Текст книги "Рудольф. На основе реальных событий. Часть 2"

Они с Лазуткиным договорились изначально: обойтись без алкоголя. Однако кто-то спирт все же пронес, по крайней мере Рудольф отметил, что у некоторых бойцов отряда румянец стал сильнее и глаза заблестели. Впрочем, пока все было прилично, и они с удовольствием танцевали с Надеждой под патефон и, как и на прочих балах, были лучшей парой. Однако потом в углу раздались громкие крики, и Рудольф, оставив Надежду под присмотром Ефимова, бросился туда.

– Ты же боец революции, как ты мог нарушить дисциплину?! – Раскрасневшийся Лазуткин стоял перед незнакомым военным – вероятно, из раненных авиаторов.

– Я за Революцию кровь пролил, а ты, шкура, мне выпить не даешь? – Военный побагровел, полез за пазуху и вытащил наган. – А ну, кто тут коммунисты? Ко мне, сейчас заарестуем этого пособника белых…

Видно было, что пьяный гнев застилает ему и глаза, и разум. Однако выстрелить не успел: на него накинулись сразу же несколько человек. Наган отобрали, руки скрутили – благо сопротивляться он не мог.

– Под арест. – Рудольф мрачно смотрел на поднявшегося военного. Потом обвел глазами остальных. – Все, расходимся. Утром разберемся.

Он развернулся и пошел к Надежде, которую нужно было проводить домой. За спиной загомонили, патефон выключили и стали расходиться. Рудольф думал, как ему быть. С одной стороны, нападение на комиссара, да еще при всех – не шутка. С другой стороны – этот подгулявший недолеченный боец тоже ведь авиатор. Раздувать скандал стоит ли? Он решил отложить эти мысли наутро: проспится в холодном, тогда и говорить имеет смысл.

Наутро к Рудольфу в штаб пришел летнаб Дмитриев, тоже из раненых, который бросился на скандалиста первым. За его спиной маячил телеграфист Трифонов.

– Товарищ Калнин, за Никитиным мы… – Денисов явно был смущен, но держался спокойно. – Вы уж простите его, не держите зла на человека.

– А на комиссара с оружием в руках нападать, значит, нормально?

– Да он с непривычки перебрал…

Рудольф распорядился привести Никитина, а сам посмотрел на Лазуткина:

– Ну а ты что скажешь?

Тот махнул рукой:

– Да с кем не бывает? Отпустим?

– Нет, так не пойдет, – Рудольф покачал головой. – Давай-ка все честь по чести организуем…

Наблюдатель 23-го авиаотряда Дмитриев

1 января 1920г №60 г. Тула

Командиру отряда

Рапорт

Согласно Вашего предписания от 1 января под моим председательством было расследовано дело по обвинению тов Никитина: об публичном оскорблении и угрозе оружием комиссару, о незаконной попытке арестовать комиссара и о внесении дезорганизации в среде красноармейцев отряда. Во время расследования тов Никитин признал себя виновным и просил следственную комиссию ходатайствовать перед Вами и комиссаром об освобождении его из-под ареста.

Председатель комиссии: летнаб Дмитриев

Члены: В. Попик, И. Денисов

Вот на этот рапорт Рудольф с облегчением наложил резолюцию:

Освобождаю с условием отдачи на поруки тов Дмитриеву и тов Трифонову 1-1-20 г. Калнин

1920. Тула

– Поедешь со мной вагон смотреть? – Рудольф хитро подмигнул Надежде. В изящной шубке, шапке и меховой муфте девушка смотрелась удивительно свежо. День был солнечный и яркий, искристый снег блестел вокруг. На щеках у нее играл румянец, в глазах плясали бесенята.

– Мне домой пора, – Надежда улыбнулась. – Так что, если только быстро.

– Тогда вперед, – Рудольф улыбнулся, позвал шоффера, они сели в недавно полученный отрядный «Пежо» и поехали на станцию.

Эшелон отряда состоял пока что из двух вагонов третьего класса, одного полноценного грузового вагона и нескольких теплушек, одна из которых была переделана под кухню. Открытые платформы обещали дать чуть позже. Рудольф старался как можно скорее подготовить отряд к отправке на фронт – и в то же время не мог себе представить, как будет теперь жить без Надежды. Оставалось две, максимум три недели, и они уедут. Нужно было на что-то решаться, но родители все так же были против их брака.

