Текст книги "Рудольф. На основе реальных событий. Часть 2"

Двумя неделями позже на станции Казинка Рудольф, периодически сверяясь с бумажкой, диктовал делопроизводителю отряда Ивану Василевскому, который печатал на машинке, периодически ругаясь сквозь зубы на западающую литеру «И»:

Акт №202

27-го июня 1919 года.

Мы, нижеподписавшиеся, комиссия в составе ТРЕХ лиц, согласно приказа по отряду за номером сто семьдесят восемь от двадцать седьмого июня на станции Казинка, осматривали в присутствии Политического Комиссара отряда самолет «Сопвич» №8758 с мотором «Клерже» 130 лошадиных сил за №472, поломанный военным летчиком товарищем Ефимовым.

При падении самолета с высоты 200 метров, вследствие обрыва обтяжки стабилизатора, произошла следующая поломка:

У мотора:

Сломан винт, поломаны 4 тяги, сильно прогнуты 4 патрубка

У самолета:

Поломано шасси, обе рамы крепления мотора прогнуты и скручены, четыре лонжерона передней части фюзеляжа и стойки с откосами сломаны, управление скручено, бензиновый бак помят, лонжероны центральной плоскости поломаны, в левой нижней плоскости оба лонжерона сломаны, в остальных плоскостях поломано несколько нервюр и повреждена обтяжка, помята рама стабилизатора.

Машинка замолчала.

– Допечатал?

– Да, – Иван кивнул.

– Оставь там место для подписей и пониже пиши, только достаточно места оставь:

Председатель комиссии, младший механик Р. Калнин

Члены:

Военный летчик Цыганков

Военный летчик Ратауш

Присутствовал Политический комиссар Веденеев

Когда Василевский закончил печатать и достал лист из машинки, Рудольф обошел стол, открыл чернильницу, взял перо, аккуратно обмакнул и, пристроившись на столешнице боком, написал:

Аппарат к ремонту не пригоден, подлежит сдаче под запасные части на Авиабазу.

– Ну вот, теперь это нужно отправить товарищу Конкину в Воронеж. – Рудольф критически осмотрел документ. Потом подумал и добавил: – Хорошо мы приложились.

– Не боишься ты летать теперь? – Василевский с интересом посмотрел на Рудольфа. – Чудом ведь спаслись.

– Иван – отличный пилот, – Рудольф усмехнулся. – Нет, не боюсь. С таким не боюсь. Вот сам бы не вытянул, наверное.

– А Николай с Робертом чего сказали?

– Да то и сказали. В рубашке родились, а Иван, конечно, пилот высший класс.

– То-то он к самолету теперь не подходит, – Василевский неодобрительно покачал головой.

– Ну ты командира-то не критикуй, – Рудольф нахмурился. – Нервы отдохнут, еще полетит, вот увидишь.

– Штаб работу прямо сейчас требует. – Иван развел руками…

1919. Елец

В начале июля отряд базировался на станции Елец. Ефимов после их июньского вылета под разными предлогами отказывался от полетов. То погода плохая, то мотор барахлит, то задания не получил. Рудольф понимал, что дело добром не кончится, но от прямых вопросов Иван всячески уходил, отшучиваясь. Чтобы к нему не приставали, заставил Рудольфа провести инвентаризацию. В отряде оставалось еще три «Сопвича», «Фарман-30» и разобранный «Ньюпор-17». Были грузовики: двадцативосьмисильный «Паккард» и мощный тридцативосьмисильный «Грам-Бернштейн», оба грузоподъемностью две тонны. Еще было два мотоцикла с коляской – правда, только по бумагам: «Индиан» находился в ремонте на Базе, и никак его оттуда не возвращали. А у «Клино» не переключались передачи.

Утомившись пересчитывать вместе с Михаилом Огородним и завтехом Егоровым круглогубцы, тяги для клапанов мотора «Сальмсон» и грибки выпускного клапана для мотора «Клерже», Рудольф решил заняться чем-то более практическим. Позвал старшего шоффера отряда Штунина и бывшего еще в империалистическую войну мотоциклистом Николая Лазуткина и занялся разборкой мотоцикла «Клино». Возились под брезентом прямо на железнодорожной платформе: накрапывал мелкий дождик, а эшелон отряда стоял на запасных путях. Матчасть оказалась в сильно потрепанном состоянии, и возились они до вечера. В итоге Рудольф продиктовал Василевскому рапорт только перед ужином.

