Текст книги "Костяной лучник. Охотник на воргов"

Костяной лучник
Охотник на воргов
Антон Климов

© Антон Климов, 2024

ISBN 978-5-0062-4329-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КОСТЯНОЙ ЛУЧНИК. ГЛАВА 1

Сквозь чуткий старческий сон до сознания добираются звуки скребущих когтей и тихое рычание, которое издает хищник, зачуявший запах добычи. Тревога смешанная со страхом подбрасывает тело как пружина. Руки сами хватают посох, всегда стоящий рядом с кроватью на одном и том же месте и один из множества маленьких глиняных кувшинчиков, запечатанных воском. И старейшина уверенным шагом выбегает на мостки, стряхивая по дороге остатки сна.

В ночном прохладном воздухе, освещенном лишь тусклым светом костров из толстых поленьев, рассчитанных на долгое горение до самого утра, чувствуется запах дикого зверя. Чутьё никогда не подводило бывшего охотника, а ныне старейшину деревни Волхва Барга. Повернув нос по ветру и всмотревшись в слабоосвещенную темень, он начинает различать силуэт незваного гостя, ползущего в верх по стволу дерева к мосткам у крайней хаты. Похож он на темный сгусток мрака с двумя горящими желтыми точками глаз.

Уже слышны перестукивания охотников и топот ног по мосткам тех, кто успел схватить луки и колчаны со стрелами. Все двигаются умело без лишнего шума, тварь не должна понять по звуку кто где находиться и на каком расстоянии – ошибок они не прощают. Наконец воздух с шипением прорезает первая стрела, за ней со всех сторон начинают раздаваться щелчки тетивы, и смертоносные стрелы устремляются к своей добыче.

Расслабившегося было Барга накрывает волна отчаяния – зверь не скулит от ран и не падает на землю, он лишь рыкает от недовольства при попадании стрел. Значит ни одному охотнику не удается разглядеть в темноте уязвимого места в прочной шкуре проклятой твари и скоро она выберется на мостки, а дальше начнет метаться как молния, убивая одного за другим, нанося смертельные раны неудачливым стрелкам и бросая их на землю, где во мраке всегда готовые к пиршеству ждут сладкого человечьего мяса его сородичи. Да, у него в руке верное средство – маленький хрупкий кувшинчик со смесью отвара из жгучих трав и ядов разнообразных ползающих гадов, который разбившись об ствол дерева заставит своими ядовитыми парами зверюгу спрыгнуть с дерева и убежать, но, ни попасть с такого расстояния, ни добежать через трое перетяжных мостков старику уже не успеть…

В голове как дикие пчелы начинают носиться мысли – скольких же человек придется хоронить когда встанет солнце, не прольется ли слишком много крови, чтобы приманить всю стаю этих тварей, и где, в конце концов, черти носят «филина». Глаза старосты в панике начинают бегать по мосткам, хатам и веткам деревьев, то и дело натыкаясь на силуэты охотников, безуспешно пытающихся пробить шкуру зверя своими стрелами с широкими наконечниками, как вдруг находят два оранжевых огонька в кроне одного из дубов.

Такой же темный сгусток, только с глазами другого цвета, беззвучно движется с верху вниз, почти от самой макушки дерева где располагается самая маленькая хатка. Тень со светящимися оранжевыми глазами замирает и когда зверь почти добрался до мостков раздается заглушающий все остальные хлесткий щелчок тетивы мощного лука охотника на воргов. Свист стрелы разрывает ночной воздух и переходит в полный боли визг раненного зверя. Раненный хищник еще пытается сделать рывок на верх, но смертоносный свист раздается еще раз и, издав жуткий предсмертный вой, тень соскальзывает по стволу на землю, а два желтых уголька его глаз медленно гаснут в ночи.

