Текст книги "Помрачённый Свет: Финал"

Раздался свист когтей, рассекших воздух рядом с лицом Вилбера, и практически сразу ему вторило смертоносное эхо, однако командир удивительным образом успел отскочить в сторону прямо из положения сидя. Следом за ним полетели вырванные ошметки трухлявого пня – страшно даже представить, что произошло бы, если бы удар пришелся точно в цель.

– Консалия! – прорычал Вилбер, оказавшись на безопасном расстоянии. – Стой! Это я!

«Консалия?» – Эберн только сейчас узнал в представшим перед ним свирепом хищнике черную фра-гатляур. В ее внешнем виде, движениях и даже запахе стало слишком много звериного. Эмиссар не мог знать наверняка, но он чуял, что в ней не осталось почти ничего от лейтенанта гатляурской гвардии. Так как же помочь ей, дикому зверю, если она больше не внемлет голосу разума?

Пантера с угрожающим шипением бросилась в сторону, в три стремительных рывка взобралась на верхушку дерева и растворилась в кронах. При следующем порыве ветра она ударит вновь, внезапно вынырнув из шелестящих теней.

Гатляуры заняли круговую оборону, схватившись за тесаки.

– Нет, – твердо рыкнул Вилбер, поудобнее перехватывая ремень. Оружие вернулось в ножны. – Не навредите ей. Она – одна из нас.

Движение воздуха подняло зеленую волну листвы, и, словно вторя невидимому потоку, один из гатляуров упал на землю, опрокинутый появившейся из ниоткуда Консалией. Второй боец тут же кинулся к ней, но у него не было ни единого шанса поймать лейтенанта – в своем животном рвении она слишком быстра даже для сородичей. Однако, увернувшись от его захвата, фра-гатляур на мгновение потеряла равновесие и потому снова не смогла нанести смертельный удар Вилберу, стоявшему к ней спиной. Командир успел обернуться и отшатнуться назад, но когти черной пантеры вонзились ему в бока, насквозь прошив кожаную броню.

– Консалия, – хрипло выдохнул Вилбер, обронив ремень, и схватил ее за запястья, не вынимая из себя когти. Так хватка будет крепче. – Ты не узнаешь меня? Очнись!

– Ты… слаб… недостоин, – отрывисто прошипела она. – Я… стану… вожаком.

На мгновение их взгляды встретились – кипящий янтарь его глаз влился в черную бездну дикой ярости. И кажется, где-то там, в глубине ее подавленного сознания, промелькнул просвет понимания содеянного, но он тут же померк, обернувшись новым смыслом, продиктованным пробудившейся первобытной природой… И в тот же миг Консалия крепко вцепилась зубами в шею командира. По рыжей шкуре поползли алые разводы.

Третий гатляур-боец, оказавшийся в невыгодном положении с другой стороны пня, наконец подскочил к Консалии и сгреб ее в охапку, отрывая от Вилбера. Из рваной раны на шее брызнула кровь, но командир не ослаблял хватку.

– Эберн! – прорычал он, брызжа красной слюной. – Ремень! Вяжи!

Эмиссар видел все от начала и до конца. Он не замечал безумную скорость, с которой велась борьба, и даже удивлялся, почему два упавших гатляура до сих пор не встали на ноги. Все движения Консалии и Вилбера казались ему плавными и даже немного неуклюжими. Это было похоже на то чувство, когда внутри него впервые пробудилась истинная суть его народа. Только сейчас он оставался в сознании и мог контролировать себя… правда, не полностью. С каждым ударом сердца по венам Эберна проносились волны тревоги, гонимые инстинктом самосохранения. Все внутри него кричало о том, что не следует приближаться к разъяренной фра-гатляур и раненому командиру. Он был парализован непреодолимым желанием выжить, и давно бы уже сбежал, но…

– Благополучие общины – превыше всего, – издав жалкий стон, Эберн шагнул вперед. – Это мои сородичи… – еще шаг, сопровожденный вспышкой боли в сведенных мышцах. – И я сделаю все… – сердце сжалось, выдавливая жизнь, а конечности онемели, как будто кровь из них ушла в голову, готовую взорваться от перенапряжения. – Чтобы помочь им! Помочь им всем!