Акт №203

4-го июля 1919 года. Мы, нижеподписавшаяся комиссия в составе трех лиц, согласно приказу по отряду от 2 июля за №170, на станции Елец осматривали порченный мотоцикл системы «Клино» за №50410, при чем нашли следующее:

от плохого качества материала постепенно сработались зубья второй и третьей скорости; отчего дальнейшая езда на нем невозможна, и он подлежит отправке в ремонт на Авиабазу. Кроме всего, ослабли спицы в переднем колесе, и покрышка протирает бока, касаясь вилки, обод заднего колеса помят.

– Выходит, не починить его? – Иван Василевский вздохнул. – Ты же, Рудольф, говорят, на все руки мастер?

– Шестерней таких нету у нас, – Рудольф покачал головой. – Так что лошади отрядные – вот тебе и замена мотоциклу. Коли найдем, чем их зимой кормить… Ну а там, глядишь, уже и починят.

…Вечером в купе, при свете керосиновой лампы, Сергей Хорьков зачитывал Рудольфу фрагменты только что составленного рапорта, словно пробуя слова на вкус:

…товарищ Конкин, соглашаясь в принципе, указывал, что до получения самолета из Парков я должен поработать Наблюдателем. При этом товарищ Конкин отклонял мои неоднократные ходатайства о назначении в Школу летчиков для экзамена, указывая, что я весьма нужен для боевой работы.

Усиленно занявшись боевой работой, я сделал до сорока пяти часов, при чем моя работа была отмечена следующими наградами: месячное жалование за участие в операции по взятию города Боброва и станции Абрамовки, благодарность Командарма—8 в приказе по войскам армии за восстановление связи с Дивизиями и месячное жалование за полет на станцию Первозвановка, при чем самолет получил пробоины в баке и в стойках.

– Как же вы сели? – Рудольф с интересом посмотрел на Сергея.

– На парах дотянули. Ты слушай.

Начавиарм—8 нарядил мне «Вуазен» номер семь, находившийся в ремонте в Авиапоезде №8. Будучи назначен товарищем Акашевым членом Комиссии по инспектированию Авиации Южного фронта, я по приезде в город Елец узнал, что означенный самолет телеграфно передан товарищем Конкиным в 4-й авиаотряд.

– Опять у тебя Иван Радулов машину из-под носа стянул, – Рудольф расхохотался.

Хорьков махнул на него рукой, но не выдержал и рассмеялся:

– Разбойник, и не говори. Слушай дальше:

Прошу Вашего ходатайства перед Начавиаюжфронта о назначении мне одного из Парков самолета «Вуазен». В противном случае ходатайствую о назначении меня в Школу летчиков. В случае противодействия Начавиарма—8 прошу Вашего ходатайства перед Начавиаюжфронтом о переводе меня в какую-либо иную армию у Начавиарма, коей слова и дело не расходились бы так резко между собой и где я так или иначе мог бы закончить свое летное образование.

– Может быть, тебе просто с Павловым поговорить?

– Павлов все больше о своих истребителях печется, – Сергей вздохнул. – С Конкиным не станет спорить. Мне бы до Петражицкого достучаться…

1919. Ст. Давыдовка

– Иван, погода хорошая, летим? – Рудольф с надеждой смотрел на командира. Ефимов поморщился, покосился на окно, потом задумчиво протянул: – Давай-ка пару часов подождем, она еще получше станет.

– А ну как гроза соберется? – Рудольф понимал, что командир лететь не хочет, но верить в это не хотелось.

– Да не должна… – Он повернулся к Сергею Хорькову: – Сергей. Вот что, думаешь, им нужно ответить?

На столе лежала телеграмма:

Военная

Станция Давыдовка

Командиру 23-го авиотряда

Летнаб Пурин подал рапорт просьбой предоставлении ему возможности вылететь Вуазене говорит что он уже имел три самостоятельных посадки на основании этого хотел дать ему возможность официально вылететь на Вуазене. Теперь сообщили, что Пурин не только не имеет самостоятельных посадок на Вуазене но и наблюдателем на нем очень мало летал. По словам Пурина его выпустил летчик Ратауш. Дайте мне исчерпывающие сведения имеет ли наконец Пурин самостоятельные посадки точка Ответственность за достоверность сведений возлагаю на вас точка 11997

Вридначавиаюжфронта Петражицкий

И. д. военного комиссара Голов

10 августа 1919 г. Крармия

– Вот нахал! – Хорьков покачал головой. – Не знаю уж, как он там с Робертом летал и где, но это же надо – после трех посадок на экзамен проситься…

– Петр, конечно, смелый человек, а «Вуазен» – машина хорошая, – Иван усмехнулся. – Но тут, пожалуй, стоит как есть написать… А ты, Сергей, для Петражицкого подготовил рапорт?

