Текст книги "Помрачённый Свет: Финал"

Глава 1

Пути и дороги

Тьма надвигается на Камиен.

Поветрие ужаса. Стальной прилив. Смрад разложения.

Абсурдная жестокость. Всепоглощающая ненависть. Чистое Зло.

Но оплот Света сдерживает натиск Тьмы. Орды темных отродий отступают. И с новой силой набрасываются на врага. Ярость, исступление, истерия…

Чем ярче сияет Свет, тем отчетливее тени Тьмы.

Война. Все повторяется. Меняется местами. Цикл. Круг не разорвать. Хоть больший, хоть меньший. Хоть целый мир, хоть его жалкий обломок. Когда все вокруг залито кровью, уже не имеет значения, сколь велико это «все».

Насилие – и озаренное, и сокрытое во мраке, – только насилие. Смерть – всегда смерть.

Рано или поздно Свет одолеет Тьму. Но добро не победит зло.

Потому что в этом противостоянии нет добра.

***

Ферот резко вскочил с постели, судорожно хватая ртом воздух. В висках епископа глухо стучал пульс, отдавая болью куда-то в затылок и затекшую шею. Перед глазами все расплывалось. Кажется, мир был готов уйти из-под ног и покатиться в клокочущую бездну кошмара, от которого только что очнулся атлан.

– Сон… – облегченно выдохнул он.

Раздражающее напряжение от беспокойного пробуждения никак не покидало тело. Присев на легкую походную кровать, Ферот подпер голову подрагивающей рукой и уставился в пустоту перед собой. Детали ночного кошмара медленно всплывали в памяти, но из-за этого все становилось только запутаннее.

Епископу снилась Вечная война. Величайшее противостояние Света и Тьмы предстало перед ним столь реалистично и естественно, будто бы он сам был участником тех событий. Но Ферот родился в мире, который уже был озарен Светом, в мире добра, одержавшего верх над злом. И одна только мысль о том, что темные силы могли на равных сражаться со светлыми, вызывала у него недоумение.

– Но ведь когда-то так и было, – атлан непроизвольно издал истерический смешок. – Неужели все может повториться?

Ему очень хотелось посмеяться над своим глупым вопросом, но у него получилось выдавить из себя лишь порывистый хрип сквозь сжатые зубы. Ведь события и в самом деле медленно, но верно пропитывались какой-то немыслимо абсурдной действительностью – порождения Тьмы под предводительством Ахина представляют собой угрозу мирной жизни Атланской империи.

«Я уже столько времени не могу поймать жалкое порождение Тьмы… – Ферот поднялся с постели, наконец почувствовав, что головная боль начала отступать. – Похоже, Свет не так всесилен, как нам хочется думать. Или это я – недостойное орудие Света? Да, так и есть. Я не имею права признавать бессилие светлейшей Атланской империи лишь потому, что сам ни на что не способен. Но я все же часть Света. То есть Свет имеет изъян в виде меня. И таких изъянов может быть много. Но тогда ведь и Свет… Нет, невозможно. Я скорее поверю, что моя причастность к Свету на самом деле ничего не значит, чем позволю себе еретические мысли. Хотя так только хуже…»

Умывшись водой из небольшого тазика, атлан торопливо оделся в помятые епископские одеяния, которые приобрели серо-желтый оттенок дорожной пыли с грязными разводами, напоминающими об утомительных лесных переходах под бесконечными дождями. Есть не хотелось, но он заставил себя проглотить скромный армейский паек, запив его сильно разбавленным вином. Затем Ферот достал меч, проверил остроту белого лезвия, сделал несколько пробных взмахов и вложил клинок обратно в ножны. И наконец, поправив перевязь с оружием, епископ посмотрел в небольшое мутное зеркало.

Светлая кожа атлана посерела, как во время затяжной болезни, волосы спутались, щеки впали, а глаза, ранее светящиеся жизнью и гордостью, ныне взирают остекленевшим взглядом дряхлого старика. От всего его вида веет тревогой, смутными сомнениями и тяжелыми мыслями. Пребывание вне стен Камиена дается ему очень нелегко. И речь не об отсутствии комфорта. Атланская империя вне столицы оказалась совсем не такой, какой он представлял ее благодаря книжным знаниям, армейским донесениям и сведениям из налоговых сводок. Это словно какой-то иной мир, живущий по своим законам.

