Текст книги "Бертран и Лола"

4

Обвешанный сумками фотограф рассматривал людской поток, не понимая, куда делась Лола. Неужели она сбежала от него и отправилась прямиком в отель? Не сдержала слово? Он бросил взгляд на часы. Прошло двадцать пять минут. Может, спросить у провизорши, не заходила ли за тестом на беременность стюардесса Air France?

А Лола тем временем шла по залу в компании Анаис и Камиллы. Она не решилась отослать их, сказав, что у аптеки ждет бывший сосед. Боялась, что голос ее выдаст. Не увидев Бертрана перед витриной, Лола подумала, что он задержался из-за проблем с визой, и расслабилась. Ненадолго – Бертран был внутри. Она нашлась:

– Очень удачно, там мой знакомый, он говорит по-русски и поможет мне.

Псевдососед обернулся, увидел девушек и… ничем себя не выдал. Анаис с Камиллой остались снаружи, Лола подошла к Бертрану, и он на отличном русском языке попросил антибиотическую мазь и тест на беременность.

Аптекарша удивленно вздернула брови, пытаясь найти связь между первым и вторым. Захотела увидеть раны, перевела взгляд на Лолу. И дала профессиональный совет, объяснив, сколько раз нужно накладывать мазь. По поводу теста у них с Бертраном состоялся оживленный диалог.

– Она спрашивает, большая ли у тебя задержка.

– Нет.

– Тогда тест лучше сделать завтра утром, так надежнее.

– Беру.

Бертран проверил, есть ли аннотация на английском, заплатил и увлек Лолу за собой, в проход между самыми высокими стеллажами. Она оглянулась на коллег, повернулась к ним спиной и сказала, что обязательно должна поужинать с экипажем: второй пилот играет в теннис в одном клубе с Франком.

– Если ты сядешь за наш стол, он непременно доложит.

– Так приходи ко мне в номер, когда освободишься. Продиктуй свой телефон.

Лола перестала дышать и произнесла свистящим шепотом, ужасаясь сама себе:

– Я все обдумала. Нам лучше больше не встречаться.

Бертран поймал ее взгляд. Она повернулась и, не сказав ни слова – не посмотрев на меня, – исчезла, а он остался стоять столбом, как полный идиот.

Как одинокий мужчина.

Само собой, она была права. Что бы он стал делать среди них? Громоздить одну ложь на другую? Притворяться, что ему до ужаса интересно, чем пилоты занимаются в свободное время? Еще меньше он хотел вдаваться в детали знакомства с Лолой. Или объяснять, почему все еще снимает на пленку, когда все перешли на цифру. Словами не выразить, что есть алхимия мгновения, ситуации, графика, изгибы и свет – во множественном числе. Незачем посторонним знать, что он чувствует, какие мотоциклы и фотоаппараты предпочитает.

«Я свободный фотограф. Свободный мужчина. Желающий одного – быть с ней».

5

Забирая паспорт у стойки отеля, Бертран заметил в баре лопоухого стюарда и пилотов Air France. Он почувствовал свирепое желание затеять драку. Из-за этих придурков Лола не смогла с ним поужинать! Это было несправедливо, даже глупо, но заряд злости оказался нелишним, и он спокойно поинтересовался у администраторши, вернулась ли к себе Лола Милан. Дама неопределенного возраста в дорогих очках – Dior, не иначе – взглянула на улыбчивого молодого человека, заглянула в компьютер и сообщила:

– Номер 306.

Бертран поблагодарил, поднял с пола вещи и пошел к лифтам. По опыту он знал, что экипаж самолета остается сплоченной командой и на земле. Они знают, кто где живет, и часто оказываются на одном этаже. Фотографу меньше всего хотелось, чтобы пилот, приятель Франка, застукал его за разговором с женщиной, чей голос он жаждал слышать каждый день.

