Текст книги "Загадка о русском экспрессе"

Глава 23

На обратном пути к поезду Сапогов заметил кого-то в глубоком темном овраге. Сергей все еще не терял надежды настигнуть своего недавнего противника, поэтому вновь почувствовал прилив сильного волнения. Со всей осторожностью Сапогов приблизился к неизвестному со спины и внезапно для того зажег фонарик.

Перед Сергеем был «кавалер». Вид у него был такой, словно его застали на месте преступления. Посветив вокруг себя фонариком, Сергей увидел лежащие на земле мешковатые черные штаны и куртку с капюшоном. Свежие пятна крови на сброшенной шпионской одежде были почти незаметны.

Сергей внимательно посмотрел в глаза «кавалера» и увидел в них беспокойство.

В то время как сыщик решал, как ему поступить в создавшейся ситуации, на краю оврага появился доктор.

– Там курьер и Сонечка, – расстроенно махнул рукой старик.

Сердце Сергея сжалось от тревожного предчувствия. По виду доктора он понял, что со Стешневой случилось что-то очень нехорошее.

Тела девушки и поручика лежали рядом в небольшой ложбинке – всего в пятидесяти шагах от оврага, в котором Сергей повстречал «кавалера». Видимо, здесь они пережидали налет аэропланов. Убитых обнаружили артиллерийские офицеры из соседнего вагона, которые, естественно, приписали эти смерти летчикам. Между тем не надо было быть экспертом-криминалистом, чтобы усомниться в этом. Сапогову не однажды приходилось участвовать в ближнем бою, так что он мог отличить раны, полученные от выстрелов в упор, от тех, что наносились издали.

Поручик и Соня несомненно были застрелены с близкого расстояния. Голова курьера была залита кровью. Пуля разворотила ему затылок. Девушка была убита несколькими выстрелами в грудь, в область сердца. Глаза Сони были открыты. Она выглядела как живая. По характеру ранений можно было точно определить, что орудием убийства был не крупнокалиберный авиационный пулемет, а пистолет или револьвер.

Когда Сапогов это понял, он грубо схватил «кавалера» за плечо, оттащил его в сторону и потребовал, чтобы тот показал свой наган. Понюхав ствол оружия, Сергей определил, что из него недавно стреляли.

– Я стрелял по самолетам, – нервно заверил потемневшего лицом Сапогова «кавалер».

Тут вновь подошел доктор. Словно дохлую кошку, он держал за край широко распоротый, рыжий курьерский портфель.

– Я нашел его рядом с оврагом. – Доктор указал на то место, где Сергей повстречал «кавалера». – Рядом были разбросаны какие-то бумаги.

– Печать на замке и в самом деле цела и, скорее всего, никогда не была повреждена, – разглядывая находку, удрученно признал доктор. – Выходит, я напрасно обидел благородного молодого человека подозрением. Как все это нелепо! Непоправимо!

Доктор выглядел крайне подавленным. Сгорбившись, он подошел к телу погибшего курьера и осторожно положил забрызганный кровью портфель рядом с ним.

К этому времени налет закончился. Приняв на борт аэропланы, цеппелин растворился в ночи. После грохота близкой канонады вдруг стало неестественно тихо. Тяжелораненых их товарищи унесли в сторону находящегося поблизости городка, где должна была быть какая-нибудь больничка. Выжившие пассажиры расходились по вагонам и ложились спать. Убитых до утра просто сложили в ряд возле насыпи и накрыли брезентом. Туда же перенесли погибшего курьера. Сергей решил, что не позволит похоронить Соню на местном кладбище, как других пассажиров, а сам отвезет ее родным в Петербург. Он перенес тело девушки в вагон. А потом вернулся, чтобы закончить с «кавалером».

– Вам придется показать, что у вас в карманах, – мрачно глядя на «кавалера», потребовал Сергей.

– Что за бред! – возмутился тот. – Разве вы служите в полиции?

Но присутствующий при разговоре доктор мягко поддержал это требование:

– Вы не должны обижаться. Обстоятельства вынуждают нас так поступать. Ну же! Снимите с себя подозрения. И об этом случае никто не узнает.