– Я выгляжу просто отвратительно, – резюмировал епископ, но в его голосе уже не слышалось расстройства. То ли привык, то ли врожденное атланское самолюбование дало слабину, уступив место размышлениям о куда более серьезных проблемах.

Выйдя наружу, Ферот увидел чистое утреннее небо и удовлетворенно хмыкнул. Кажется, сезон дождей наконец-то подошел к концу.

– Прикажете собрать ваши вещи, епископ? – бодро спросил один из солдат Ирьяна, стоящий на посту у входа в палатку.

– Да, – в голове атлана крутилось множество мыслей, но, сопоставив где-то на подсознании тихое журчание ручья неподалеку и запах из умывального тазика, он все же добавил: – И чистой воды наберите, пока есть возможность.

– Будет сделано!

Лагерь сворачивается. Люди действуют точно и быстро, как и положено опытным солдатам. За время, проведенное с ними, Ферот смог не просто свыкнуться с обществом этих созданий Света, а даже начал отмечать некоторые положительные черты их расы.

Он много думал о том, откуда в них столько изобретательности и спешки, и пришел к выводу, что все дело в короткой человеческой жизни. Люди всегда старались закончить какое-либо дело быстро и качественно, чтобы не возвращаться к нему как можно дольше и успеть сделать что-то еще. Естественно, при таком темпе они не акцентировали внимание на комфорте, эстетике и духовном росте, в то время как атланы всецело посвящали себя созерцанию мира, размышлениям и самосовершенствованию.

«Нам есть чему поучиться друг у друга», – печально усмехнулся Ферот, с горечью отметив, что впервые подумал о людях, как о равных. Это, конечно, в каком-то смысле правильно, но его не покидало ощущение, что тем самым он признавал не возвышение человечества, а упадок атланов.

– Епископ, – подошедший Ирьян коротко кивнул, что, наверное, должно было означать поклон. – За ночь никаких происшествий не произошло. Гатляуры не обнаружили ничего подозрительного. Отряд готов продолжить преследование одержимого. Выдвигаемся согласно расписанию.

Доложив, бригадир еще некоторое время постоял рядом с Феротом, глядя на задумавшегося атлана вечно прищуренными глазами, и затем, хмыкнув в роскошные седые усы, ушел проводить перекличку.

«Так что же пошло не так? Когда эта история вдруг обернулась таким хаосом? С чего все началось?..»

С нападения сонзера на квартал фей. Тогда одержимый впервые призвал темные силы, сумев задержать отряд городской стражи и даже навредить Элеро, благородному созданию Света. И атланам просто нужно было быстро отреагировать – найти особо опасного преступника, обезвредить его, заточить в казематы Цитадели, допросить, изучить и казнить в назидание остальным рабам.

– А мы привели толпу невиновных порождений Тьмы на площадь и прилюдно убили их, – Ферот уставился помутневшим взглядом в пустоту перед собой. – Мы ошиблись.

«Я все-таки признал это».

Епископ печально усмехнулся. Он впервые не смог заставить себя думать правильно. Мир за стенами Камиена многое показал ему, изменил его. Взять хотя бы тот погром в безымянной деревне и последующее истребление банды отчаявшихся головорезов. Безусловно, они были преступниками и заслужили свою участь, но что подтолкнуло их к подобному существованию?

Ответ прост – рабство и хозяева. Насилие, голод, ужасные условия жизни и физически невыполнимая в срок работа. Надо признать, что это не совсем справедливо, учитывая, что порождения Тьмы подвергаются унижениям и наказаниям за малейшие провинности, которые, откровенно говоря, зачастую надуманы самими созданиями Света. Атланская империя милостиво даровала темным возможность искупить грехи предков трудом, но издевательства над ними не должны были стать самоцелью.