Бертран не снял куртку, не стал взвешивать «за» и «против» и набрал номер. Лола сидела на кровати с тестом в руке и почему-то испугалась, хотя прекрасно знала, кто звонит, и почувствовала себя… счастливой. Ну вот, снова. Она смотрела на телефон, разрываясь между желанием ответить и переехать в другую гостиницу. Третий звонок. Четвертый. Врать легко. Лола вздрогнула. Бертран сказал себе: «Она в дýше». Пятый. Она не хочет тебе отвечать. Шестой. Лола осторожно убрала руку с трубки. Седьмой. Восьмой. Девятый. Она словно наяву видела Бертрана в окровавленной рубашке. Десятый. Одиннадцатый. Пятнадцатый. Двадцатый. Он нажал на рычаг. Она спрятала лицо в ладони. Я, кажется, беременна. Она посмотрела на часы – еще одиннадцать часов ожидания.

Лола невидящим взглядом смотрела на унылое покрывало в голубую клетку, бежевый ковер, бежевые стены. Она терпеть не могла любые оттенки песочного, а этот голубой был самым неудачным из всех возможных вариантов, хотя голубой – ее любимый цвет. Лола ненавидела себя. Целый год прошел, как один пустой день. Она грезила о Бертране – наяву и во сне, не вспоминала целыми днями, а потом солнечный луч, облака, вывеска кондитерской или вяз пробуждали такое острое желание оказаться в его объятиях, что она забывала об опасности.

А теперь Бертран здесь.

Этажом выше или ниже? Его рука. Его кожа. Анаис постучала в дверь, и Лола открыла. Она переоделась так быстро, что ни одна стюардесса в мире не угналась бы за ней, причесалась, улыбнулась, прошла по коридору, спустилась на три этажа. Его не оказалось ни в баре, ни в ресторане.

– Ну, чего тебе хочется, будущая мамочка?

6

Бертран сидел и смотрел на часы. Последний раз он набирал ее номер четверть часа назад. Она знает, что ты здесь, в этой гостинице, но не перезванивает. Недвусмысленный сигнал. В аптеке Лола сказала очень простые слова. Она права. Чем меньше расстояние между ними, тем стремительней он теряет контроль.

Бертран нехотя поднялся, проверил свое оборудование, надел чистые джинсы, поменял рубашку. Сложил грязное белье в мешок (кавардак он устраивал в родительском доме, а в поездках был очень организованным) и включил ноутбук. Тридцать три письма. Он удалил ненужные (в том числе три личных – от Дафны) и открыл письмо главного редактора GEO. Тот поручал ему «как можно ярче запечатлеть умирающий романтизм». «Самое время!» – подумал фотограф и написал короткий ответ. Лола не позвонила, не постучала в дверь. Она не хочет тебя видеть.

Он спустился в бар, выпил водки, бросил взгляд в сторону ресторана. Почти все столики пустовали, но из-за увитой плющом перголы доносились голоса. Бертран не знал, как поступить, и передвинулся, чтобы видеть лица сквозь зелень. Лола, конечно же, села спиной к стойке, чтобы не встречаться с ним взглядом. Напротив фотографа устроился полный одышливый тип в кожаной куртке, заслонив весь обзор. Помог бармен – вклинился между ними, спросив: «Еще водки?» – и Бертран покачал головой.

– Спасибо, в следующий раз. Из ресторана есть другой выход?

– Нет, мсье, – бесстрастно ответил бармен. – Желаете сэндвич?

– Пожалуй.

– С чем?

– На ваш выбор. И пиво.

Доедал Бертран в мрачнейшем настроении. Американец развернул «Нью-Йорк таймс», сделал несколько глубокомысленных замечаний по поводу статьи, но фотограф притворился глухим. Он вспомнил, как стоял перед статуей Коня ветра и отрезал перочинным ножом лоскут от своей оранжевой футболки, чтобы сделать флажок. Шерпа улыбнулся. Бертран загадал желание.

– Пожалуйста, ни о чем не спрашивай, дружище.

– Спрашиваю не я, – ухмыльнулся проводник.

– Я в любом случае не верю в такие… штуки, – буркнул Бертран.