Время почти остановилось. Эберн с удивлением обнаружил, что может свободно передвигаться. Изначальные инстинкты и приобретенный разум слились внутри него воедино. Он стал совершенно другим гатляуром, но при этом остался самим собой.

«Не зверь и не создание Света… Наш новый путь. Я нашел его. И покажу остальным».

Эмиссар подхватил лежащий на земле ремень и подскочил к Консалии, бьющейся в крепком захвате своего бывшего подчиненного. В тот же миг Вилбер с диким рыком выдернул ее когти из себя, не обращая внимания на вырванные с мясом клочья рыжей шкуры, и с немалым усилием сложил руки лейтенанта вместе. Прочный точильный ремень обвил запястья и затянулся узлом.

Наконец-то упавшие бойцы поднялись на ноги и бросились на помощь. Втроем держать взбесившуюся фра-гатляур стало проще, но она все равно не унималась и постоянно предпринимала попытки вырваться.

– Девочка, – хрипло дыша, произнес Вилбер, держась за покалеченный бок и прокушенную шею. – Успокойся.

– Я сильная! Сильнее тебя! – яростно прошипела Консалия, слизнув с мордочки кровь. – Я буду вожаком! Стая признает меня!

– Глупышка… – командир прислонился спиной к стволу дерева и посмотрел на эмиссара.

Янтарь его глаз остывал, но, кажется, Вилбер в порядке. Раны очень неприятны, но не смертельны. Нужно лишь немного отдохнуть.

«Я позабочусь о ней», – кивнул Эберн.

– Ты говоришь о стае, – он сел рядом с Консалией и протянул руку, которую, впрочем, сразу же пришлось отдернуть, чтобы избежать укуса. – Но мы не стая. Мы – община. Мы заботимся друг о друге и трудимся ради нашего общего блага. И ты – одна из нас. Вспомни это.

– Я сильная! – взвизгнула она, задергавшись еще активнее. – Я сильнее! Я вожак, а не он!

– Ты сильна, – согласился Эберн и осторожно пододвинулся к ней. – Ты талантлива. Кровь истинных гатляуров в тебе чище, чем в любом из нас. Но мы должны быть едины.

– И я поведу единую стаю! Я докажу, что достойна! Я убью его, я займу его место!

– Мы не стая, – повторил эмиссар. – Нам не нужен сильный вожак. У нас есть мудрые наставники, заботливые воспитатели и опытные командиры. На них держится наша община.

Консалия содрогнулась, протяжно застонала и притихла. Она молча сидела, уставившись пустым взглядом в землю. Ей остается только признать поражение, но с этого поражения начнется новая борьба – борьба с собой.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, – Эберн все же протянул руку и погладил фра-гатляур по голове. – Тебя смутили пробудившиеся инстинкты. Здесь нет твоей вины. Ты справилась. Ты молодец… Но дальше будет еще тяжелее. Я помогу тебе. А затем мы поможем всей нашей родне. Хорошо?

Крохотная слезинка побежала по черной мордочке пантеры, ловко скользя по мягкой шерсти и огибая кровавые пятна. В душе Консалии все спуталось. Она всегда считала себя униженной и обделенной – неприглядный окрас, предвзятое отношение на службе из-за пола, непрекращающееся соперничество с более сильными и рослыми гвардейцами, вечная неудовлетворенность своими достижениями и тщетные попытки опровергнуть стереотипы общественности Атланской империи… Только это уже в прошлом. Оказавшись посреди природы, она наконец смогла освободиться от всех условностей, почувствовать силу и стать той, кем должна быть! Но…

– Неужели я не права? – прошептала Консалия. – Отчего мне так плохо?

– Ты на распутье. Ты понимаешь, что вернуться к прежней жизни невозможно, а жить по-новому, всецело отдавшись гатляурскому естеству, страшно. Но есть и третий путь.

– Какой же?

– Иной. Верный, – заявил эмиссар, поднимаясь на ноги. – Тот, на котором наш народ вновь станет собой, вернувшись в лоно природы. Будет непросто, от многого придется отказаться… Но не от общины. Мы обязаны сохранить ее, чтобы не опуститься до уровня стаи. Ибо община – главная ценность нашей культуры, делающая из нас гатляуров, а не диких звероподобных существ.