Подойдя к вагону-кухне, Рудольф обомлел. Дубровский не соврал: рисовать он и вправду был горазд. Правда, на радость комиссару Лазуткину, про авиаторов и номер отряда не было указано ничего. Зато во всю высоту вагонной стены была нарисована картина в стиле окон Роста. Первой в глаза бросалась хищная птица – то ли сокол, то ли еще кто похожий – на фоне ярко-голубого неба. Под птицей были полные хлеба поля, а ниже и левее – другой хищник, явно атакованный и сейчас беспомощно падающий на землю спиной вперед. Надо полагать, имелась в виду белогвардейская авиация.

Ниже падающей птицы на земле присутствовал некто в темной шляпе и темном же одеянии, больше всего похожий на испуганного горожанина. Впрочем, поскольку был он бледен и толстощек, то, вероятно, изображал собою побежденного буржуя. Справа и ниже сокола стоял, вдохновленно подняв руку к небу, рабочий с засученными по локоть рукавами. В руке у него был свиток – вероятно, Декрет Реввоенсовета. Почему-то в другой, опущенной руке, он держал открытый пустой мешок. Вероятно, оттуда выпустил сокола? А может быть, решил собрать немного хлеба? Это оставалось загадкой.

Наконец, справа от рабочего был… Сначала Рудольф решил, что это свободный крестьянин. Почему-то находился он не в поле, а в холмах, переходящих в невысокие горы, имел длинную бороду, усы и в заключение всего одет был в белую рубаху ниже колен, шаровары и черную меховую шапку из каракуля. В руке же он держал длинную палку с загнутым концом.

– Как ты думаешь, это пастух? – Рудольф показал на фигуру и покосился на Надежду.

– Похож… Это кто-то из твоих бойцов рисовал?

– Да, Николай Дубровский… Вообще он электрик, но видишь, талант в нем… – Рудольф хмыкнул. – Может быть^ художником станет, после войны.

– А где ты сам будешь жить?

– Ну пойдем посмотрим… Только там пока что холодно.

Кивнув часовому, Рудольф поднялся в штабной вагон и открыл дверь пассажирского купе. Здесь было чисто, но знобко: вагон пока что не топили. Однако в окно вагона лился солнечный свет, и потому тут было теплее, чем на улице.

– Иди сюда. – Надежда села на полку. Рудольф уселся рядом. Ее лицо оказалось близко, совсем рядом, и он решил не сдерживать больше переполнявших его чувств. Они целовались исступленно, страстно, ее запах кружил ему голову. Но, конечно, рук Рудольф не распускал: не время, да и не место. Наконец, слегка задыхаясь, Надежда отстранилась.

– Значит, если мы поженимся, я смогу поехать тут с тобой?

– Да, Адюся, сможешь. – Он только недавно стал называть ее этим ласковым именем: почему-то она не любила имя Надя. – А как же родители?

– Я… Говорила с мамой… Рассказала про то, как вас кормят, про деньги… Про то… – Тут она запнулась. – Про нас. Мама же цыганка, по-моему, она мне даже позавидовала.

– И они не настаивают на венчании?

– Она еще не говорила с папой. Но… В общем, вечером они ждут нас с тобой для разговора. Вдвоем…

– А ты согласна ехать со мной? Стать моей женой?

– Да. – В серо-голубых глазах словно плясали искорки. – Если ты научишь меня стрелять. И летать на самолете!

– Обещаю, – Рудольф рассмеялся и прильнул к ее губам…

– Сто пятьдесят рублей за летный час?..

– Да. И двести – за пуд бомб. И сотню за пуд литературы. Ну и спирт, конечно… Помогает.

– Неплохо. – Михаил Иванович Феофилов, усмехнувшись, прошелся вдоль пианино, потом остановился, опираясь на него и внимательно глядя на Рудольфа. – Про сорок восемь яиц в неделю я тоже уже наслышан… Пусть и на бумаге, все равно приятно. Солидно… А ну как собьют тебя?

– Не собьют, – Рудольф улыбнулся. – Под Ригой немцы не сбили. Сейчас тем более не собьют.