Оправдывает ли это бандитов? Нисколько. Нужно ли было покарать их за преступления? Конечно. Но почему тогда Ферот не мог отделаться от странного чувства… не вины, нет. Какого-то другого чувства, исходящего от назойливой мысли о том, что Свет, будучи изначально символом добра, как будто специально подталкивал темных к Тьме, воссоздавая из нее символ зла. Ведь Свет в душах сияет ярче, когда все знают, сколь глубок и беспросветен мрак Тьмы…

Ферот поднял глаза к небу. Его взгляд прояснился, открыв всему миру тревогу и сомнения епископа. На осунувшемся лице блуждала полубезумная улыбка, а изо рта вырывались прерывистые выдохи – растерянный атлан смеялся шепотом.

– Ересь, – подвел итог он.

Однако, немного подумав о том, что ему как-то слишком просто далась мысль о собственном отступничестве от учения Света, Ферот понял – это просто не может быть правдой. Очевидно, во всем виновата усталость. Опять.

«Сперва надо разобраться с одержимым, – рассудил епископ, почувствовав себя намного лучше. – А затем я поговорю с кардиналом Иустином. Он моментально развеет мои сомнения… Впрочем, не буду отвлекать его по таким мелочам. Уверен, стоит мне выполнить миссию и немного отдохнуть, как все сразу же встанет на свои места».

Между тем отряд уже был готов продолжить преследование. Перед Феротом построились ровные ряды солдат, за которыми лежали аккуратно сложенные колышки, мешки с промасленной тканью, всевозможные котелки, меха, корзины с провиантом и прочее, что еще совсем недавно было лагерем. После гибели великанов-носильщиков людям пришлось оставить часть снаряжения крестьянам, а все остальное нести на себе. Это еще больше замедлило карательную экспедицию, но отказаться от поддержки опытных бойцов епископ не мог. Оказывается, вне стен Цитадели атлана повсюду поджидают опасности, а гатляуры вовсе не так совершенны в преследовании, как предполагалось. И Ахин вдобавок обзавелся шайкой нежити.

– Собрались? – недовольно проворчал Эберн. – Какие же вы медленные…

Эмиссар обладает удивительной способностью появляться из ниоткуда и так же внезапно исчезать. Его присутствие в отряде до сих пор казалось Фероту чем-то странным, но влезать в договоренности кардинала Иустина и гатляурского лидера Абелара епископ не собирался.

– Мы готовы выступать, – доложил Ирьян.

– Ночью от Вилбера весточка пришла, – буркнул Эберн, явно раздосадованный тем, что ему приходится выполнять функции секретаря разведчиков. – Он сказал, что надо взять еще чуть южнее.

– Логично, – бригадир пригладил пышные усы. – Продолжили бы мертвяки и одержимый идти тем же маршрутом, так вышли бы к полям, где их выследили бы в два счета.

– Гатляуры поймали бы его в два счета, как ты выразился, если бы у нас не было ненужного багажа, – эмиссар выразительно покосился на людей.

– И снова упустили бы? – хмыкнул Ирьян.

– В том была и ваша вина! Куда смотрели твои солдаты? Зачем нам дозорные из людей, которые ничего не видят дальше своего носа?!

– Однако вам зоркость не шибко-то помогла.

– Перестаньте, – Ферот положил руку на плечо гатляура. – В первую очередь в побеге одержимого виноват я. Недооценив способности противника, я подверг всех нас опасности. Впредь такого не повторится.

Эберн раздраженно дернулся, но промолчал, старательно показывая всем своим видом, что не намерен дальше препираться с жалким человечишкой. Ирьян этот посыл распознал вполне отчетливо. В вечно прищуренных глазах бригадира на мгновение промелькнуло что-то вроде снисхождения – мол, пусть светлейший господин потешится, мне не жалко. Страшно даже представить, какая буря разразилась бы, если бы эмиссар заметил его взгляд.

– Учитывая численность врага и возросшие силы Ахина, нам важна каждая боевая единица. Так что считаю ваш спор исчерпанным, – закончил Ферот, однако, немного подумав, добавил: – К тому же я бы и сам не смог поспеть за гатляурами.