Консалия подняла на него полные слез глаза:

– И я тоже смогу стать собой?

– Конечно, – улыбнулся Эберн. – Как только мы вернемся в Камиен, я сразу же поговорю с Абеларом. А затем мы все вместе определим наше будущее. Лучшее будущее.

– Спасибо… И… простите меня.

– Главное, что ты осознала свои ошибки и обнаружила слабости. Не позволяй им снова взять верх. И помни, что община всегда готова поддержать тебя.

Тревога окончательно рассеялась. Деревья снисходительно смотрели на гатляуров сверху вниз и лениво покачивали ветвями, пропуская настырные ветра сквозь густую листву. В охотничьих угодьях воцарилось спокойствие, облаченное в скромные одеяния из пышущей свежестью зелени и ярких лучей солнца, слишком долго пребывавшего в плену туч. Хотелось бы, чтобы весь мир был столь же умиротворенным и прекрасным. Увы, желания тут ничего не значат…

– Я рад, что ты вернулась, девочка, – прорычал Вилбер, поморщившись от боли в шее.

Консалия посмотрела на командира, устало прислонившегося спиной к дереву. Ее глаза испуганно расширились, как только она заметила глубокие раны на его теле. Как будто не веря, что эти жуткие отметины оставили ее когти и клыки, фра-гатляур вновь осторожно слизнула кровь со своей мордочки. На вкус отвратительно. Даже хуже, чем осознание собственного проступка, который… А, собственно, в чем именно она была не права?..

«Какой мерзкий зуд! – поморщился Эберн, пытаясь почесаться сквозь легкий кожаный доспех. – Надо помыться… Ладно, если о нем не думать, то он сам пройдет».

Однако неприятное ощущение становилось только сильнее. И дело явно не во въевшейся в кожу грязи. Значит… Где-то рядом враг? Одержимый?

– Вилбер… – позвал эмиссар.

– Что? – откликнулся раненый гатляур. Видимо, он не почуял никакой угрозы.

«Раны мешают ему сосредоточиться, – понял Эберн, осторожно глядя по сторонам. – А вот Консалия напряглась. Она тоже что-то заметила».

Тревога нарастала.

– Тебе не кажется, что…

– Да, верно, – прорычал Вилбер и повернулся к бойцам, до сих пор крепко державшим лейтенанта: – Хватит уже. Отпустите.

Эмиссар замер, почувствовав, как шерсть на загривке встала дыбом.

– Нет! – воскликнул он.

Но слишком поздно.

– Не смей им приказывать! – Консалия бросилась вперед, едва ощутив ослабшую хватку. – Я у них главная! Я их вожак, а не ты! Я вожак!

Даже Эберн не успел среагировать на внезапный рывок. Он не ожидал, что фра-гатляур вновь впадет в ярость по каким-то надуманным причинам и из-за пары слов. Ее душевное расстройство оказалось тяжелее, чем предполагалось. Момент, когда Консалию еще можно было спасти, уже упущен.

«Я совершил ошибку, – признал эмиссар, с трудом проталкивая свое тело сквозь загустевший из-за застывшего времени воздух. – Бедная девочка…»

Но даже если бы Эберн был готов, он все равно не успел бы перехватить лейтенанта, обратившуюся дикой пантерой. Поэтому ему оставалось только наблюдать, как она губит саму себя.

Ее целью был Вилбер. Командир гвардии до сих пор стоял у дерева и не имел ни единой возможности отступить или увернуться. Выход очевиден – использовать силу противника и победить.

Рыжий гатляур инстинктивно выхватил тесак и шагнул навстречу Консалии. Ей уже не остановиться в своем броске. Траектория известна, момент рассчитан. Она налетит грудью прямо на острие клинка. Прием прост и привычен. Движения точны и смертоносны. Все отработано до мелочей.

С таким раскладом Вилбер не может потерпеть поражение. Даже от нее. От фра-гатляур из его общины…

– Нет.

