Текст книги "Бертран и Лола"

2

На следующее утро Бертран и Анатолий взяли курс на восток. Из Москвы выезжали целую вечность. Ряды высоких уродливых домов-прямоугольников умирали от скуки среди безликих рекламных щитов.

– Их строили с одной целью – загубить все мечты на корню, – сказал Анатолий, – Россия – моя Россия – не такая.

Унылые окраины остались позади, и Бертран увидел стоящий навытяжку лес. Деревья собрались в армию, готовую отвоевать территорию, которую украли и изуродовали машины. Высоченные ели с угольно-черными стволами тянулись к небу. Самые настырные солнечные лучи пробивались сквозь зеленые лапы и падали на землю золотистыми кругляшами, другие по непонятной причине цеплялись за хвою.

– Остановись, – скомандовал Бертран.

– Действуй пошустрее, здесь нельзя останавливаться, того и гляди наряд нагрянет.

– Дела на две секунды.

Бертран видел линии, свет, все в совокупности, выбирал угол и ракурс съемки, кадрировал будущее изображение. Он караулил решающее мгновение и никогда не упускал его. Во всяком случае, профессионально. Охотничий азарт доставлял ему колоссальное удовольствие, и он вдруг понял, что делать снимки – акт чистейшего, беспримесного наслаждения. Щелк. С согласия или без оного. Щелк. Фотография принадлежит ему. Щелк. Так же было и с Лолой – я позвонил в дверь, чтобы «присвоить» ее. Щелк. Мысли проносились в голове, не отставая от пальца, жавшего на кнопку затвора. Щелк. Образы были такими же четкими, как золотистый отсверк реки внизу, в нескольких метрах за темными деревьями. Щелк. Я думал только о себе. Вот что я делал. Щелк.

– Пора! – крикнул Анатолий, и Бертран вернулся в машину.

– Хорошо получилось?

– Отлично.

– Точно?

– На все сто.

Анатолий ухмыльнулся. Фотограф взял другую камеру, открыл окно и дважды щелкнул.

– На цифру снимаешь? – поинтересовался Анатолий.

– Сейчас – да.

– Почему не просматриваешь?

– Потом.

– Почему?

– Сейчас незачем.

– Странный ты мужик, Бертран! – засмеялся проводник.

– Сказать, почему я люблю фотографировать?

– Наверное, потому, что это самая классная профессия на свете? – предположил Анатолий.

– Не угадал, – покачал головой Бертран. – Я люблю снимать, потому что все, попадающее в кадр, становится моим по праву.

– Но ты ведь должен на что-то жить, значит, иногда продаешь негативы?

– Да, лучшие.

– Надеюсь, с женщинами ты поступаешь иначе.

Бертран обомлел. Проводник сосредоточился на дороге, молчал минуты три, не меньше, и наконец изрек:

– Я знал, что в тебе есть русская кровь…

Тишина. Дорога. Лес. Патрульная машина, возникшая из ниоткуда. Вопросы. Досмотр. Выкуп. Новые вопросы. Еще выкуп. Слава богу, отстали.

Бертран искоса посмотрел на Анатолия, тот закатил глаза и тронулся с места. Справа и слева стоял густой лес, навстречу, на разной скорости, изредка ехали машины. На обочинах тут и там мелькали перваншевые цветки. Бертрану было все равно, как они называются, он просто любовался ими, как волшебными голубоватыми огоньками на фоне темной зелени. Мягкий свет обволакивал ездоков.

– Знаешь, я часто думаю, что женщины всегда будут лучше мужчин, – сказал Анатолий.

– Потому что не воюют?

– Нет, потому что рожают малышей и кормят их грудью.

– У тебя есть дети?

– Двое. А у тебя?

Бертран покачал головой:

– Нет. Мальчики или девочки?

– Сыновья. Взрослые. Я бы хотел вырастить еще и дочку.