– Если уж человек сюда забрался, обязательно о чем-нибудь попросит.

Ледяной ветер Тибета долетел до московского бара, забрался под рубашку, морозя душу. Теперь, когда я снова увидел Лолу, все стало еще хуже.

Американец перебрался на соседний табурет, и они закончили скудный ужин, перебросившись парой ничего не значащих фраз. Бертран услышал за спиной голоса: сейчас экипаж пройдет мимо него на расстоянии вытянутой руки. Лола, в черной футболке и джинсах, находилась в центре группы. Анаис заметила Бертрана, тронула ее за руку, и Лола улыбнулась – издалека, отстраненно, как бывшему соседу. Бертран заказал еще водки, выпил залпом и посмотрел на часы: 20.30. Видимо, обратно они вылетают очень рано, раз ложатся спать с петухами!

Янки-прилипала предложил «устроиться в креслах и пропустить по стаканчику». Бертран отказался. Толстяк заполнил собой ближайшее кресло и опустил веки. А Бертрану пришла в голову неожиданная мысль: «Весь экипаж узнает результат, а я нет. Никогда». Какой дурак купил этот тест? Он сделал знак бармену – «Наливай!». Месяцы ушли на организацию поездки в Россию… Были преодолены все дебильные административные препоны. Он заказал билет – именно на это число! – и некая «сущность» проколола колесо такси. Кто? Кто дал мне силы бежать, кто подстроил падение, кто дотащил до самолета с Лолой на борту? Кто хочет навсегда сломать меня?

Пианист наигрывал под сурдинку, Бертран встал, прошелся по холлу между креслами со скучной обивкой песочного цвета и столиками из светлой березы. Толстяк спал с открытым ртом, в дальнем углу трое мужчин и две женщины пили виски из тяжелых квадратных стаканов. Дамочки похожи как близняшки, у обеих стрижка каре, высоченные шпильки. Шлюхи. Рыжий морщинистый тип в желтой рубашке почему-то один. А Лола у себя. Им владел гнев, и он чувствовал себя несчастным, потому что был отчаянно влюблен. Когда Лола накладывала ему повязки, ее пальцы ласкали кожу, как крыло птицы, севшей на руку и тут же вспорхнувшей в небо. У ее тела медовый вкус, от него исходит жар…

Бертран опрокинул третью рюмку сорокаградусной. Алкоголь обжег желудок, ударил в мозг электрическим разрядом. Шоковая терапия подействовала.

Сколько еще раз за оставшуюся жизнь тебе выпадет шанс увидеть эту женщину?

Кто-то тронул его за плечо. Не Лола – бармен с телефоном. «Номер 306», – произнес голос в трубке. Он взлетел по лестнице, забыв о колене, и постучал. Один раз. Дверь открылась. Лола была бледна. И прекрасна.

7

Лола с порога кинулась ему в объятия.

– Я хотела, чтобы ты был здесь.

Они дышали друг другом, боясь шевельнуться, как будто надеялись, что время о них забудет, потом, не разнимая рук, глаза в глаза, упали на кровать.

Бертран нашел верные слова, чтобы пересказать все, о чем размышлял на Тибете, описывал пейзажи, подражая образной речи шерпы:

– Стоило небу проясниться, и оно становилось вызывающе синим. Смотришь – и не веришь, что тучи вернутся. А на рассвете… Жалко, что ты не видела красок зари на берегах озера Цо-Морири. Я стал лучше, убедился, что снимаю, как надо и то, что надо. Мгновенно почувствовал рельеф и понял окружающую жизнь. Потрясают тишина и вечный ветер, от которого кружится голова. Родинка на твоей шее. Пустынные пейзажи, и разлука с тобой.

Бертран прижался губами к губам Лолы, его глаза лихорадочно блестели, дыхание сбивалось. Она оттолкнула, нет, отодвинула его.

