Текст книги "Звезда"

– О, я, кажется, вспоминаю подробности этой операции! – сказал Майкл Андерсон. – Только она в наших отчетах почему-то называлась «Вавилон».

– Как любая секретная военная акция, «Опера» имела прикрытие, – охотно объяснил Рамон. – «Вавилон» – это именно прикрытие.

– Понятно, – кивнул Андерсон. – Операция действительно уникальная. Но, насколько мне известно, она вызвала осуждение со стороны мировой общественности.

– Этого мы ожидали, – израильский астронавт улыбнулся. – Через две недели после уничтожения реактора нас осудил Совет Безопасности ООН. Ведь мы покусились на главный принцип – неприкосновенность границ нейтральных государств. Только Война в Заливе всё расставила на свои места. Представьте, как выглядели бы боевые действия девяносто первого года, если бы у Саддама была в наличии атомная бомба…

Астронавты, внимательно слушавшие Рамона, закивали в полном согласии. Все эти проблемы – иракское атомное оружие и давно закончившаяся Война в Заливе – были бесконечно далеки от них, однако неспешные разговоры с воспоминаниями позволяли отвлечься от беспокойных мыслей по поводу дальнейшей судьбы «Колумбии». В конце концов бывали ситуации и похуже, и каждый из них может вспомнить, как уже выкарабкивался из глубокой ямы невзгод, в которую столкнула его жизнь. А значит, надежда на благополучный исход есть, и не нужно предаваться панике. Всё будет хорошо…

24 января 2003 года, США

Специалисты НАСА, работавшие над проблемой на Земле, тоже верили в благополучный исход. Хотя режим секретности, введенный руководством, мешал им привлекать к консультациям коллег со стороны, они делали всё возможное, чтобы спасти «Колумбию» и ее скучающий экипаж.

Ударными темпами были завершены расчеты, окончательно подтвердившие вывод Кевина МакКлуни: без посторонней помощи шаттл не сможет вернуться на Землю – разрушится и сгорит в атмосфере на высоте, которая еще не позволяет воспользоваться системой аварийного покидания корабля по выдвижному шесту.

Группа Линды Хэм предварительно отработала процедуру ремонта и теперь составляла поэтапную инструкцию, которую предполагалось проверить в бассейне Центра имени Маршалла и переслать экипажу «Колумбии» по электронной почте.

Параллельно в Здании вертикальной сборки Центра имени Кеннеди, без перерывов и обедов, круглосуточно, шла подготовка шаттла «Атлантис» к скорейшему старту. К счастью, распоряжения О’Кифи по миссии STS-300 поступили в тот момент, когда «Атлантис» уже стоял в Здании, и к нему были присоединены топливный бак и два ускорителя. Оставалось провести испытания систем всего «пакета» в сборе и установить пиротехнические устройства, участвующие в запуске. Кажется, просто. Но в том-то и дело, что длина одних только кабелей в шаттле составляет десятки километров, а есть еще многочисленные воздухо – и масловоды. Требуют тестирования тысячи электронных плат, многочисленные датчики, другое специальное оборудование. Под особый контроль была взята теплозащита – группа специалистов осматривала приклеенные уже плитки, заполняя отдельный протокол по каждой из них. В итоге на выдвижных площадках Здания вертикальной сборки в свете ярких ламп и прожекторов круглосуточно копошились сотни людей – будто сотни муравьев, облепившие жирную гусеницу. Они делали свою работу уже не в первый раз, и единственное, что выбивало их из привычного ритма и донельзя нервировало, – это отчетливое ощущение гонки за собственной тенью – когда ты не можешь быть уверен, успеешь к назначенному сроку или нет, и по сумме обстоятельств ты не должен успеть, но постараться надо, потому что от того, успеешь ты или нет, зависит жизнь семи человек, застрявших на орбите, а по большому счету – и судьба всей американской астронавтики. И люди работали, выполняя ежедневно тысячи процедур, необходимых при подготовке. Их предшественники, когда-то спасавшие команду «Аполлона-13», были бы довольны: новое поколение сотрудников НАСА не уронило честь агентства.

