Текст книги "Бертран и Лола"

6

На 50-й день беременности Лола проснулась полная сил. Где Бертран? А на 51-й едва смогла встать. Так лучше.

Она перестала летать и потеряла в зарплате, но зачем ей сейчас жизнь, полная опасностей? Сегодня, сейчас, в данной ситуации? С Бертраном?

Лучше общаться с грузчиками, такелажниками и упаковщиками багажа, анализировать сметы и несусветные расценки на «оказание услуг населению». Она не читала газет, не смотрела в повторе репортаж Бертрана Руа «Вода на Тибете», но все-таки сделала четыре «подхода» к компьютеру. Дважды загрузка обрывалась, один раз она прервала ее сама, а в последний раз, увидев на экране название, запаниковала и вообще выдернула шнур из розетки, как будто столкнулась с призраком. Заледеневшие пальцы никак не хотели разгибаться.

Она была на год моложе, беззаботнее, свободнее, глупее и безрассуднее. Она открыла глаза в номере гостиницы в стиле рококо, хотела посмотреть на часы, Бертран остановил ее, уронил пульт от телевизора, и он включился. Они синхронно повернули головы и уставились на мужчину в хаки, стоявшего посреди реки. Рыбак забрасывал спиннинг широким отработанным движением. Лола села, Бертран перебрался ей за спину, приподнял волосы и поцеловал родинку. Смотреть в глаза друг другу становилось опасно, оба это понимали.

– Случается, что ты попадаешь на пленку сам, когда снимаешь фильм?

– Никогда. Ассистентки у меня нет.

– А ты бы хотел, чтобы была?

Бертран ответил не сразу. Не словами – легким нежным прикосновением к ее правой груди. Телерыбак принялся комментировать свою технику, и Лола убрала звук.

– Мой отец часто удил рыбу, думаю, тогда он и начал пить.

Она выключила телевизор и вернула пульт на тумбочку. В голове, с точной интонацией, прозвучал голос отца, любившего повторять: «Ты просто неблагодарная девчонка». Лола прижалась к Бертрану.

– Нужно было ходить на рыбалку вместе с ним…

Бертран убрал руку, она вернула ее и едва ли не до слез растрогалась тем, что он не испортил этого мгновения ни словами, ни взглядом, ни бесполезными ласками.

– Буду монтировать фильм, сделаю тишину самостоятельным героем. Добавлю немного музыки, короткую географическую справку и байки аборигенов – для колорита. А текст озвучит актер.

С той же интонацией, без паузы, он сказал, что «раньше никогда не останавливался в этой гостинице». Она улыбнулась. Он подумал: в таком составе. Ни один не шевельнулся, потому что тишина пьянит.

Как алкоголь, подумала Лола и выскочила, не закрыв дверь на ключ. Она медленно брела по улице и думала, что вряд ли кто-то чужой заберется в этот тупик на краю Сен-Тибо-де-Винь. Ее участок был последним – еще одно бесценное приобретение отца, сделанное по наитию. Солнце садилось, освещая четыре новых дома с только что разбитыми садами. Деревья вырастут очень нескоро. Я не хочу ехать во Франкфурт, папа. Я больше не хочу подниматься на борт самолета. Я не хочу видеть Бертрана – никогда. Спать с ним. Знать, что у него на сердце… Неправда, я хочу слышать его голос каждый день. В огромном бассейне перед третьей виллой играли дети. Их мать помахала Лоле рукой. Я люблю тебя, Франк. Не представляешь, как сильно. Последний дом стоял одиноко и был намного больше других. Лола бросила взгляд на пустой участок между ним и остальными строениями. Ее отец сделал бы все, чтобы купить эту землю. Почему ты не пристегивался? Зачем было обгонять по встречной полосе? Она миновала внушительное строение с закрытыми ставнями. Почему ты пил? Задумался хоть раз, что можешь умереть? Вдалеке появился белый внедорожник, и Лола – от греха подальше – отступила на «островок безопасности»[24]24
  «Островок безопасности» – элемент обустройства дороги, разделяющий полосы движения противоположных направлений, предназначен для остановки пешеходов при переходе проезжей части дороги.