– Это лишь подтверждает мои слова о ненужном багаже… – тихонько прошипел Эберн.

Епископ услышал каждое слово, однако не оскорбился, а наоборот – едва сдержал улыбку. Где-то его атланская сущность все же надломилась, и в эту трещину тут же ушли все тревоги и растерянность. Хотя сами проблемы и тяжелые мысли никуда не исчезли, но отчего-то Ферот начал чувствовать себя намного лучше с того момента, как ошибочно распознал в своих размышлениях ересь. Именно ошибочно. Несомненно.

И вновь отряд отправился в путь.

Пустота проселочных дорог и однообразие природы. Епископ наконец привык к местным видам, перестав сравнивать их с панорамой столицы, открывающейся из окон Цитадели. Но ему до сих пор не верилось, что это один и тот же мир.

Зато идущий чуть поодаль Эберн заметно оживился, оказавшись среди деревьев. Даже темная с рыжими подпалинами шкура не выглядела клочковато-вздыбленной из-за вечного раздражения эмиссара – шерсть лежала ровно, позволив лучам утреннего солнца играть на ней нежными бликами. Влажный блестящий нос жадно втягивал запахи травы и листьев, пылающих ярко зеленым цветом после продолжительных дождей, а на обычно недовольной кошачьей физиономии блуждала легкая полуулыбка. Вот кому свежий воздух явно пошел на пользу.

«Гатляуры… – глядя на эмиссара, Ферот в очередной раз отметил, что он весьма гармонично смотрится на фоне леса. – Тяжело же им дается жизнь в городе, если по-настоящему счастливыми они могут быть только вне него. Что ж, такова необходимость, от нее так просто не сбежать… Да, не сбежать… Сбежать…»

Епископ поморщился от резкой боли в висках, вспомнив о побеге одержимого. Вернулось чувство вины. Как можно было столь позорно оплошать? Ферот своими нелепыми распоряжениями и пренебрежением перечеркнул все успехи карательной экспедиции, из-за чего практически выполненную миссию пришлось начинать чуть ли не с самого начала.

Ахин смог парализовать великанов темными силами, а затем переключился на измотанных долгим преследованием и битвой гатляуров, помутив их рассудок и побудив к нападению на других созданий Света. Оба великана погибли, но самих гатляуров нашли в бессознательном состоянии – видимо, они не смогли перешагнуть через инстинкты даже под влиянием одержимого и потому не навредили членам своей общины, а просто впали в кратковременное подобие комы. К сожалению, никаких деталей ночного происшествия они вспомнить так и не смогли.

Во всей этой истории существует некое внутреннее противоречие, но, вероятно, лишь по причине неполноты картины произошедшего. К тому же неизвестно, на что именно способен одержимый. И какие еще сюрпризы преподнесет эта ошибка природы?

Поэтому, когда Ахин вновь будет пойман, первым делом Ферот попробует заблокировать его способности. Очевидно, у них есть предел, а сама сила черпается не извне, а изнутри слившейся сущности. Следовательно, наложив защитный оберег на человеческое тело одержимого, злой дух внутри него окажется в плену их единой природы, ибо он не сможет сопротивляться самому себе, а светлое начало не даст развеяться заклинанию оберега. Таким образом Тьма одержимости будет полностью парализована, а остатки Света не дадут Ахину умереть.

Пусть это лишь теория, но в ней практически нет изъянов. Впрочем, всегда можно просто прикончить жалкое отродье Тьмы. Однако если способ пробуждения темных сил действительно существует, атланы обязаны допросить и изучить Ахина, дабы воспрепятствовать повторению столь неприятных событий, подрывающих авторитет правительства Атланской империи.

Увы, проблема не только в силе. Одержимый обладает выдающимся для раба умом. Он образован, хитер, быстро принимает решения и с легкостью находит сторонников. Но удивительнее всего – его редкостная удача.

Сначала шайки головорезов объединяются и становится личной армией Ахина. Затем он терпит поражение, но умудряется сбежать. А ливень мешает гатляурам взять свежий след, не говоря уж про разбежавшихся бандитов, которые прикрыли отход лидера, наследив буквально повсюду!