– А венчаться не желаете, значит? – Он с укором взглянул на дочь и покачал головой. Все же он был регентом в церковном хоре, атеизма не понимал и не одобрял. – Какие вы, право, странные, молодое поколение…

Надежда вскинулась было, но мать положила ладонь ей на предплечье, и девушка ничего не ответила. Повисла пауза, которую нарушало только тиканье напольных часов в углу. В комнате пахло свежими тульскими пряниками и чаем.

– Безопаснее, чем со мной, ей нигде не будет, – Рудольф покачал головой. – Штабной вагон всегда в тылу. Вокруг всегда охрана. Авиация – это самое надежное подразделение в армии, у нас и люди соответствующие подобраны. И, конечно, прокорм у нас всегда получше…

– Это сейчас, война не вечно будет, – Михаил Иванович махнул рукой. – Ты дальше смотри. Никогда офицерские жены не были богатыми. Коли ты не генерал, конечно. Только для генерала двух классов даже в вашей Красной армии маловато будет.

– Я пойду учиться, – Рудольф был серьезен. – Сам хочу. После войны.

– А что родители твои скажут? – Михаил Иванович прищурился. – Латыши-то? Скажут небось, что цыганка парня увела? Они-то знают хоть?

Рудольф покраснел. Да, конечно, мама может быть против. Как была против Августа. Хотя Адюся – городская, из приличной семьи. Зато папа наверняка поддержит и поймет.

– Сестре напишу, – Рудольф пожал плечами. – Возможности знакомиться нету все равно…

– Эх, молодежь, молодежь, – Михаил Иванович снова покачал головой. – Ну ладно, а как ты докажешь, что не женат?..

…Девушка в ЗАГСе с интересом смотрела на бумагу, которую перед ней положил Рудольф. Это была справка из отрядной канцелярии, которую они составили вместе с Леонидом Ефимовым:

Р.С.Ф.С.Р, командир 23-го авиационного отряда. По части строевой. Января 23 дня 1920 г. №141.

Город Тула.

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Сим удостоверяется, что гражданин Рудольф Михайлович Калнин родился в гор. Пскове в 1890 году марта месяца 16-го дня старого стиля, состоит на должности командира 23-го Авиационного отряда и, по имеющимся сведениям, в браке не состоял и не состоит.

Настоящее удостоверение выдается на предмет предъявления на бракосочетание с девицей гор. Тулы Надеждой Михайловной Феофиловой, изложенное подписями и приложением советской печати свидетельствуется.

Врид Командира отряда, Красный Военный летчик Ефимов

Врид Военкома Дубровский

Делопроизводитель отряда Василевский

– А Надежде Михайловне сколько лет? – спросила она, внимательно глядя на смущенную Надежду.

– Семнадцать, – Рудольф усмехнулся. – Родители согласны.

– Я должна уточнить у начальства… Вы знаете, нужно же еще месяц подождать…

– Мы уезжаем через неделю, – Рудольф внимательно посмотрел на девушку и поднял с пола мешок, слегка звякнувший стеклом. Девушка внимательно посмотрела на мешок, потом на Рудольфа. – На фронт. Нужно, чтобы нас поженили тридцатого января…

За столом сидели чинно: Рудольф с Надеждой, напротив них Михаил Иванович с Елизаветой Константиновной. Сбоку разместились двоюродный брат Надежды Александр и свидетель Рудольфа – Леонид Ефимов. Лучшая подруга Екатерина, которая должна была стать свидетельницей Надежды на свадьбе, сейчас металась в горячке дома – ее свалила испанка.

– Ну что же, дети, – Михаил Иванович говорил грустно и немного торжественно. – Не думал, что так рано дочь моя выпорхнет из родительского гнезда. Быстро оперилась, да, видимо, время сейчас такое. И жениха нашла под стать себе – летуна, настоящего героя.