24 января 2003 года, США

И всё же люди – всегда и везде люди. И у сотрудников НАСА тоже есть семьи: жены, дети, родители и подруги. Члены семей, конечно, привыкли к тому, что их мужья, отцы, отпрыски и бой-френды проявляют профессиональную сдержанность и не любят распространяться о причинах сверхурочных работ в агентстве. Но в конечном итоге сверхурочные работы, сорванные уик-энды и отложенные отпуска начали вызывать вопросы, а многие люди просто не умеют врать. Утечка была неизбежна, и она произошла.

К вечеру 24 января информация о серьезных проблемах на «Колумбии» поступила в центральный офис газеты «Нью-Йорк таймс». Выпускающий редактор прочитал черновой вариант статьи, присланной одним из штатных корреспондентов, работавших в Хьюстоне, и почувствовал сильнейший прилив адреналина. Руки сразу затряслись, и редактор позволил себе выкурить сигарету, хотя боролся с никотиновой зависимостью уже целый год.

Такого не было давно, очень давно. По масштабам это, конечно, не сравнимо с Трагедией 11 сентября, но зато более привлекательно как актуальный материал. Репортажи о падении башен-близнецов Всемирного Торгового Центра будили страх, но обывателя нельзя пугать непрерывно, его психика не выдерживает, и он утрачивает интерес к новым «страшилкам». Репортажи о грядущей катастрофе «Колумбии» будут из другой оперы – кому-то (но не тебе) грозит смертельная опасность, и очень интересно с сочувствием наблюдать, как другой (но не ты) выпутывается из критической ситуации. Можно прийти в ночной бар и, спокойно потягивая пиво, порассуждать о шансах астронавтов на спасение, выслушать мнение других, покивать с важным видом или даже сделать ставку, как на исход чемпионата по бейсболу…

Если всё, изложенное в статье, – правда, на три недели рекордные тиражи обеспечены. Главное – опередить конкурентов. Банк сорвет тот, кто раньше других сообщит весть о драме, разыгравшейся в космосе. Однако имеется нюанс – информация должна быть абсолютно достоверна, чтобы у чиновников НАСА не было ни малейшего повода потащить газету в суд. Всё нужно проверить и перепроверить. А разобраться, что правда, а что вымысел, может помочь только независимый эксперт.

Докурив сигарету, выпускающий редактор снял трубку телефона и приказал секретарю:

– Найдите мне Джеймса Оберга. Неделю назад он выступал на Эн-Би-Си с рассказом о перспективах космической программы…

25 января 2003 года, Вашингтон, США

Утро десятого дня полета шаттла «Колумбия» началось с нового заседания Национального совета по космосу. На этот раз слово взял директор НАСА Шон О’Кифи. Он доложил высокому собранию о ведущихся работах по реализации двух вариантов спасения «Колумбии». По тому, как он строил доклад, стало ясно, что сам директор НАСА склоняется к варианту эвакуации экипажа шаттла с помощью «Атлантиса».

– Мы укладываемся в намеченные сроки, – заверил он присутствующих. – Десятого февраля «Атлантис» стартует, согласно плану спасательной миссии.

– Какой у вас запас по времени? – поинтересовалась Кондолиза Райс.

– Мы снизили активность на борту «Колумбии» до минимума. Большую часть суток астронавты проводят на спальных местах. Поэтому проблемы с восстановлением воздушной среды начнутся только после пятнадцатого. Пять дней более чем достаточно для того, чтобы эвакуировать экипаж на «Атлантис». В любом случае сначала мы доставим на «Колумбию» новые капсулы с гидроксидом лития, что позволит продлить время пребывания экипажа на орбите.

– На какой срок?