Фероту пришлось немало поплутать, прежде чем он добрался до Могильника, где одержимый устроил восстание нежити и… вновь скрылся. Но на этот раз уже не бесследно. И с каждым днем гатляуры все увереннее и увереннее указывают путь. Скоро все закончится.

«А вот и посыльный от Вилбера, – епископ воодушевился, увидев приближающуюся к отряду прямоходящую кошку в кожаном доспехе. – Как-то рано. Значит, впереди что-то есть. Неужели догнали?..»

– Одержимый свернул на юг, – сходу доложил разведчик. – Если сделаем сейчас то же самое, то, скорее всего, перехватим его через полтора-два дня.

– Ясно, – разочарованно выдохнул Ферот. – Южнее, говоришь?

– Да. Видимо, он огибает утесы по камиенским охотничьим угодьям.

– Хм… А потом?

– Сложно сказать. Либо свернет к Бирну, либо вновь направится на восток к Пустошам, либо…

– Либо ни то, ни другое, – закончил за него подошедший Эберн. – Этот полоумный темный отморозок и сам не знает, куда идет.

– Может, он пытается нас запутать? – предположил гатляурский боец.

– К сожалению, одно другому не мешает… – задумчиво пробормотал Ферот. – Ладно. На юг.

Ирьян, молча идущий рядом, привычным жестом пригладил усы и громогласно отдал соответствующую команду. Колонна солдат единым плавным движением сошла с проселочной дороги и продолжила свой путь по пересеченной местности, даже не замедлив шаг.

– Что-нибудь еще?

– Консалия… – начал было разведчик, но тут же замолчал, наткнувшись на взгляд Эберна.

– Епископ, – эмиссар коротко кивнул Фероту. – Я отлучусь ненадолго. Мне надо поговорить с Вилбером.

– Конечно. Что-то случилось?

– Внутреннее дело, – пожалуй, слишком резко ответил Эберн.

– До тех пор, пока это не касается нашей основной задачи, – твердо возразил Ферот, проигнорировав тон эмиссара.

– Безусловно…

Гатляуры торопливо удалились, оставив епископа наедине с его мыслями и двумя десятками солдат. Не самая приятная компания. Причем людей атлан еще мог вытерпеть, а вот неуместные воспоминания, нелепые догадки и рассуждения, балансирующие на грани ереси…

Можно, конечно, снова сослаться на усталость, однако Ферот внезапно осознал, что такими темпами он очень скоро потеряет доверие к самому себе. Уж лучше и вовсе ни о чем не думать, чем искать утешение в пустых оправданиях.

– Скоро все закончится. Скоро…

***

– Ты о чем думал? Это внутренние дела гатляуров! – отчитал разведчика Эберн, убедившись, что их никто не услышит. – Наши проблемы не должны касаться бледнорожего. Мы здесь для того, чтобы укрепить авторитет общины в правящих верхах, а не наоборот.

– Прошу прощения… Но Ферот ведь все равно ничего не знает.

– И так оно и должно оставаться! – прошипел эмиссар, раздраженно дернув усами. – У этих выродков из высшего общества и без того слишком много претензий к гатляурской природе и сомнений в нашей причастности к Свету. И если в отчете епископа будет хоть слово о… кстати, что там случилось с Консалией?

– Прошлой ночью лейтенант выглядела… – разведчик немного помялся, подбирая правильные слова: – Слишком возбужденной.

– Она такая с тех пор, как мы покинули Камиен, – отмахнулся Эберн. – Свежий воздух, природа и открытые пространства нам всем немного вскружили голову.

– Но мы смогли свыкнуться и даже открыли для себя кое-что новое… или просто забытое старое… А она… Вилбер беспокоится о ее состоянии.

– Все настолько серьезно?

– Сложно сказать, – гатляур замолчал, в сомнениях почесывая когтями натертость на шее, появившуюся из-за слишком долгого ношения кожаного доспеха, но все же продолжил: – Ей как будто становится все хуже и хуже. Или лучше… В любом случае лейтенант уже неспособна командовать нами. Она и сама плохо подчиняется приказам командира, не разговаривает, часто пропадает, прячется…

– Я понял, – нахмурился Эберн. – Хорошо, веди к Вилберу.