[Закрыть]. О чем ты думал, когда машина перевернулась? Белый «Рендж Ровер» притормозил рядом с Лолой, и сидящая за рулем женщина опустила стекло. Это была ее новая соседка справа.

– Добрый день! Вас подвезти?

– Спасибо.

– Жуткая жара, – сказала она, когда Лола закрыла дверцу. – Я Анна Бакстер.

– Лола Милан. Я видела вас на прошлой неделе.

– С детьми и мужем? Адский труд! – с улыбкой призналась сорокалетняя высокая брюнетка с очень светлой кожей и прямым взглядом.

– А я переезжаю во Франкфурт, – сообщила Лола.

– Ух ты… Не завидую вам, хотя кислую капусту люблю. – Анна нахмурилась и покачала головой. – Надо же такое придумать – Франкфурт!

Они припарковались на подъездной аллее, и Лола рассказала новой знакомой, что ее муж Франк получил работу мечты, потому они и меняют Францию на Германию. Анна слушала, кивала. Они прошли в дом, и соседка пришла в восторг от панорамной стеклянной крыши.

– Чья эта идея?

– Моя. Но проект делал Франк.

– Он архитектор?

– Инженер, но умеет все.

Анна улыбнулась. Сказала: «Кроме сада». Эта стремительная, энергичная женщина на высоченных каблуках – «Ношу всю неделю, снимаю только дома!» – была очень обаятельна и вызывала безусловную симпатию.

– Я не работаю, но слежу за собой, и мне это нравится, ведь мои дети пока не понимают, как важно говорить женщине комплименты.

– У вас трое мальчиков?

– Три сына. И очень шумные. По утрам иногда кажется, что их как минимум десять! Да вы наверняка уже имели сомнительное удовольствие слышать.

– А я жду близнецов, – поделилась Лола.

– Бедняжка… Сочувствую тебе.

Неожиданное «ты» приятно удивило обеих, они обменялись улыбками.

– Скоро переезжаете?

– Во второй половине сентября – ждем, когда будет готова квартира во Франкфурте.

– Как жалко, ведь я только что приехала! Нужно устроить барбекю «знакомства-прощания».

– Согласна.

– Заходи, если заскучаешь. Ты работаешь? – спросила Анна.

– Сейчас нет. Я стюардесса, «прикованная» к земле.

Анна понимающе кивнула.

– Я не прошла предварительный отбор, хотя очень старалась, но неудача меня «завела» похлеще успеха. Я уехала к черту на рога, в Вайоминг, согласилась работать «за стол и кров», через полгода – не поверишь! – вышла замуж за брата матери довольно гадкого ребенка, которого нянчила. Обожаю мужа, он потрясающий! – Анна подмигнула. – Как и твой, угадала?

Лола рассмеялась. Когда новая знакомая ушла, она прислонилась к стене и замерла. Идея стеклянной панорамы действительно принадлежала ей. Чтобы видеть звезды в любой час. Франк восхитился – как и Анна – и взялся за проектирование. Лола не сомневалась, что Бертран обязательно расспросил бы ее и внимательно выслушал. Она посмотрела на ясное голубое небо – ни облачка, ни самолета! – на душе ненадолго полегчало.

Несколько дней спустя, в разгар барбекю у соседей, куда она пошла одна, Лола почувствовала «пинок ногой». Анна сказала, что это самое «увлекательное» в беременности: «Заключительная глава гораздо неприятней!» Муж Анны счел нужным уточнить с едва уловимым американским акцентом, что она «всегда преувеличивает». Лола рассмеялась и сказала, что у нее есть время подготовиться.

На последнем перед отъездом в Германию осмотре она сообщила врачу «великую новость», тот одарил ее взглядом того-кто-все-знает и сообщил снисходительным тоном, что это «кишечное движение, то есть газы».

– Ошибаетесь, доктор. Вы во внешнем мире, а не во мне.