Надежда посмотрела на Рудольфа, на колечко на пальце, снова на Рудольфа и улыбнулась. Отец продолжал:

– Мы жили в иное время, и, конечно, все у нас было не так суматошно, – Тут Надежда прыснула, а Елизавета Константиновна спрятала улыбку. Историю о том, как Михаил Иванович, будучи ювелиром по наградному оружию, выкупал жену-цыганку за драгоценные камушки из табора, а потом крестил, Рудольф уже знал. Михаил Иванович вздохнул и покачал головой: – Какие вы, право, странные…

Он еще раз вздохнул. Стер слезу, блеснувшую в уголке глаза, и продолжал:

– Главное, дети, живите в мире и в уважении. Помогайте друг другу, цените каждую минуту совместного труда. И помните: такое счастье, как у вас, только раз в жизни случается. Берегите его… Дай Бог…

…Когда они закрыли дверь командирского купе и сняли верхнюю одежду – она шубку, а он шинель, раскрасневшаяся Надежда повернулась к мужу:

– Теперь здесь можно раздеваться?

– Теперь здесь можно все, Адюся, – Рудольф обнял молодую жену, и губы их встретились в долгом и страстном поцелуе. Чувствуя, что страсть сейчас возьмет свое, он отстранился только на мгновение: – Только давай погасим лампу, а то часовому все будет видно…

В вагоне было тепло и тихо. Надежда спала у него на плече. Полка была узкой, но Рудольф ни за что на свете не выпустил бы ее сейчас из своих объятий. Глядя в потолок, он пытался расставить свои чувства по местам. Удивительный покой от того, что она была рядом – вся целиком, прильнувшая к нему и тихонечко посапывавшая. Он понимал, что целиком отвечает за нее, и это почему-то тоже несло ему душевный покой. Он был дома, хотя домом этим стало убогое купе в вагоне третьего класса на запасных путях станции Тула. Дома, потому что рядом была она.

Но он еще и командир авиационного отряда, который уже завтра отправится на юг – на фронт. И он не имел права сейчас думать только о том новом, что наконец полноценно вошло в его жизнь. Он должен был еще раз учесть тысячу мелких деталей, построить план на завтрашний день, все еще раз проверить. Потому что послезавтра эшелон уже будет в пути…

Командиру 23-го Авиационного отряда

Жены красноармейца вверенного Вам отряда Казимира Пелецкого Эмилии Пелецкой

Заявление

Ввиду доможительства моего в отряде и работая на пользу отряда, хотя не в целом, но в достаточном числе военнослужащих отряда и ввиду сложившихся обстоятельств, мне приходится покинуть отряд, что мне крайне не хотелось бы. А посему я обращаюсь к Вам с просьбой, не найдете ли возможным оставить меня в отряде на какой-либо должности, хотя бы повара на кухне, труд, который самый подходящий для женщины.

Просительница Пелецкая.

31 января 1920 года гор. Тула

– Что думаешь, комиссар? – Рудольф задумчиво посмотрел на Лазуткина.

– Она готовить не умеет. Разговоры одни. И повар у нас есть, – Лазуткин внимательно просматривал бумаги, откладывая те, что после можно будет сжечь. – Разве что помощницей приставить…

– Пусть до Харькова едет. А там посмотрим, – Рудольф покачал головой. – Не возьмем ее, разговоры пойдут: командир мол жену везет, а другим как же…

– У Егорова жена едет, – Лазуткин стал загибать пальцы. – У Богданова. У Сидорова. У Попика… А твоя Надежда, если что, Василевского подменит. Не переживай.

– Пелецкий этот моторист хороший, молодой, конечно. – Рудольф был задумчив. – И брат его в отряде служил, сейчас уже летную школу закончил… Ну ладно, пусть едет пока.

И он поставил на бумаге резолюцию: «К делу».

Глава 3. В окрестностях Киева

1920. Курск

– Вот, смотри, – Лазуткин наклонился через плечо покашливающего Рудольфа и развернул перед ним газету «Красная Звезда». – Заработал товарищ Павлов.

Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика

Всероссийский Совет Воздушного Флота

1 февраля 1920 г.

1-му Советскому Истребительному Авиационному Отряду

Непобедимой бессмертной волей ПРОЛЕТАРСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ, энтузиазмом могучего порыва классовой борьбы был возрожден воздушный флот к новому боевому творчеству. Окрыленный величием и мощью Пролетарского класса, обвеянный и закаленный геройской борьбой за победу великих заветов создания нового общества, Рабоче-крестьянский Красный военно-воздушный флот стал достойным звездоносным соратником – другом всей Красной Армии и ее зорким бдительным оком для далеких горизонтов ратных полей Р. С. Ф. С. Р.