Нехотя «кавалер» стал доставать из карманов офицерское удостоверение, какой-то пропуск, театральные билеты с оторванными корешками, портсигар, зажигалку, колоду карт, носовой платок, связку ключей, пачку порнографических открыток, стянутых резинкой, маленький кошелек, в котором находились несколько ассигнаций и горсть монет.

Все вещи он аккуратно складывал на траве.

– Надеюсь, этого вам довольно? – с ледяным презрением спросил Сергея «кавалер».

Сапогов обратил внимание на небольшой, небрежно свернутый листок, случайно выпавший из кармана подозреваемого, когда он доставал носовой платок. Он поднял его, быстро пробежал глазами и отдал доктору. Это было письмо, относящееся к разряду личной переписки. Офицер штаба Брусилова обращался к своему приятелю в таком же чине, служащему в ставке царя, с просьбой об отсрочке выплаты крупного долга. При этом он как бы в шутку очень тонко намекал на некую известную ему скандальную ситуацию, в которой замешана супруга кредитора. Это очень напоминало угрозу в адрес нетерпеливого приятеля, что если он не согласится еще подождать с выплатой долга, то ему не поздоровится. Письмо было написано на тонкой хорошей бумаге.

– Откуда у вас это письмо? – потребовал объяснений Сергей.

«Кавалер» смутился, не зная, как объяснить нахождение в его кармане чужого письма без конверта. После некоторого колебания он признался:

– Я нашел его и решил сам передать адресату. Я знаком с этим человеком.

– Похоже, письмо из курьерского портфеля, – догадался доктор. – Видимо, его автор служит по секретной части и посчитал, что со штабным гонцом его послание дойдет быстрее и избежит цензуры, потому сунул свой конверт в портфель с секретными картами. Он не хотел доверять свои интимные дела обычной военной почте. Это ясно, как божий день! Конечно, это форменное безобразие, что такие, с позволения сказать, «депеши» оказываются в одном портфеле со штабной перепиской. Однако полагаю, подобные нарушения не являются чем-то из разряда сенсаций. Покажите мне идеальное учреждение, где бы все делалось строго по артикулам, и покажите мне безупречного офицера, неукоснительно соблюдающего все правила! Если вам это удастся, я вынужден буду признать, что прожил жизнь напрасно, ибо дожил до своих седин, ни в чем толком не разобравшись.

Желая подбодрить приунывшего «кавалера», доктор даже похвалил его:

– Полагаю, молодой человек поступил правильно, что подобрал письмо. Надо воздать ему должное и собрать остальные документы, чтобы ничего не пропало.

– Подождите. Это еще успеется, – остановил старика Сапогов, не спуская недоверчивых глаз с собеседника.

– А разве письмо находилось не в конверте? Или же вы его распечатали?

«Кавалер» понял, что ему не вывернуться, и сдался:

– Хорошо. Я расскажу вам всю правду. Прошу вас на этот раз поверить мне. Я искал укрытие от аэропланов, которые могли вернуться, и случайно наткнулся на разрезанный чемоданчик. Рядом с ним по траве и в кустах были разбросаны бумаги. Мне показалось это знаком смилостивившейся надо мной судьбы. Я сразу вспомнил рассказ курьера о мешочке с алмазами, который якобы находится у него в портфеле, и в голове у меня будто помутилось от желания завладеть ими.

Я раскаиваюсь в своем поступке, – жестом искренности приложил руку к сердцу «кавалер». – Но проклятые долги довели меня до крайности! Если в ближайшие месяцы я не расплачусь со своими кредиторами, то мне остается лишь застрелиться. Я стал искать заветный мешочек с камешками, но так и не нашел его. Случайно мне на глаза попалось это письмо. Я вскрыл конверт, прочитал его и решил, что оно может мне пригодиться. Автора этого письма, полковника Н-ского, я несколько раз встречал в петербургских клубах. Репутация у него не самая хорошая.

– Вы решили шантажировать его? – с брезгливостью осведомился Сергей. Он старался держаться спокойно, хотя внутри у него все клокотало от гнева

«Кавалер» сокрушенно кивнул. По требованию Сапогова он сдал личное оружие и беспрекословно подчинился, когда ему объявили, что до Могилева он будет находиться под арестом в том же купе, где до него содержался лже-летчик.