– Вечером напишу. Может быть, полетим все-таки?

– А Ратауш, говорите, теперь вторым артиллерийским командует? – Иван словно бы не слышал Сергея.

– Летает… – Сергей тяжело вздохнул. – Ну ладно, я на аэродром. Может быть, у Павлова кому-то наблюдатель потребуется…

Новый летнаб, Федор Колосов, за весь разговор не произнес ни слова и только вздохнул.

…И снова стояла тишина в вагоне, немного коптила касторка в самодельной лампе на столе – их наловчился делать Илья Сатунин и всем дарил. Скрипело перо: Сергей писал очередной рапорт.

– Послушаешь?

Рудольф, начавший было задремывать, потянулся на полке и кивнул.

В бытность мою студентом Института инженеров путей сообщения я, глубоко интересуясь авиацией как наукой, с 1910 по 1915 гг. состоял лаборантом аэромеханической лаборатории института, принимая самое живое участие как в оборудовании ее, так и в специальных исследованиях.

Одновременно с тем занимаясь изучением работ заграничных лабораторий и ученых, я сдал попутно полный цикл необязательных предметов по зарождавшемуся тогда авиационному подотделу.

Желание перейти к практике заставило меня поступить конструктором на авиазавод Лебедева, где в течение 1914 и части 1915 гг. я получил довольно порядочный опыт в конструировании, постройке и ремонте самолетов.

Призванный в 1916 г. на военную службу, я, не желая пользоваться протекцией и связями, с большим трудом попал из пехоты в 23-й авиаотряд.

Принимая самое живое участие в общественной и технической работе отряда, я неоднократно стремился в летную школу, но меня как полезного работника не отпускали из отряда. Летом 1917 г. мне удалось сделать несколько учебных полетов на переделанном нами Декане, но Рижское отступление помешало обучению.

После Октябрьской революции я был выбран Командиром 23-го отряда, на каковой должности состоял до июня 1918 г.. Благодаря значительному авторитету мне удалось отряд вывести из нескольких отступлений и демобилизаций не только не развалившимся, но и пополненным самолетами и техническим имуществом распавшихся отрядов…

– И потом тебя сместили? – Рудольф покачал головой и душераздирающе зевнул. Ему казалось, что вагон куда-то едет, голос Сергея доносился словно издалека.

– Ну так я же не летчик, – Сергей хмыкнул и протер пенсне. – Ну дальше слушай.

Работая и на Южном Фронте, я неоднократно ходатайствовал перед Начавиармом—8 о назначении в школу или предоставлении мне «Вуазена». Не желая меня упускать из армии как опытного наблюдателя, товарищ Конкин нарядил было один из имевшихся «Вуазенов», но отменил вскоре это распоряжение.

Полагая, что столь долгое стремление к обучению летному делу при честном отношении ко всем возлагаемым обязанностям заслуживает, наконец, поощрения, прошу освободить меня от обязанностей Члена Комиссии по Инспектированию виации Южфронта с немедленным откомандированием в тренировочный отряд для выдержания экзамена на звание летчика.

В виде высшей награды за мою 10-летнюю деятельность просил бы предоставить мне самолет «Вуазен» в отряд, где я мог бы, не теряя времени, и работать как наблюдатель, и выдержать экзамен на летчика. / Пример учеников Казанской школы, после 5—6 посадок давших прекрасную работу на фронте 8-й армии /.

– Это я про Роберта ввернул. Как тебе? – Сергей, улыбаясь, вскинул глаза на Рудольфа. Тот не ответил: он сладко спал…

1919. Ст. Алексеевка

Положение красных под Воронежем все ухудшалось. Деникинцы наступали, несмотря на попытки контрнаступления. Нужно было делать разведки из Давыдовки в направлении на Валуйки и на Новый Оскол. Помощник Начавиарма—8 Павлов ставил эту задачу перед 23-м авиаотрядом несколько раз, но… Иван Ефимов продолжал откладывать вылеты. Наконец, Павлов не выдержал. Они разговаривали за закрытой дверью штабного вагона, но так громко, что находившимся за стенкой купе все было слышно прекрасно.