1-й истребительный авиаотряд, входивший в состав 1-й Советской группы, – первая из первых, созданная и оперенная под сенью Всероссийского совета воздушного флота и его историческим стягом – воздушный застрельщик геройского почина под Казанью, ныне увенчавший себя длинным рядом смертельно-смелых боев, является достойным из достойнейших истребительных отрядов в геройской семье крылатых красных бойцов.

Всероссийский Совет Воздушного Флота в лице своих членов и ответственных работников Воздушного Флота дарует свое знамя, в багряном отблеске которого живет яркая кровь погибших красных орлов для новых битв, побед за Коммунистический Идеал.

БЕЗУМСТВУ ХРАБРЫХ ПОЕТСЯ СЛАВА.

– Надо будет бойцам зачитать. – Рудольф, которого ощутимо начало лихорадить, сделал последнюю попытку борьбы с болезнью. – И про наше знамя рассказать, которое ты в Алексеевке спас. На 23 февраля, на годовщину создания Красной армии, в самый раз будет.

– Ну я-то его только из вагона вынес, а на аэроплане ты увез, – Лазуткин усмехнулся. Потом внимательно посмотрел на Рудольфа: – Что-то ты бледный, товарищ Калнин. Никак жар у тебя?

– Пройдет, – Рудольф привычно отмахнулся, хотя внутренне уже понимал: не пройдет. Нужно к врачу.

– Э, нет, товарищ Калнин. Так не пойдет. Бери Надежду и отправляйся-ка ты к доктору…

…Вот так и вышло, что посмотреть на Курск, где отряд остановился, Рудольфу не довелось. И осматривать самолеты, поврежденные сильным ветром по пути из Тулы, – тоже. Три недели он провел на больничной койке в госпитале, борясь с осложнением испанки – воспалением легких. Дышать было тяжело. Лежать заставляли на животе, и это было трудно. А хуже всего было дойти до гальюна, который находился в конце коридора. Приступы кашля начинали душить, и Рудольф втягивал воздух со стоном, словно в последний раз.

Адюся приходила, сидела у постели, а когда Рудольфу стало совсем плохо, спала прямо у него в палате, в ногах. Как командир отряда, он делил палату с каким-то кавалерийским командиром и очень этого стеснялся. Но Адюся настояла на том, что она будет с мужем постоянно – тем более что работала в Туле в аптеке провизором и у нее был опыт. Она кормила его с ложечки, вытирала пот, мыла его, как могла… Выходила из палаты только за едой для мужа: в госпитале кормили плохо, и она старалась купить что-то в городе, пока у них были деньги.

Это были тяжелые дни, но потом Рудольф пошел на поправку. К середине марта ему разрешили догонять отряд, настрого наказав еще две недели не заниматься делами. Он страшно исхудал и ослабел, на подбородке торчала щетина. На улицу выходил, только плотно запахнув на лице теплый шарф, чтобы не дышать холодным воздухом. Постепенно стал приходить в себя. Они добрались до Харькова, но оказалось, что эшелон уже отправился в Киев. Здесь Рудольф настоял, чтобы их с Надеждой отправили на фронт как можно скорее: в марте поляки активно наступали в Белоруссии, и 12-я армия, защищавшая Украину, была приведена в боевую готовность. А 23-й отряд входил в нее с января 1920-го. Наконец, в самом конце марта, они нагнали эшелон на Посту Волынском на западной окраине Киева.

Одышка Рудольфа уже почти не мучала, и он даже гулял – сначала по вагону, потом вдоль вагона, потом вокруг эшелона… Силы возвращались, только очень медленно. И все время рядом твердым плечиком была его юная жена. Она очень переживала, поскольку ее Рудольф сильно исхудал, и казалось, что теперь его качает ветром. А потому она старалась накормить его при каждом удобном случае. Даже молоко смогла где-то раздобыть: не иначе как Ефимов помог разжиться в отряде спиртом и потом менять его на продукты… Так что, когда они прибыли на станцию Пост-Волынский, он смог вернуться к командованию.