Гинеколог в тот день надел под халат белую футболку, и Лоле вдруг нестерпимо захотелось посмотреть, с какой она картинкой. Он усмехнулся ее последней реплике, и она запальчиво подтвердила:

– Они шевельнулись.

– Ну что же, рад за вас. Вот медицинская карта на английском языке.

– Спасибо.

По дороге домой чудо повторилось. Как хорошо! Мои дети и я. Лола замерла в ожидании, но ничего не случилось. Листья на двух березах, которые она посадила в центре лужайки, начали желтеть и сохнуть, ветки ласкались друг к другу, корни переплелись. Она подумала о Бертране. Я все время о нем думаю. Лола закрыла глаза. В залах ожидания немецких аэропортов не будет французской прессы, так что она не увидит его русских фотографий. И слава богу! Это все равно что встретить его случайно на прогулке, у вяза.

В залитой светом комнате под стеклянной крышей мимолетное чувство покоя растворилось, как не было. Осталось одно, безумное, желание: кинуться ему в объятия. Я никогда не перестану любить тебя.

7

Пейзажи за окном машины были так прекрасны, что дух захватывало. Все растения и животные являлись частью огромного пространства, они знали, что и вода, без которой нет жизни, создана для них. Казалось, время не властно над людскими поселениями, деревни выглядели так при всех режимах и властях. Они заключили договор с природой, встроились в нее. Бертрана это ободряло. Опасный внутренний шепоток утверждал, что хорошие, подлинные, надежные вещи не меняются, они сильнее времени и пространства. Встреча с Лолой в небесах, на борту самолета, болезненное тому доказательство.

Хочу, чтобы ты любовалась этими лесами вместе со мной.

Фотографу невероятно повезло с проводником. В Анатолии чувствовалась совершенно особенная надежность, он знал свою страну, и ему везде предоставляли «приют и ласку», кормили, поили водкой, укладывали спать. Бертран постепенно привыкал к спиртному, но особо не усердствовал. Путешествие по России подходило к концу, недели пролетали стремительно, ему хотелось снять еще много, хотя он уже знал, что́ отберет для репортажа и каталога.

Каждое утро Бертран вставал на рассвете, внимательно наблюдал за небом, пил крепкий кофе и выбирал натуру. Лола находилась за тысячи километров от Сибири, но была с ним. В нем. Не покидала его. Тоска по ней не отступала, надежда затаилась. Бертран работал очень сосредоточенно, точно знал, что необходимо обессмертить. Действовать приходилось стремительно, без репетиций и дублей. Фотографировать «на пленэре» – совсем не то что в студии. Свет – самостоятельная, непокорная сущность. Ничего никогда не бывает потом и не повторяется. Разве что идиотские поступки и ошибки. Сколько их делаешь, прежде чем обретаешь выверенный жест?

К вечеру они оказались в Калинском, небольшой деревне на десять домов, стоящей среди полей. Здесь жили знакомые Анатолия. Бертран вышел из машины и ощутил такой потрясающий аромат, но пахло не борщом.

– Это щавелевые щи, – просветил его Анатолий. – Картошка, яйца, шкварки…

Запах был такой богатый и необычный, что Бертран схватился за фотоаппарат, чтобы заснять момент «встречи» с кастрюлей.

– Шагай вперед и направо, – скомандовал проводник и толкнул дверь. Чугунок стоял на дровяной печи и не обманул ожиданий Бертрана, оказавшись черным, тяжелым, пузатым, основательным. Кадр получился идеальный. Анатолий представил фотографа, тот поднял крышку и сделал с десяток снимков женских рук, расставлявших тарелки. Хозяйке было около пятидесяти, жизнерадостная, полная, с двумя золотыми коронками во рту, но простоволосая, в отличие от сидевшей за столом свекрови, у той на голове был цветастый платок. Она спросила, какие фотографии он делает, цветные или черно-белые.

– Черно-белые.

Старуха молча кивнула и отправилась спать, а «молодые» повели разговор о добром старом времени, жаре, опасной для урожая зерна засухе и доме Бертрана.

– Я все еще живу с родителями.