Со всех сторон слышаться вздохи облегчения, хотя спокойный сон теперь никому не грозит, ведь рычание и звуки рвущихся жил будут доноситься с низу почти до самого рассвета. Члены стаи всегда сжирают своих погибших, это жутковато, но по крайней мере им теперь есть чем заняться, помимо попыток добраться до нас.

Сон старику не шел, хотя стариком называл себя только он сам – против таких стариков мало кто рискнет встать в кулачном бою. Да в его движениях нет былой скорости, но жизненный опыт в сочетании с тугими жилами обвивающими все его тело и ни грамма жира во всей фигуре бывшего лучшего охотника, делали его похожим на ожившее, переплетенное корнями дерево, которому попасть под руку, означает погибнуть. Он лежал и в состоянии пограничным со сном вяло обкатывал в голове мысль:

– Должен ли нормальный человек привыкнуть к этим звукам, доносящимся с улицы – звукам рвущейся шкуры, обрывающихся сухожилий и рычанию смертоносных хищников? Да привыкнуть настолько, чтобы спокойно засыпать, зная, что им не до тебя, а стража на местах? А если привыкнет, то не превратится ли он в такую же дикую тварь, способную только убивать, жрать и размножаться?

Тем временем шум резко стих, ночные тени растерзав своего соплеменника растаяли в чаще без единого шороха веток или кустов, как и положено лесным хищникам. А еще через пару мгновений небо начало терять одну за другой звезды, плавно светлея и готовясь принять пылающий шар долгожданного всеми солнца. Солнца – которое является главным защитником всех созданий, пытающихся выжить в этом лесном краю, от проклятых воргов, которые в противном случае сожрали бы все что шевелиться, ведь более страшного ночного охотника и представить страшно! Слава богам – они почти слепнут при дневном свете, а поэтому вся стая пережидает день в своем логове.

ГЛАВА 2

На удивление, хорошо отдохнув за пару часов сна и несколько часов полудремы, старейшина Барг вышел из своей хаты на мостки когда солнце еще не показалось из-за виднокрая. Но мрак уже окончательно отступил из их рощи, даже под кронами массивных дубов великанов не было темени. Сладко потянувшись и несколько раз, с наслаждением, вдохнув прохладно-бодрящий лесной воздух, он направился к ближайшей лестнице с мостков. Дежурившие ночью охотники уже разматывали и опускали веревочные лестницы, и совсем скоро жители деревни будут как деловые муравьи сновать между деревьями, занимаясь каждый своим делом, ведь вставать позже восхода в их деревне не принято – слишком много дел и слишком мало времени до заката…

Спустившись с мостков на землю, Барг осмотрел место ночного пиршества стай воргов – следы, обрывки шкуры, разгрызенные обломки костей неудачливого ночного лазутчика. Про себя отметил – проконтролировать, чтобы еще до завтрака ребятня собрала осколки костей и отнесла мастеровым – нечего пропадать ценному материалу.

Между тем деревня оживала, уже суетились у сложенных из обожжённой глины прямо на улице очагов женщины. Дети помогали таскать воду и стаскивать с верхних схронов мясо и сушеные дары леса. Совместный завтрак был старой традицией поселения.

История деревни заслуживает отдельного внимания и тесно связана с созданиями, чей ночной визит будет активно обсуждаться за утренней трапезой всеми членами деревни. Образовалась она много веков назад, на самом краю великой Империи Владык Анкараев, поглотившей, как казалось ее жителям, весь белый свет от края до края. Основали деревушку ушедшие на дальний восточный рубеж охотники и браконьеры, кто в поисках свободы от тяжелых налогов столичных сборщиков дани, а кто то в поисках трофеев диковинных зверей, которыми славились эти древние и неизведанные леса.