Пока отряд стоял без Рудольфа в Харькове, у них забрали телеграфистов вместе с оборудованием – в 1-й артиллерийский авиаотряд. Рудольф, который в Туле старался восстановить знания, полученные в 1916 году от поручика Виктора Савицкого, с грустью вздохнул. Впрочем, он понимал: в артиллерийском авиаотряде, задачей которого является корректировка артиллерийской стрельбы, телеграфисты нужнее. Хотя по-хорошему они должны быть в любом отряде. Но сопротивляться сил пока что не было. Отряду дали еще одного летчика – Михайлова, – но тот немедленно был отправлен на медкомиссию после болезни.

1920. Пост-Волынский

– Товарищ Калнин? Проверка из Полевого управления авиации и воздухоплавания 12-й армии…

Рудольф, который уже вполне оправился после болезни, спрыгнул с подножки вагона. День был солнечный, но прохладный, хотя за насыпями железной дороги зеленела травка. Перед ним стояла группа военных. В центре группы был Казимир Рудзит – невысокий, худощавый, с длинным прямым носом и немного оттопыренными ушами. Рудольф много слышал о его личной храбрости: летом 1919 года он много летал в 15-м авиаотряде, причем в тяжелейших условиях. Рудольф откозырял, обменялись рукопожатиями. За ним к группе подошел и комиссар Лазуткин.

– Покажите нам, товарищи, эшелон и аэропланы.

Обход жилых помещений много времени не занял; в вагонах стояла чистота: ее поддерживали жены краснофлотцев. А вот в теплушках, где находились склады, был «бардак», как выразился товарищ Рудзит. Собирать самолеты старались поскорее, а Рудольф, который, как правило, следил за всеми работами сам, на этот раз просто физически не успел сюда добраться. В итоге бидоны с бензином стояли рядом с запчастями от Сопвичей, что, конечно, было нарушением.

– Виноваты, товарищ Рудзит, – Рудольф развел руками. – Спешили собрать аэропланы.

– Ты не хуже меня знаешь, Рудольф, к чему приводит такая расхлябанность, – Рудзит заговорил по-латышски. – Немедленно приведите все в порядок.

Больше всего проверяющих поразила большая эмалированная ванна, которую Яков Жуков в порыве революционного энтузиазма получил от сочувствующих делу Красной авиации рабочих в Туле и притащил на отрядный склад на собственном горбу. Как он выразился тогда, для жен краснофлотцев, когда удастся разместиться на постоянных квартирах. Рудольф в тот момент в спешке ванну просто не заметил: она стояла в углу теплушки под палатками для аэропланов. Сейчас палатки установили по краю летного поля, и ванная тускло и бесстыже светилась в полумраке вагона девственной наготой.

– А почему у вас печь не топлена и кипятку нету? – Рудзит хмуро посмотрел на Рудольфа.

– Кипяток на станции есть. – Рудольф указал на небольшую очередь к будке с кипятком. – Нам пока хватает…

– Должен быть свой. Если не хватает дров, сообщайте. Решим вопрос. А где продукты хранятся?

– В жилом вагоне, – Рудольф помялся. – Чтобы не украли.

– Этот вопрос, товарищ Калнин, решается при помощи часового, – Рудзит нахмурился. – Сегодня же все продукты убрать на кухню…

Около самолетов, однако, грозный Казимир Андреевич оттаял. Все здесь было в полном порядке, а звук хорошо отрегулированных моторов был для уха летчика лучше самой прекрасной музыки.

– С самолетами у вас все хорошо, – Рудзит удовлетворенно кивнул. – Но в хозяйстве, товарищ командир отряда, порядок наведи.

Он взял Рудольфа за локоть и тихо, чтобы не услышал комиссар Бродецкий, по-латышски заговорил:

– За аэропланы спасибо. Скоро, похоже, будет работа, поляки начнут наступать. Так что готовьтесь. Новую технику тебе буду присылать, как смогу.

– Спасибо, товарищ Рудзит, – Рудольф ответил также по-латышски…

Для устранения вышеуказанных недостатков приказываю в самом срочном порядке Командиру и Комиссару отряда:

1/ Устроить отдельную моторно-слесарную мастерскую, в которой можно было бы в любое время разобрать и собрать мотор, а также производить самую необходимую слесарную работу. Для этой цели предлагаю оборудовать один из Пульмановских вагонов.