– Тогда нам нужно ускорить шаг.

– Конечно, давай.

– Я имею в виду – значительно ускорить, – осторожно уточнил разведчик.

– И? На что ты намекаешь? – фыркнул эмиссар. – Моя порода не так крупна, как ваша, но не надо делать мне поблажек! Я побыстрее некоторых бойцов гвардии буду… Побежали уже!

Однако уже спустя пару минут бега оказалось, что свои силы Эберн все же переоценил. Поспевая за сородичем, ему едва удавалось не спотыкаться и маневрировать среди стволов деревьев. Сердце темношкурого гатляура отбивало сумасшедшую дробь, а при подъемах на склон какого-нибудь буерака оно, кажется, и вовсе останавливалось. Кровь шумела в ушах, отдышка не давала сосредоточиться, конечности потеряли всякую чувствительность, но гордость не позволяла эмиссару отстать от разведчика, который меж тем передвигался легко и беззвучно, но отнюдь не на пределе возможностей.

Едва увернувшись от очередного дерева, Эберн все же поскользнулся на огромном корне – мягкий мох оказался не самой надежной опорой. Однако вместо неловкого падения гатляур обнаружил, что даже в столь непродолжительном полете он может контролировать свое тело. Более того, времени хватило не только на удивление, но и на то, чтобы выбрать место и понять, как следует приземлиться, чтобы использовать этот, казалось бы, казус для нового рывка вперед.

Природа распахнула объятья, приняв Эберна в его истинном обличии. Стремительный, ловкий и смертоносный хищник – вот кто он на самом деле. Пространство вокруг наполнилось звуками и запахами, отдышка и сбитое сердцебиение пропали, уступив место спокойному дыханию и ритмичной пульсации тепла в венах. Руки и ноги гатляура окрепли, и, похоже, движения стали даже быстрее, чем эмиссар успевал подумать о них, полностью полагаясь на чутье, раскрывшее ему новый огромный мир. Он мог бежать вечно, он мог охотиться, он мог жить так, как завещано природой, он мог вести за собой других… Он мог наконец-то быть собой.

Эберн резко остановился, вцепившись когтями в дерево. В глубине сознания всколыхнулось нечто, что делало его разумным существом, а не диким зверем. И в следующее мгновение пришло понимание, насколько же опасно привыкшим к городской жизни гатляурам находиться посреди природы, пробуждающей в них первобытные инстинкты. Опасно, но… правильно. Ибо здесь их место. Оно всегда было здесь.

Медленно выдохнув, эмиссар растерянно посмотрел по сторонам. Голова еще отказывалась думать, но мысли упрямо ползали по внутренним стенкам черепа, робко напоминая о себе. У него зрела некая догадка, но что-то мешало ей сформироваться в нечто осмысливаемое. Впрочем, сейчас Эберна беспокоило кое-что другое…

Он смог самостоятельно вернуть контроль над собой. Но как быть с теми, кто не способен справиться с этим своими силами? Неужели им грозит падение в бездну дикой ярости и инстинктов выживания? Да, может, такая жизнь и была бы подходящей для какой-нибудь стаи, но не для общины гатляуров.

«И Консалия… – ощутив все на собственной шкуре, Эберн всерьез обеспокоился состоянием фра-гатляур. – Ей надо помочь. И я смогу ей помочь! Она же не животное, она – одна из нас».

– Эмиссар!

Эберн обернулся. К нему подбежал обеспокоенный разведчик, который вел его к Вилберу. И он явно запыхался.

«Бежал за мной, что ли? То есть я…»

– Что случилось, эмиссар? Все в порядке? Я имею в виду… в порядке?

– Уже да, – задумчиво пробормотал Эберн. – А еще я многое понял.

– Откуда… такая скорость? – глубоко дыша, поинтересовался гатляур. – Нам, кстати… в другую сторону.

– Что? А, да… Показывай дорогу.