Немного позже за арестованного попыталась заступиться Князева:

– Вы же видите, господа, что наш оступившийся друг полон раскаяния. Сдайте его мне на поруки, если он даст честное благородное слово не пытаться бежать.

Желание знаменитости заступиться за другого вызывало особое уважение, если учесть, что Варвара Дмитриевна сама пострадала при налете. Когда поезд резко остановился, она поскользнулась на кафельном полу ванной и ударилась головой о край раковины. По словам Князевой, она даже потеряла сознание. Ей повезло, что находящийся в хвосте состава салон-вагон не был обстрелян аэропланами ни в первом, ни во втором заходе. Иначе она, скорее всего, погибла бы. Очнувшись, мужественная женщина сама перевязала себе голову полотенцем и отправилась помогать другим раненым, так как имела квалификацию медицинской сестры.

Пережитый кошмар не ожесточил ее. Князева сохранила светлую, почти детскую доверчивость и энергично хлопотала о смягчении участи подозреваемого. И только после того, как в личных вещах «кавалера» была обнаружена написанная печатными буквами записка-фант, которая стала причиной гибели журналиста Медникова, добрейшая прима прикусила губу.

– Сударыня, вы слишком добры, а это война, – упрекнул Князеву в излишней мягкости фабрикант. – Теперь-то вы понимаете, Варвара Дмитриевна, за какое чудовище хлопотали! Он бы и вас не пощадил, если бы остался на свободе. Этот, с позволения сказать, человек с такой же легкостью убирает свидетелей, с какой мы с вами хлопаем комаров.

– Я потрясена! – призналась певица, которая успела за войну повидать много зла. – Как такой приличный с виду молодой человек мог решиться на такие зверства?! Убить невинную девушку, сестру милосердия!

– Вы напрасно обижаете зверей, милейшая Варвара Дмитриевна! – вступился за «братьев меньших» доктор. – Как естествоиспытатель, утверждаю, «царь природы» – человек, давно превзошел в лютости тигров, волков и прочих хищников, которых мы объявили воплощением жестокости и коварства.

Сергей тоже испытывал гнев по отношению к арестованному. Невольно представляя, как «кавалер» хладнокровно застрелил Соню только потому, что она невольно оказалась рядом с курьером, Сапогов удивлялся тому, что до сих пор без суда и следствия не расправился с мерзавцем. Но потом в душу Сергея закрались определенные сомнения на его счет.

Глава 24

Под грузом улик «кавалер» скис и вел себя, как тряпка. Когда его запирали в купе, в котором он должен был провести остаток пути до Могилева, у этого взрослого мужчины текли слезы по щекам, как у мальчика. Бедняга попросил принести ему Библию.

– Я отдам вам свою, – великодушно пообещал арестанту доктор.

– Страсти погубили меня! – пожаловался ему «кавалер», ища сочувствия. – Клянусь своей матерью, я не знаю, откуда у меня взялась злополучная записка, из-за которой погиб журналист!

Фабрикант же был удивлен жалким видом пойманного злодея:

– Ведите же себя, как мужчина! Хватило же вам смелости убить трех человек.

– Но я не убивал! – полным отчаяния голосом воскликнул «кавалер». – Вы же сами, Савва Игнатьевич, недавно находились в подобном положении, когда вас подозревали в преступлении, которого вы не совершали. Почему же вы не хотите понять меня.

Эта реплика заставила промышленника покраснеть. Он сердито буркнул:

– Ничего не поделаешь. Коль влип, сам выбирайся или пропадай!

* * *

Только под утро Сергей смог вернуться в купе, чтобы немного поспать. Сквозь сон ему слышались странные металлические звуки, приглушенные вагонными переборками, словно в одном из купе на пол уронили что-то металлическое и массивное…

Проснулся Сапогов от паровозного гудка. Вагон дрогнул, качнулся и двинулся в путь, все увеличивая скорость. За окнами проплывали еще дымящиеся руины разрушенной ночным авианалетом станции. Незадолго до отправления поезда в купе принесли завтрак. После бессонной ночи все выглядели не лучшим образом, и только фабрикант имел бодрый, отдохнувший вид. Он рассуждал о машине, учинившей ночью настоящую мясорубку, с не меньшим аппетитом, чем поглощал приготовленный специально для него бифштекс с кровью:

– Только творениям графа Цеппелина под силу совершать такие дальние рейды за четыреста–пятьсот верст от линии фронта, – глядя на остовы обгоревших вагонов и груды битого кирпича, не скрывал своего восхищения промышленник. – Пока немцы способны строить такие корабли, мне трудно представить, что их можно победить. Дирижаблям не нужно много горючего. Ни один бомбардировщик на такое не способен. Многодневные рейды в глубокий тыл противника для их экипажей – рутинное занятие. Подобно крейсерам-рейдерам, цеппелины способны появиться в любом месте, нанести мощный удар и безнаказанными скрыться в неизвестном направлении. Англичане, которых веками спасали от завоевателей Ла-Манш и мощный флот, уже не считают себя живущими в неприступной крепости. На большой высоте воздушные левиафаны регулярно пересекают пролив, чтобы бомбить Лондон. И положение британцев, по всей видимости, будет только ухудшаться. Я слышал, что со стапелей верфи Цеппелина уже сошел гигантский дирижабль LZ-104, развивающий крейсерскую скорость 80 верст в час, способный нести девять тонн бомбовой нагрузки на расстояние до 20 тысяч верст. Ему вполне под силу без дозаправки пересечь океан в оба конца – достигнуть берегов Америки и вернуться обратно в Европу. На его борту в специальных ангарах будут храниться пять самолетов. Если германские промышленники в ближайшее же время сумеют построить флот гигантских дирижаблей, то Америка и Англия могут и не устоять. Тогда мне страшно подумать, какое будущее нас ожидает…

* * *

Вскоре после полудня на третий день пути поезд прибыл в Могилев. В вагон важной походкой вошел великолепный офицер с аксельбантом генштабиста через плечо. Он встречал курьера. Новость о гибели гонца обескуражила его. Еще больше он заволновался, когда осмотрел те документы, что уцелели:

– Здесь не хватает самого важного! – не сдержавшись, скандализированным тоном воскликнул при посторонних визитер.

В связи с возникшей чрезвычайной ситуацией отправление поезда было задержано. У входа в вагон немедленно был поставлен солдат-часовой. Началось паломничество людей в форме. Вслед за железнодорожной полицией нагрянула военная жандармерия, затем делегация растерянных полковников из царской ставки. Последними появились двое статных, хорошо одетых мужчин. Черты их лиц были мужественными и резкими. Они были из местной контрразведки.

Как и их предшественники, контрразведчики начали с того, что самым тщательным образом осмотрели все закоулки спецвагона. Они чуть было не выявили сообщника главного подозреваемого, когда один из контрразведчиков обратил внимание на то, что стоящий возле печи проводник что-то ворочает в ней кочергой. Это вызвало подозрение у «охотников на шпионов», которое усилилось, когда они достали из печи несколько не успевших обратиться в пепел обрывков какого-то документа. Строгие офицеры потребовали у железнодорожника объяснений. Перетрусив, проводник признался, что нашествие разного начальства испугало его, и он решил сжечь накладные на полученные продукты, которые успел продать по дороге – хозяину буфета на одной из станций.

Изучив сохранившиеся фрагменты преданного огню бланка, контрразведчики убедились, что мелкий воришка не соврал им. Поле этого они сразу потеряли к нему интерес.

Ничего не найдя в вагоне, сотрудники местной контрразведки взялись за главного подозреваемого. Они обыскали его, попутно распарывая швы на одежде и отрывая подошвы сапог в поисках тайника. Та же участь постигла многие личные вещи предполагаемого шпиона. Однако ничего найдено не было.

Тогда контрразведчики перешли к допросу. Разговор велся в купе, в котором «кавалер» содержался под арестом. Доктора и Сапогова господа из серьезного учреждения попросили присутствовать в качестве свидетелей. У Сергея создалось ощущение, что местные коллеги полковника Гарина знают о его миссии, хотя напрямую они не обмолвились с ним о его задании ни словом.

«Кавалер» напоминал барахтающегося в проруби человека, который отчаянно пытается выползти на хрупкий лед, пока еще есть силы и мышцы не свело судорогой. Но шансов спастись у него было мало, ибо стоящие на краю полыньи наблюдатели тут же сталкивали его обратно в ледяную воду. Во всяком случае, именно так происходящее выглядело со стороны.