– Я никогда не чувствовал подобной пустоты в душе – и не испытывал такой полноты чувств. Эти четыре месяца были необходимы мне, как воздух, Лола! Я установил флажок, загадав желание, чтобы снова тебя увидеть…

Звонок мобильного вернул их реальности – совсем как в Париже.

– Я должна ответить.

Лола встала, Бертран удержал ее за руку.

– Ты ему сказала?

– Не успела – Филипп меня опередил.

Бертран закрылся в ванной. Разделся и встал под душ, чтобы не слышать, как Лола говорит с Франком о «счастье и малыше». Не его дело, какой у нее тон! Пристанет, как детская считалка, потом не отвяжешься. Горячая вода потекла на бинты, и незажившие раны открылись. Кровь не текла, но щипало сильно. Кстати, ни один словарь синонимов не ставит в один ряд слова «заживление» и «исчезновение». Никто из лексикографов не объясняет, что и когда нужно говорить.

Бертран потянул на себя запотевшую дверь и увидел Лолу. Она нежно улыбнулась, протянула полотенце. Они молча смотрели друг на друга, и он вдруг спросил:

– Если бы я сказал: «Выходи за меня…» – ты бы согласилась?

Еще одна улыбка. Грустная.

– Давай сначала сменим повязки. Где мазь?

– В кармане куртки. Бинты и пластырь там же.

– В котором из двух?

– В правом.

Лола вышла. Зеркала прояснились, и фотограф увидел свое отражение – голый, волосы всклокочены. Непристойное зрелище? Может, и так, но, если любишь женщину и хочешь, чтобы она разделась перед тобой, сначала избавься от одежды сам.

Лола вернулась, велела поднять руку, нанесла толстый слой мази, прикрыла марлей, наклеила пластырь и занялась коленом. Бертран не произнес ни слова – все представлял, что Лола говорила Франку, а спросить язык не поворачивался. Возможны варианты… Как всегда.

Она взяла его за здоровую руку и потянула к кровати. Нагнулась, сделала ребром ладони разделительную канавку и заставила поклясться «не пересекать черту».

– Физически.

Он дал слово.

Лола надела футболку – благодарю тебя, бог шмоток! – которая никак не могла принадлежать Франку. Скользнула под простыню, повернулась на бок, лицом к нему, и заговорила.

– В дверь Дафны тогда позвонила Лола Баратье – женщина, всегда следующая правилам, не выходящая за рамки установлений. На курсах бортпроводников первым делом объясняют, что в полете – как и в жизни – следует учитывать фактор риска. Однако, в отличие от реальной жизни, в моей профессии можно пойти учиться на курсы повышения квалификации, поработать на тренажерах. Нам объясняют, как действовать в случае механических поломок, что делать, если террористы захватывают заложников: «Ни в коем случае не оказывайте сопротивления». Не знаю, как сильно это на меня повлияло и повлияло ли вообще. Я никогда не думала, что со мной может случиться нечто подобное, и не знаю, хотела ли этого подсознательно. Риск, неожиданность, искушение. Ты. Когда ты открыл, первой реакцией было удивление. Ты был ожившим символом.

Лола посмотрела на Бертрана, как тогда, в Париже.

– Ты улыбнулся… И сразу мне понравился. Я лишилась воли и поняла, что попала в ловушку. Я выполнила должностную инструкцию «на автомате» и не сопротивлялась. Нагадай мне цыганка, что я так легко изменю Франку, назвала бы ее сумасшедшей, но… Но ведь именно так я и поступила. И за те часы, что мы провели вместе, ни разу не хотела покинуть твои объятия. А потом… – пауза, – …был тот момент в постели.

Они смотрели друг на друга поверх воображаемой границы. Лола помнила ускользающую улыбку Бертрана, напряженное ожидание в его взгляде. Он никогда не забывал, как она спáла с лица от возбуждения, стыда и страха.

– Я накрыла твою руку ладонью, подумав, что ни один из нас не выйдет из этой истории без потерь. Я уничтожала Франка, ты терял свою свободу, которой так дорожил.

– А что теряла ты?

Лола бесцветно улыбнулась.