Немного подождав, боец понял, что не получит ответов и разъяснений. Впрочем, донимать Эберна вопросами он и не собирался, а тому требовалось привести мысли в порядок, чтобы выразить новоприобретенный опыт и вытекающие из него выводы в сколько-нибудь связной речи.

– Туда, – без особого труда сориентировался разведчик, прикинув внезапно изменившийся маршрут и примерное местонахождение Вилбера. – Он должен быть где-то неподалеку. Идем.

«Неподалеку? Мы почти нагнали Вилбера за столько короткий срок?.. Или не такой уж и короткий? Сколько времени прошло?» – Эберн поежился, представив себя несущимся по лесу в безумном первобытном порыве.

– Эй, подожди меня! – опомнился эмиссар, бросившись следом за сородичем.

И вновь чуть не упал. Едва удержав равновесие, Эберн прошипел самое неприличное слово, какое только пришло ему в голову, и только тогда заметил, что до сих пор не вынул когти из ствола дерева. Прилагая намного больше усилий, чем хотелось бы, и превозмогая боль в костях, он все же смог высвободить руку и торопливо пошел за проводником, непрестанно ворча и ругаясь.

Вилбера они нашли действительно очень быстро. Командир гатляурской гвардии сидел в тени огромного трухлявого пня и машинально водил тесаком по точильному ремню, думая о чем-то своем. Рядом – прямо на земле – лежали два бойца и дремали. Очевидно, они давно уже заметили отправленного к Фероту разведчика и эмиссара, так что даже не пошевелились, когда те приблизились, предпочтя полностью использовать возможности небольшого привала.

– Посыльный не возвращался слишком долго, – коротко пояснил Вилбер, не отвлекаясь от заточки. – Мы остановились.

Эберн посмотрел по сторонам.

– А где Консалия и остальные?

Тесак замер. В тигриных глазах командира гвардии промелькнули тревога и растерянность, но они так быстро сгорели в янтарном пламени бесконечной борьбы свирепого хищника и хладнокровного воина, что эмиссар почти поверил, что ему лишь показалось. Почти, потому что он знал – ему не показалось.

– Двоих я отправил в дозор, – негромко прорычал Вилбер и, несколько раз проведя лезвием по ремню, еще тише добавил: – А Консалия сама ушла.

– Сама? – недовольно поморщился Эберн. – И ты позволил?

– Так вышло.

– Почему ты не отдал ей приказ остановиться?

– Не мог.

– Но ты же ее непосредственный командир!

Вилбер убрал тесак и скрутил ремень, стянув его с такой силой, что тот жалобно скрипнул.

– Уже нет, – коротко рыкнул он. Янтарь в его глазах потускнел. – Она стала свободной.

Издав нервный смешок, Эберн прошелся вокруг пня, дыша так глубоко, как только позволяли легкие. Дело принимало крайне неприятный оборот, и решение проблемы ускользало даже из-под когтей находчивого гатляура.

– Итак, Консалия ушла, – эмиссар резко остановился напротив Вилбера. – Далеко?

– Нет. Я ее чую. Прячется.

– Ясно… – протянул Эберн. Шерсть на его загривке вздыбилась. Ему стало как-то не по себе от того, что прямо сейчас за ним может наблюдать одурманенная дикой природой фра-гатляур. – Чего она хочет?

– Не знаю. Ушла утром. Но все время была рядом. Хотела бы сбежать – уже сбежала бы.

– Так, – эмиссар помассировал виски и еще раз обошел пень, настороженно озираясь. – И что ты теперь собираешься делать?

Вилбер неопределенно повел плечом и как-то без особого энтузиазма, которого у него, откровенно говоря, никогда и не было, ответил:

– У нас есть задание от Абелара. Его надо выполнить.

– А Консалия? – опешил Эберн.

– Появится – вразумим, – командир по привычке задумчиво почесал рыжий подбородок. – Мы смогли пережить это помутнение, поддерживая друг друга. И она сможет.

– А тебе не кажется, что с ней все намного серьезнее? Ты что, не видишь разницы? – возмутился эмиссар. – И раз уж ты заговорил о задании Абелара, то подумай и о том, как поведение Консалии скажется на нашей первостепенной задаче! Ты хотя бы помнишь нашу задачу?

