать это хочу, будучи монахиней.

Аллен невольно содрогнулся. Так вот о чем она так горячо молит священника! Его сестра желает принять постриг – прямо сейчас, в эту ночь, наводящую на мысль, что других ночей может и не быть.

Монашество Клары, сама эта возможность как-то всегда отодвигалась его сознанием на задний план – особенно на время похода, когда об этом не напоминала даже ее одежда. Но сейчас он увидел то, на что всю дорогу предпочитал закрывать глаза, – что у Клары тоже есть Путь, отличный от всех других, ее мечта, ее любовь, куда более сильная, чем он, ее брат. Любовь, которой она не изменяла никогда.

Внезапно Клара, увидев что-то в лице своего спутника, упала на колени. Аллен резко отвернулся, дернувшись от неловкости за нее, и не увидел, как она обняла своими прозрачными руками колени священника.

– Отец Йосеф, пожалуйста… Прошу вас. Примите мои обеты. Иного бы я не желала во всей моей жизни. Постригите меня.

– Клара… Перестань, сестра. Прекрати. Я сделаю, что ты просишь. Сделаю, как могу. Хотя мне даже нечем тебя постричь… – Йосеф безнадежно огляделся, и лицо его вдруг вспыхнуло радостью. – О! Подожди-ка… Кажется, я нашел…

И прежде чем Аллен, оборачиваясь на звук, успел понять, что происходит, прежде чем с губ его успел сорваться предостерегающий вскрик, Йосеф, наклонившись, одним быстрым движением выхватил заклятый меч из тесного его ложа. Аллен услышал только, как металл вжикнул о камни. Надписи Йосеф не заметил. Невнятной надписи, белой по белому, в колеблющемся свете фонаря. Близорукий Йосеф, чьи очки разбились и потерялись еще в прошлой жизни…

Аллен беззвучно перевел дыхание. Он просто смотрел на человека, стоящего перед ним, чувствуя сильное желание опуститься на колени. Но на его глазах совершилось что-то неимоверно важное, так что он даже не мог пошевелиться. Достойнейший рыцарь из ныне живущих. Вот, значит, как.

Йосеф поднял руку с мечом, по всей длине блеснувшим светом. Клара наклонила голову, как на плахе. Но казнили не Клару – это умирала ее мирская жизнь. Длинные черные волосы, такие светлые на свету и темные в тенях, блестящие своим собственным блеском, извивами тени упали на дощатую палубу. Клара подняла голову – маленькую и темную, с по-мальчишески тонкой шейкой. Аллен не видел ее глаз.

Вдруг он понял, что больше не может терпеть. Он даже не знал толком, боль или радость были причиной столь сильного всплеска, но, закрыв лицо руками, он бросился прочь, не пытаясь более остаться незамеченным – лишь бы не… И он все-таки успел. Ни Йосеф, ни Клара не шелохнулись, когда он, чуть не налетев на мачту, в темноте пробежал короткий путь до кормы и там, бросившись на колени, спрятал лицо в шелковых складках на борту и в голос разрыдался.

Марк и Гай, сидевшие за остатками трапезы с кубками в руках, вскочили и кинулись к нему. Пламя свечей коротко мигнуло. Марк обхватил друга за плечи, Гай сунул ему в руку свой кубок – там оказалось вино. Одновременно они наперебой спрашивали, что случилось. Стуча зубами о серебряный край, Аллен отпил несколько глотков, легкое тепло пробежало по его горлу и коснулось сердца. Он улыбнулся друзьям, как смог, и хотел было объяснить, что все хорошо, все очень хорошо, просто не так, как прежде, – и не успел. Потому что появились они.

Йосеф вел за руку Клару, шедшую ровно и радостно, с покрытой капюшоном головой. В другой руке – в правой – Йосеф держал меч. Лица пришедших были просветленными и очень серьезными.

– Мы хотим сказать вам, – начал Йосеф, но оборвал себя и посмотрел на Клару. Та улыбнулась – так, что все скорбящие мира должны были бы просто затанцевать от радости при виде ее улыбки – и откинула свой белый капюшон.

– Друзья, порадуйтесь за меня. Я приняла постриг. Теперь я – невеста Христова.

