Текст книги "Дрезденская бойня. Возмездие или преступление?"

И без того огромный список погибших резко вырос, при том что еще не было попыток спасти тех, кто оказался замурованным под кирпичными завалами. Только к вечеру 15 февраля на работы по разбору завалов были направлены войска, готовившиеся отправиться на Восточный фронт. Свою роль в задержке сыграл еще один фактор: очаг огненного смерча находился на левом берегу Эльбы, в то время как большая часть сосредоточенных в Дрездене войск располагалась на правом берегу. Но левый берег Эльбы считался тылом, а вся местность к востоку от реки относилась к «тыловому району военных формирований». В этой ситуации всякая инициатива по перемещению войск должна была исходить от соответствующих властей, а они отдали необходимые указания с большой задержкой.

Официальные приказы об участии в спасательных работах военнопленных, которых только в Дрездене к моменту налета было больше двадцати тысяч, пришли еще позднее. Удивительный факт, но вплоть до 21 февраля власти не озаботились даже формированием новых рабочих команд из заключенных! Вместо этого кто-то додумался водить военнопленных под конвоем на руины, чтобы заставить их ужаснуться последствиям налета. Скорее всего, то были попытки содействовать безуспешной вербовке пленных в Британский добровольческий корпус – коллаборационистское подразделение в составе войск СС.

В то же время военнопленные проявляли большое желание спасать людей и имущество, в том числе преследуя и эгоистичные цели. Некоторые поплатились за это жизнью. Так, у одного американца из лагеря в Плауэне во время рядовой проверки нашли спрятанную под одеждой банку консервов, а молодого канадского солдата поймали при попытке пронести украденный свиной окорок в лагерь Юбигау – оба они были расстреляны. Впрочем, за мародерство одинаково жестко наказывали и местных жителей. Известен случай, когда немецкого рабочего поймали на Грунер-штрассе с сотней обручальных колец в карманах – его казнили на месте. Саксонская газета «Дер Фрайхайтскампф» писала 17 февраля:

По приказу гаулейтера, грабители и мародеры были вчера расстреляны сразу же, как только их поймали. Обнаружив мародеров, их следует передавать партийным работникам или их представителям. Гаулейтер Мучман не намерен допускать никаких проявлений мягкотелости в этом отношении в многострадальном округе. Это дело всего общества, что тот, кто совершает преступление против общества, заслуживает смерти.

Не только мародеры пополнили гигантский список погибших от тройного удара в Дрездене. Как выяснилось, «безответственные элементы» все чаще стали распространять слухи, являвшиеся злобными и не соответствующими действительности.

Сплетники служат интересам только врага, и им уготована немедленная смерть. Гаулейтер издал указ, чтобы всех распространителей сплетен расстреливали на месте; в ряде случаев это уже делалось.

В течение нескольких дней после налета улицы Дрездена были усеяны тысячами тел, лежавших там, где их настигла смерть. У многих были оторваны конечности. На лицах некоторых жертв застыло столь умиротворенное выражение, что они выглядели так, словно погрузились в сон. Лишь зеленовато-бледный цвет кожи свидетельствовал о том, что они мертвы.

Наконец-то решение было принято, и отряды из солдат, ветеранов и военнопленных были брошены на работы по откапыванию выживших. Отрядам приходилось работать круглые сутки почти без отдыха, скудно питаясь. Всеобщая дезорганизованность привела к тому, что отряды получали снабжение лишь при возвращении в места дислокации. Один из членов такого отряда вспоминал:

Работа была очень тяжелой. Четыре человека требовалось для того, чтобы вынести хотя бы одного раненого. Другие солдаты до нас уже начали разбирать каменные завалы и освобождать проход в подвалы, где двадцать, где более человек нашли себе убежище от бомб в каждом из них. Огонь «съел» у них кислород, а жар, должно быть, доставлял им ужасные мучения. Нам посчастливилось находить то тут, то там одного-двух оставшихся в живых людей. Так продолжалось часами. Повсюду на земле лежали эти тела, сморщившиеся от сильного жара.

Очевидец и его рота позднее были направлены на работу по спасению выживших, которые оказались заблокированными в подвале разрушенной Дрезденской оперы, где в ночь налета давали специальное представление. Она обрушилась подобно цирку Сарассани, оставив после себя только полый остов и множество людей, погребенных под развалинами.