– До месяца. Или даже до двух месяцев…

Помощник президента по национальной безопасности сплела пальцы:

– Мистер О’Кифи, вы, надеюсь, понимаете, что к моменту старта «Атлантиса» вся правда о наших проблемах выплывет и станет предметом всеобщего обсуждения? Месяц или два газеты будут ворошить грязное белье агентства и администрации – выдержать такой прессинг будет очень непросто. Нельзя ли ускорить процедуру эвакуации?

– Мы сделаем всё возможное для этого, – директора НАСА выпад Райс ничуть не смутил. – Мы тоже заинтересованы в том, чтобы наши астронавты вернулись на Землю как можно скорее…

– А вот меня, честно говоря, беспокоит другое, – вмешался Томас Ридж. – А что если при старте «Атлантиса» произойдет то же самое, что случилось с «Колумбией»? Если снова отвалится какой-нибудь кусок с топливного бака и повредит теплоизоляцию? Тогда мы получим два шаттла на орбите без возможности возвращения назад. Принимаются ли какие-либо меры на этот счет?

О’Кифи помедлил с ответом, но заявил с уверенностью:

– Повреждение крыла «Колумбии» – это исключительный случай. По-видимому, оно вызвано неблагоприятным стечением обстоятельств, – пояснил он. – Скорее всего, ничего подобного больше не повторится. После расследования всех обстоятельств инцидента мы выработаем ряд рекомендаций по предотвращению подобных катастроф. Однако сейчас мы просто не успеваем этого сделать. Нам нужно подготовить «Атлантис» по существующему регламенту – вносить изменения в него означает затянуть подготовку на неопределенный срок. Мы идем на этот риск во имя спасения экипажа «Колумбии».

– Ваше рвение похвально, – признал Ридж, – но на самом деле вы не ответили на мой главный вопрос. Что ваше агентство будет делать в случае, если на орбите застрянут два шаттла?

Директор НАСА не нашелся, что сказать. Было видно, как его скуластое лицо краснеет – но не целиком, а пятнами. Директора выручил министр транспорта Норман Минета:

– Мистер О’Кифи не может отвечать за ошибки предшественников, – сказал он. – Из представленных материалов хорошо видно, что порочна сама идея подвесного бака, с которого на орбитальный корабль могут сыпаться различные фрагменты изоляции. Но эту ошибочную концепцию утвердили задолго до того, как господин О’Кифи возглавил агентство. Решение принималось тридцать лет назад! Сейчас мы не можем изменить эту концепцию, и другого космического корабля у нас нет. Мы должны дать астронавтам шанс на спасение, а потому «Атлантис» полетит, невзирая на возможный риск…

Когда Минета закончил свое краткое выступление, в зал заседания вошел секретарь Кондолизы Райс. Он передал ей папку, Райс прочла содержащийся там документ, ее брови взлетели, и она подняла руку, прося всеобщего внимания:

– Господа! Только что вышел экстренный выпуск «Нью-Йорк таймс». Проблемы «Колумбии» больше не являются секретом!..

25 января 2003 года, Вашингтон, США

Пресс-центр штаб-квартиры НАСА в Вашингтоне был переполнен. Здесь собрались представители всех более или менее значимых информационных агентств мира – почти тысяча человек. Все были возбуждены и изнывали от нетерпения.

Наконец в пресс-центре появились директор НАСА Шон О’Кифи, его заместитель Уильям Редди и руководитель Группы управления полетом Линда Хэм. Когда они расселись по своим местам, корреспонденты выстроились в очередь к микрофонам, и руководитель пресс-центра начал конференцию.

Вопросы посыпались, как горох из корзины. Разумеется, представителей средств массовой информации прежде всего интересовало, что случилось с шаттлом и какие меры принимаются для спасения экипажа. Хотя «Нью-Йорк таймс» довольно подробно осветила эти аспекты в подборке статей спецвыпуска, каждый из пишущей братии стремился получить информацию из первых рук, чтобы потом придать ей вид эксклюзива, на который вынуждены будут ссылаться все остальные информационные агентства, компании, издания и каналы.