– Как мы! – воскликнула хозяйка дома.

Все весело рассмеялись, а ее муж попросил фотографа во всех деталях описать его «избу». «Она кирпичная, наружная штукатурка белая, крыша черепичная, декоративный серый камень на каждом «ребре». Три этажа и чердак – нежилой». Русские понимающе покивали. «На первом этаже – гостиная, кухня, коридор, спальня родителей, кабинет моего отца. Три спальни на втором, четыре ванные и четыре туалета на каждом этаже». Кивки. «Внизу – моя мастерская и студия». – «В подвале?» – «Не совсем. На полуэтаже, он выходит в другой сад». – «Большой?» – «Приличный». – «Какие овощи выращиваете?» – «Две грядки салата и пряных трав». – «Выходит, маленький». – «Большие лужайки и много фруктовых деревьев». Разговор завершился очередным кивком и коротким: «Ясно».

Время было позднее, и Бертрану удалось поспать всего четыре с половиной часа, но стоили они двенадцати. Работать он начал еще в постели – переписал рецепт супа – и вдруг сообразил, что забыл спросить название. Никогда не говорю то, что нужно, вовремя. Внизу раздались шаги, и Бертран оделся и спустился в горницу. Людей там не было, но вкусно пахло кофе. Он выпил большую чашку стоя, прислушиваясь к храпу, потом сделал четыре снимка стола из почерневшего дерева в тон стенам. Думал он все это время о Лоле, спавшей неизвестно где…

От этой мысли на душе стало тошно, и он вышел в сад под бескрайнее низкое небо. Оно было сереньким, но, как это ни странно, тоски не наводило. Куры клевали зерно на дворе и Бертрана проигнорировали. Он переступил невысокую загородку и запечатлел для истории огромные кочаны капусты в огороде. Присел, чтобы снять против света ажурную ботву на морковных грядках. Куры квохтали, не обращая на человека ни малейшего внимания, зато как по команде повернули головы, когда издалека донесся собачий лай, и Бертран успел это снять.

– Они не глухие! – громко пояснила бабушка семейства. Она поправила цветастый платок на голове и похвалила фотографа: – Ты тоже, гляжу, встаешь ранехонько, мать небось гордится тобой?

Молодой человек улыбнулся, но решил не развивать тему. Бабушка сунула ему в руки полную корзину яиц – «только-только собрала в курятнике» – и отколола английскую булавку от серой шерстяной кофты. «В последний раз ее стирали в прошлом веке…»

– Ты зайди, сынок, посмотри, только руками ничего не трогай.

«Она что, телепатка?» – подумал Бертран, а старуха проколола самое большое яйцо булавкой с двух концов, протянула ему и посетовала:

– Будь ты моим сыном, я бы тебя подкормила, а то гляди, какой худой, кожа да кости.

– Кофе вы сварили восхитительный.

– Жизнь у нас здесь восхитительная, так что лучше бы твоим фотографиям оказаться похуже, чтобы туристы толпами не набежали.

– Я снимаю не для рекламы.

– А зачем?

– …

– Зачем? – не отставала женщина.

– Чтобы запечатлеть красоту мира.

Она смотрела очень внимательно и серьезно. Казалось, ее светлые глаза заглядывают прямо в душу и видят, что собеседник лукавит. Она ждала настоящего ответа.

– Просто я не умею делать ничего другого.

8

Говорят, Россия – опасная страна. «А что, – подумал Бертран, – может, махнуть на все рукой и будь что будет? Свет здесь мягкий, даже летом. Завораживает с первого мгновения, так что вечера ждешь с некоторым даже нетерпением, надеешься, что его «уклончивость» чем-нибудь тебя удивит».

У подножия Уральских гор путешественники сели в самолет до Омска, а там снова углубились в леса, чтобы не торопясь продвигаться к Байкалу. Июнь и июль пролетели, как и не было. У Бертрана случилась короткая «любовь» с четырьмя нежными блондинками. Приятная, но ни одного снимка он не сделал.

