Текст книги "Северные моря в истории средневековой Европы. Эра викингов и эпоха Оттонов. 300–1100 годы"

Пока мы говорили о территориях Северной Европы, входивших в Римскую империю. А как насчет земель за ее пределами? В Атлантическом регионе это Ирландия и Шотландия. Что касается Ирландии, свидетельства показывают, что ее примитивная экономическая жизнь ухудшилась. Она поддерживала контакты, как мы уже замечали, с Западной Галлией, Корнуоллом и остальной территорией Западной Британии. Судя по результатам археологических раскопок, из этих районов продолжался ввоз изделий из металла. В Шотландии после 400 года вообще нет указаний на существование продвинутой экономики. Археологи не обнаружили ни монетных кладов, ни ввезенных изделий из металла, датированных этим периодом. Можно только предположить, что общий упадок экономической жизни Британии привел к еще более сильному упадку на землях, расположенных к северу от вала Адриана.

Иначе сложилась ситуация в Скандинавии и Центральной Европе, что за Северным морем, к востоку – в регионах, которые были частью гуннской империи или тесно с ней связанными. Мы уже говорили о том, что в V веке значительный объем грузов пересекал дунайскую границу римского мира. Раскопки в Скандинавии показывают, что из империи везли большое количество золота, найденного в Борнхольме, Готланде, Эланде и материковой Швеции. Это был век золота в Скандинавии. Есть свидетельства римского экономического влияния и в Скандинавии, и в Центральной Европе.

Здесь, однако, мы должны сделать перерыв и рассмотреть парадокс. В IV веке до Скандинавии доходило мало римского золота, но много изделий из мастерских на Рейне и Дунае. В V веке, хотя римское золото найдено в больших количествах на балтийских островах и шведском материке, мало свидетельств наличия там римских товаров. И это несмотря на активную торговлю через центральноевропейские границы Рима. Вместо этого металлические изделия и ювелирные украшения тех лет в Скандинавии демонстрируют следы сильного центральноазиатского влияния и, судя по всему, были изготовлены исключительно в местных мастерских. Вендельские шлемы раннего периода в Швеции, к примеру, имеют в основном римскую конструкцию, но украшены совершенно иначе[46]46
  Ростовцев считает, что новый стиль вдохновлен Сасанидами. Другие историки с ним не согласны и считают доминирующим германское или даже местное скандинавское. Все согласны лишь в одном – оно не римское.


[Закрыть]. Скандинавия, несмотря на римское золото, похоже, являлась частью более широкой центральноевропейской русской культурной области, протянувшейся до Рейна. В этой области влияние Центральной Азии и Персии Сасанидов было важнее, чем влияние римского мира. Еще сильнее озадачивает то, что, хотя римское золото, датированное рассматриваемым периодом, находили в Скандинавии, его практически не было в Центральной Европе, в первую очередь в Восточной Германии, через которую оно должно было пройти, чтобы очутиться на далеких балтийских берегах. Некоторые историки пытались объяснить этот парадокс, отрицая существование торговли со Скандинавией в те годы. Если верить им, найденное золото добралось до Балтики не посредством торговли, а было привезено возвращающимися северными солдатами и другими лицами, которые привезли его с собой из империи гуннов и римского мира. В некоторых случаях это может быть правдой, но в целом объяснение кажется неправдоподобным. Мне представляется более вероятным следующее: нам известно, что римский мир торговал через границы с варварами Центральной Европы. Но объем этой торговли, ввиду упадка экономической жизни империи и навязанного контроля торговли, был достаточен только для удовлетворения самых насущных потребностей людей, живших за Рейном и Дунаем. Вместо товаров большая часть экспорта, отправленного Римом в Центральную Европу, состояла из золота в виде субсидий. Меха, янтарь и, конечно, рабов везли из Скандинавии в Европу. И когда скандинавские торговцы привозили свои товары с севера в самое сердце владений Аттилы, они получали за свои меха, янтарь и прочие грузы не изготовленные римлянами товары, а римское золото, а также, возможно, какую-то часть товаров, изготовленных на востоке, а не в Риме. Это золото они везли обратно на север. А отсутствие археологических находок монет объясняется просто: как известно, эти регионы до 500 года не были заселены.