Не устоял и величественный собор Фрауэнкирхе. В его подвальных помещениях хранилась богатая фильмотека германского Министерства авиации, и как раз в тот момент, когда пожарные, тушившие бушующий огонь, думали, что взяли ситуацию под контроль, пламя, возникшее в подвалах, привело к тому, что кинопленка вспыхнула как порох. Знаменитый свод собора рухнул 15 февраля в 10.15. На этом завершилось уничтожение старинного архитектурного ансамбля центра города.

19 февраля газета «Дер Фрайхайтскампф» опубликовала первое обращение к тем, кто искал пропавших родственников, с предложением связаться с только что организованным справочным бюро, которое разместили в чудом уцелевшем здании Министерства внутренних дел на набережной Кенигсуфер.

В то же время была создана более мрачная организация, составлявшая реестр пропавших людей, которых, скорее всего, уже никогда не найдут. В каждом из семи административных округов Дрездена было создано соответствующее бюро пропавших без вести. Бюро округов Центрального округа и Вайсер-Хирш располагались в зданиях местных муниципалитетов; бюро округов Блазевиц, Штрелен и Котта находились в местных начальных школах; бюро Трахау разместилось на Дебелнер-штрассе, а округа Лейбен – на Нойберин-штрассе. В последнем можно было справиться только о жертвах, не имевших постоянного места жительства в Дрездене, в том числе о беженцах, солдатах и мобилизованных на работу.

Руководителем отдела регистрации умерших лейбенского бюро назначили Ганса Фойгта, помощника директора одной из школ города, которая 4 февраля была передана люфтваффе под госпиталь. В течение двух недель со свойственной немцам старательностью Фойгт подобрал помощников и составил план создания новой организации. 1 марта он доложил, что его отдел полностью укомплектован семьюдесятью служащими; еще триста заняты в самом бюро. 6 марта отдел был признан административной единицей рейха.

Бюрократическая аккуратность, с которой у нас ассоциируется пресловутый немецкий «орднунг», была прекрасно продемонстрирована деятельностью этого учреждения. Дрезден был поделен на семь оперативных районов, в каждом из которых работала своя спасательная служба. Извлечением тел руководили специальные отряды, которым были подчинены четыре роты санитаров, два батальона солдат и команды техников. Организация спасательных работ, установление личностей жертв и подсчеты согласовывались на каждом из этапов. Чиновники всегда были под рукой для того, чтобы контролировать идентификационную работу на месте. Тела в течение одного-двух дней складывали в ряд на освобожденном участке тротуара. Все ценные вещи, включая драгоценности, документы, письма и другие предметы, которые помогли бы опознать жертву, помещали в отдельные бумажные конверты. На конвертах записывалась важнейшая информация: место и дата обнаружения тела, пол и, если известна, фамилия человека в дополнение к серийному номеру. Кроме того, к каждой жертве прикреплялась цветная карточка с таким же серийным номером на ней. Вечером бюро пропавших собирало все конверты, внося в список фамилии и серийные номера, чтобы можно было обрабатывать данные в дальнейшем.

Работа на руинах была труднейшей задачей, в том числе и потому, что тотально не хватало необходимого оборудования. По опыту других разбомбленных городов было известно, что спасатели могут заразиться трупными бактериями или даже отравиться газами, скопившимися под сводами подвалов. Тем не менее в первую неделю мужчинам и женщинам, занятым на работах по извлечению тел, приходилось работать голыми руками, без защитных средств. Однако вскоре поставки перчаток и противогазов увеличились настолько, что их хватало с избытком, а часть даже пустили в широкую продажу. Также срочно понадобилась резиновая обувь – обычно сухие погреба и подвалы теперь стали непроходимыми из-за выделений гниющих тел.

В качестве противодействия сильному зловонию, которое появилось через несколько дней, всем подразделениям, участвовавшим в спасательных работах, начали выдавать коньяк и сигареты. Кроме того, можно было получить одеколон и специальное мыло. Некоторые спасательные команды работали в противогазах с пропитанными коньяком прокладками, вставленными в рамку фильтра. Женщинам, которым не разрешалось употреблять алкоголь, выдавали патоку и по двадцать сигарет в день для успокоения нервов.

Работу по выносу тел из подвалов, которая считалась наиболее тяжелой, поручали вспомогательным отрядам – мобилизованным украинцам и румынам из иностранных формирований СС, а также военнопленным. Писатель Курт Воннегут в своем пронзительном романе вспоминал об этом так:

Военнопленных из многих стран собрали в то утро в определенном месте, в Дрездене. Было решено отсюда начать раскопки. И раскопки начались.