– Я пожертвовала нами, веря, что выбрала лучшее и сумею держать под контролем остальное. Знаешь, первая неделя пережилась легко, но в день свадьбы я сказала, глядя в зеркало: «Ты себя обманываешь!»

Бертран погладил Лолу по щеке тыльной стороной ладони. Какие у нее темные глаза.

– Я думаю о тебе каждый день. Перешла на рейсы средней дальности, чтобы свести к минимуму риск встречи. И вела жизнь, которую запланировала.

Лола помолчала. Вздохнула. И продолжила – очень нежно:

– Даже если бы ты задал сакраментальный вопрос, я ответила бы Франку «да», потому что не могла отказать. Я позволила тебе стать похитителем, и часть моего «Я» ликует. Я всегда буду хотеть тебя и тосковать.

– Я люблю тебя, Лола.

– Тогда обними покрепче.

Произнесла ли она: «Хочу тебя…»? А что прошептал он: «Я сильнее…»? Сказали ли они хором: «Нет…»? Бог весть…

И случилось неизбежное, ведь тела слушаются только себя. Им плевать на любую границу. На слова, обещания или молчание. На звездную ночь. На непогоду. Закон един для всех. Даже для Лол, жаждущих забеременеть. И уж тем более для Бертранов, которые нашли страну, пустыннее Тибета.

Слова отступили, их все равно никто не стал бы слушать. Повязки отклеились и снова прилипли незнамо куда. Он сорвал их, отшвырнул в сторону и слился с ней. Она жила в нем, а потом… уснула – тихо, как ангел. Серебристо-голубой свет луны ласкался к обнаженному плечу, облака играли с ней в прятки.

Бертрану казалось, что он отчаянно борется, как бывает в кошмарном сне, когда отбиваешься от невидимого чудовища. Кричишь, зовешь на помощь и знаешь, что никто не спасет. Я должен был встретить ее сегодня, а не месяц назад. Сестра промолчала. Как теперь признаться, что он был у ратуши в день ее свадьбы и понял, что она его не заметила? А он не подал знака…

Нет, ничего не изменилось. Еще одна фотография не нужна, у него уже есть та, первая, на которой она одной рукой придерживает прическу, а другой – обнимает новоиспеченного мужа. Этот снимок подобен украденному сокровищу. Через несколько часов она сделает тест. И окажется беременной.

А если нет?

8

Бертран заснул – с незаданным вопросом и Лолой в объятиях, а проснулся бесшумно и без ответа. Ему хотелось всю жизнь провести в постели с этой женщиной, которая никогда не будет принадлежать ему по праву. Она дышала спокойно и размеренно, прогоняя одни тени и приманивая другие. Нарождавшийся вдалеке свет развеивал тьму, и он опустил веки, не желая вспоминать.

Лежал и думал о первой ночи на Тибете, когда все вокруг отливало холодной синевой, а потом вдруг стало светло, как по волшебству. Он хорошо поработал, и GEO предложил ему русский контракт. А все потому, что Лола со мной, во мне. Она пошевелилась, и он замер, затаил дыхание, чтобы не проснулась, не посмотрела на него, ведь тогда придется… облекать мысли в слова. Моя мать чертовски права. Дерзость и легкомыслие не равнозначны мужеству. Нельзя жить непринужденно. Взлетел – приземлился – снова взлетел. Притяжение обязывает. Факты остаются фактами. Любовь глубоко угнездилась в них обоих, и она подобна чудовищу с острыми клыками. Каждое ее слово, каждый взгляд причиняют боль.

До звонка будильника оставалось пятнадцать минут, но Лола вдруг проснулась, рывком села на кровати, закрыв ладонью рот, вскочила и кинулась в ванную. Бертран остался лежать на спине.

Лола вернулась без сил, ужасно бледная, и на его безмолвный вопрос сказала:

– Нужно подождать хоть две минуты. Не могу решиться, стою и смотрю на эту чертову штуку, которая должна вынести вердикт.