Голос русского сорвался, как случается от неожиданности или испуга. Бертран спросил взглядом: «Что-то не так?» – и услышал односложный ответ: «В другой раз…»

Да, чтобы приобщиться к некоторым вещам, нужно всегда быть наготове. Уметь дождаться правильного света, не терять веры в успех и вовремя «открыть шторки». Не стоит пытаться притормозить время – пусть течет как хочет. Забыть о датах, не считать часы. Вчера она лежала в моих объятиях, и я чувствовал ее кожу. Касался рукой волос. Целовал. Наши сердца бились в унисон. Мы смотрели в глаза друг другу. Она брала меня за руку. Ее голос не лгал. В нем звучала любовь. Времена года сменятся много раз. Цветы раскроются, явив миру свои чу́дные индиговые лепестки, а я отучусь ждать.

– Остановись, – скомандовал Бертран.

Он вышел. Опустился на колени и сделал три снимка. Всего три. Река внизу исчезла из виду. Вокруг не было ни одного цветка. Анатолий не понял, что же снимает этот странный француз. Какая разница! Разобрать все по косточкам – не главное. Их взгляды встретились. Они спустились по насыпи. Солнце удалялось от мира, и на десять секунд установилась полная тишина. Совершенная. Восхитительная.

3

Франк ждал Лолу в зале прилета – хотел застать врасплох, но сюрприз не удался. Она подтвердила ему великую новость без пяти четыре утра, сидя в такси с двумя коллегами. Он отвечал с бесконечной нежностью, волнением и гордостью будущего папаши, который, конечно же, должен был примчаться в аэропорт.

Полет на этот раз напоминал черную дыру. Лола отвечала на вопросы, улыбалась и… чувствовала себя пленницей собственной жизни. Время текло, меняя направление. Час, потом два отделяли ее от Бертрана. И приближали к Франку. В небе все остальное не имело значения, а теперь она шла к выходу, искала глазами мужа и могла думать об одном: начался очередной обратный отсчет. Я беременна.

Они встретились взглядами, синхронно улыбнулись, и молодая женщина снова почувствовала себя Лолой Милан.

– Ты взял отгул? – спросила она.

– Сегодня воскресенье, детка! Прекрасный, восхитительный день!

Франк поцеловал Лолу, она отстранилась, посмотрела мужу в глаза и все поняла.

– Я согласился.

Они застыли посреди зала прилетов аэропорта Руасси, мимо проходили тысячи людей, вокруг стоял немолчный гул голосов, но Лола словно бы оказалась в безвоздушном пространстве. Повышение Франка означало неминуемый переезд во Франкфурт.

Четыре месяца назад он вернулся с работы раньше, и вид у него был сияющий. Его проект «солнечной стены»[22]22
  Одна из систем солнечного отопления – панель, монтируемая на стене или крыше дома и обеспечивающая циркуляцию горячего воздуха в помещениях.


[Закрыть] будет претворен в жизнь, но, возможно…

– Да нет – наверняка! – в штаб-квартире Bayercom.

– То есть?

– Во Франкфурте, твоем любимом немецком городе.

Лола присела на низкий серо-перламутровый журнальный столик.

– И ты вот так запросто решил, что мы переедем?

– Я не могу отказаться от своей мечты, такой шанс выпадает только раз, дорогая. Да, наша жизнь изменится, но упускать возможность нельзя.

Франк присел на корточки рядом с женой.

– Ты понимаешь?

– А как же я?

– Некоторые твои коллеги живут в Женеве. И в Ницце, а она дальше от Руасси, чем Франкфурт.

– Не забыл, что бывают очень ранние рейсы? Иногда я прилетаю ночью. Случаются задержки и опоздания…

Лола замолчала – было ясно, что у Франка уже есть решение.

– Будешь ночевать у матери, оставим там машину.

Голос, глаза, жесты мужа молили: «Не говори нет!»

– Это всего на три года…

На лице Лолы отразилось неприкрытое сомнение.

– Правда-правда, детка, контракт с пролонгацией срока действия, а не бессрочный.