Здесь, где дубовые рощи из старых коряжистых гигантов чередовались с лесами из великанских елей, среди непроходимых чащоб, болот и лесных озер, запах человека был незнаком и не пугал зверье. Поэтому охота была знатная, хоть и связанная с большим риском, так как местная живность отличалась изрядной силушкой и своими размерами внушала трепет даже опытным охотникам. Конечно, подобраться на расстояния выстрела из лука к здоровенному секачу мог любой охотник, но вот иметь мужество выпустить в него стрелу, зная, что не каждый лук пробьет шкуру здоровенного вепря, а может только разозлить его. Что уж говорить про полноправных хозяев леса – медведей, которые по размеру в холке больше походили на коней… Нападать на них с рогатинами, как это делали столичные охотники, было чистым самоубийством – шкуру их рогатиной было не просадить, да и ломалась она как спичка, а здоровенный кол с собой не потаскаешь. Вот и подбирался сюда народ опытный, да и не обделенный ни ростом, ни силушкой молодецкой, да изворотливостью, а главное лихой настолько, что разбойники по сравнению с ними – трусливая шпана.

Последние, кстати, в эти края никогда не забредали – ссориться с охотниками, которые могут сутками бежать по следу как гончие псы, а потом утыкают стрелами как ежа, оставаясь при этом незамеченными, никто не хотел. Вот и перерос в итоге охотничий лагерь в деревню, а как охотничьи шалаши сменились рубленными хатками, так и женщины с детями начали к своим мужикам перебираться. Деревушка располагалась на большой поляне между дубовой рощей и скальным массивом, похожим на гигантскую стену изъеденную кавернами и трещинами. В них вгрызались корнями корявые сосны и прочая поросль, чьи семена ветрами занесло на такую высоту.

Стена была высотой локтей в сто двадцать и рассекала мир с запада на восток. Многие побаивались к ней приближаться из-за странного шума идущего, то ли от этих камней, толи из-за них. Сначала охотники шутили, что боги мол отделились от нас забором, чтобы мы в их угодьях не охотились, и придумывали разные небылицы о природе шума с той стороны возведенного богами забора, от трущихся о стену гигантских диких буйволов, до гула боевых труб темных богов, которые непременно должны собирать армию для похода на мир живых. Но, набравшись браги для смелости, как и положено нашему непоседливому народу, вечно ищущему приключений на свою откуданогирастут, и естественно на спор, залезли на вершину стены. Обнаружили они, что сверху находиться плато, шагов в двести шириной, где нещадно бьет в лицо соленый ветер. В конце этой плоской как тарелка полосы, скудно поросшей травой, был обрыв, о который далеко внизу разбиваются набегающие горы соленой воды. Само же плато то расширяясь, то сужаясь тянется на восток, изгибаясь к северу отделяет два мира – зеленую шумящую кронами долину лесов от темно синих бегущих к берегу волн океана. На самом краю виднокрая видно как стена забирает вверх, переходя в горный хребет с зелеными лесистыми склонами и белоснежными вершинами.

Разобравшись с источником шума и решив, что просто поселились у забора, разделяющем владения богов земных и морских, местные успокоились, занявшись поисками выгоды от такого соседства.

Когда мистика и страх отступили, и шумной стены перестали бояться, неподалеку, в дне пути, выросла деревушка рудокопов – низкорослых и коренастых мужиков, жаждущих найти золото либо ценные каменья, но в итоге за неимением ни того ни другого, занявшиеся добычей железа и его обработкой. Само собой эти ребята с большой охотой меняли свои поделки на меха, кожу, копченое да вяленное мясо. Особо сильно горняки ценили хмельной напиток из дикого меда, рецепт которого был страшной тайной охотников. Еще горняки сильно сетовали на то, что охотничье братство обзаведясь ножами да парой топоров, торгует у них только наконечники для стрел, а за топором приходят когда старый до обуха изотрут. На что получали ответ, что мол лесные духи обвешанных железом в своих владениях не жалуют – вы вон тоже глубоко не копаете, чтоб горных духов не прогневать…