Она завернулась в полотенце и подошла к окну. На нее смотрели стада пухлых облаков, приникших к стеклу.

– Хочешь, я посмотрю? – тихим голосом, очень нежно спросил Бертран.

Она кивнула.

Вернувшись, он обнял ее и сказал:

– Твое желание исполнилось…

9

– Я не хочу быть твоим любовником, Лола. Не смогу сначала ждать тебя, а потом смотреть, как ты уходишь.

Она поцеловала его в губы. Посмотрела в черные глаза.

– Помолчи, прошу тебя!

Она влезла под душ, он прислонился к стене. Тест лежал на раковине.

Бертран молчал, боясь разрыдаться. У Лолы не было сил взглянуть на него. Она дрожащей рукой накрасила ресницы. Высушила волосы. Оделась в тесноте ванной. Собрала вещи. Ответила на звонок: «Уже спускаюсь, встретимся в холле». Они обнялись. Она взялась за ручку чемодана. Он удержал ее за локоть. Она поцеловала его долгим поцелуем, смотрела не отрываясь, погладила по щеке.

– Молчи, прошу тебя…

Она открыла дверь, не оглянулась с порога и пошла по коридору. В голове осталось всего две мысли. Я беременна. Я тебя потеряла.

III

– Правильно. Но вы наверняка заметили, что они не летают до бесконечности. Кто-нибудь знает, что случается потом?

– Они падают на землю, Мадам!

– Из-за притяжения! – пискнула маленькая девочка и сама удивилась, что ее голос прозвучал так громко.

1

Бертран оставался в номере, пока экипаж Air France не улетел в Париж. Чтобы не сразу захлебнуться одиночеством, он лежал на кровати с закрытыми глазами и представлял, что Лола рядом. Это был один из тех странных снов, которые погружают человека в гиперреальность настолько острую, что она ощущается физически. Он очнулся, как от тычка, посмотрел в окно и увидел плоское, унылое, однообразное серое небо. День без света.

Первый новый день без нее.

Бертран не пошел в ванную – там розовая полоска теста «материализовала» Лолину беременность. Рука и нога болели. Хотелось крушить и ломать все подряд. Хотелось поцелуев. Не прощальных. Он взял тюбики с мазями, подобрал с пола бинты, выбросил в урну и спустился в ресторан.

Между второй и третьей чашками кофе Бертран сказал себе: «Хорошо, что Лола убралась вместе с младенцем в животе…» Сделанный вывод привел его в состояние, необходимое для работы над репортажем. Говорят, квинтэссенция души народа сохраняется из века в век, переживая все изломы и любые политические режимы. А еще говорят, что время не властно над настоящей любовью. Он отодвинул тарелку, откинул назад волосы. Тучи стояли неподвижно, словно их прибили к небосводу гвоздями. Тишина. Беспросветность. Я просто хочу, чтобы она была здесь.

Бертран вернулся в номер, зажег везде свет, проверил, все ли документы на месте, бережно, почти нежно, упаковал фотоаппараты. В точно назначенное время появился его сопровождающий – «траченный жизнью» мужик лет пятидесяти. Седой ежик волос, стриженный почти «под ноль», черная трехдневная щетина, плечи лесоруба и глаза цвета голубого зимнего неба. Звали его Анатолий Васильевич Иванов. Рукопожатие мгновенно убедило обоих, что они найдут общий язык. Проводник разложил на столе карты, и остаток дня они намечали маршрут поездки, а поздно вечером отправились в бар, чтобы обмыть знакомство и грядущие приключения. Анатолий заказал бутылку водки, и она ушла под закуску, о которой у Бертрана не осталось ни малейших воспоминаний. Он не думал. Ни о чем. Ни о ком. Сиюминутное алкогольное счастье. Завтра будет болеть голова…

– …я вообще-то плохо переношу спиртное.

– Я ни черта не понял. Что ты сказал?

– Да здравствует водка!

– Да здравствует Россия! – добавил Иванов, и Бертран почему-то повторил:

– Да здравствует Россия!