За всех отдувался Уильям Редди. Иногда словечко вставляла Линда Хэм. Шон О’Кифи хмуро отмачивался, глядя в пространство над головами корреспондентов.

– Мы просим вас не спешить с выводами, – призывал Редди. – Дайте нам спокойно работать. И тогда НАСА решит проблемы миссии, а наши астронавты благополучно вернутся на Землю.

– Можно ли связаться с экипажем «Колумбии»? – спрашивал представитель агентства «Ассошейтед пресс».

– Нет, – Редди покачал головой. – Поймите нас правильно. Каждый такой сеанс не принесет новой информации, но увеличит расход ресурсов, а они и без того ограничены. Поэтому мы выходим на связь только для того, чтобы дать соответствующие технические инструкции.

– Предоставляете ли вы астронавтам возможность поговорить с родственниками?

– Я повторяю! Подобные сеансы обойдутся очень дорого. Это трата ресурсов шаттла. А от ресурсов зависит жизнь наших астронавтов. Представьте, чем закончилась бы миссия «Аполлона-13», если бы терпящий бедствие экипаж постоянно беседовал с родственниками, а не занимался исправлением ситуации. Конечно же, проблемы «Колумбии» – это не проблемы «Аполлона-13». Не нужно проводить параллели. В отличие от наших предшественников, работавших над обеспечением полетов в семидесятые, мы располагаем многочисленными средствами для спасения экипажа «Колумбии».

– Но электронная почта работает? – уточнил представитель британского еженедельника «Обсервер». – Родственники могут писать письма астронавтам?

– Да, конечно же.

– А я могу написать?

– Пишите, – великодушно разрешил Редди. – Но я не могу гарантировать, что вы получите ответ.

Представитель «Обсервера» понимающе ухмыльнулся. Он, как и многие другие из присутствующих в зале, прекрасно знал, что НАСА перлюстрирует всю корреспонденцию, поступающую на имена работающих в космосе астронавтов, отсекая большую часть посланий.

– Вопрос к господину директору НАСА, – к микрофону придвинулся маленький изящный японец из агентства «Киодо Цусин». – Какую именно форму спасения экипажа предпочтет ваше руководство?

О’Кифи, последние две минуты прятавший лицо за ладонью, вынужден был положить руки на стол и посмотреть на корреспондента.

– Мы сделаем всё возможное для спасения астронавтов и шаттла, – сказал директор. – Следующий.

– Позвольте я расскажу? – вмешалась Линда Хэм.

О’Кифи молча кивнул и снова спрятал лицо, а руководитель Группы управления полетом взяла инициативу в свои руки:

– Мы рассчитываем спасти не только экипаж, но и шаттл! – заявила она, зная, что ее выступление вызовет несомненный интерес у журналистов. – Прямо сейчас, когда мы разговариваем с вами, тысячи инженеров НАСА разрабатывают беспрецедентную операцию по ремонту поврежденного крыла «Колумбии».

По рядам «акул пера» прокатился шепоток.

– Могу ли я понимать, что ремонт и благополучное возвращение шаттла возможен? – спросил японец; от волнения голос представителя агентства «Киодо Цусин» дрогнул, и в нем четко прорезался акцент.

– Да. И еще раз да.

Линда Хэм поднялась из-за стола и вышла к трибуне. При этом она встала так, чтобы телеоператоры и фотокорреспонденты могли запечатлеть ее в полный рост. Руководитель Группы управления полетами была уже немолода, но следила за своей внешностью, рассчитывая предстать перед публикой в самом выгодном свете. Черный деловой костюм с короткой юбкой должен был подчеркнуть не только ее фигуру, но и статус высшего менеджера одной из самых влиятельных организаций в мире. Где-то в глубине души она надеялась, что кризис, вызванный повреждением крыла «Колумбии», при благополучном разрешении поспособствует ее карьере. О’Кифи, без сомнения, слетит. Пошатнутся и кресла его заместителей. Возникнет много вакансий там, где обычно всё занято профессиональными управленцами, знающими что почем и уничтожившими на своем пути к вершине власти сотни (если не тысячи) конкурентов. Кризис с «Колумбией» давал Линде Хэм шанс обойти всех разом, и она намеревалась этим шансом воспользоваться.