Землепашцы да скотоводы тоже не заставили себя долго ждать, облюбовав роскошные луга, которые начинались в трех днях пути на северо-запад от охотничьего поселения. Деревеньку охотников за крутой нрав жителей, на разбойничий манер, обозвали браконьерской – шибко уж рослые, обвитые тугими мышцами лесные жители напоминали мирным пахарям разбойников, которые частенько не давали спокойно жить народу ближе к столице, где побольше трактов и купеческих обозов. Несмотря на это, зажили по-соседски – хлеб да овощи в обмен на плоды охоты от нас, да железный инструмент от горняков всем пришлись по вкусу. Только полотняные порты да рубахи, деланные крестьянскими бабами, которые они постоянно пытались сменять на что-нибудь, оказались не по душе ни горнякам, ни нам. По лесу в них не побегаешь – одни клочки останутся, да и рудокопы наши кожаные одежки предпочитали – тряпка мол истирается быстро. В итоге мы даже обозы совместные стали собирать до ближайшего города, куда было неделю ходу на крестьянских телегах.

Городок этот назывался Тернью, по названию тамошней реки, и считался дикой глухоманью по столичным меркам. Но, между тем, базар там был, даже столичных купцов, да разношерстных перекупщиков хватало. Так что торг у нас был хороший. Монеты домой никто не вез – толку нам от этих кругляков в лесу. Везли поделки мастеров городских, хозяйскую утварь, сладости да гостинцы детям и женщинам, в общем, то чего сами не могли добыть или сделать. Особо ценились тамошние ножи – наши соседи так калить железо, чтобы оно было крепким и легким, не умели.

Имперские сборщики податей изредка добирались и до нашей глухомани, раз в два-три года, делая это с большой неохотой и больше для порядка, нежели для пополнения казны. Золотом и брильянтами у нас не пахло, а выдвигаться к нам приходилось по весне, чтобы вернуться до зимних морозов и метелей. Вели они себя, кстати, очень вежливо, в отличии от центральных регионов империи – там эти ребята могли и село спалить, чтоб соседям неповадно было подати утаивать. А к нам отряд больше пятидесяти человек по лесным тропам не проведешь, а ежели нас, либо наших соседей обидеть, то из этих лесов и маленькой армии не выбраться – они и не поймут почему после каждой ночевки по десятку людей пропадает и откуда в конце стрелы прилетят.

Так что солдаты из конвоя были тихенькими, а сборщики податей ограничивались парой рулонов материи да несколькими телегами зерна от пахарей и пятью мешками колец для кольчуг от горняков. От нас же брали штук тридцать пушных шкурок лично для имперского двора и всяко, как нам казалось, хрень – например здоровенные рога лося. Лось этот, кстати, вымахав до неимоверных размеров и окончательно потеряв страх перед хищниками, сам приперся в деревню, наверное территорию оспаривать, ну и проиграл схватку с десятком лучников, не успевших в тот день на охоту.

А как то раз забрали шкуру здоровенного медведя, который повадился к землепашцам на легкую кормежку. Те скотину загоняли на ночь в хлев, рубленный с цельных бревен, чтоб волки не добирались. Так этот верзила, со взрослого человека в холке, парой ударов лапой разваливал сие монументальное строение как трухлявый пень. И дальше спокойно пировал какой-нибудь коровой, наслаждаясь тем как стрелы из чахлых крестьянских луков приятно щекотят ему бока и спину. Вот они к охотникам и побежали. В итоге одновременный удар в бочину двух десятков тяжелых охотничьих стрел, выпущенных из мощных луков, прервал сие набеги, и то потому, что в наконечниках закладки яда были.

Шкура у зверюги оказалась как панцирь, не решив куда приспособить, поставили чучелом на входе в деревню – волков пугать. Так она там и стояла, пока не заставила спонтанно облегчиться сборщиков податей вместе с отрядом доблестной королевской стражи, при их очередном приезде. Отойдя от шока и вытряхнув из штанов содеянное, они выпросили ее себе и чуть про пушнину на радостях не забыли. Мы уж подумали – никак для лечения запоров забирают.