– А как же наш дом? Мы только что переехали, столько труда вложили…

– Сдадим. У меня будет служебное жилье, служебная машина и такая прибавка к зарплате, что ты сможешь уйти с работы, если…

Лола задохнулась от негодования.

– Ты думаешь, что говоришь? Я никогда – слышишь, никогда! – не собиралась сидеть дома. Я, как и ты, люблю свою работу, сколько бы мерзостей ни изрыгала о бортпроводницах твоя бабка!

– А если ты быстро забеременеешь? Мы ведь хотели двух детей-погодков, чтобы не росли в одиночестве и не скучали, как я когда-то.

– Я пока не жду ребенка.

– Но мы стараемся, родная, разве нет?

Лола промолчала, и Франк продолжил, воспламеняясь все сильнее:

– Девять месяцев плюс год декретного отпуска, перерыв, второй «заход»… Три с половиной года семейной жизни, о которой мы мечтали. – Он улыбнулся и выдал еще одно «рационализаторское» предложение: – Можно перейти на полставки и летать только на дальние расстояния.

– А что, если я останусь во Франции и ты будешь приезжать на уик-энды? Многие так живут.

Они «прощупывали» друг друга, как соперники на ринге. Лола предложила вариант, который явно не приходил Франку в голову.

– Ты часто работаешь по субботам и воскресеньям, а я не хочу жить без тебя, Лола, так что это неприемлемо.

Франк взял руки жены в свои, и она почему-то сказала – ни к селу ни к городу:

– Говорят, в Германии нет яслей…

– Мы найдем решение, обещаю.

– Неужели? И какое? Попросим твою бабушку понянчиться с малышом?

– Обожаю тебя! – рассмеялся Франк.

– Предупреждаю: моя мама тебя возненавидит.

– Ты будешь проводить со своими гораздо больше времени, чем оставаясь в Сен-Тибо-де-Винь.

– Между двумя «прибавлениями» семейства?

– До или после, как сама решишь, Лола. – Франк посмотрел жене в глаза и добавил самым проникновенным тоном, на какой был способен:

– Я хочу занять этот пост. Во что бы то ни стало.

Любой ценой.

Тогда разговор на том и закончился. Потому что Лола внезапно вспомнила руки Бертрана и сдалась: «Ладно…»

– Ты уже очень хорошо говоришь по-немецки.

– Спасибо прабабушке-голландке!

– Люблю тебя, родная.

Они вернулись к неприятной теме… Лолу затошнило, она прикрыла рот ладонью. Где-то там, из самого центра огромного пространства, Бертран смотрел на нее, как этим утром, и прошлой ночью, и в парке Бют-Шомон. Франк снова обнял жену и повторил срывающимся от счастья голосом:

– У меня будет работа мечты, и мы родим ребенка.

Тошнота прошла. Бертран не испарился.

– Когда? – спросила Лола.

– Сейчас я буду проводить во Франкфурте два дня в неделю, а 1 сентября начнется работа на постоянной основе.

Лола отстранилась.

– Ты знал.

– Нет. В последние дни все завертелось со страшной скоростью. Мой сменщик освободился раньше, чем предполагал. Когда он сообщил, ты была в Москве. Я решил, что ты уже легла спать, и не стал тревожить, а сегодня утром был в таком восторге от твоей великой новости, что и думать забыл о работе.

Лола взялась за ручку чемодана. Сегодня утром… Вчера… Франк отобрал у нее багаж.

– Мне придется на несколько дней урезать отпуск, но ты ведь будешь в Олероне, с Наташей и остальными. Я…

Она подняла глаза, и Франк заткнулся. Нет, повторил, как попугай:

– Это мой шанс. А ты беременна. Идеально точное планирование! О лучшем я и не мечтал.

Лола сделала шаг, другой, Франк положил руку ей на плечо, и вот они уже на стоянке, у ее машины. Она открыла сумочку, достала ключи, протянула их Франку. Он положил чемодан в багажник и сказал, что во второй половине дня они могут нанести виртуальный визит в квартиру.

– Ты уже посмотрел?

– Огромная. Лучшая из возможных.