Билли оказался в паре с другим копачом – маори, взятым в плен при Тобруке. …Все осыпалось, то и дело происходили мелкие обвалы.

Копали сразу во многих местах. Никто не знал, что там окажется. Часто они ни до чего не докапывались – упирались в мостовую или в огромные глыбы, которые нельзя было сдвинуть. Никакой техники не было…

Потом Билли с маори и с теми, кто помогал им копать яму, наткнулись на дощатый настил, подпертый камнями, вклинившимися друг в друга так, что образовался купол. Они сделали дырку в настиле. Под ним было темно и пусто.

Немецкий солдат с фонарем спустился в темноту и долго не выходил. Когда он наконец вернулся, он сказал старшему, стоявшему у края ямы, что там, внизу, десятки трупов. Они сидели на скамьях. Повреждений видно не было…

Старший сказал, что надо расширить проход в настиле и спустить вниз лестницу, чтобы можно было вынести тела. Так была заложена первая шахта по добыче трупов в Дрездене.

Постепенно такие шахты стали насчитываться сотнями. Сначала трупы не пахли, и шахты походили на музеи восковых фигур. Но потом трупы стали загнивать, расползаться, и вонь походила на запах роз и горчичного газа.

Военнопленные активно подключились к спасательным операциям. Многие из них, используя технические познания и навыки, сильно помогли при извлечении последних выживших из-под завалов. Пленные делали собственные прослушивающие приспособления и подводили в подвалы газовые трубы для подачи воздуха. При этом история сохранила немало случаев, когда местное население изливало отчаяние на беспомощных пленных: их лишали довольствия, избивали, расстреливали за малейшую провинность.

В некоторых местах Старого Города после огненного смерча сохранялся такой жар, что в подвалы невозможно было войти в течение многих недель – особенно в случаях, когда вопреки распоряжениям домовладельцы хранили там большие запасы угля. Как и в Гамбурге, часто среди руин находили расплавленные консервные банки, кастрюли, даже сгоревшие дотла кирпичи и черепицу, что указывало: температура в центре смерча перевалила за 1000 градусов по шкале Цельсия.

Некоторые люди встретили особенно ужасную гибель, когда прорвало систему центрального отопления и в подвалы хлынула обжигающая вода. Однако в большинстве случаев смерть тех, кто укрылся под землей, была тихой и медленной: более чем в 70 процентах случаев они погибли от недостатка кислорода либо отравились угарным газом.

Помимо разбора завалов и проникновения в подвалы, перед отрядами была поставлена важнейшая задача очистки улиц от многочисленных трупов. Дрезденский солдат, участвовавший в этих работах, писал родным:

Никогда не забуду запечатлевшуюся в памяти картину в виде останков того, что, очевидно, было матерью с ребенком. Они сморщились и спеклись в один кусок и впечатались в асфальт. Их только что от него отлепили. Ребенок, видимо, был под матерью, потому что можно было хорошо различить его очертания, с руками матери, обнимающей его.

Понятно, что в таких условиях идентификация была очень затруднена. Другой очевидец сообщал в тон предыдущему:

На протяжении всей дороги через город мы видели жертвы, лежащие ничком, буквально слившиеся с дорожным покрытием, которое расплавилось от чудовищного жара.

Вот еще свидетельство, принадлежащее солдату, мобилизованному на восстановительные работы из казарм Нового Города:

Один товарищ попросил меня помочь ему разыскать жену на Мушински-штрассе. Дом уже сгорел, когда мы до него добрались. Мой товарищ не переставал кричать и звать в надежде, что люди в подвале его услышат. Ответа не было. Он не хотел прекращать поиски и продолжал осматривать подвалы соседних домов, даже выковыривал обугленные тела из расплавленного асфальта, чтобы посмотреть, нет ли среди них тела его жены.