Все встало на свои места, когда спустя пару лет, столичный купец на торге поведал одному из охотников, что мол бывал на приеме он императорском, и удивился насколько отважен род правителей наших. Мол трон императорский украшен золотом и камнями драгоценными, а сделан целиком из двух рогов огромного лося, которого дед императора взял на охоте. И рядом с троном стоит чучело гигантского медведя, и что юный император самолично сразил его одной стрелой. Вся деревня, после этой новости, неделю перемывала кости храброй императорской чете, особо обхохатываясь над «одной стрелой»…

По правде сказать, лук любого нашего охотника, даже тех давних времен, не натянул бы ни один армейский стрелок, не то что бы император. Как то один лучник из отряда охраны сборщиков податей, увидев у охотников странные толстый луки в четыре локтя длинной, склеенные из разных пород дерева и пластин рогов, концы которого загибались в обратную сторону от лучника, захотел сравнить со своим. Заодно и в меткости по бахвалиться, видать знатный стрелок был. Уж что что, а мериться чем не попадя ни нам, ни предкам основателям, дважды предлагать не надо было. Лук у него был, как и у всех солдат прямой, из одного куска дерева и почти в его рост. Указав на молодую березку в ладонь толщиной растущую, как сказал солдат, на расстоянии треть полета стрелы – а точнее в полусотне шагов, он безуспешно запулил в ее сторону 2 стрелы. После чего объяснил ухмыляющимся зевакам, что сверялся с ветром, а потом запустил третью стрелу, которая пройдя по дуге воткнулась в ствол на высоте полтора роста. После чего довольно указал пригласительным жестом своему сопернику на стрелковую позицию. Охотник достал тетиву, бормоча себе под нос о том, что расстояние полета стрел у них какое-то не правильное, снарядил лук, наложил стрелу, похожую по толщине и длине больше на легкий дротик, и краем глаза покосившись на колышущиеся травинки, запустил ее прямой наводкой, расколов широким наконечником березку на пополам, чуть ниже того места, куда попала предыдущая стрела.

Лучники из имперской стражи, до самого вечера, по очереди пробовали натягивать тетиву и стрелять из наших луков. Получалось не очень – накинуть тетиву удавалось только вдвоем, а стрелять в пол растяжки. Уже вечером за хмельным медом, пристыженным воякам объяснили, что здесь если такой лук не натянешь, то лучше уезжать туда где зверь помельче, а с ваших луков тут только зайцев охотить. Даже лук один подарили, мол императору рядом с чучелом медведя повесить…

ГЛАВА 3

Меняться все началось, когда в очередной раз прибыл отряд из столицы за налогом. Прибывших сборщиков отправили считать, бархатистые и переливающиеся искорками на солнце, шкурки редких пушных зверьков, да разрешили порыться в трофеях для поиска очередной диковинки для императора. А солдат сразу, как полагалось в наших краях, взяли в оборот – то бишь сунули в руки жареного мяса и упоили хмельным медом, который они, кажется, предвкушали с момента выезда со столицы. Под хмельком с них новостей сыпалось в три раза больше, чем с трезвых.

Так вот, оказалось, что по указу нашего всесвятлейшего правителя, до которого нам дальше чем до богов, в каждой области, где более двух деревень имеется, полагается быть чародею. Чародей этот должен помогать населению – грозы отводить или гадюк распугивать, кто на что горазд. Собирать информацию о целебных травах, растущих в этой местности и бдить, чтоб никакое магическое безобразие без разрешения императора не творилось.