2/ Склады технический, хозяйственный, горючих и бомб строго разделить друг от друга путем правильного распределения всех относящихся к тому или другому предмету.

3/ Приспособить кухню для постоянного наличия кипятку.

4/ Амбулаторию и фотографию оборудовать в одном вагоне, сделав для этого специальные отделения.

5/ Из всех вагонов удалить все имеющиеся лишние вещи

6/ Сделать специальное отделение для хранения продуктов и предметов обмундирования, причем все негодное, лишнее сдать в Отдел снабжения XII армии при соответствующих актах.

– Дочитали? – Рудольф ревниво смотрел на Егорова, Огороднего и Жукова. Те кивнули. – На первый раз обойдемся устным выговором. И разберись с этой ванной, Яков… Выполняйте…

Поскольку погода стояла прекрасная и горючего было достаточно, они начали учебные полеты. Облетывали «Анакле» и «Анасаль» – самолеты завода «Анатра» с моторами «Клерже» и «Сальмсон». Комиссар Лазуткин, который все время вертелся на аэродроме, наконец пятнадцатого апреля обратился к Рудольфу, который ждал этого уже довольно давно: задумчивый взгляд при виде самолета знаком каждому, кто близок к авиации…

– Рудольф, можно и мне поучиться?.. – Лазуткин смущенно улыбался.

– Можно, – Рудольф усмехнулся. – Только с кем ты полетишь? Бондаренко и Ефимов сегодня уже отработали.

Лазуткин широко улыбнулся:

– А я с Федотовым договорился, из девятого отряда. Он на «Анакле» летает. Ему практика нужна, а я пригляжу, как бы чего не вышло…

Рудольфу очень не понравилась идея сажать на аппарат незнакомого пилота. Тем более что опыт у Федотова, вероятно, был невелик, машины же в отряде были довольно обветшавшими. С другой стороны, это будет просто полет по кругу. Погода стояла хорошая, ветра особого не было. А так, глядишь, и новый наблюдатель в отряде появится.

– Хорошо. Только пусть получит разрешение у своего командира. Если понравится тебе полет, попрошу Леонида и Дмитрия с тобой позаниматься…

Самолет подготовили к вылету. Пуск мотора, прогрев – и вот «Анакле» начал разбегаться по аэродрому. Отрыв, подъем до пятидесяти метров, первый поворот… Неожиданно «Анакле» клюнул носом, вошел в пике и врезался в землю. Взрыв, столб пыли… Все произошло буквально за несколько секунд, Рудольф и охнуть не успел. Поспешил к месту падения, но бегать он пока не мог, так что, когда подошел, обломки уже растащили. Самолет поломался на дрова – это было ясно. Да и двигатель, скорее всего, от удара не уцелел.

Труп Федотова лежал, прикрытый уже куском ткани от крыла, над Лазуткиным склонился лекпом… Подъехал отрядный грузовик, Лазуткина, которого лекпом приказал перетаскивать на листе фанеры, аккуратно уложили в кузов и повезли в госпиталь. Рудольф, повидавший уже немало подобных аварий, покачал головой: в таких случаях если и выживают, живут потом недолго и мучительно. Он казнил себя за то, что позволил Николаю лететь с незнакомым пилотом на ветхом самолете. Но все уже случилось, и вернуть события назад не было возможности. На следующий день пришло известие: комиссар Лазуткин умер в госпитале.

– Вот список его вещей… – Николай Дубровский, который исполнял теперь обязанности комиссара, вздохнул. – Пиджак шерстяной с жилетом один. Черные суконные на выпуск с отворотом брюки одни. Галстук один. Полотенец домашних два. Казенных утиральников два. Бархату черного два куска. Подтяжек две. Манишка с двумя воротниками одна. Рубашка одна. Альбом видов Карлсбада один. Ботинок с оторванными подошвами казенных одна пара. Шофферских очков побитых одни. Подушка одна. Поясной ремень один. Пояс черный резиновый один. Шинель серая бобриковая одна. Романовская шуба одна. Черные суконные старые брюки одни. Синяя суконная гимнастерка одна. Корзина одна. Тридцать фунтов пшеничной муки второго сорта в наволочке, тридцать шесть фунтов пшеничной муки первого сорта в мешке.