– Меня обвиняют без причины! – молил о справедливости «кавалер».

– Без причины? – как будто удивился один из контрразведчиков. – Вы знаете причину не хуже, чем я. Вы говорите, что служите при штабе фронтом. Это так. Но ваша основная деятельность – это шпионаж по заданию второго отдела австрийского генштаба.

– Вы принимаете меня за кого-то другого. Я не шпион, никогда им не был и не буду.

– На человека несведущего ваши слова, возможно, и произвели бы впечатление, но не на нас, – сухо произнес второй контрразведчик. – Не далее как до конца этого дня мы будем иметь убедительные доказательства вашей изменнической деятельности.

– Заверяю вас, вы делаете ошибку! – Всем своим видом и голосом «кавалер» пытался показать, что говорит искренне. Но натыкался на холодное равнодушие.

– Милостивый государь, вы, по-видимому, еще не осознаете всей тяжести вашего положения. Прекратите эти глупые возражения. Вам никто не поверит. Если вы добровольно не выдадите нам похищенный вами из портфеля курьера большой желтый пакет, запечатанный сургучом, ваша участь будет печальна.

Тем не менее «кавалер» продолжал клясться и божиться, что невиновен, и ничего, кроме обнаруженного у него письма, не брал. Тогда один из контрразведчиков с холодным, бесстрастным лицом попросил подозреваемого еще раз подробно рассказать, что он делал минувшей ночью, начиная с десяти часов вечера.

По ходу разговора второй контрразведчик со шрамами на щеке и шее вдруг заявил, обращаясь к «кавалеру»:

– Я смутно припоминаю, что когда-то видел вас много лет назад в связи с каким-то делом… Да, я узнаю вас по характерному профилю и необычной форме ваших ушных раковин. Вы ведь… Подождите, секунду. Нет, не могу вспомнить! Подскажите!

Глаза «кавалера» округлились от изумления, он растерянно пожал плечами. Тогда мучительно пытающийся вспомнить обстоятельства их прежней встречи офицер сделал ему знак рукой:

– Нет, продолжайте.

«Кавалер» заговорил было снова, но тут офицер со шрамами на лице взволнованно воскликнул:

– Вспомнил! Конечно, это были вы! Мы сталкивались с вами в самом начале войны. Вы и теперь меня не помните?

– Нет. – «Кавалер» сидел ни жив ни мертв, не зная какого еще ужасного обвинения ему ожидать.

– Хорошо, я помогу вам, – зловеще предложил контрразведчик. – Берлин, тюрьма. Вы присутствовали на допросе, когда я совершил ошибку в игре с германской военной полицией и меня арестовали. Эти шрамы у меня остались с того дня. Я не утверждаю, что вы участвовали в пытках, но вы были там.

«Кавалер» был настолько шокирован чудовищным обвинением, что только ошарашенно хлопал ресницами на своего обвинителя. Иногда из его рта вырывались нечленораздельные звуки. А офицер со шрамами продолжал:

– Теперь, когда я вас узнал, ваша карта бита, господин предатель. От расстрела вас может спасти только предельная откровенность. Куда вы дели секретный пакет?

– Вы ошибаетесь, – наконец сдавленно выдавил из себя пораженный «кавалер».

Кажется, контрразведчики начинали терять терпение. В конце концов они заявили, что забирают подозреваемого с собой. Сергею и доктору снова было предложено присутствовать при продолжении допроса. Возле вокзала контрразведчиков ожидал большой черный автомобиль. Когда сели в машину, офицер со шрамами тщательно запахнул шторки на окнах, наверное, для того, чтобы арестант не видел, куда его везут, и проникся ощущением безжалостной полицейской машины, которая затягивает его в свои жернова.

В здании могилевской контрразведки они вначале поднялись на второй этаж в просторный кабинет. Хозяева любезно предложили Сергею и доктору удобные кресла, для подозреваемого же возле двери был поставлен обыкновенный табурет. Игнорируя «кавалера», офицеры контрразведки стали расспрашивать гостей о положении на фронте и о знаменитой певице, с которой им посчастливилось путешествовать в одном вагоне.