– А самим выбирать не положено?

Франк пропустил вопрос мимо ушей, и Лола поняла, что муж сделал выбор. Как и она, когда решила позвонить Бертрану, а потом бросилась в его объятия.

– Я хорошо знаю квартал. Он выходит на парк. Увидишь, тебе понравится.

Дорога до дома заняла сорок минут. Все это время Франк объяснял, как ему нравится идея работы за рубежом. Ликующим голосом он описывал преимущества и анализировал неудобства. Сообщил, что специальный человек займется всеми бумагами, порекомендует самого опытного гинеколога и лучшую клинику для…

– …нашего ребенка. Ты очень вовремя забеременела.

Лола вспомнила Москву, облака, заглядывавшие в окно, и закрыла глаза. Ну и хорошо. Хорошо, что я жду ребенка, ведь… Что? Она, как наяву, услышала голос Бертрана: «А ты?» Я не ответила, потому что не могла думать о себе. Бросила бы я Франка, окажись тест отрицательным? В тот момент у меня не было сил задуматься об этом, Бертран.

Франк взял ее за руку, пообещал как можно чаще приезжать в Олерон.

– Будет возможность…

– Какая?

– Я думал, ты заснула.

– Нет. Но очень устала.

– Мы почти приехали.

Она вышла из машины, заметила автомобиль Франка и спросила, как он добирался до Руасси.

– Конечно на такси, дорогая! Денег нам, слава богу, хватает.

Он взял ее на руки и перенес через порог, как новобрачную. Они занимались любовью в гостиной, на диване цвета маренго. Небо прошивали десятки пассажирских самолетов. Куда они летят? Что я за женщина?

– Хочешь, пообедаем в ресторане?

– Вообще-то нет.

– Тогда я сделаю омлет с сыром. Будешь?

– Давай…

Франк поправил подушки и посмотрел Лоле в глаза:

– Спасибо.

4

– Здравствуй, мама.

Жеральдина сразу поняла, что у дочери важные новости.

– Ребенок?

– Да. Я сделала тест. Вчера. В Москве.

– Поздравляю, милая! Я счастлива за вас! – воскликнула мадам Баратье, подумав, заметила ли Лола крошечную заминку после первой фразы. – Почему ты раньше не позвонила? Плохо себя чувствуешь?

– Нет, просто устала, и тошнит от всего.

– Сильно?

– Я…

Лола вздохнула, подошла к стоявшему у окна диванчику, устроилась поудобнее, посмотрела на свежеподстриженную лужайку и начала рассказывать. Жеральдина слушала не перебивая, потом спросила:

– Когда вы переезжаете?

– Очень скоро.

Мадам Баратье пристукнула кулаком по светлому дубовому буфету. Она, конечно, знала о грядущем назначении и связанных с ним последствиях. Мать Лолы искренне надеялась, что немцы окажутся придирчивыми и не сговорятся с зятем. Если старшая дочь поселится во Франкфурте, жизнь изменится. Эльза никогда не ездит ни на автобусе, ни на поезде, в машине может выдержать от силы двадцать километров, а если она перестает узнавать дорогу, отстегивает ремень безопасности и впадает в неконтролируемую панику. Один раз и вовсе убежала, и догнать дочь Жеральдина не смогла. Фобия очень стойкая, тут ничего не поделаешь.

Женщина обводила указательным пальцем с обломанным ногтем жилки на светлом дереве, а Лола объясняла, что контракт на три года с пролонгацией, что на время беременности она бросит летать, тем более что они решили не тянуть со вторым малышом.

– Ну, тогда все и правда удачно, – ровным голосом согласилась Жеральдина.

– Да.

– Ты счастлива? Я хотела сказать: счастлива, что ждешь ребенка?

– Да.

– Видишь, ты зря тревожилась.

Лола промолчала. Мадам Баратье вздохнула, прислонилась спиной к буфету.

– Я рада за вас, но злюсь на Франка за то, что увозит тебя от нас. Я никогда не увижу внука. Или внучку.