– Мы планируем, – начала она свой рассказ, зная, что уже через час ее слова растиражируют по всему миру, – беспрецедентную операцию, которую не знала история астронавтики. Два члена экипажа покинут «Колумбию» и через шлюз выйдут в открытый космос. Затем при помощи подручных средств они спустятся к крылу шаттла и заделают пробоину. Мы рассчитываем, что этот ремонт поможет восстановить защитное покрытие крыла нашего корабля и обеспечит его благополучное возвращение на Землю.

– Сколь велики шансы благополучного возвращения? – спросил японец.

– Кризисная ситуация всегда подразумевает риск, – подчеркнула Хэм. – Но мы постараемся снизить риск до минимума…

25 января 2003 года, Хантсвилл, США

Скотт Альтман, командир экипажа миссии спасения, наблюдал за пресс-конференцией в прямом эфире по спутниковому каналу НАСА-ТВ. Услышав, что говорит Линда Хэм, Альтман тихо выругался. Тут же его мобильный телефон запиликал, и коммандеру пришлось отвлечься, чтобы ответить на звонок.

Звонившим оказался Джон Грунсфелд – астронавт-исследователь, физик по образованию, чинивший на орбите телескоп «Хаббл», а теперь назначенный в основной экипаж миссии спасения.

– Я не понимаю, Скотт, мы летим или нет? – спросил он прямо.

– Ясно. Ты тоже смотришь пресс-конференцию.

– Разумеется. И мне не понятно, какие планы у наших боссов. Может, ты знаешь больше?

– Я попробую это выяснить, – пообещал Альтман.

Он выполнил свое обещание, но с задержкой – до директора НАСА ему удалось дозвониться не сразу, а ближе к вечеру. К тому времени Альтман уже кипел от накопившейся злости, а потому начал разговор прямо и резко, без обычных расшаркиваний:

– Шон, мы летим?

– Конечно, Скотт. У миссии спасения высший приоритет. Вы отравляетесь десятого.

– Тогда почему нас не пускают в бассейн? Почему там работает группа Хэм?

– Этого не может быть! – по голосу было слышно, что О’Кифи искренен; он действительно не знал, что «ремонтная» группа Линды Хэм перехватила инициативу.

– Но это так, – подтвердил Альтман. – Мы простаиваем, Шон. Прими наконец какое-то решение…

– Я исправлю ситуацию, – пообещал директор НАСА и отключился.

25 января 2003 года, Вашингтон, США

Ближе к ночи собралась Комиссия по выживанию. О’Кифи, председательствовавший на заседании, заслушал доклады групп, после чего устроил разнос персонально Линде Хэм.

Он говорил о том, что не потерпит такого развития ситуации, при котором отдельные члены Комиссии считают, будто они умнее всех остальных, и принимают самовольные решения без согласования с вышестоящим руководством. Времени остается очень мало, а подобное нарушение субординации не способствует решению задач подготовки миссии спасения. Посему О’Кифи как глава НАСА и руководитель Комиссии по выживанию экипажа «Колумбии» официально уведомляет всех заинтересованных лиц, что приоритетным был и остается запуск «Атлантиса», а вовсе не «акробатические трюки в невесомости». Более того, он официально запрещает Линде Хэм считать свою тему приоритетной, хотя и не возражает против продолжения разработки процедуры ремонта – это может понадобиться в будущем, ведь этим злосчастным полетом программа освоения околоземного пространства не заканчивается.

Линда Хэм проглотила пилюлю стоически. На гневную тираду Шона О’Кифи она не ответила ни словом, ни звуком. А когда директор перешел к другим вопросам, не попыталась вернуться к обсуждению вариантов ремонта крыла – всё было ясно, тирада О’Кифи не давала возможностей для двоякого истолкования.