– Четыре раза! Четыре раза я просил туда полететь. И ни разу ты не сделал разведки!

– Ну так сделал же…

– На пятый раз! И то до половины! То у тебя меняли горючее. То ты не знал, что нужно лететь. То сильная мгла. То облака надвигаются!!! Ты ждал полдня, чтобы эти облака пришли!!!

– Да не ждал я…

– А то ты не знаешь, что днем кучевка развивается до туч! Вчера экзамен сдал на летчика?!

– Так аппараты вчера долго готовили…

– Послушай, Ефимов. В этом отряде латали Сатунин и Ратауш. Я прекрасно знаю, какие у вас мотористы. Ты кого обмануть пытаешься?

– Да утром погода неважная была…

– Да ты боишься лететь просто, мелкая душонка!!! Ты понимаешь ли, что вся армия в опасности?

– Да я готов лететь…

– Ты под суд пойдешь, Ефимов! Развалил боевой отряд! Я тебя покрывал, а теперь не буду.

– Тогда и я не буду командовать! Нашли себе мальчика для битья! Я боевой летчик, а не мальчик!

– Трус ты, а не боевой летчик… – Голос Павлова вдруг стал тише, так, что стало едва слышно: – Я сейчас напишу на тебя рапорт Начавиарму. А ты пиши рапорт, чтобы тебя сняли с командования. Найдем кого посмелее сюда… Шкурник ты, вот ты кто…

– Да погоды ж не было… – Голос Ефимова звучал тише, и чувствовалось, что оправдывается он скорее для проформы. Рудольф покачал головой: страшная это вещь – боязнь полета. Он помнил ее еще по Империалистической войне. Боевой летчик, смельчак – после аварии преображается и начинает отлынивать от работы. И тут либо победишь себя, либо…

– …а как на спирту полетишь? Он же испарится на жаре.

– У нас горючее есть и аппараты есть! – Голос нового комиссара отряда Лазуткина словно звенел металлом. – Павлов вон летает на спирту!

– По полтора часа!

– Да ты же вообще не летаешь, товарищ Ефимов! – Лазуткин вскипел. – Вон Филипцев Ефим летает и в такую погоду и разведку делает! А ты только причины ищешь, как бы так на земле остаться да не делать ничего. Где твое революционное сознание? Ты же командир отряда!

– Послушай, комиссар, ну чего ты хочешь от меня? – Голос Ефимова стал глухим, словно просящим. – Сказал же: завтра лечу с Колосовым… А рапорт я написал уже Павлову, выбирайте нового командира…

– Эх, Иван, помню я тебя совсем другим пилотом, – Лазуткин сказал это уже на тон ниже. – Как в 1918 году летал, как этой весной разведки делал да не боялся ничего. Что с тобой?

– Не надо мне читать моралей, Коля. Нет над тобой больше командира Ефимова. Кончился.

– Развалил ты отряд, Иван. Теперь собирать его как?

– Найдутся герои… Вон Илью Сатунина небось поставят…

Однако случилось иначе. Двадцать третьего августа Павлов принял решение перебросить два отряда – 1-й истребительный и 23-й – юго-западнее, на станцию Алексеевка, чтобы быть поближе к линии фронта. На следующий день Рудольфа, который помогал грузить снятое для полетов отрядное имущество обратно на платформы их эшелона, вызвали в штабной вагон. Наскоро вытерев руки ветошью, он пошел вдоль состава, принюхиваясь к запахам дегтя и варившейся на обед каши. Ефимова в вагоне не было, а сидел там мрачный Сергей Хорьков и задумчивый Николай Лазуткин.

– Ну вот что, товарищ Калнин, – голос Сергея был строг и официален, что Рудольфа сильно встревожило. – Есть у меня для тебя два сообщения. Во-первых. Меня из отряда отзывают.

– В авиашколу? Получилось? – Рудольф улыбнулся.

– Нет… – Хорьков нахмурился и покачал головой. – В распоряжение Начавиаюжфронта. В Козлов.

– Понятно, – кивнул Рудольф, которому, конечно, понятно было далеко не все. Разве что, по реакции Сергея, можно было догадаться: летчиком тому пока что стать не светит.