Во время разговора в дверь постучали, и в кабинет вошел человек с большим подносом, накрытым сверху белоснежной салфеткой. «Кавалер», похоже, решил, что принесли инструменты для пытки, потому что в ужасе отпрянул вместе с табуретом от вошедшего. Но оказалось, что под салфеткой всего лишь кофейник и бутерброды с ветчиной и сыром. Хозяева предложили Сергею и доктору перекусить. «Кавалера» же они снова проигнорировали. Бедняге оставалось только наблюдать за смачно жующими людьми. Вряд ли он был голоден, но, видимо, данная «экзекуция» была рассчитана на то, чтоб унизить его, еще раз дать понять, что он презренный преступник, с которым приличные люди не преломят хлеб.

Сергей понимал, что подозреваемого оскорбляют, унижают и запугивают для того, чтобы скорее сломить его волю и выбить нужные показания. На войне в отношении врага часто применяются подобные методы. Однако он не был согласен с такими методами, ведь вина этого человека еще нуждалась в доказательствах. Конечно, улик против этого запутавшегося в долгах и не слишком разборчивого в средствах пройдохи хватало. Но ведь пропавшие секретные документы у него не обнаружены. И пока они не найдутся, нельзя говорить, что шпион – именно этот человек. Поэтому Сергею хотелось вмешаться и потребовать от коллег соблюдать закон в отношении подозреваемого. Но Сергей промолчал, ибо до окончания операции не имел права раскрывать себя.

После трапезы они спустились в подвал. Под первым подвалом оказался еще один – очень длинный. Это был тир, только какой-то странный. Здесь было темно и сыро, как в склепе, и пахло смертью.

Теперь хозяева отбросили всякую вежливость по отношению к задержанному, показывая, что он находится в их полной власти. Они разговаривали с попавшим к ним в руки «агентом», не выбирая выражений:

– Если ты, скотина, немедленно во всем не признаешься, то не выйдешь отсюда, – объявил «кавалеру» офицер со шрамами. – Можешь кричать сколько угодно, никто не услышит твоих воплей.

Второй офицер, набивая патронами барабан своего револьвера, указал несчастному на прикрытый досками бугорок в дальнем углу подвала.

– Ты знаешь, что это?

– Нет.

– Это могила. Там мы закопали двух расстрелянных нами предателей. Сейчас на фронте такая ситуация, что дорога каждая минута. Поэтому не надейся, что тебя будет судить военный трибунал. Мы просто расстреляем тебя в этом подвале. Ты встанешь вон там, возле мишеней…

«Кавалера» вырвало. У несчастного молодого человека случился нервный срыв. Его трясло от страха.

Сергей испытывал глубокое отвращение от происходящего на его глазах полицейского произвола и попросил разрешения уйти. Когда Сапогов и доктор поднимались из подвала, то столкнулись на лестнице с плотным мужчиной мощного телосложения с очень мускулистыми руками и не слишком интеллигентными чертами лица. Внешне он был похож на докера или матроса. Его зловещая фигура напоминала палача…

Обратно к поезду Сергея и доктора доставил тот же черный автомобиль. По дороге мужчины подавленно молчали. Каждый думал о своем.

По возвращению Сапогов первым делом нашел напарника и попросил его вмешаться в действия коллег. Но ротмистр удивил Сергея странным ответом:

– Наша с тобой миссия, дорогой Серж, завершена. Ты сделал все прекрасно и очень помог нам. Больше ни о чем не беспокойся. Полагаю, за участие в этой операции тебя в ближайшее время представят к награде.

Добровольный сыщик не мог поверить в происходящее:

– Но ведь пропавшие документы еще не найдены! И разве вина арестованного доказана на сто процентов?

– Обстоятельства изменились, – уклончиво пояснил Дураков, избегая смотреть Сергею в глаза. – Мы обязаны прекратить операцию. Поверь, так надо.

– Значит, кому-то надо, чтобы «козлом отпущения» объявили первого подвернувшегося под руку человека? – Сергей был возмущен до глубины души тем, что вместо реального результата для свертывания операции был найден устраивающий кого-то из начальства формальный повод.

– Нас с тобой это не касается, – сердито ответил Дураков. – Мы выполнили свой долг и обязаны подчиниться приказу.

– Ну уж нет! Я не марионетка! И свое расследование не закончу, пока не выясню правду, – пообещал Сергей.