Рука с тесаком опустилась. В следующее мгновение черная молния врезалась в командира гвардии. Он отшатнулся обратно к дереву, издав короткий хриплый рык, и печально усмехнулся, почувствовав, как клыки Консалии впились в прокушенную шею.

«Прости меня, девочка. Я чуть не убил тебя… Прости…» – янтарь в глазах Вилбера помутнел и застыл, навсегда сковав внутри себя потухшие желтые искры. Борьба благородного воина и свирепого зверя в его взгляде подошла к концу. Но победила только смерть.

Сердце бешено стучало в груди Консалии, разгоняя по венам эйфорию долгожданного свершения. Она наконец-то стала той, кем должна была стать. Она доказала свою силу. Теперь она – вожак стаи! И никто не посмеет оспаривать ее главенство. Никто! Ни растерянные бойцы, ни любой другой гатляур, какой бы породы он ни был и какое бы положение в общине ни занимал. Даже Абелар не осмелится воспротивиться воле истинного вожака, не говоря уж про…

Эберн вонзил в ее спину кинжал. Не будучи полностью уверенным в том, что попал в сердце, эмиссар резко выдернул клинок и ударил еще раз.

Не издав ни единого звука, Консалия тяжело упала на землю. Перед ней лежало тело Вилбера. Почему-то только сейчас фра-гатляур осознала, что его убила именно она. Нет, не так… Он позволил ей убить себя. Даже если Консалия была намного быстрее и свирепее командира как зверь, она оставалась слишком слабой как гатляур. Вера в общину и забота о сородичах – как она могла забыть об этом?

– Слишком слаба… – тихо прошептала Консалия.

Она умерла спокойно. Умерла, глядя на грустную улыбку Вилбера. Все-таки, даже проиграв, он остался вожаком. Ее вожаком.

Эберн сделал несколько шагов назад. Окровавленный кинжал выпал из дрожащих рук. Произошло немыслимое – гатляур убил другого гатляура. И это произошло дважды!

– Я предал общину, – прохрипел эмиссар, повернувшись к остолбеневшим бойцам.

Они переглянулись. Кажется, в их коротких взглядах смысла было больше, чем в некоторых речах. Но его невозможно выразить словами, все витало на уровне чувств.

И Эберн почувствовал. В тот же миг он опустился на колени и зарыдал. Эмиссар не мог объяснить, что творилось в его душе. Но что бы это ни было, оно рвалось наружу вместе со слезами и воем. Горечь утраты, облегчение, ощущение собственной слабости, страх, перевозбуждение – все смешалось воедино, поглощало и порождало само себя, образовывало пустоту и тут же заполняло ее, умирало и возрождалось вновь…

– Мне нет прощения, – медленно выдохнул Эберн, вставая на ватные ноги.

Кажется, немного полегчало. Мысли в голове неспешно осели на дно разума, и ворошить их без лишней надобности пока не хочется. Увы, с действительностью это не работает – здесь желания не помогут. И ничто уже не вернет к жизни Вилбера и Консалию.

– Если подумать, то все к этому и шло, – наконец нарушил тишину один из гатляуров. – Мы знали, что лейтенант нездорова, не в себе. Но продолжали верить и пытались помочь ей.

– Однако она покинула нас, – вторил ему другой. – Ушла в свою стаю. Стаю из одного.

– Ее рассудок помутился, – подхватил третий. – Она жертва, но это не давало ей права идти против общины.

– Ты поступил правильно, Эберн.

– Тебе и не нужно просить прощения.

– Мы доверяем тебе.

– Убив ее, ты не предал нас. Наоборот, ты защитил идеалы народа гатляуров.

– Ты изменился, Эберн. Мы все изменились, но ты – по-особенному.

– Мы слышали твои слова…

– Ты прав.

– Нам нужна твоя помощь. Веди нас своим путем.

– Верным путем.

Каждый из гатляуров по очереди подошел к эмиссару и коротко кивнул. Но в этих кивках было больше уважения, чем в некоторых поклонах. Эберн нуждался в поддержке, и он ее получил. Община с ним.

В этот момент вернулись два бойца, отправленные Вилбером в дозор. Они давно уже почуяли неладное, но не смели нарушить приказ и покинуть пост раньше времени. Увы, по прибытии разведчики обнаружили трупы командира и лейтенанта.