– Теперь второе. – Хорьков внимательно посмотрел на Рудольфа и усмехнулся. – Ты назначаешься временно командующим отрядом.

Рудольфу показалось, что он ослышался. Он, конечно, был уже комиссаром авиадивизии и за 1917-й год хорошо понял, как управляется авиаотряд. Однако себя на эту роль он никогда не примерял. По одной простой причине, которую и озвучил:

– Но… Сергей… Я же не летчик!

– Ты летчик-наблюдатель с боевым опытом, – Хорьков покачал головой. – Знаешь, как отряд устроен, людей знаешь. Другого кандидата сейчас нет.

– А Ефим Филипцев? – Рудольф все пытался найти причину, чтобы отказаться. Не потому, что боялся, – просто не считал себя достойным.

– Ефим хороший летчик. И Илья Сатунин тоже. Но ты же сам прекрасно знаешь, чем начальник отряда отличается от обычного пилота. Ты мне в 1917-м году своим Калашниковым все уши прожужжал. Вот и будь достоин его памяти.

– Сергей… – Рудольф прижал руки к груди и, задохнувшись, молча смотрел на Хорькова. В ушах у него слегка звенело. Тело наполняла пустота. Он чувствовал себя словно набитым ватой изнутри: ножки-ручки мягкие, вот-вот подогнутся. Потом это прошло. Он стал думать, что бы сделал на его месте поручик Калашников – в первую очередь. Или Сергей Островидов. Или сам Хорьков…

– Вот-вот, – Хорьков кивнул, словно услышав мысли Рудольфа. – Мы с тобой в Красной армии, и мы на войне. Приказы нужно исполнять. И я тоже стал командиром отряда, ничего такого не умея. И тоже боялся. Все у тебя получится. А Николай поможет.

Тут Хорьков хлопнул Лазуткина по плечу, тот скорчил гримаску, блеснув стеклышками пенсне.

– Главное труса не празднуй, товарищ Калнин. – Лазуткин стал комиссаром чуть меньше месяца назад, а потому старался выглядеть солидно. – Коммунистическая ячейка тебе поможет. Ребята надежные, сам знаешь.

Рудольф покачал головой. Все это слабо укладывалось в сознании, но, похоже, выбора у него не было.

– Одно могу сказать. – Тут Сергей позволил себе улыбнуться: – Летать теперь ты станешь чаще. Командиру отряда отказать в вылете сложнее. С Ильей Сатуниным да с Ефимом Филипцевым не пропадешь, да, может быть, и еще летунов в отряд пришлют.

– Понятно, – Рудольф кивнул. – Когда и у кого дела принимать?

– Да просто работай, Рудольф, вот и все, – Сергей усмехнулся. – Ревизию ты сам проводил, личный состав знаешь. Сейчас объявим о твоем назначении. А задача у тебя первая – попасть на станцию Алексеевка вслед за 1-м Истребительным. Самолеты летом, имущество эшелоном. Дальше Павлов тебе подскажет. Да и начавиарм скомандует…

– Ну вот ты и стал командиром. – Конон хитро усмехнулся, серые глаза его блеснули в полумраке комнаты. Уже явно рассвело. – Смотри, теперь не заважничай.

– Куда мне важничать, – Рудольф махнул рукой. – Справиться бы.

– Справишься. И Андрей Николаевич тебе привет передает, говорит, все хорошо будет. Не бойся испытаний, Рудя, и станет у тебя отряд не хуже, чем был он у поручика Калашникова.

– Спасибо… – Рудольф с удовольствием потянулся на жестком ложе, посмотрел на Конона: – А ты-то как?

– После поговорим, Рудя. Сейчас тебе пора вставать…

Рудольф проснулся толчком. Рядом никого не было. Покачал головой: вот приснится же… Надел галифе и сапоги, вышел из хаты. Утро было тихим и ясным. Рудольф зевнул и с удовольствием начал умываться. Задания вчера вечером они не получили: Павлов сказал, что Воронеж определится с заданием утром. А значит, раннего вылета не будет. Мысли текли спокойно и ровно. Нужно проверить, как готовится завтрак, и потом подготовить к вылету прилетевшие в Алексеевку самолеты. Они стояли подальше от путей, за самолетами 1-го истребительного отряда, приткнувшись к крестьянским избам: аэродромом здесь служил маленький выгон размером сто пятьдесят на двести метров.