Однако, даже осмотрев обувь жертв, солдат не смог опознать тело супруги. И эта неуверенность в опознании погибших стала характерной проблемой, с которой столкнулся отдел Ганса Фойгта. Впоследствии он рассказывал:

Никогда бы не подумал, что смерть придет к такому большому числу людей такими различными путями. Никогда не ожидал увидеть людей, похороненных в таком виде: обгоревшими, сожженными, разорванными и раздавленными насмерть. Иногда жертвы выглядели как обычные спящие люди; лица других были искажены болью. Тела почти полностью оголены в результате огненного смерча. Тут были несчастные беженцы с востока в жалких лохмотьях, и люди из оперы, нарядно разодетые. Тут были жертвы в виде бесформенных кусков и в виде слоев пепла, собранного в цинковый ящик. По городу, вдоль улиц, распространялось характерное зловоние гниющего мяса.

На площади Старый рынок были устроены большие стационарные емкости для воды. Несколько сот человек пытались спастись, забравшись в них и загасив горящую одежду. Хотя стенки емкостей были на высоте 80 сантиметров над землей, фактическая глубина достигала трех метров, а скользкие бетонные стенки не позволяли выбраться наверх. Тех, кто умел плавать, утащили под воду те, кто не умел. Когда спасательные команды к вечеру 15 февраля пробились на площадь, емкости были наполовину пусты – вода испарилась от жара. Однако все люди внутри были мертвы.

Перед начальником транспортной компании, базировавшейся в Дрездене, предстало жуткое зрелище, когда он и его подчиненные добрались до Бернхард-фон-Линденау-плац, площади к югу от Центрального вокзала, где до налета находилась их штаб-квартира. Начальник вспоминал:

Линденау-плац была размером 100 на 150 метров. В центре площади лежал старик, рядом две мертвые лошади. Сотни тел, совершенно обнаженных, были разбросаны вокруг. Трамвайное депо оказалось взорвано. Рядом с депо был общественный туалет из гофрированного железа. Возле входа в него на меховом пальто ничком лежала женщина лет тридцати, совершенно обнаженная, неподалеку валялось ее удостоверение, указывавшее на то, что она приехала из Берлина. В нескольких метрах от нее лежали два мальчика приблизительно восьми и десяти лет, тесно прижавшиеся друг к другу, лицом уткнувшись в землю. Они тоже были совершенно обнаженными. Их согнутые ноги одеревенели. На рекламной тумбе, которая была перевернута, лежали два тела, также обнаженные. Нас было примерно двадцать или тридцать человек из тех, кто видел эту сцену. Насколько мы могли разобрать, люди находились в подвалах слишком долго; в конце концов они были вынуждены выскочить оттуда, так как все равно задохнулись бы от недостатка кислорода.

Некоторые районы Дрездена подверглись столь мощным ударам с воздуха, что там вообще не было шанса выжить. Одним из таких мест стала территория вокруг Зайдницер-плац. На ней тоже находилась стационарная емкость для воды, но не такая глубокая, как на Старом рынке. Пробившимся спасателям предстало жуткое зрелище: около двухсот человек сидели по краям емкости – там, где их застал ночной налет. Между ними повсюду зияли пустые места, освобожденные теми, кто скатился в воду. Все они были мертвы.

На углу площади и Зайдницер-штрассе располагалось общежитие девушек из отряда Имперской службы труда, а рядом – временный госпиталь для солдат, потерявших ноги. В момент, когда 13 февраля прозвучали сирены воздушной тревоги, девушки и солдаты смотрели кукольное представление в цокольном этаже госпиталя. Из всех, кто там был, чудом уцелели трое. Одна из уцелевших поделилась: «Никогда бы не подумала, что тела могут сжаться до такого малого размера из-за сильного жара; никогда не видела ничего подобного».

Вдоль южного края Большого сада размещались хаотично разбросанные зоопарки одного из самых знаменитых зверинцев Центральной Германии. Бомбы, попавшие на эту территорию, привели к тому, что значительное число животных прорвалось из разбитых клеток. Чтобы не дать крупным хищникам выйти на свободу, служителям было приказано отстреливать всех уцелевших животных в первые утренние часы после налета.

Сам Большой сад вместе с дворцом стали, как мы помним, особой целью для второй атаки бомбардировщиков Королевских ВВС, которые долго не могли заставить их загореться подобно другим районам города. Многие дрезденцы, бежавшие из полыхающего центра, нашли здесь свою смерть. Тела погибших оставались на лужайках больше двух недель.