26 января 2003 года, околоземная орбита, высота 279 километров

Рассказывал Рик Хазбанд:

– …Русские – парни крутые. Мы их недооцениваем. У многих сейчас иллюзии возникают. Говорят, армия у них ослабела. К серьезному противостоянию, как было десять лет назад, она не готова. Но на самом деле не так всё просто. Есть у русских козырной туз в рукаве. И лучше с ними дружить, чем ссориться. В этом я убедился самолично. В двухтысячном году меня пригласили в качестве офицера-посредника на учения «Рэд флэг», которые проходили в Неваде. Впервые там появились русские – пригнали два своих серийных истребителя: «флэнкер» и «фалькрэм». Эти машины и раньше нам доставались, и воевать с ними приходилось, но впервые они прилетели прямо из России и под управлением русских летчиков. Был велик соблазн подключить их непосредственно к учениям и посмотреть, на что они способны в бою, когда шансы сторон примерно равны. Русские пилоты не возражали. Тот, который летал на «флэнкере», даже вызвался встретиться в бою с двумя «иглами». Наши, конечно, не поверили. Во время войны с Ливией и с Ираком, в реальных боевых условиях, русские истребители удавалось успешно сбивать. Посчитали, что русские бахвалятся по своей привычке. Но потом пришлось взять свои слова обратно… Конечно же, прямое боевое столкновение никто планировать не стал. На авиабазе Неллис имеется специальный наземный пункт наведения «агрессоров». Если кто не знает, поясню, что «агрессорами» в учебном центре называют шестьдесят пятую эскадрилью, которая летает на «тайгерах», изображает из себя «красных». Теоретически этот пункт мог бы осуществить поддержку для русских самолетов, однако это требовало бы особой подготовки, перенастройки систем. А потому решили ограничиться совместным патрулированием с имитацией боевого маневрирования. Хотели просто показать, что русские не смогут «держать хвост», а значит, окажутся в проигрышном положении…

Итак, взлетели. «Флэнкер» и два «игла». По плану «флэнкер» должен был сначала висеть на хвосте у ведомого «игла», а потом сам стать ведущим тройки. И вот они выходят на высоту, и наш «игл» сразу дает форсаж, чтобы показать, что на догоне он легко оторвется от противника и не даст ему запустить ракету в заднюю полусферу. Я в этот момент был на «вышке», в командном центре, и всё отчетливо видел. «Флэнкер», играючи, догнал «игл» и продолжал выдерживать дистанцию. Прошло минуты две. Когда стало ясно, что русский пилот не собирается сбрасывать скорость, командующий учениями распорядился прекратить гонку – на этих режимах «подсаживается» двигатель и требуется серьезный профилактический осмотр. На втором этапе охотник и жертва поменялись местами. «Флэнкер» врубил форсаж и начал уходить от «игла» с набором высоты. «Иглы» полетели следом. И тут мы увидели такое, чего, буду откровенен с вами, никак не ожидали увидеть. Наши летчики выжимали из машин всё, что только можно выжать, но «флэнкер» оторвался на пять миль, перестроил эшелон, выполнил полтора полных разворота и оказался в хвосте у нашей пары. Пришлось признать поражение – выход в заднюю полусферу подразумевает возможность запуска ракеты на траектории догона, что означает безусловное превосходство со стороны игрока…