Волшебников и колдунов воспитывало в столице, вселяющее всем трепет, заведение под названием: «Императорская Академия Высших Сил». Тамошних чародеев сортировали по успеваемости – чем талантливее и сильнее выпускник – тем ближе к столице. И нам стало быть полагался какой-нибудь недотепа, с трудом окончивший академию, который будет корешки волшебные в нашей глухомани искать, ну или, максимум, комаров добрее сделать сможет. Дальше захмелевшие в конец вояки перешли на заговорщицкий шепот и рассказали, что слухи ходили разные, что слышали, то и расскажем. Мол, на самом деле нам прислали одного из сильнейших учеников по имени Залмак.

Учился он на малочисленном факультете колдовства и ведарства, который занимается всякими зверюками странными и изучением прочей нехристи. Денег на этот факультет выделяли мало и парнишка на придумывал сам заклинаний, с помощью которых зверей приманивал, для опытов своих. В общем, то ли заклятия были запретные, то ли опыты он делал нехорошие, но скандал учинили знатный по этому поводу.

Не пнули под зад недоучившегося колдуна, только по причине его высоких отметок. А для замятия дела, приняли досрочный экзамен, который он сдал на отлично, и отправили в самую дальнюю часть империи с глаз подальше.

К добру вам этот чародей или к худу, не знаем, но лучше с ним подружиться. К конвою он любовью не воспылал – молчал всю дорогу. А иногда, как вставали лагерем на ночевку, этот пакостник, что то нашептывал себе под нос и спокойно засыпал, а отряд всю ночь кошмарили, то стая летучих мышей, то волчья стая кружащая вокруг лагеря.

Оставили они его в поселке у пахарей, из соображений, что им нужнее. Вы и сами со зверьем справляетесь, рудокопам тоже в их норах да кузнях чародейство без надобности, а крестьянам колдун как раз – скотину подлечить, саранчу отогнать, да травы лекарственные собирать.

Спустя год, после отъезда солдат, странный колдун начал периодически наведываться к нам в деревню, много рылся в трофеях, изучал шкуры и кости. Залмак был не разговорчивым, высоким и худощавым мужиком лет сорока, а совсем не мальчиком, которым мы его представляли. В диалоги вступал не охотно, про столицу Арканрат и все что с ней связано рассказывать не любил, он вообще старался больше слушать чем говорить. От обширных трапез и хмеля отказывался, скромно обедал, брал немного провизии и уходил в лес. От провожатых отказывался, мол звери его не тронут, а дорогу назад он сам найдет. Крестьяне срубили ему избу в своей деревне, и наперебой рассказывали, что колдун, то не выходит из нее по нескольку дней, то неделями не появляется.

Однажды Залмак попросил провести его тропкой на стену, после, осмотревшись, набрал в деревне провианта и ушел по стене на восток в сторону заснеженного пика. Вернулся через две недели, сильно исхудавший от тяжелого похода, долго объяснял, что гора та запретная для обычных людей, должна быть доступна только для чародеев и мы туда ходить не должны, дабы не прогневать своих богов и не нарушить какие-то магические потоки, и прочая магическая абракадабра. Получив ответ, что нам и даром туда не надо – по лесу дней пятнадцать пути, а по голой стене туда пять дней идти – и то, и то нам без надобности, так как орлов мы не стреляем, а переть из такой дали горного козла, тоже не интересно. Успокоившись этим ответом больше он у нас не появлялся. Какое-то время захаживал к горнякам, говорят смотрел тропки на стену, да про нас расспрашивал.

Вскоре начали доходить неприятные слухи от горняков, которые недавно к крестьянам ездили на обмен товаров. Мол, замучали крестьян волчьи стаи, много скота порезали, пару человек пропало, кто в лес по грибы или за хворостом ходил. Решили нас, как обычно не звать, охотники хоть и изведут стаю за раз, но и идти долго, да и плату мукой возьмут, а колдун рядом без дела мается. В итоге Залмак сказал, что сам справиться, и через день волки уже не нападали, но и уходить не собирались. Колдун де им объяснил, что волков охотники из леса повыгоняли, и из-за нас все их беды. Дичи бьём слишком много, волки голодать начинают, да и от стрел наших начинают спасаться там где безопаснее и сытнее.