Таким образом, любопытный парадокс с золотом при отсутствии римских товаров объясняется просто. Как систематически повторяли гунны в каждом своем договоре с империей, торговля должна вестись свободно. Очевидно, такая ситуация являлась искусственной. Она полностью зависела от римских взяток и субсидий, выплачиваемых ничего не производившим варварам Центральной Европы. А ее последствия оказались далекоидущими и породили поток золота, текущий на север из римского мира в Скандинавию, где их использовали не так для производства, как для изготовления украшений и т. д. Определенно, те, кто говорит о вывозе золота на восток в последние годы империи, не уделил должного внимания археологическим свидетельствам, которые показывают, что больше золотого богатства средиземноморского мира направлялось на север в Скандинавию, чем на восток в Китай и Индию.

Такова была экономическая ситуация в Северной Европе в первые пять или шесть десятилетий V века. Что же произошло в следующее столетие рассматриваемого нами периода? Давайте для начала рассмотрим Галлию. Мы уже отмечали, что после 450 года там имели место быстрые перемены. Бритты высадились с моря и начали колонизовать Арморику, а саксонские пираты, действовавшие у берегов Западной Галлии, делали практически невозможной торговлю. Франки захватили субримскую Галлию к северу от Луары и вскоре после 500 года уничтожили вестготское господство над Аквитанией. К 550 году бургунды завоевали также новую франкскую империю Меровингов, протянувшуюся от Средиземного моря до Германии.

Любопытно, что Южная и Западная Галлия понесли от этих событий не самый большой ущерб в экономическом отношении. Замена вестготского или бургундского правления франкским к югу от Луары поначалу не означала больших перемен. Аристократы – Аполлинарии и иже с ними – легко переметнулись от одного хозяина к другому, который к тому же обладал существенным преимуществом – был ортодоксальным католиком, христианином, а не еретиком. К югу от Луары система вилл продолжала существовать. Города вроде Бордо, Тулузы и Пуатье тоже никуда не делись. Галлоримская аристократия, как и прежде, оставалась доминирующим элементом в сельском обществе и монополизировала ключевые позиции в церкви. Фортунат счел бы для себя приемлемыми многие места, где развивалось общество и культивировался тонкий вкус, к которому он всегда стремился.

Атлантическая торговля, которая до 450 года доходила до берегов Западной Галлии, теперь пребывала в застое. Однако это компенсировалось другим событием – возрождением средиземноморской торговли с берегами Галлии. В конце V века, когда пиратство вандалов пошло на убыль, и в начале VI века, когда восстановленная Юстинианом Романия стимулировала коммерческое развитие, возродилась торговля между Галлией и Востоком. Сирийцы, евреи и другие жители Востока снова привозили свои товары в Марсель, Нарбонну и города внутри страны. Золото, редкое в VI веке, опять стало относительно обычным. Южная и Центральная Галлия, которые в IV веке были экономически отделены от Средиземноморья, легко интегрировались в средиземноморский мир. На исторической сцене появился экономический ренессанс Меровингов – западный аналог Юстинианова возрождения на Средиземноморье.

Если такова была ситуация на юге и в отдельных частях центра Галлии, совершенно иначе обстояли дела до 550 года в остальной провинции и тех регионах Рейнской области, которые выходили к Северной Европе и Атлантике, а не к Средиземному морю. В Рейнской области городская жизнь в таких крупных центрах, как Кёльн, Тонгерен, Бонн, Вормс, Майнц, Шпейер и Страсбург, пришла в упадок. Дальше на юг и восток, в таких центрах, как Трир, Верден, Турне и Камбре, почти не осталось римской экономики.

Причины краха городских центров понять нетрудно. Их корни вовсе не в деструктивном характере франкских завоеваний, а скорее в природе римской экономической жизни в этой части Европы. Как уже говорилось ранее, промышленность этого региона, сконцентрированная в этих городах, – фабрики по производству оружия, тканей и т. д., была полностью под государственным контролем. То же самое можно сказать о мерах по транспортировке продовольствия, которыми занималась контролируемая государством коллегия речных перевозчиков. Конец римской правительственной системы в этих регионах и ее замена управлением франков почти сразу же положила конец такому положению дел. Система, направленная на обеспечение снабжения пограничных армий, не имела никакого смысла, если эти армии прекратили свое существование, и Рейн больше не служил границей между двумя мирами. Франки поддерживали римскую систему общественных перевозок, которую они сочли полезной, но все остальное – gynecée, фабрики по производству оружия, общественные продовольственные склады и корпорации nautae на реках – исчезло почти сразу после прихода власти франков. Одновременно исчезла вся модель жизни поздней Римской империи в регионе.