Вот тогда-то я взглянул на русских по-новому. Как объяснить, что их техника лучше нашей, ведь мы богаче? Как объяснить, что их военные пилоты демонстрируют мастерство на грани невозможного, ведь наша армия сильнее и лучше организована? Откуда в этой тоталитарной стране такие высокие профессионалы? Я попытался получить ответы на эти вопросы у самих русских пилотов. В конце концов мне представилась уникальная возможность поговорить с бывшими противниками без дипломатических уверток и задних мыслей, напрямую, в доверительном тоне. Они вообще-то оказались парнями не слишком разговорчивыми, но после двух пинт пива языки развязались, наши подначивали, слово за слово, беседа пошла. И вот что выяснилось. Они считают, что мы слишком много болтаем. Да-да, именно так! Так они и сказали: вы, американцы, слишком много болтаете. Вы из каждой проблемы, сказали они, делаете еще десяток проблем. Вы на производство любой вещи затрачиваете больше усилий, чем потребно для ее производства… Я, естественно, возмутился: ведь любому известно, что американская продукция высшего качества и конкурентоспособна на мировом рынке. Это только вам, американцам, кажется, что она высшего качества и конкурентоспособна, сказали они. Но вы так верите в свое качество и свою конкурентоспособность, что почти сумели убедить в этом остальной мир. Если же начать сравнивать аналогичную продукцию – американскую и, скажем, европейскую – то выяснится, что при прочих равных условиях европейская всегда надежнее и дешевле…

– Все это ерунда какая-то! – не сдержался Майкл Андерсон. – Почему тогда я нигде не вижу европейских товаров?

– Я тоже это спросил, – кивнул Хазбанд. – А они выпили еще по кружке и ответили так. В современной торговле, сказали они, главное – не качество и даже не стоимость, а вера в то, что ты правильно вложил деньги. Если убедить большое количество людей, что американский товар всегда лучше европейского, покупать его патриотично и выгодно, люди будут покупать этот товар. Реклама – двигатель торговли, разве не так? Но если реклама опирается на национальную гордость, противостоять ей практически невозможно. Конечно же, всегда найдется какое-то количество людей, которые вопреки болтовне будут искать тот товар, который их устраивает или стоит дешевле, но таких – незначительное меньшинство, их в даже в расчет не берут…

– Честно говоря, не вижу связи, – сказал Андерсон. – При чем тут превосходство «флэнкеров»?

– Вот тут-то самое интересное и началось, – поспешил заверить скептиков Хазбанд. – Русские стали рассказывать, в чем они видят разницу между своим и нашим подходом. Они заявили буквально следующее. В России не привыкли болтать, там привыкли работать. Это кажется невероятным, но это так. Русские – очень трудолюбивый народ. Если поставлена задача, ее нужно решать. Хорошо ли, плохо ли, но нужно. Когда задача решена, нужно приступать к следующей задаче, а не пытаться создать из решения новую проблему или новую задачу. Когда-то перед русскими инженерами была поставлена задача: сделать лучший истребитель в своем классе. Они выполнили эту задачу, сделали много истребителей, из которых потом выбрали лучший. Такая же задача стояла, очевидно, и перед американскими инженерами. Но они не пожелали ограничиться только этой задачей – они были настолько уверены в своих силах, что решили сделать истребитель, который покорит мир. А это совсем другой уровень. И проблема совсем другого порядка. Американские инженеры сделали хороший истребитель – хороший, но не лучший. Лучшим его сделали рекламщики и писатели, а потому в глазах большинства покупателей он был и остается лучшим. Возникает иллюзия, очень опасная иллюзия, сказали нам русские. Но с какого-то момента создатели этой иллюзии становятся ее заложниками. Они сами начинают верить во всемогущество техники с репутацией рекордсмена из книги Гиннеса. Для увеличения объемов продаж иллюзия – вещь благоприятная. Всегда легче продавать товар, если уверен в его исключительности. Однако в какой-то момент иллюзия окажется разбита, и тогда последствия могут оказаться очень тяжелыми. Русские знают, что их продукция не исключительна, а потому просто стараются делать надежные вещи, которые не подведут в сложной ситуации. А соображения продаж и извлечения немедленной прибыли их совершенно не занимают…

– Понятно, почему русской продукции на рынке совсем не видно, – позлорадствовал Андерсон.