– Она предала нас? – осторожно поинтересовался один из них, переведя взгляд с разорванной шеи Вилбера на окровавленную мордочку Консалии.

– Да. Нет… – Эберн подошел к трухлявому пню, устало сел на землю и прикрыл глаза. – Она предала нас, но не себя. А мы – наоборот. Кажется. Я не знаю, не совсем понимаю… Здесь нет кого-то одного виноватого. Мы все виноваты, все ошибались. Издавна…

Гатляуры, присутствовавшие при смерти бывших командующих, рассказывали вернувшимся о произошедшем, пока эмиссар осторожно взбивал осадок в своей голове. Он привык решать проблемы сородичей, когда они были связаны с иными расами или какой-то внешней угрозой. Но как быть с проблемой, которая столь долгое время оставалась незамеченной и усугублялась с каждым новым поколением? Неправильный образ жизни рано или поздно погубит его народ. Однако если удастся найти золотую середину, сбалансированное решение, которое не перечеркнет все достижения и ценности гатляурской общины… Но как?

– Так… Что мы теперь будем делать?

– Сначала проводим павших в последний путь, – Эберн открыл глаза и посмотрел на раскидистые кроны деревьев: – Лучше места не найти.

– А потом?

– Потом… – эмиссар задумался.

Если будущее гатляуров не связано с Атланской империей, то и в репутации нет никакой нужды. Значит, следуя такой логике, можно вернуться в Камиен прямо сейчас. Поговорить с Абеларом, все продумать и решить организационные вопросы грядущего исхода, если все поддержат его…

Однако, как отметил Вилбер, самовольный уход из карательной экспедиции Ферота и какая-то внутренняя тайная деятельность сразу же вызовут у атланов лишние подозрения. Светлейшие правители мира сего и так косо смотрят на гатляуров из-за природных особенностей связи со Светом, не говоря уж про многочисленные претензии в торговле и наемнической деятельности.

Словом, если не выполнить миссию Иустина по поимке одержимого, то времени у общины останется очень мало, прежде чем атланы окончательно поверят в теорию заговора и… лучше не думать, что тогда произойдет.

– Проблемы настоящего надо решать в настоящем, а проблемы будущего – когда оно станет настоящим, – повторил слова командира гвардии Эберн и облегченно выдохнул, почувствовав хоть какую-то определенность. – Закончим начатое. Поймаем Ахина и отдадим его бледнорожим. А пока они с ним развлекаются, мы спокойно разберемся со своими делами.

– Разумно, – кивнули бойцы и переглянулись: – Собираем ветки.

Традиционный гатляурский похоронный обряд должен был проходить ночью, но, к сожалению, такой роскошью, как время, они сейчас не обладали.

– Вы уж не обижайтесь на нас, почтенные ночные кошки… – прокряхтел эмиссар, с трудом вставая на вялые ноги. Отдых не помог. Видимо, это усталость иного порядка.

Посмотрев по сторонам, Эберн подошел к оброненному окровавленному кинжалу и после небольшой заминки поднял его. Тихо прошипев несколько насыщенных ругательств, он вытер лезвие о штанину и отправился к растущим неподалеку зарослям кустарника. Пока остальные гатляуры бегали по лесу и лазали по деревьям, добывая прочные ветви, он решил срезать несколько гибких прутьев, чтобы укрепить конструкцию, которая станет последним пристанищем Вилбера и Консалии.

«Должен признать, это успокаивает», – хмыкнул эмиссар, очищая от молодых листьев очередную веточку. Механические движения руками каким-то образом упорядочили его мысли, при этом не позволяя впасть в тяжкие раздумья. Да и зачем унывать, если все уже решено? Осталось только сделать…

Легко сказать. Даже самые благие замыслы рано или поздно сталкиваются с непредвиденными обстоятельствами. И если в одном случае это редкая удача, то в другом…

– Ферот идет.

Услышав голос разведчика за спиной, Эберн дернулся от неожиданности и едва не порезался. Вот и непредвиденное обстоятельство. Впрочем, очень даже предвиденное, разве что неучтенное. Но приятнее от этого оно не становится.