– Он утверждает, что теперь я буду проводить с вами больше времени, и так оно и есть.

– Тогда поздравь мужа и горячо его поблагодари – от меня.

– Обязательно, мама.

Жеральдина застыла. Ровный голос Лолы причинил ей боль. Она знала этот тон и хорошо представляла себе ее взгляд. Безучастный и неумолимый.

Она снова провела пальцем по буфету.

– Прости. Просто… новость меня не радует.

– Знаю.

– А ты-то сама рада, что едешь?

Лола закрыла глаза. Квадрат ярко-зеленой лужайки запечатлелся под веками.

– Пока не знаю… – честно ответила она и продолжила, не дав матери перебить себя: – Прости, что не рассказала вчера. Я была… – Остальные слова застряли в горле. Вчера я рассталась с Бертраном и не сказала, что люблю его.

Лола открыла глаза, и зеленый цвет ослепил ее. Палец Жеральдины скользнул вниз.

– Я не обижаюсь и не сержусь, просто огорчаюсь, потому что мы с Эльзой никогда не приедем во Франкфурт. – Голос мадам Баратье звучал печально, но очень нежно. Лола судорожно вздохнула и спросила, где сестра.

– В кондитерской.

– Утром?

– Им срочно понадобились сахарные цветы. Она вернется через час.

– До Франкфурта всего час полета.

– Так договорись с пилотом, чтобы садился у нас в саду.

– Было бы здорово.

– Приедешь к обеду?

– Нет, жду сына соседки, он должен подстричь газон, – соврала Лола.

– Он не учится?

– Нет.

– Парень делает это хорошо или как Эльза? – Жеральдина решила развеселить дочь.

Лола попробовала улыбнуться.

– Он работает добросовестно, потому что я плачу ему конфетами.

– Сколько?

– На миллион евро, мама.

– Отличная идея!

Три минуты спустя мадам Баратье пообещала себе, что позвонит дочери вечером или даже раньше: нужно убедиться, что Лола смогла поесть. Она ковырнула ногтем сучок.

Лола надела пижаму и легла на диван. Перевела взгляд на квадрат бесконечной дали, обрамленный белыми алюминиевыми рейками оконного переплета. Бертран там, а я далеко от него, по другую сторону самоочищающегося стекла. Новая встреча, несколько часов, проведенных с ним в Москве, прикосновение его кожи к моей есть проявление моей любви к Бертрану. Ничто не забылось. Я плачý за последствия. У меня нет ни твоего телефона, ни адреса, но я знаю, что… прожила бы с тобой полтора века, оставаясь настоящей.

У нее закружилась голова. Тело все помнит. Ну почему мозг никогда не принимает разумных решений? Гадкая мыслишка.

Лицо отца, так долго прятавшееся в глубинах памяти, «проявилось» в туманном ореоле. Кому-то захотелось, чтобы Лола унаследовала его цвет глаз. Я плохая дочь, папа, не помню, как звучал твой голос, и никогда о тебе не думаю.

5

Лола позвонила своему гинекологу, чтобы записаться к ней на прием, и узнала неожиданную новость: доктор собиралась в декрет. Она посоветовала мадам Милан «не загонять себя»: первые два месяца – трудная часть пути. Лола слушала молча и думала, что к обычным проблемам могут добавиться ее индивидуальные. Врач уловила настроение пациентки и решила подбодрить ее:

– Кабинет закроется на несколько дней, а коллега, который будет меня заменять, появится в начале июля. Он сделает УЗИ, и вы увидите сердце ребенка. Это самый волнующий момент.

– Конечно, но я привыкла к вам, а теперь…

– Понимаю, Лола, и прошу вас успокоиться. Живите, как жили, и получайте удовольствие от новых обстоятельств.

Молодая женщина прислушалась к советам доктора и, встретившись с новым гинекологом, перечислила все свои проблемы и страхи: «капризный» цикл, «особенная» сестра (язык не повернулся назвать Эльзу инвалидом) и скорый переезд в Германию. Врач слушал внимательно, делал пометки и назначил стандартные анализы. Пока доктор писал, Лола рассматривала его рубашку в геометрических узорах горчичного и грязно-зеленого цветов и удивлялась, почему он не застегивает халат.