– Продукты на кухню, – Рудольф вздохнул, глядя в окно. В горле стоял комок. – Бархат отдайте отрядным женам – они решат, что с ним делать. Остальное разделите сами…

Прошло несколько дней. Лазуткина похоронили, учебные полеты продолжались. А потом все изменилось: поляки пошли в атаку по всему фронту и за три дня подошли к Киеву довольно близко. Двадцать девятого апреля командир 9-го авиаотряда Степан Кублицкий был назначен командиром особой боевой авиагруппы, соединенной из 23-го и 24-го авиаотрядов. Группа состояла из шести аэропланов, шести летчиков и трех наблюдателей. Из 23-го отряда в нее вошел Дмитрий Бондаренко, вошел в нее и Начавиарм 12-й армии Казимир Рудзит. В тот же день эшелон 23-го отряда был отправлен на станцию Бахмач.

Двадцать девятого апреля 23-й отряд вместе с 12-й армией был передан Юго-Западному фронту, которым стал командовать бывший командующий Южным фронтом Егоров. А третьего мая Рудольф получил из Киева крайне неприятное известие: второго мая пропал и, возможно, попал к противнику отрядный «Сопвич» вместе с мотористом Яковом Жуковым, который отправился из боевого звена к месту вынужденной посадки Дмитрия Бондаренко где-то около Ворзеля. Сам Бондаренко в Киеве, добирается до станции Бахмач. А Яков позвонил, сказал, что аппарату нужно магнето и его туда нужно привезти. Двое мотористов выехали на помощь на автомобиле, но их завернули конники 47-й дивизии: поляки, мол, наступают, нельзя туда. И от Якова с тех пор вестей совсем нет…

В отряде Бондаренко появился через несколько дней и сообщил: Жуков затребовал в отряде магнето и остался его ждать, а он, Бондаренко, вернулся в Киев на бронепоезде. На спокойный вопрос Рудольфа, зачем он так поступил, ведь Жуков не смог бы взлететь, починив «Сопвич», летчик пожал плечами и сказал:

– Так поляки же наступали там. Мне в плен никак нельзя попадать. А Яшка выкрутится.

– То есть ты оставил самолет врагу?.. – бровь Рудольфа поползла вверх.

– Яков успел бы его сжечь, – Бондаренко нахмурился. – А если поляки отступили бы, я бы за ним вернулся. С моей стороны преступления нет…

Рудольф почувствовал, как его глаза застилает кровавая пелена, плечи напряглись, руки сжались в кулаки, но он сдержался и расслабил мышцы, успокоил дыхание. Ему нужен летчик. Этот, конечно, трус, но один Леонид с работой не справится. Не время, сейчас не время… Потому Рудольф просто молча повернулся и пошел к своему купе.

– Милый мой, хороший, выздоравливай скорее, – Надежда покрывала лицо любимого поцелуями. Рудольф ощущал запах ее волос, слышал тяжелое дыхание и сам чувствовал сильное возбуждение: его тянуло к жене, и сдерживаться дальше сил не было. Стараясь не тревожить перевязанную ногу, привлек ее к себе, целуя, и она отвечала, раскрываясь ему, поскорее стаскивая лишнюю одежду. Пару раз из-за неловких движений ногу пронзала боль, но Рудольф только закусывал губу и снова уходил в пучину страсти…

Купе вдруг стало нестерпимо жарким и душным, они открыли окно и теперь лежали, прислушиваясь к свисткам паровозов на станции.

– Что же будет, Рудя? – Надежда доверчиво положила голову к мужу на плечо, он обнимал ее правой рукой, старательно отодвигая левую ногу к стене.

– Ничего страшного, Адик, – Рудольф вздохнул. – Справимся. Главное, чтобы дали нам новых летчиков: аэропланы-то есть, да Леонид пока летать не сможет.

– Ах, Рудя, скорее бы твоя нога прошла, – Надежда вздохнула. – И рука у Лени тоже…

– Пройдет, – Рудольф усмехнулся. – Кости целы у обоих, восстановимся.

– А что с Яшей? – Надежда относилась к Якову с симпатией из-за его хозяйственности и серьезности.

– Пока непонятно. Но думаю, что он не пропадет. Не тот человек Яков, чтобы легко поддаваться обстоятельствам…