Анатолий намеренно не предупредил фотографа, что на повороте дороги вот-вот покажется озеро, и, увидев его, Бертран испытал восторженное изумление. Он несколько часов бродил по берегу, а когда они уселись перекусить на траве, не понимал, что жует и чем запивает, потому что не мог отвести глаз от цветов, оттенков и отражений облаков, исполнявших на поверхности воды волшебный танец. Бертран слушал сказки и легенды, которые рассказывал Анатолий, и говорил себе: «Придется тут задержаться, если хочешь получить весь местный фольклор…»

– Есть одно предание, с которым тебя пока не познакомили, – сказал проводник однажды вечером, стоя у кромки воды.

– Правда? Что за предание?

– О Вадалии.

– Кто она такая?

– Самая прекрасная дева озера Байкал. – Он посмотрел Бертрану в глаза и добавил: – По-моему, тебе необходимо встретить очень красивую девушку.

Бертран присел рядом с проводником. Рдяное солнце замерло в нескольких сантиметрах от поверхности озера. Маслянистая вода ничего не отражала, но посеребренный свет порхал над волной, просачивался в глубину и подсвечивал всю поверхность. Он двигался стремительно и успел коснуться берега, прежде чем солнце село и вода стала черной. Анатолий вытянул руку.

– В этот самый момент Вадалия покидает свой грот. Смотрит на поцелуй солнца и озера, подходит к Байкалу и касается губами воды, а та пересказывает ей людские горести и радости, смех и слезы. Иногда, услышав счастливое известие, Вадалия сбрасывает платье и всю ночь плавает в волнах и видит сны о добре и мире. А потом восходит ясное солнце – символ надежды.

Анатолий сидел неподвижно, положив руки на колени. Черные волны бесшумно умирали у его ног. Он продолжил тем же тоном:

– Но если людьми овладевает ужас, вода становится на вкус как горе. В такие ночи Вадалия не купается. Она опускается на колени и плачет всю ночь в полной тишине, а слезы рекой текут в озеро. Многие верят, что они способны облегчить страдания мира. На заре измученная красавица скрывается в гроте, и тогда рождается хмурый день. Пухлое ватное одеяло туч только что по земле не стелется, так что рукой коснуться можно. Ветер подхватывает тучи и разбрасывает по всем континентам, чтобы на людей пролился пропитанный магией дождь.

Бертран присел на корточки и опустил ладони в воду.

– Ты бы окунулся, – посоветовал Анатолий. – Иногда надежда – самый сильный наркотик.

– Не уверен.

– Тебе без надежды нельзя.

– А тебе?

Русский затаил дыхание. Встал. Улыбнулся и покачал головой:

– Сегодня вечером мне нужна другая жидкость – водка, а еще одиночество. Алкоголь – верный спутник, конечно, если знаешь в нем толк и умеешь пить.

Если знаешь в нем толк, повторил про себя Бертран, глядя вслед товарищу. Тот медленно направлялся к деревне, где они остановились. Он решил срезать путь через поле, поросшее травой и редкими белыми цветами. Вдалеке ночь наползала на круглые, без единого деревца, холмы. Темнота поглотила Анатолия – или он сам окунулся в нее – и через секунду зависла над озером.

Бертран разделся и поплыл. Чуть дальше от берега вода оказалась теплее, чем можно было ожидать, и он лег на спину, раскинув руки и ноги. Небо оставалось беззвездным, а ему хотелось увидеть, как выйдет на сцену утренняя звезда – Венера. Ждать пришлось долго, но он уловил момент ее появления. Тысячу лет они оставались наедине, а потом все небо осветилось, оно дышало, как живое. У Бертрана появилось странное чувство, вернее сказать, физическое ощущение. Лола сейчас думает обо мне… Такова магия ночи. Расстояния стираются, когда их не видишь. Лола думает о нем. Я это знаю. Ты там.