– Будь он неладен… – пробормотал эмиссар. – Близко?

– Скоро приковыляет, если не заблудится.

– Ясно, – Эберн посмотрел на трупы и, тяжело вздохнув, приказал: – Продолжайте. Я поговорю с ним.

Ну и как епископу объяснить смерти Вилбера и Консалии? О каком доверии гатляурам может идти речь, коль они убивают друг друга? Атланы наконец-то получат подтверждение, что связь прямоходящих кошек со Светом ошибочна, раз даже оковы пресловутой общины не смогли удержать их от злобы и братоубийства. Если Эберн начнет воплощать свой план в жизнь на фоне вспыхнувших подозрений, то ничем хорошим это не закончится.

– Печальный сценарий, – раздраженно прошипел эмиссар, глядя на приближающегося епископа. – Надо как-то одурачить бледнорожего. Думай, думай…

В обычном состоянии он с легкостью сплел бы такую непроходимую паутину лжи, через которую даже самый гениальный ум не смог бы пробраться без его помощи. Однако почему-то именно сейчас ни один вариант рукотворной правды Эберна никоим образом не мог органично вписаться в картину действительности. Как будто что-то мешало ему врать Фероту. Неужели интуиция? Но ведь, если подумать, правда лишь усугубит текущее положение гатляуров.

– Что тут произошло? – сходу спросил епископ, сжимая в руке белый меч. – Засада? Одержимый?

«Проклятье… Будь что будет!» – тяжело вздохнув, Эберн посмотрел прямо в светлые глаза атлана и ответил:

– Не одержимый. Лейтенант Консалия поддалась зову дикой природы и сошла с ума. Она напала на нас и смертельно ранила командира Вилбера. У меня не осталось иного выбора, кроме как убить ее.

Некоторое время Ферот молча стоял, глядя то на эмиссара, то на трупы гатляуров. Наконец, поморщившись так, будто он испытал резкую головную боль, епископ убрал меч в ножны и устало прислонился к стволу ближайшего дерева.

– Я сожалею о вашей утрате, – после длинной паузы произнес атлан. – Но все же должен попросить… Можно?

– Не могу обещать, что выполню твою просьбу, – честно признался Эберн. – Извини.

– Я понимаю. Дела общины – это дела общины. И нам… как там… бледнолицым?.. – епископ усмехнулся, посмотрев на свои руки. Еще совсем недавно его кожа была чиста и бела, а ныне она приобрела какой-то грязно-земельный оттенок и покрылась многочисленными мелкими царапинами. – В общем, нам нельзя соваться в гатляурские дела. Но речь идет о безопасности Атланской империи.

– Понимаю, куда ты клонишь, – помрачнел эмиссар. – Зов дикой природы, да?

«Началось. Проще было все-таки соврать…»

– Именно. Расскажи мне о нем.

В атлане что-то едва уловимо изменилось, но Эберн смог уловить эти перемены и даже осознать их, потому что то было очень знакомое гатляурам чувство – беспокойство о ближних. Эмиссару даже стало немного не по себе. Он всю жизнь презирал самодовольных и высокомерных созданий Света, но внезапно к нему пришло осознание, что среди них могли бы быть… Нет, одна только мысль об этом вызывает отвращение. Или же он просто заставляет себя так думать?..

– Наша община отравлена городской жизнью, – начал Эбен и чуть не подавился словами, поняв, что он сам решил все рассказать атлану. – Природа пробуждает в нас изначальную суть, но некоторым очень сложно обуздать ее силу, особенно если их душа замутнена сомнениями, тяжкими думами и многолетней скрытой обидой. Я не очень хорошо знал Консалию, но стоило ей раскрыться, как я почуял ее страхи и чувство собственной неполноценности. Первобытная ярость, пробудившаяся в ней, помутила рассудок фра-гатляур, заставила думать и действовать не как разумное существо, а как дикий зверь. По итогу все вылилось в одно единственное желание – нет, даже смысл жизни – стать главной, доказать всем, что она достойна большего, добиться признания своего превосходства… Ты спросишь – зачем? Чтобы защитить всех нас и повести за собой, за сильным вожаком. Так Консалия видела… заботу о сородичах. Она запуталась, ошиблась и совершила ужасное преступление. Но желала всем нам только добра… Я извлек урок из ее ошибки и из ошибок нашего народа. И я все исправлю, даже если нам придется навсегда покинуть стан созданий Света. Потому что благополучие общины – превыше всего.