– Да, – согласился Хазбанд, – но только потому, что мы на этот рынок не ходим. Русскую продукцию, в том числе самолеты, покупают те, кто недостаточно богат, чтобы приобретать лучшие американские вещи. Это именно тот покупатель, который предпочитает поискать, а не слушает зазывал из рекламного бизнеса… Русские подтвердили, что на их продукцию особый спрос и особенный покупатель…

– Варварские режимы! – Андерсон фыркнул.

– И это тоже правда. Но русские приводили и другие примеры. Возьмем простой русский электрический чайник. Он сделан из нержавеющей стали и по стоимости почти не отличается от пластмассового чайника фирмы «Атланта». Русский чайник очень примитивен – емкость с крышкой и спираль внутри. Американский чайник хорош. Настоящее чудо современных технологий. У него прозрачная стенка и диск нагревательного элемента вместо спирали. Специальное устройство следит за уровнем воды и сопротивлением фильтра. Понятно, что чайник «Атланты» лучше, чем русский чайник. Он привлекательнее. Его купят в любой развитой стране. Однако не нужно забывать, что такой чайник удобен только в условиях мегаполиса с современным уровнем быта. Стоит этому чайнику оказаться в поселке на окраине мира – там, где вода грязна, где скачки напряжения в электросети, – этот чайник сгорит там. Продукция русских лучше не потому, что качественнее и совершеннее. Она лучше, потому что отвечает самым разным условиям существования. Автомат Калашникова будет стрелять там, где не будет стрелять ни один другой автомат. «Флэнкер» будет летать там, где не сможет взлететь ни один другой истребитель. Понимаете? Русские только кажутся слабее, потому что не выглядят ни современными, ни развитыми. Но они сильнее, потому что могут работать и драться там, где никто другой не может…

Хазбанд замолчал, и астронавты, слушавшие его рассказ, переглянулись. Продолжения не последовало, и Лорел Кларк, улыбаясь, сказала:

– Теперь я понимаю, командир, откуда происходит ваш девиз.

Полковник улыбнулся в ответ:

– Да, именно с той встречи я взял девиз «Меньше болтай, больше делай!» Кстати, раз уж мы заговорили об этом, всё сказанное относится и к русской астронавтике. Она только кажется примитивной, как русский электрочайник. Но на самом деле во многом более надежна, чем наша. И рассчитана на более неприхотливые условия эксплуатации.

– Уж конечно, – усмехнулся Андерсон. – Великое ли дело – залить в трубу керосина и отправить парочку камикадзе на низкую орбиту?! Да, в космос русские еще летают, но ведь на Луне побывали американцы, нет? И на Марсе первым будет американец, тоже не приходится сомневаться. До дальнего космоса на трубе не долетишь!

– С этим трудно поспорить, Майкл, – согласился Хазбанд. – Но в том-то и дело, что русские не болтают, а работают. Они заявили о том, что собираются на Марс. Мы не слышим никаких других заявлений. Но молчание русских вовсе не означает, что они не готовятся к этому полету. Вспомните Спутник. Вспомните Гагарина. Тогда мы тоже были уверены, что Советы ничего не успеют. Думали, что они отстали от нас на десятки лет. А потом оказалось, что на десяток лет отстали мы сами… Вообще мне иногда кажется, что космос – это идеальная среда для раскрытия потенциала русских. Именно здесь может быть востребована холодная жестокость этого народа в достижении поставленной цели. Только здесь может пригодиться их умение побеждать в самой невыносимой ситуации. Поэтому закономерно, наверное, что первым в космосе был Юрий Гагарин – русский человек, красный офицер, гражданин Советского Союза…

С летной палубы на среднюю приплыла Калпана Чаула, дежурившая на пульте связи. С целью экономии энергии все терминалы были отключены, и сеансы связи с Землей проводились непосредственно с летной палубы – астронавты «Колумбии» по очереди сидели там, ожидая новых сообщений или указаний из ЦУПа.

– Командир, – обратилась Чаула к Хазбанду, – вас вызывает по личной связи руководитель Группы управления полетом. Кажется, Центр принял какое-то решение.