Житель Швейцарии рассказывал, как отправился через разрушенный район, чтобы навестить друга. Его путь лежал вдоль широкой Штюбель-аллее, где у гаулейтера Мартина Мучмана находилась вилла. Пробираться было трудно не только из-за воронок и обломков камней, но прежде всего из-за наваленных повсюду груд из тел погибших. Позднее он писал:

Зрелище было настолько отталкивающим, что, даже не бросив взгляд во второй раз, я решил не пробираться между этими телами. По этой причине я повернул назад и направился в Большой сад. Но там все выглядело еще более жутким: проходя по земле, я видел оторванные руки и ноги, обезображенные туловища и головы, отделившиеся от тел и откатившиеся в сторону. В тех местах, где тела все еще лежали тесно, мне пришлось расчищать себе путь между ними, чтобы не наступать на руки и ноги.

Для девушек из отрядов Имперской службы труда авианалеты оказались особенно трагичны. Многие саксонские родители специально добивались того, чтобы их дочерей отправляли отбывать полуторагодовую трудовую повинность в Дрезден, который считался безопасным городом. Теперь жертв в этой части трудового фронта Германии оказалось больше всего. По оценке руководства организации, во время тройного удара по Дрездену одна только служба помощи фронту понесла потери в 850 человек. На Кениг-Йохан-штрассе тела были разложены рядами для того, чтобы их могли опознать родственники и соседи. Среди них находилось десять молодых девушек в форме – кондукторш из службы труда. К одной из них была приколота карточка с надписью: «Пожалуйста, оставьте мне тело! Я хочу похоронить мою дочь сама».

Когда дело касалось обязанностей в выполнении спасательных работ, девушки из службы труда и помощи фронту были такими же упорными, как и самые выносливые из солдат. Они не отлынивали, когда нужно было идти в подвалы, даже среди ночи, и вытаскивали тела на тротуары. В дополнение к этому от девушек требовалось, чтобы они снимали одежду с неопознанных жертв и отрезали куски от блузок и нижнего белья в качестве образцов, которые прикрепляли к телам и вкладывали в конверты с личными вещами.

Однако наиболее тягостно для выживших девушек было заниматься телами коллег. К примеру, в большом общежитии на Вайсе Гассе, узкой улице, примыкающей к Старому рынку, подвал был буквально заполнен мертвыми девушками – здесь насчитали 90 тел. «Девушки сидели там, как будто застыли посреди беседы, – рассказывал руководитель отряда, который первым добрался до подвала общежития. – Они выглядели вполне естественно, и с трудом верилось, что они мертвы».

Начальник отдела регистрации умерших Ганс Фойгт хотел лично присутствовать на как можно большем числе операций по вскрытию подвалов. Через десять дней после тройного авиаудара его вызвал командир отделения службы безопасности в дом возле Пирнайшер-плац. Отряд румынских солдат отказался входить в один из подвалов – они очистили ступеньки, ведущие вниз, но что-то необычное произошло внутри. Рабочие молча стояли вокруг входа в подвал, когда Фойгт, желая подать пример, спустился по ступенькам с ацетиленовой лампой в руке. Самые нижние ступеньки оказались скользкими. Пол подвала был покрыт жидкой смесью крови, мяса и костей – оказывается, небольшая фугасная бомба пробила четыре этажа здания и взорвалась в подвале. Вернувшись, Фойгт не рекомендовал командиру отделения пытаться вытащить кого-либо из жертв, а посоветовал обработать подвал хлорной известью и дать ей подсохнуть. Местный дворник сообщил, что «в ту ночь внизу было двести-триста человек; столько всегда собиралось при сигнале воздушной тревоги».

Столь же жуткие сцены предстали перед взором спасателей на Зайдницер-штрассе. Даже закаленные солдаты, бывавшие на фронте, не могли долго выдерживать напряжения работы на завалах. Зафиксирован случай, когда двоих военнопленных, наотрез отказавшихся вернуться к работе, расстреляли на месте, а тела сразу же погрузили на повозки, вместе с гниющими телами жертв авианалетов.

Чем сильнее спасательные и восстановительные команды углублялись в городской центр, тем безнадежней казалась задача регистрации жертв. В конце концов было решено ограничиться только снятием обручальных колец и взятием образцов ткани одежды, которую носила каждая из жертв.

Все же Ганс Фойгт создал достаточно изящную систему индексов, которой мог пользоваться даже малоквалифицированный персонал и которая позволяла каждому обращающемуся за справкой получить хоть какую-то информацию о судьбе пропавших родственников.