Ну вот. Сказанного более чем достаточно, чтобы фанатичные атланы объявили гатляуров еретиками, неспособными жить светлыми идеалами из-за влияния темного начала. Детали всегда можно додумать, а факты – подогнать.

«Надо было соврать, – мысленно повторил эмиссар и печально усмехнулся, посмотрев на покойного Вилбера: – От него, что ли, прямолинейности набрался?.. И что теперь? Убить Ферота? Да, придется. А затем избавимся от людишек. Мы посреди леса, у нас преимущество – гатляуры не скованы в передвижении, а солдаты Ирьяна не смогут держать полноценный строй… Вот только что будет, если мы вернемся в Камиен без атлана и людей? Хм, но ведь и у нас есть потери, так что это не вызовет больших подозрений. А вернулись, чтобы предупредить об огромной угрозе со стороны одержимого… Ну, ладно».

Крепко сжав рукоять кинжала, Эберн перевел взгляд на епископа и… не смог пошевелиться. В светлых глазах Ферота застыло сожаление. Ни гнева, ни опасения. Ему искренне жаль. Он действительно понял, в какой непростой ситуации оказались гатляуры. Мысли о неверных решениях тревожили и его.

Консалия ошиблась, всецело подчинившись своим убеждениям, и это заставляло задуматься – как много ошибок совершил сам епископ, следуя тому, что считается единственно верной истиной? И он осознавал, через что пришлось пройти Эберну, набравшемуся смелости и сил идти в будущее иным путем, взяв из прошлого и настоящего только лучшее…

«Но способен ли я найти такой же путь для Атланской империи?» – тяжело вздохнул Ферот, прикрыв слезящиеся глаза. Никогда прежде он не чувствовал себя таким одиноким. Где найти поддержку, откуда начать? И главное – что именно надо менять, если ошибки есть везде и во всем? Как быть, если неравенство Света и уничтоженной Тьмы само по себе порождает зло, даже если миром правит добро? Да и такое ли это добро, каким должно быть?..

– Епископ? – осторожно позвал Эберн, вложив кинжал в ножны. – Ты в порядке?

Ферот посмотрел на эмиссара. И снова атлану понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить о происходящем в действительности и по возможности захоронить свои мысли где-то в глубинах забвения.

– Да, – немного растерянно ответил епископ. – Да, все хорошо. Просто немного задумался… Спасибо, что все рассказал. Я ценю твою честность. И мне очень жаль.

«Да что с ним такое? – раздраженно поморщился гатляур. – Это же обычный атлан. Как он может быть таким искренним? Где высокомерие? Где рвение искоренить ересь?.. Проклятье! Я не могу ненавидеть этого бледнорожего».

– У меня есть просьба, – неожиданно для самого себя Эберн решил довериться ему, пусть это и было весьма неприятно. – Гатляурской общине ни к чему лишние проблемы. Ты ведь знаешь, к нам и без того относятся с подозрением. Как оказалось, небезосновательно… В общем… Я не прошу врать в отчетах кардиналу и архиепископам о произошедшем здесь. Но я прошу умолчать об этом. А мы не бросим тебя, несмотря на некоторые… перемены, и поможем завершить миссию по поимке одержимого. Договорились?

– Нет. Так договариваться мы не будем, – ответил Ферот, но, увидев разочарованную физиономию эмиссара, устало улыбнулся и пояснил: – Вы присоединились к карательной экспедиции добровольно. Вас не держат здесь никакие обязательства. Если вам нужно вернуться к общине, то возвращайтесь. Я все понимаю.

– А что насчет…

– В отчете не будет ни слова о произошедшем здесь, – заверил епископ. – Вы поступили правильно. Все. Даже Консалия… К тому же это ваши внутренние дела. Думаю, о них можно не докладывать. Даже если вы уйдете.