– Хорошо, теперь сделаем УЗИ, ложитесь.

Прошло несколько долгих минут – целая вечность, – и врач сообщил будничным тоном:

– У вас близнецы.

Лола смотрела – и не понимала.

– Никаких сомнений, на экране два сердечка.

Она впустила в душу «двойную порцию» чистой, первобытной радости и наконец улыбнулась. Невозмутимый эскулап протянул ей несколько салфеток и выключил аппарат. Лола спросила, завороженно глядя на его рубашку «камуфляжной» расцветки:

– Когда?

Человек в белом халате сунул руки в карманы и пожал плечами. У Лолы закружилась голова.

– Теоретически – в начале марта, но двуплодная беременность бывает короче, так что…

Лола сидела на кушетке, спустив ноги, и смотрела на гинеколога, обескураженная услышанным.

– Думаю, вы забеременели 7 июня, а не 23 мая. Ошиблись с расчетами, такое случается.

После возвращения из Москвы.

– Почему же тест был положительным? – спросила она, с трудом сдерживая гнев.

– Я не несу ответственности за тест, купленный в России! – фыркнул доктор. – Вы хоть проверили, он был на беременность или на овуляцию?

– Читать я умею! – огрызнулась Лола.

Гинеколог хмыкнул, но тон стерпел, только сказал, что за результаты УЗИ отвечает и тоже умеет читать данные с экрана, потом забросал ее терминами и назначил прийти через три дня.

Лола вернулась домой и рухнула на диван. Она не плакала, не вспоминала, как возликовал Франк, услышав новость. «Это наше двойное счастье!» Лола рассмеялась в ответ, но о датах умолчала.

Она могла думать только о двух розовых полосках. Бертран их видел. Мозг прострелила ужасная мысль: Я не была беременна, а теперь… да.

В комнате было очень жарко, но Лолу так знобило, что пришлось завернуться в плед. Господи, какие же грустные глаза были у Бертрана в Москве… Он как будто прощался с ней. Навсегда. Лучше тебе не знать. Слезы хлынули рекой, они обжигали кожу, не принося облегчения, а потом вдруг иссякли. О чем ты думал, папа, когда окончательно потерял контроль?

– Что такое, дорогая, ты плакала?

Франк поглаживал ей руки. Он вошел так тихо, что Лола не услышала, а теперь очнулась и никак не могла понять, сколько времени находилась в прострации.

– Что случилось?

– …

– Да что с тобой такое?

Лола не реагировала. Франк собрал валявшиеся на ковре бумаги, внимательно их прочел, и она трагическим тоном пересказала разговор с гинекологом. Франк поежился.

– Какая разница, 23-е или 7-е, если все параметры в норме? – спросил он.

Лола не ответила. Муж посмотрел в ее бутылочно-зеленые, ставшие прозрачными от слез глаза, и прошептал:

– Ты не хочешь близнецов?

Она снова заплакала.

– Нет… Да… Конечно хочу!

«Дело во мне…» – коротко подумал Франк и тут же прогнал эту мысль, чтобы она не передалась жене. При других обстоятельствах он бы не повел себя так, но сегодня мечта о заветном повышении должна была вот-вот сбыться и возобладала над остатками ratio[23]23
  Рассудок (лат.).


[Закрыть]. Он взял лицо жены в ладони, и она прошептала сдавленным голосом:

– Я все время думаю о папе. Он заблудился. Со мной происходит то же самое.

Она отдалилась, плыла по воле волн, была где-то очень далеко. Франк не убирал ладони, не отпускал ее взгляд.

– Держись за меня, Лола.

Он прижал ее к себе. Или она прислонилась к нему, потому что сил хватило только на этот лживый жест.