Через месяц охотники ушедшие к земледельцам на торг, вернулись со своим добром назад. Сказали, что те обнесли свою деревню частоколом, товары менять с нами больше не будут, и в обоз до Терни тоже брать не будут. Мол, мы лесных богов прогневали, а они их задабривают как могут. На предложение перебить волков отреагировали суеверным страхом. Сказали, что убили сами волка, так на них гроза в тот же день налетела и чуть не пожгла дома молниями, теперь они скот в жертву лесным богам в обличии волков приносят по совету колдуна, который в лес ходит и с лесными духами общается.

На совете деревни, решили выслать тройку лучших охотников в окрестности крестьянской деревни, понаблюдать за странным поведением волков и, если повезет, общением колдуна с лесными богами. Через 9 дней вернулись только двое с пустыми колчанами, хотя каждый брал стрел по тридцать – в запас. Рассказали как видели колдуна в лесу и, что волки кружили вокруг него как ручные белки, а после напали на них как бешенные, не считаясь с потерями, третий собрал остатки стрел и пошел стаю уводить в сторону. Бежали к деревне, вскоре услышали предсмертный крик товарища и волчий вой возвещающий об удачной охоте. Слава богам, им хватило времени далеко уйти, пока волки вернулись на их след.

Через какое-то время заметили, что соседи из деревни горняков не очень радуются нашему появлению. После долгих расспросов удалось выведать, что колдун приходил к ним со старейшинам землепашцев, объяснял про злых лесных духов, которые будут мстить им за дружбу с охотниками, и что волчьи стаи начали после этого донимать и их.

На этом терпению охотников, всегда отличавшихся крутым норовом, пришел конец. На следующий день, оставив пятнадцать человек для охраны деревни, все мужчины с набитыми под завязку колчанами ушли к рудокопам. За два дня удалось вырезать огромную волчью стаю хвостов в пятьдесят. А потом свалив всю эту кучу тел горнякам, со словами – это вам на шапки, долго и упорно растолковывали, что жили как живем, ничего не меняем, и никаких гневных духов никогда отродясь не было до появления столичного колдуна. Толи перебитая стая волков, толи внятные доводы, а может и два бочонка хмельного меда, выпитых вместе с шахтерами, вправили им мозги на прежнее место. Закрепив это братаниями и заявлениями в вечной дружбе, охотники выдвинулись в сторону, превратившейся в маленькую крепость, поселка землепашцев.

По дороге пару раз приходилось отбиваться от атак волчьих стай, в следствии чего потеряли несколько человек, что только разозлило и добавило решимости действовать максимально решительно, не считаясь с потерями. Выйдя к огороженной частоколом деревне и не дойдя до нее пяти сотен шагов, увидели что с двух сторон на них несутся огромные волчьи стаи. С точки зрения военной науки, можно было бы сказать что противник попал в клещи между отрядами умело командующего полководца, но, и без того умелые охотники, каждый из которых мог держать по нескольку стрел в воздухе, за время своего короткого похода успели сплотиться в настоящий отряд по истреблению серой гвардии. Разделившись на две шеренги в встав спинами друг к другу, они подпустили волков на двести шагов и начали безжалостное истребление серых бестий прямо на глазах перепуганных крестьян, которые всей деревней наблюдали за бойней из-за частокола. До охотников не добежал никто, луг был усыпан волчьими трупами, из которых быстро и умело вырезали свои стрелы лучники.