Глаза Гая едва не вылезли из орбит. Он смотрел то на Клару, вновь покрывающую голову, то на меч. Меч в руке Йосефа. Меч, который он держал неловко и с трудом – так давала себя знать растревоженная рана.

– Йосеф… Меч… Он откуда? Он… оттуда?..

– Он лежал меж двух камней. Я достал его, решив, что на богоугодное дело можно будет его взять. Ты считаешь, теперь нужно положить его обратно?..

– Да не в том дело! – возопил Гай, вскакивая, и голос его разнесся в морской тишине, отзываясь в холодных волнах. – Ты надпись на камне видел?..

– Нет, не разглядел. А что там за надпись была?..

Гай, которого история с мечом поразила, кажется, больше, чем монашество Клары, с нечленораздельным воплем схватил Йосефа за руку и потащил его на нос корабля. Аллен и Клара, по дороге тоже инстинктивно соединив ладони, поспешили за ними. Один Марк не двинулся с места и так и остался в неловкой позе у шелкового борта барки, сцепив руки замком, и в свете семи свечей лицо его оставалось неподвижным, как мертвое.

Новый нечленораздельный вопль Гая заставил Аллена ускорить шаги. Светильник чуть поскрипывал о веревку, слегка качаясь из стороны в сторону, и, наклонившись, Аллен не увидел на шершавой плоской поверхности камня ничего .

– Здесь была надпись! – Гай ощупал камень руками, повернул к друзьям пылающее лицо. – Я клянусь чем угодно, что видел ее!

– Я тоже видел, – подтвердил Аллен, опускаясь возле камня на колени. – Даже могу процитировать. «Этот меч достанет… или вынет – только достойнейший рыцарь из ныне живущих. Иному же лучше его не касаться…»

– «Ибо ему тогда он нанесет такую рану, что лучше б тот и не рождался на свет», – подхватил Гай, глядя на Йосефа невыразимо преданным взглядом, как юный Гарет на Ланселота. – Или что-то в этом роде, Йосеф. Там было так написано. Мы видели это. Просто теперь надпись исчезла. Я хотел взять меч – но увидел надпись и не решился…

– И я тоже, – вставил Аллен, глядя на Йосефа снизу вверх. – Ты его извлек. Значит, это ты – достойнейший.

– Я не рыцарь. – Лицо Йосефа было сурово, а голос – тверд. – И если бы я видел эти слова, я к мечу и не прикоснулся бы. Надеюсь, что меня простят за незнание. Сейчас же я хочу положить его на место, пусть ждет своего часа.

Он потянулся к камню, но Аллен и Гай, так и стоявшие на коленях, одновременно удержали его руку.

– Йосеф, нет, пожалуйста! Если бы это был не ты, ты не смог бы его достать. Так должно быть, не отказывайся.

– Он твой, – вторил Гай. – Ты должен оставить его. Пожалуйста, прими это как данность. Ты же видишь, надпись исчезла – значит, пророчество свершилось.

– Йосеф, прошу тебя, – вступила и Клара, стоявшая у него за плечом. – Это, должно быть, очень важно. Таких случайностей не бывает.

– Я же даже не умею им пользоваться, – растерянно сказал Йосеф, глядя на оружие в своей руке, совершенное в грозной красоте. – Я взял его вместо креста – когда благословлял Клару по принесении обетов и давал ей его целовать. Применительно ко мне слово «рыцарь», хоть дважды «достойнейший», – это же насмешка какая-то!.. Кроме того, у меня болит рука… Может, ты его возьмешь?.. – Он протянул меч Аллену, перехватив его рукоятью вперед. – Ты хоть как-то знаешь, что с этим делают… Теперь, когда он извлечен, в нем, я думаю, нет никакого проклятия…

Аллен испуганно замотал головой, пряча обе руки за спину.

– Нет, нет, Йосеф. Он твой. Может, и не нужно будет ничего делать, просто ты должен его носить. Надень его на пояс, у тебя же специальный пояс с петлей для меча.