– Помню.

– Мы участвуем в этой карательной экспедиции только для того, чтобы расширить влияние гатляурской общины в Атланской империи и приобщиться к управлению страной! Только так наши сородичи получат гарантии безопасности и достойного существования! Мы здесь ради будущего блага нашей общины!

– Я помню, – повторил Вилбер и взглянул эмиссару прямо в глаза, заставив его вздрогнуть от взрыва янтарных искр. – Но теперь не уверен, что это правильно.

– Ты не уверен, что мы должны трудиться на благо нашей общины? – не веря своим ушам, просипел Эберн. – Но благополучие…

– Благополучие общины – прежде всего, – прорычал командир гвардии, явно раздосадованный недопониманием. – Я не уверен в том, что наше будущее связано с Атланской империей.

Эмиссар замер. Тревога, злоба и растерянность Вилбера обрели форму и смысл. Впервые этот огромный и решительный гатляур столкнулся с чем-то, о чем у него никак не получалось сформировать хоть сколько-нибудь внятное мнение. Все, чего он добился и к чему еще только стремился, стало казаться не совсем правильным, потому что община на протяжении очень долгого времени жила не так, как должна была. Но как это исправить, он не знал.

– Я понимаю, – негромко произнес Эберн, печально усмехнувшись. – Понял, когда почувствовал… когда почувствовал. И я тоже сомневаюсь. Мне даже страшно. Страшно снова провалиться в ту пучину первобытной дикости… Но вместе с тем я осознаю, что городская жизнь завела гатляуров в тупик. Надо что-то менять.

– Тогда побыстрее закончим миссию и вернемся в общину. Нам есть что обсудить. С Абеларом и остальными. Такие вопросы не решаются в одиночку.

– Да плевать на одержимого, – отмахнулся эмиссар. – Пусть бледнорожие сами с ним разбираются. Нам этот фарс больше не нужен.

– А что, если община нас не поддержит? Что, если мы спешим с выводами? Что, если атланы затаят на нас обиду? Они так просто не отстанут, – рыжий гатляур подпер потяжелевшую голову кулаком. – Нет. Проблемы настоящего надо решать в настоящем. А проблемы будущего мы будем решать, когда оно станет настоящим.

Вилбер сильно изменился. В его словах не чувствовалось уверенности, но он изо всех сил старался не поддаваться сомнениям. Командир гатляурской гвардии не сдался и не впал в отчаяние, даже столкнувшись с пугающей неопределенностью. Но отчего тогда эти редкие порывы воздуха, лениво снующие меж стволов и просачивающиеся сквозь паутину ветвей, так упрямо раздувают едва тлеющие угольки беспокойства?..

– Может, ты и прав, – нехотя согласился Эберн. – Правда, я почему-то уверен, что теперь не смогу жить по-прежнему. Осознав, кто я есть на самом деле, сложно стать кем-то иным…

В кронах деревьев вновь прошелестел ветер, утягивая за собой тревожный порыв. Черная с подпалинами шкура эмиссара на мгновение встала дыбом, странное ощущение заставило его содрогнуться и обернуться. Но позади никого не было. Или лучше сказать, что там уже никого не было?..

Однако все повторилось. Разведчик, приведший Эберна к командиру, пригнулся и прислушался к окружающим звукам, задержав дыхание. Дремлющие гатляуры открыли глаза и одним плавным движением встали на ноги, озираясь по сторонам.

Сам Вилбер продолжил сидеть, но янтарные искорки его взгляда плясали по всему лесу, цепляясь за малейшие движения.

– Так или иначе, мы должны помочь Фероту поймать одержимого, – подвел он итог, медленно разматывая до сих пор не убранный ремень. – Но сперва нужно привести в чувство Консалию.

В кроне деревьев мелькнула тень. Эберн резко отскочил назад, не успев ничего осознать – его тело двигалось само, подчиняясь инстинктам, а не разуму. И в следующее мгновение в место, где только что стоял эмиссар, ударила черная молния.