– Станет легче, когда мы окажемся во Франкфурте. Во всем виноват дерьмовый халтурный тест. Но что такое две недели по сравнению со всей жизнью? Наши прекрасные дети родятся на четырнадцать дней позже – и что с того? Верно, дорогая?

– Да.

Что значат две недели? Все.

Жизнь вернулась в привычное русло, и следующие три дня Лола провела у матери. Предложил это Франк, а она не стала спорить. «Одиночество бывает невыносимым». Опасная мысль. Почему раньше я никогда не думала о тебе, папа? С чего вдруг начала сейчас? Зачем использую тебя так? Из-за чего ты пил? Когда это началось?

Она сдала анализы, прочла результаты и ничего не поняла. Интернет посеял в душе смятение и страхи. Врач – на сей раз он был в кричаще-красной рубашке – невозмутимо подтвердил свой прогноз касательно сроков. Лола снова увидела два сердечка в пузырях, которые скоро превратятся в детей. Ее детей.

Эльза, одетая в бледно-голубое платье, ждала Лолу у открытых ворот. Она молча взяла сестру за руку, повела ее в сад, на то место, где они любили лежать в детстве, расстелила на траве розовую скатерть, сказала: «Я вернусь, Лола-Лола!» – и убежала в дом. Молодая женщина проследила за ней взглядом, думая о Марне, такой обольстительной и обманчиво спокойной. Тополя шелестели листьями, как бабочки в аквариуме, и Лоле казалось, что они звучат у нее внутри. Она хотела бы броситься в реку и плыть по течению к морю, но заметила мать с подносом и Эльзу с глазированным малиновым тортом в руках. Только она умела создавать подобную красоту. Лола заставила себя улыбнуться. Эльза, как всегда, накрыла на четверых – папа с нами! Торт оказался божественно вкусным. Нет, я и за все сокровища мира не поменяла бы эту сестру на другую, «нормальную».

В конце недели супруги Милан приехали в Олерон. Лола лежала в шезлонге под тенистым деревом и обсуждала «проблемы бытия» с Дианой, Робином, Наташей и ее вечным Матье – он в очередной раз вернулся в жизнь темноволосой стюардессы. Наташа веселилась, целовала приятеля, занималась с ним любовью на пляже при луне, но предчувствие очередного разрыва скрывала плохо.

Матье ничем не напоминал Бертрана Руа – разве что непостоянством, – и Лола несколько раз порывалась поговорить с ним, но не стала. Струсила? Не в этом дело. Нельзя читать мораль ближнему, если у тебя самого совесть нечиста. Кроме того, она все время недомогала: организм отвергал любую еду.

Засыпала теперь Лола, как Бертран, по щелчку пальцев, а просыпаясь утром, с тоской вспоминала, что придется завтракать. Франк забеспокоился, поговорил по телефону с врачом. Тот посоветовал перейти на дробное питание и принимать пищу лежа.

Лола послушалась – и поправилась на триста граммов. Анализы были нормальные, все шло хорошо. Дети зачаты в начале июня, на диване в гостиной, под небом, «нашпигованном» самолетами. «Со временем многие вещи наладятся…» – пообещал любитель ярких рубашек. Какие именно? – думала Лола, глядя на слишком широкие, слишком голубые и нагло-розовые полоски. Пусть выдаст сертификат, в котором черным по белому будут перечислены и растолкованы эти самые свинские «вещи»! Нечего повторять: «Я еще раз внимательно просмотрел историю болезни Эльзы и не нашел ни одной генетической или хромосомной «поломки», а значит, причин беспокоиться нет. Как я уже сказал, остальное будет идти своим чередом…» Тарабарщина. Она насчитала по десять полосок каждого цвета, и это только спереди. Вышла в коридор и произнесла «придушенным» голосом:

– Ради всего святого, пусть кто-нибудь скажет этому… эскулапу, чтобы застегивал халат!

– Плохое настроение? – спросил Франк.

Лола посмотрела недобрым взглядом и отчеканила:

– Мы найдем другого доктора, понимающего назначение пуговиц и умеющего отвечать на вопросы!