– Ну хорошо, если вас это ободрит, я возьму его. – Йосеф воззрился на свой пояс, ища, как приладить оружие. – Но это ваша воля, не моя. Не нужно на меня так смотреть, друзья, прошу вас. Помните, что этот меч настолько же мой, насколько ваш. Аллен… Ты не знаешь, как его сюда просунуть?.. Первый раз имею дело с такими вещами…

– Здесь потребны ножны. – Аллен, все так же стоя на коленях, но теперь развернувшись к Йосефу, исследовал его пояс. – Ножен у нас нет, значит, сгодится любая веревочная петля. Конечно, не очень красиво будет, но так тоже можно… Есть у кого-нибудь веревка?..

Веревки не было. Гай предложил снять с себя пояс и разрезать, но Клара его остановила.

– Не надо. Я знаю, как сделать лучше… и правильнее.

Она подняла с дощатой палубы нечто, свернувшееся черной змеей. Нечто, о чем все забыли. Свои волосы.

Аллен просиял. Сбывались самые любимые, самые сокровенные его сказки, и сказки эти говорили о Граале. Он почувствовал как бы близкое сильное тепло, некое властное притяжение – так слепой видит солнце, так иголка чувствует, где магнит. Это было дуновение Пути – с того его конца, который касается Цели.

– Клара! Ты хочешь…

– Да. Я даже знаю, как сделать, чтобы петля не распускалась. Если это продеть сюда… Йосеф, можно твой пояс на минутку?.. Должно получиться.

С поясом в руках она присела на камень, пальцы ее быстро переплетали блестящие прядки. Горящая бешеным огнем любовь к сестре захлестнула Аллена, когда он понял, что девушка почувствовала то же, что и он. Горячий ветер Оттуда . Это от него так разгорелись ее вечно бледные щеки, что было видно даже в свете маленького фонаря. Интересно, почему в нем не сгорает масло, мельком подумал Аллен, но тут Клара закончила свою работу и встала.

– Вот. Здесь бы залить смолой или сургучом, но пока держаться будет. Найдем смолу – зальем. Давай я препояшу тебя.

Она опустилась перед Йосефом на колени и надела на него пояс. Помогла опустить меч в петлю. У основания лезвие его не было заточено, и он без риска порезать перевязь упокоился у левого бедра священника.

Невеста Христова поднялась и посмотрела на Йосефа сияющим взором. За плечами ее замерли двое столь же торжественных юношей. Теплый ветер из сердца мира задел крылом всех четверых одновременно. Йосеф встретил их взгляд спокойно и чуть печально и, помедлив не более мига, шагнул к ним.

– Что б мы ни сделали, пусть это окажется благим. И перестаньте смотреть на меня, как на апостола Петра или Иосифа Аримафейского. (Как на Галахада, едва не вставил Аллен, но заставил себя смолчать, хотя и не без труда.) Вы же знаете, кто я такой на самом деле… И по-прежнему считаю, что это не мой меч. Если я беру его, то лишь потому, что нет здесь иного распятия. Но… еще один такой взгляд – и я сниму этот почтенный меч и засуну обратно под камень!..

– А где Марк? – словно пробуждаясь, спросил Аллен, оглядываясь по сторонам. Тут только граалеискатели вспомнили, что Марк с ними не пошел. И, кажется, с ним случилось что-то нехорошее.

Марк неподвижно стоял на корме, спиной ко всем, и смотрел в темную воду. На звук шагов он как ни в чем не бывало обернулся, демонстративно зевнул, прикрывая рот ладонью.

– Ну что, может быть, мы ляжем спать?.. Я тут все убрал, можно улечься прямо на досках. А старую одежду – под голову…

– Давайте спать, – поддержала его Клара. – После такой ночи, как эта, отдохнуть просто необходимо. Хоть спать и не хочется, на самом деле мы ужасно устали.

– Интересно, почему не начинает светать? – заметил Гай, поглядывая на совершенно темное небо. Облака разошлись, и полная луна, яркая, как огромный светильник, плыла в небесах. От нее даже отбрасывались тени – тонкая тень мачты лежала на борту, а по воде несся темный силуэт барки с раздутым парусом. – И полнолуние меня тоже удивляет, – признался Гай, сворачивая в кулечек свои просоленные старые штаны, новое призвание коих было стать подушкой. – Насколько я помню, сейчас должна быть старая луна, время новолуния…

Вот уж последнее, что могло удивить Аллена после всех событий этой ночи, – так это фазы луны. Но ночь и правда, как показалось ему, затянулась – на небе не наблюдалось и намека на рассвет. Может быть, рассвета теперь вообще никогда не будет. Но даже это не могло его огорчить – теперь, когда он почувствовал, пусть на миг, но всей кожей и всей душой, горячее дыхание Пути.