Первая система индексов содержала несколько тысяч учетных карточек с образцами одежды, указанием места и даты обнаружения тел, места захоронения и общим порядковым номером. Карточки хранились в отдельно стоящем домике, поблизости от бюро – их поместили туда из-за сильного запаха гниения. Вплоть до капитуляции было заполнено 12 тысяч таких карточек.

Вторая система индексов строилась на разнообразных личных вещах неопознанных жертв, обнаруженных в домах или на улице.

Третьей системой индексов стал простой алфавитный учет идентифицированных тел по обнаруженным при них удостоверениям или документам. Однако этот список оказался одним из самых коротких, и его составление завершили 29 апреля 1945 года.

Четвертую систему индексов можно назвать самой мрачной из всех: список собранных обручальных колец. По немецкой традиции инициалы того, кто носит кольцо, должны быть выгравированы на его внутренней стороне. Часто полное имя или имена были выгравированы вместе с датой помолвки и бракосочетания. К 6 мая было собрано около 20 тысяч таких колец. Все их поместили в специальные ведра объемом около девяти литров, которые хранились в здании Министерства внутренних дел на Кенигсуфер.

С учетом всех систем индексации отдел регистрации Фойгта сумел опознать 40 тысяч погибших. Еще одно число, которое не слишком отличается от приведенного, дает главный инженер гражданской обороны города – в отчете он записал: «Официальные данные по опознанным среди погибших выражаются цифрой 39 773, объявленной утром 6 мая 1945 года».

Однако в результате вмешательства официальных лиц из Берлина работа по идентификации несколько раз прерывалась и даже прикрывалась. К примеру, в начале марта высшие чины СС прибыли в Дрезден и, в частности, посетили бюро Фойгта, чем совершенно дезорганизовали его работу.

Понятно, что идентификация, проводившаяся отделом регистрации умерших, задерживала захоронение жертв, и опасность эпидемий в городе от этого возрастала. Поэтому частично идентификацию перенесли на кладбища. Были предприняты все усилия для того, чтобы как можно больше погибших было похоронено должным образом, пусть и в общих могилах. Скажем, только на кладбище Хайде-фридхоф к концу войны были похоронены останки 28 746 погибших. Причем это число точно не по количеству идентифицированных, а по количеству останков, доставленных к местам захоронения. Главный садовник кладбища свидетельствовал:

Обезображенные и обуглившиеся тела, со сгоревшими или разбитыми головами, можно было учитывать в той же малой степени, как и те, что заживо сгорели в огненной буре и от которых не осталось ничего, кроме кучки пепла.

Похоронные команды, состоявшие большей частью из летчиков, базировавшихся в Клоче, получили указания хоронить жертв без гробов и саванов. Общие могилы были вырыты экскаваторами и бульдозерами. Из пятидесяти городских катафалков четырнадцать оказались разбиты во время бомбардировки, поэтому крестьянам из ближайших деревень было приказано пригнать в Дрезден упряжки лошадей. Параллельно непрерывным потоком прибывали горожане с погибшими родственниками. Одних привозили на грузовиках для угля, других – на трамваях. Никто не возражал, если мертвых заворачивали в газетную бумагу, перевязывая веревкой. Подразделения Имперской службы труда некоторое время снабжали кладбища толстыми бумажными мешками для цемента, чтобы складывать в них разорванные тела.

В помощь летчикам, работающим в похоронных командах, из Берлина прибыли части СС и полиции. Тела сваливали из грузовиков в общую могилу, при этом похоронные команды должны были рассортировать беспорядочную массу, чтобы сохранить хоть какой-то порядок учета. Неопознанные и опознанные тела хоронили отдельно друг от друга в разных частях кладбища. Однако вскоре стало очевидно, что первоначальные нормативы сдерживают работу. Тогда тела начали смешивать и укладывать в три слоя. К ускорению процесса командование подталкивало и зловоние, быстро распространявшееся по Дрездену.

Идентификация жертв становилась все более хаотичной. Огромные горы неопознанных тел скапливались на кладбищах. В отдельных случаях удавалось достигнуть невероятных результатов. Например, на Йоханнес-фридхоф в районе Толкевиц начальник полицейской части сумел провести полную идентификацию почти всех жертв. Но на других кладбищах возникали затруднения: официальные представители СС, увидев гору из трех тысяч тел на Хайде-фридхоф, велели немедленно их похоронить без идентификации, и тела были свалены бульдозерами в общую могилу.