Привычным ухом Рудольф вдруг уловил звук летящих снарядов. Послышались разрывы, засвистели осколки. Шрапнель! Это могло означать только одно: на Алексеевку надвигаются белые. Забежав в избу, Рудольф стал стремительно одеваться. Приказаний отдавать не потребовалось: мотористы и летчики и так уже бежали к самолетам. Стреляли явно по станции, а два снаряда случайно залетели к избам. Аэропланы стояли вплотную к хорошо выбеленным стенкам и отлично маскировались.

Пробегая мимо первой машины, где моторист Павлова уже крутил мотор, увидел у избы невысокую девушку в голубеньком платьице, татарских чувяках, с туго заплетенной толстой косой, спускавшейся через плечо до пояса. По ее лицу медленно катились крупные слезы, она вытирала их маленькими кулачками и попыталась улыбнуться. Биби-Сара, жена Павлова. Вот не боится же он супругу возить с собой, мелькнула у Рудольфа мысль. Впрочем, думать об этом сейчас было некогда.

1-й истребительный уже взлетал, а их машины пока что только готовились к вылету. Над станцией поднимался черный дым – вероятно, загорелись цистерны с горючим. А значит, отрядный эшелон, скорее всего, будет потерян. Рудольф подумал об аэродромной команде и прочих бойцах, не имевших отношения к обслуживанию аэропланов. Увидел Василевского, который пытался помогать мотористам, остановил его:

– Иван, собери всех, кого найдешь. Сначала со станции, потом отсюда. Уходите за реку и в лес и потом идите на Воронеж. Мы улетим туда…

От станции слышалась пулеметная стрельба: аэропланы 1-го Истребительного по очереди заходили куда-то за станцию и стреляли – вероятно, по пехотным цепям. Так продолжалось минут пятнадцать-двадцать. Потом переместились в сторону, в район балки, наискось подходящей с юга к станции. Оттуда послышались взрывы: летчики кидали бомбы. За это время моторы наконец удалось запустить, и один за другим отрядные «Сопвичи» взлетели.

Проходя на высоте пятнадцати-двадцати метров правее станции, Рудольф увидел, что их эшелон, эшелон 1-го истребительного, а также соседние составы охвачены огнем. Особенно полыхало там, где стояли цистерны с горючим. Пожар был гигантским, но ни одного человека вокруг. Артиллерия белых уже перенесла свой огонь за реку на пригорок, вот там виднелись маленькие группы бегущих людей, скачущие верховые и движущиеся по направлению к леску, за пригорком, подводы.

Подходя к группе самолетов 1-го истребительного, они увидели, что у выхода из глубокой балки, которая заканчивалась громадной впадиной, развернулась батарея белых, в глубине все было забито их пехотой, артиллерией и обозами. От сброшенных бомб и пулеметного обстрела белые метались в балке, как муравьи в потревоженном муравейнике, пытались выбраться оттуда, но крутые склоны затрудняли выход, и многие повозки, почти достигнув края, валились назад, вниз, сметая на своем пути лезущих им навстречу. По этой цели методично работали все пять самолетов товарища Павлова.

Работали они прицельно, стараясь, чтобы ни одна бомба не прошла мимо цели. Рудольф видел, как Павлов скрылся в балке, отошел на полкилометра, развернулся и приближался обратно на такой высоте, что края балки были на уровне его крыльев. Бросок бомбы – точное поражение группы врагов. Белогвардейцам было жарко – их молотили, как хлеб на току. Минут через двадцать 1-й Истребительный закончил работу. Понятно было, что эта атака позволила большинству людей со станции скрыться.

От балки уходили через станцию. Там уже орудовали казаки. Артиллерия перестала бить, и только одна пушка лениво постреливала по северной окраине села Алексеевки, куда отошла главная масса людей. Узкая переправа через довольно глубокую речку Сосна не давала протиснуться, так что многим приходилось реку переплывать. Скинув на казаков оставшиеся бомбы, самолеты 23-го отряда потянулись к Воронежу…

Рудольфа переполняла горечь. Все отрядное имущество было потеряно. И даже мысль о том, что казаки дорого заплатили за рейд на Алексеевку, аэропланы целы, а люди, по крайней мере в основной массе своей, имели достаточно времени на то, чтобы уйти, не приносила радости. Что теперь станется с отрядом? Как ему проявить себя хорошим командиром, начав боевой путь с такого фиаско? Черный день – 27 августа 1919 года…