Подойдя ближе к воротам, все отчетливо слышали гневные крики колдуна и вой толпы, после чего шум резко оборвался. Ворота резко распахнулись и из них выплеснула толпа мужиков с рогатинами и ножами, а из-за частокола показалось с десяток лучников, выпустивших стрелы в сторону охотничьего отряда. К счастью, легкие и криво оперённые стрелы, да еще и выпущенные, под саху заточенными руками, не пробили одежду бывалых лесных жителей, сделанную из прочных шкур. Хотя двое оказалось раненными в незащищенные плечи, а один упал замертво – стрела попала в глаз. На этом, колебания на тему плана действий были окончательно сломлены и, когда незадачливые стрелки высунулись из укрытия для второго залпа, то получили по несколько стрел в лицо каждый. Широкие охотничьи наконечники пробили кости черепа насквозь, высунувшись из затылка на две ладони. А те, кто выбежал добивать раненных охотников с ножами да рогатинами, были грубо переубеждены путем выбивания самых буйных. Дюжина самых ярых, бегущих впереди, упала замертво, пронзенная стрелами в грудь, и вид торчащих из спин своих односельчан окровавленных наконечников, заставил остальных остановиться в ужасе и побросать свое нехитрое оружие.

Войдя в поселок, подобно непобедимой армии взявшей город, охотничье братство растолкало визжащих в истерике женщин и, держа на прицеле остолбеневших от страха и беспомощности мужиков, потребовало выдать колдуна, который виновен в натравливании волков на мирные деревни и науськивании соседей друг на друга. Перепуганные до смерти таким молниеносным поражением крестьяне, видя в глазах охотников непоколебимую решимость и веру в свою правоту, как зачарованные куклы молча указали пальцами на крайнюю хату, возле самого частокола, где должен был скрываться их идейный вдохновитель.

В избе Залмака конечно не оказалось, и охотники быстро нашли следы ведущие от частокола к опушке леса, судя по ним, проклятый колдун бежал со всех ног, быстро поняв, что к чему и, сагитировав землепашцев на бой с богоненавистными охотниками, схватил в избе походную сумку, затем, перебравшись через забор, двинулся к лесу. Встав на след, привычные к долгому бегу охотники, надеялись на скорую поимку колдуна, однако магия оберегала своего носителя. Вскоре, угодив несколько раз в облака странного едкого тумана и почуяв приближение остатков окрестных волчьих стай, старший охотник приказал прекратить погоню, которая вряд ли увенчается успехом.

Дальше было возвращение отряда в деревню землепашцев и долгое общение со старейшинами до самого утра. Совместные похороны погибших и проводы в иной мир с обильным возлиянием пшеничной браги.

И, как ни странно, от вражды не осталось и следа. То-ли в отсутствии колдуна у жителей деревушки прочищались мозги, то-ли слово более сильного правдивее слова слабого. К вечеру на общем сборе было решено, что была вся деревня одурманена мерзким колдуном, и с соседями смута заведена не по делу, да и односельчан постреляли не просто так, а право имели, так как пришли на помощь, а мы первые напали.

Договорившись о мирном и взаимовыгодном сосуществовании с крестьянами, уходили на рассвете второго дня как освободители.

Отряд выдвинулся к деревне горняков, куда двинулся Залмак. Как не петлял колдун, аки заяц, и не старался запутать следы, пуская в ход магию, но не он был хозяином здешних лесов.

Охотники перешли на бег, продвигаясь по лесу бесшумно и быстро, как волчья стая вставшая на след. Такой бег с препятствиями в виде пней и валежин, которые приходилось перепрыгивать не сбавляя хода, в деревне называется охотничьим шагом. Любой житель деревни, привыкая к правилам выживания в лесу, мог поддерживать такой темп целый день, лишь изредка сбавляя скорость для отдыха.

Расскажи кому-нибудь в срединной части империи, что наши парни могут пол дня бегать в лесной чащобе, идя по следу убегающего оленя. Нагнать, когда тот начнет от усталости в ногах путаться. Не сбив дыхания взять его одной стрелой со ста шагов. Да еще, взвалив себе на плечи тушку весом с себя, под вечер принести его в деревню… Наплевали бы в морду за наглое враньё, ещё б и бока намяли, чтоб сказки поскладнее сочинять учился.