Армейские подразделения воздвигли баррикады в центре Старого Города, заблокировав район, ограниченный улицами на протяжении примерно трех кварталов. Спасательные отряды получили новые указания. Тела больше не нужно было доставлять на территорию кладбищ – их отправляли на площадь Старый рынок, откуда после беглой идентификации под охраной увозили во рвы, выкопанные в сосновых и эвкалиптовых лесах к северу от Дрездена.

Первые недели марта были холодными и пасмурными, зато в середине месяца погода изменилась, и теплые солнечные лучи ранней весны начали заметно пригревать. Развалины центра подсохли, однако сотни разбитых и заваленных обломками подвалов к концу апреля все еще не были очищены. Среди руин сновали огромные крысы, их шерсть была перемазана гашеной известью, разбросанной внутри разрушенных домов. Солдаты, работавшие в заблокированной мертвой зоне, докладывали, что видели макак-резусов, лошадей и даже льва, прятавшихся в тени зданий, где они жили и кормились.

Впрочем, Старый рынок стал свидетелем более жутких сцен, чем убежавшие из клеток звери. Вскоре над городом замаячила реальная угроза эпидемии тифа. Проблема заключалась в том, что очень многие дрезденцы всеми правдами и неправдами пытались попасть в заблокированный центр, чтобы отыскать погибших родственников и похоронить их на фамильных кладбищенских участках. Ганс Фойгт жаловался:

Некоторые не понимают, что у них нет права собственности на тела родственников. Известны и случаи, когда родственники откапывали тела из общих могил и перезахоранивали в фамильных могилах. Законность и статистика безнадежно нарушались.

Сохранились свидетельства прямого противодействия отрядам, пытающимся добраться до трупов. Вот только одно из них:

Для того чтобы уберечь родителей от массового захоронения, моя свояченица прежде всего вывезла на тележке из города отца, чтобы похоронить его, а затем вернулась за матерью. Но за это время спасательный отряд увез ее. Таким образом большинство умерших были похищены, а их свидетельства о смерти выглядели так: УМЕРЛИ В ДРЕЗДЕНЕ, 13 ФЕВРАЛЯ 1945 ГОДА.

Чтобы предотвратить опасность распространения эпидемии, власти в конце концов приняли трудное, но необходимое решение. Тела перестали транспортировать через город, накапливая их на площади Старый рынок. Там работало много полицейских чинов, прилагая последние усилия по идентификации людей; с каждого взяли подписку о неразглашении подробностей того, что происходило. Сохранившиеся балки здания универмага «Реннер» рабочие поднимали лебедкой из развалин, затем складывали поверх наспех сваленных блоков из песчаника. Вокруг были установлены ряды массивных решеток длиной 8 метров. Под эти стальные балки и прутья заложили охапки дров и соломы, полили их бензином, а поверх решеток свалили тела сотен жертв. На многих из погибших детей, втиснутых в эти ужасные погребальные костры, все еще оставались обрывки разноцветной одежды, которую они надели на карнавал последнего дня Масленицы.

Старший офицер очистил площадь от всех лишних на данный момент солдат и бросил зажженную спичку в штабель дров под решетками. Через пять минут погребальные костры полыхали вовсю. «Худощавых и более пожилых жертв огонь схватывал не так быстро, как более упитанных и молодых», – вспоминал один очевидец.

В поздние вечерние часы после того, как последнее из тел сгорело дотла, солдат вернули, чтобы они погрузили лопатами сгоревшие останки на готовые повозки. Городские партийные функционеры проследили за тем, чтобы прах был собран, отвезен на кладбище и захоронен. Потребовалось несколько десятков повозок и больших грузовиков с прицепами для того, чтобы привезти прах на кладбище Хайде-фридхоф. Там останки девяти тысяч кремированных жертв захоронили в яме с размерами восемь на пять метров.

Несмотря на все попытки сохранить в тайне судьбу кремированных жертв, история всплыла наружу. Некоторые жители пробились на площадь Старый рынок, чтобы проверить справедливость слухов. Одному дрезденцу даже удалось сделать несколько цветных фотоснимков этой ужасной сцены. Его задержали и привели к бригадефюреру СС, который руководил полицейским управлением Дрездена после авианалета. Тот велел отпустить фотографа, таким образом снимки того, что в ином случае могло показаться невероятным зрелищем, сохранились по сей день.