Воды Байкала тоже обладали чарами. Фотограф вспомнил оранжевый флажок, который воткнул в снег на Тибете, но загаданное желание повторять не стал. Внезапно он решил, что предложит журналу только два снимка озера – по одному на каждую сторону обложки. И предложит редактору GEO новый проект – «Озера Земли». Объяснит, что Байкал подсказал ему потрясающую идею: все воды мира едины, капля, вылетевшая из Дюнкерка, приземляется в Тампе, оттуда отправляется в Рейкьявик, плывет к Южному полюсу, борясь с холодными ветрами, проливается дождем на Байкал и описывает свое путешествие Видалии.

Он выбрался на берег и постоял несколько минут на прохладном воздухе, глядя на волны. Ничего подобного он не скажет, но сделает фотографии, чтобы «проиллюстрировать» свои мысли. Будут только прекрасные фотографии.

На следующее утро Бертран проснулся в безмятежном настроении и пошел к озеру. Вода у берега была серой и прозрачной. Небо напоминало зеркало. Появился Анатолий. Он выглядел осунувшимся, но умиротворенным.

– Легко поверить, что это самый большой водный резервуар в мире, верно? – спросил проводник, положив руку фотографу на плечо.

– Ты прав. Оно… Величественное.

– Уверен, глядя на твои фотографии, люди скажут: «Нужно быть Руа, чтобы так снять Короля озер»![25]25
  Игра слов: фамилия Бертрана на французском – Roy – и слово «король» – roi – пишутся по-разному, а произносятся одинаково – Руа.


[Закрыть]

Бертран ухмыльнулся. Анатолий покачал головой:

– Понимаю, нужно кое-что еще, и все-таки…

– Не знал, что ты говоришь по-французски…

– Могу произнести два-три слова. Ну двадцать…

9

В конце августа фотограф и его проводник совершили несколько восхождений на головокружительные вершины Горного Алтая, добрались до Владивостока, пересаживаясь с самолета малой авиации на пассажирский лайнер, и провели четыре дня на Камчатке, где Бертран фотографировал устье самой крупной реки – тезки полуострова. Там же он принял решение вернуться в Якутск.

Анатолий терпеливо делал свою «работу» – перечислял названия трав, горных вершин, деревьев, ветров и ручьев. Бывший лесоруб утверждал, что знает Сибирь «от и до», и Бертран ему верил: были деревни, где Анатолий входил в некоторые дома без стука, и хозяева встречали его улыбками и ставили на стол тарелку с чашкой, как если бы посуда «от века» ждала его здесь. Анатолий был идеальным послом и квартирмейстером, он знал ответы на все вопросы, а ходил, как водил – не торопясь и глядя по сторонам.

Иногда тон его голоса менялся, или он умолкал, или вдруг говорил перед самым выходом: «Не сегодня…» – и на несколько часов замыкался в себе. Бертран уважал настроения проводника. Он понимал, что Анатолий не хочет объяснять, почему «уходит в сумрачную зону». Иногда свет гаснет, исчезает, и мы должны следовать за ним.

Сколько бы километров они ни преодолевали за день, Анатолий всегда выбирал живописную дорогу. На последней неделе взяли южнее, русский стал молчаливее, а Бертран считал дни до возвращения во Францию. Работа была закончена, и ему не терпелось напечатать фотографии. Что до возвращения к нормальной жизни…

Спроси его проводник: «Так когда же?» – получил бы ответ «не сегодня». Бертран скоро будет во Франции и географически приблизится к Лоле. Наверное, ее тело изменилось… Бертран сделался молчаливым, а потом наступил последний вечер их совместного путешествия.

Они приехали в Можу, деревеньку на пять домов из светлого дерева с резными голубыми наличниками. Ужинали у друзей Анатолия. Есть Бертран не хотел, посидел для приличия за столом, поблагодарил, извинился и вышел прогуляться, даже не взяв фотоаппарат. Завтра буду в Москве, послезавтра – в Париже. Скоро я окажусь в нескольких километрах от тебя, Лола.