Марк сложил скатерть в несколько раз, устраивая ложе для Клары, и на него чуть не улегся непосредственный Гай. Йосеф снял пояс с мечом и уложил его на сундуке, рядом с чашами и кувшинами. Наконец все разобрались, Клару уложили посередке, чтобы она не замерзла, и, коснувшись спиной жестких досок, Аллен подумал, что никогда ему не было так удобно ложиться спать. Гай потянулся затушить свечи на канделябре – и Аллен обратил внимание, как неравномерно они сгорали. Вначале все они были одной длины; теперь же две из них сгорели совсем, три горели ровно и ясно, одна едва тлела и оставалась при этом самой длинной, а последняя погасла, догорев только до половины. Гай дунул на свечки, Йосеф чуть поворочался рядом, устраивая больную руку и чуть слышно шепча свои молитвы на сон грядущий. Ласковое, детское тепло – как мамина ладонь для младенца – накрыла Аллена, и он уснул, не думая ни о чем. Может быть, это была самая спокойная и счастливая ночь в его жизни – не считая тех ночей без рассвета, которые проводят дети Божьи в материнской утробе до того, как выйти на белый свет.

Проснулся Аллен от того, что одному его боку стало холодно. Марка не было рядом; остальные спали, прижавшись друг к другу. Над головой чернело все то же звездное небо, небо Ночи, Которой Нет Конца. Аллен встал, стараясь не потревожить Йосефа. Лицо его во сне казалось трагическим и детским и одновременно лицом человека, который не боится вообще ничего. Аллен на цыпочках пошел вдоль борта – и не ошибся: большая темная фигура стояла под светильником, облокотясь на резной борт, и смотрела в ночь перед собой. Юноша подошел и тихонько стал рядом с другом.

Марк не обернулся, только краем глаза глянул на него. Они помолчали. Вопрос был настолько ясен, что не требовал произнесения вслух. Наконец Марк заговорил:

– Знаешь, я ведь трогал этот меч. Сразу, как только его увидел… попытался достать.

Он двинул плечами, кожаная одежда скрипнула. Аллен не нашел что сказать. Марк усмехнулся в темноту каким-то своим мыслям и продолжил:

– Там было сказано про ужасную рану. Да, в самом деле, лучше бы я не родился на свет.

Аллен испуганно дернулся к нему.

– Ты что, ранен?!.

– Не там, где ты думаешь, славный рыцарь Персиваль, – мягко ответил Марк, отводя его заботливую руку. В первый раз дурацкое прозвище из его уст не прозвучало издевательски, так что Аллен его попросту не заметил. – Меня тут никто не вылечит. Попробую помочь себе сам.

Понимание пришло к Аллену в виде картинки – коленопреклоненная Клара, меч взлетает над ее головой, блеснув по всей длине, отсекая не черные волосы – все мирские чаяния и надежды. И не только ее надежды… Потянувшись вперед, он неуклюже обнял друга и подумал: «Помоги тебе Господь», но сказать – не сказал. Марк ласково похлопал его по плечу и ответил – опять этим непривычно мягким голосом:

– Пошли-ка спать. А то эта бесконечная ночь возьмет да и кончится, а мы не будем готовы встретить утро…

Аллен кивнул, и они тихонько вернулись на свои места и легли. Гай что-то пробормотал во сне, Клара дышала ровно и спокойно.

А корабль летел, направляемый собственным ветром в парусном крыле, и чуть слышно журчала вода за бортом, разрезаемая килем волшебной барки. «Спокойной ночи, – подумал Аллен, засыпая, и это была его молитва. – Спокойной ночи, друзья, спокойной ночи, мама, спокойной ночи, Роберт, спокойной ночи, Мария и Эйхарт, и отшельник Насьен, и вы, люди, тонувшие в ледяной воде, спокойной вам всем ночи… Спокойной ночи, Алан, друг мой, прости, что я ношу твой герб. Спокойной ночи, Белый Лев. И пусть мы завтра увидим новый день».