«И он готов скрыть правду ради нас? Ввести в заблуждение самого кардинала? Ничего не требуя взамен? Просто потому что он сам считает, что мы правы? – изумился Эберн, почувствовав как внутри него со скрежетом перевернулось представление о Фероте. – Нет, этот атлан точно повредился рассудком. Или наоборот, одумался?..»

– Благодарю, – гатляур низко поклонился, впервые выказав неподдельное уважение представителю иного народа. – Но, честно говоря, поимка Ахина входит в наши интересы. Так что покидать отряд мы и не собирались.

– Получается, это был шантаж? – приподнял бровь Ферот.

– Нет, обычный договор, – пожал плечами Эберн. – Только по-гатляурски.

– Хм… Теперь я понимаю, почему в атланском управлении торговлей вас недолюбливают.

– Как будто только из-за этого… – фыркнул эмиссар.

Разрядить обстановку не получилось. Задавленная в зародыше шутка прозвучала довольно-таки невесело. Наверное, потому что это правда. А правда в последнее время редко бывает радостной.

В воздухе повисла полая тишина, медленно наполняющаяся звуками леса. Ветер стих, милостиво позволив листьям отдохнуть. Солнце лениво перекатилось через зенит, перекладывая тени мира на новые места. Мелкое зверье и птицы начали осторожно выбираться из укрытий, почуяв, что опасность миновала. В общую гармоничную мелодию природы как-то вполне естественно вплелось и негромкое бормотание солдат Ирьяна, которым бригадир позволил устроить привал до дальнейших распоряжений.

«Вот уж действительно животные, – недовольно поморщился Эберн, посмотрев на них. Свое отношение к атлану он изменил, но люди до сих пор вызывают у него отвращение. – Ума, во всяком случае, как у скота. Впрочем, им потому и позволяют так плодиться, что из них выходит неплохая дешевая рабочая сила и армия, так сказать, на забой… Такими темпами скоро и темные рабы не понадобятся…»

Отмахнувшись от размышлений о малоинтересном для него будущем Атланской империи, эмиссар полной грудью вдохнул свежий лесной воздух, в котором больше не ощущалось ни тревоги, ни страха. Одни лишь сожаления и скорбь.

– Я пойду, – Эберн поднял охапку прутьев. – Мне надо помочь с погребением.

– То есть… прямо здесь? – удивился Ферот.

«А где еще-то? – тут же задался вопросом епископ. – Если подумать, то в Могильнике нет гатляурских захоронений. Они кремируют покойных? Для этого им нужны ветки, для костра? Или как?.. Я никогда не обращал внимания… Интересно, а что еще я не замечал о других народах, даже находясь в непосредственной близости к ним? Что я… Нет. Что мы, атланы, не знаем о прочих созданиях Света? И что мы не знаем о порождениях Тьмы? Мы заклеймили темных злом, но разве…»

– Да, прямо здесь, – Эберн посмотрел вверх, в самую глубину зеленого океана листвы. – Проводим их по нашим обычаям. В кронах.

– Что? Как? – переспросил Ферот, обрадовавшись возможности отвлечься от своих мыслей, пока знакомая боль в висках не стала невыносимой.

– Из ветвей и прутьев мы сплетаем что-то вроде больших корзин. Сажаем внутрь усопших и подвешиваем. Не на самой верхушке, но и не внизу, – рассказывая, гатляур продолжал внимательно смотреть вверх, как будто пытался кого-то разглядеть там. – Их тела гниют, корзины со временем разваливаются, кости помельче уносят птицы, а покрупнее – падают на землю и навсегда исчезают под опавшей листвой, ветками и взрыхленной корнями землей… Но наши мертвые сородичи остаются там, в кроне. Мы называем их ночными кошками, потому что ночами они бродят по ветвям или отдыхают, глядя сверху на нас. А когда убедятся, что мы живем достойно и заботимся друг о друге, они спускаются с дерева и рождаются вновь. Так что, если община и ее идеалы крепки, гатляуры будут жить. Если же нет – мы все рано или поздно станем ночными кошками, нежелающими спускаться на землю.

– Понятно… – после небольшой паузы протянул атлан и, откашлявшись, неловко поинтересовался: – Так, значит, ваш парк в торговом квартале?..