Бертран сидел на берегу и смотрел на гладкую стремительную ленту речки. Воздух был небывало теплый, над водой клубилась мошкара. Бертран вспоминал не пейзажи, а лица и силуэты. Улыбки и руки. Взгляды людей, умеющих идти наперекор судьбе. В русских и африканских деревнях умеют жить вместе, там он испытал чувство истинного покоя. Подленький внутренний голос тут же спросил: «Надолго?» Все всегда запутывается, таков непреложный закон природы. Возвращение к обычной жизни на сей раз получится нелегким. То, что он держал в себе с июня, благодаря Анатолию и дороге, станет терзать его ежедневно и ежечасно. Что с этим делать? Как преградить дорогу пустоте? Подошел проводник, сел рядом, хлебнул водки из бутылки, не поморщился, долго молчал, а потом начал рассказывать.

– У меня была жена, и мы жили душа в душу. Взгляд ее глаз мог растопить ледяную глыбу. Она родила мне двух сыновей, мы ждали третьего ребенка, а время было то еще… Жестокое время. Страшное. Мы очень хотели дочку. Мара[26]26
  Имя Мара имеет несколько значений. У древних славян оно означало «смерть, гибель». Позже в славянских языках было точно такое же слово, но со значением «мечта».


[Закрыть] говорила: «Девочка, она как молоко». У нас был дом на краю деревни к востоку от Москвы и два гектара леса – моя гордость. Я работал до седьмого пота, чтобы купить эту «золотую» землю, по которой протекала речка. Сыновья купались летом и зимой.

Проводник сделал еще один большой глоток, вытянул ноги в сапогах и окунул их в воду, взбаламутив гладкую поверхность.

Он повернулся к фотографу и спокойным, невыразительным тоном поведал, как ровно пятнадцать лет назад подъехала большая черная машина и двое мужчин постучали в дверь.

– Они втолкнули меня в комнату и без долгих разговоров сунули под нос чемоданчик с деньгами. «Нам нужна твоя земля, твой лес, твоя река, и мы не торгуемся!» – сказали они. Я послал негодяев к такой-то матери, и тогда появились другие. Они держали за волосы моих мальчиков и тащили их за собой. Никогда не забуду черные кожаные перчатки на руках у тех скотов! Я подписал бумаги, и нам дали сутки на сборы. За ночь мы упаковали, что успели, и я загрузил машину. Марочка была на седьмом месяце, и я просил ее не волноваться, но… Она негодовала, проклинала бандитов, призывала на их голову гнев Господень. Мы ехали по шоссе М-7[27]27
  М-7 – Федеральная автомобильная дорога «Волга» Москва – Владимир – Нижний Новгород – Казань – Уфа, связывает европейскую часть России с Сибирью и Дальним Востоком.


[Закрыть] – тогда оно было совсем не таким, как сейчас.

Водка сделала свое дело: язык у проводника заплетался, мысли путались.

– Мне иногда кажется, что мерзавцы умеют проходить сквозь время. Коммунисты, капиталисты… Все врут одинаково. Манипулируют людьми, устраняют строптивых. Убивают. Мара подгоняла меня, твердила: «Быстрей, быстрей!» А потом вдруг крикнула: «Стой! Остановись!» – сползла с сиденья и закричала от боли.

Анатолий одним большим глотком допил водку и закончил свой рассказ.

– Я держал жену на руках до ее последнего вздоха. Дочка родилась мертвой.

Проводник встал, шатаясь побрел к воде, дошел до глубины и окунулся с головой. Бертран даже испугаться не успел – Анатолий уже вынырнул.

– Теперь ты знаешь, почему я согласился ехать с тобой. Хотел, чтобы ты запечатлел мою Россию. Нашу с Марочкой родину. Она бы со стыда сгорела, если бы увидела торговый центр, который «возвели» на нашей земле.

Бертран протянул руку, чтобы вытащить русского на берег.

– Они и речку убили…

Анатолий откинул голову и издал долгий вопль – то ли бессилия, то ли отчаяния.

Он не мог объяснить французскому чужаку, что его душу много лет терзает одна и та же мысль. Как бы все повернулось, умей он менять ход событий? Может, лучше было никогда не встречать Мару?

Господи, я был так счастлив с ней!