Также интересно отметить, что в большинстве северных и восточных владений франков система вилл тоже вскоре исчезла. Как и государственные gynecée, система вилл в этих регионах зависела от сильной государственной организации, которая поддерживала власть крупных землевладельцев над колонами – по сути, рабами, в то время как последние были ответственны за обработку земли и уплату большей части своего урожая империи в виде налогов. Там и в то время, когда правительство оказывалось слабым и дезорганизованным, для системы вилл наступали трудные времена. Колоны бунтовали и объявляли о своей независимости в восстаниях багаудов. Именно такое восстание вкупе с вторжениями и параличом правительства уничтожило систему вилл на большей части Британии в конце IV века. Аналогичная слабость вызвала бунты в регионе Луары и в Арморике в начале V века. Вероятно, такое же отсутствие правительственного контроля привело к исчезновению вилл в Бельгии в этот же период. Идентичное состояние дел сложилось на большей части Галлии к северу от Луары и в Рейнской области. Без поддержки сильного организованного государства система вилл терпела крах повсеместно, как это было, например, с виллой Неннинг в Люксембурге, история которой хорошо изучена. Некоторые из них, как, например, укрепленная вилла епископа Никиты возле Трира, уцелели, но они были лишь исключениями, которые подтверждают правило. К северу от регионов, таких как Виваре, долина Гаронны и Пуатье, где сохранилась старая система, к 550 году римская система вилл исчезла полностью. Точно так же в нашем современном мире мы видели, как система плантаций, зависящая от власти симпатизирующего ей правительства, исчезла в Мексике, Голландской Ост-Индии и Бирме. Новые поселения германских колонистов, которых было много в Рейнской области, Бельгии и Эльзасе и немного меньше по мере приближения к Сене, заставили местное население галло-римлян двигаться к новой системе – деревень, – которая была характерна для Средних веков.

В тех регионах, где и система вилл, и регламентированная государством промышленность не пережили завоевания варваров, в силу сложившихся обстоятельств утвердилось местничество. Общество, основанное на системе деревень, не могло появиться в одночасье, уже будучи экономически развитым. Как и в субримской Британии, местничество отразилось в монетах. В этой части Галлии в конце V и начале VI века чеканились монеты, очень похожие на minimi и minimissimi Британии. Эти маленькие, можно сказать, крошечные кусочки серебра были найдены в долине Мааса, недалеко от Намюра, на Марне и даже в районе Шаранты[47]47
  Там находили еще и бронзовые или медные монеты. Редкие маленькие серебряные монеты Меровингов V и VI вв. были обнаружены на севере – на Сене, Марне и Уазе, на северо-востоке – возле Намюра, и на западе – в районе Шаранты. Похожие монеты чеканили бургундские правители в тот же период.


[Закрыть]. В то же самое время не следует считать, что вся промышленность исчезла. Это не так. К югу от Трира и Турне осталось население, которое трудилось на ушедших в небытие gynecée. Но оно направило свой промышленный опыт в новое русло, связав его с прежними занятиями. Эти люди стали чеканщиками и ювелирами и изготовителями оружия для воинственных франков, под властью которых теперь жили. Но пока они продолжали трудиться в тех же регионах, где раньше работали на Римское государство, произошла странная вещь. Их техника и художественные мотивы изменились. К VI веку в Восточной Галлии и в Рейнской области появилась новая модель организации производства мечей, превосходящая ту, что существовала здесь в римские времена, и сильно отличающаяся от нее – вероятнее всего, она имеет центральноазиатское происхождение. Система выплавки железа тоже изменилась в сравнении с той, что существовала в Римской империи, став примитивнее. Ювелирные украшения, производимые в этой части Галлии, также изменились и стали похожи по стилю и дизайну на те, что изготавливали на юге Руси, в Скандинавии, Германии и Кенте. В общем, в рассматриваемых регионах Галлии и Германии появились новые неримские промышленность, искусство и сельское хозяйство.

Аналогичное положение сложилось в Британии в период после саксонского вторжения на остров, но в еще большей, более выраженной степени. В Западной Британии регион, где жило местное романзированное население, продолжал неуклонно уменьшаться, и, в конце концов, осталось только два места, Бортон-он-Уотер и Лидни, где можно было найти minimissimi – символы продолжения римских экономических традиций. Гильда в середине VI века мог называть себя римлянином, но его выдавала варварская латынь. Западная Британия стала полностью кельтской, и даже церковь, как в Ирландии, пришла к организации на племенной основе. Это не значит, что в Ирландском море и, возможно, до самой Коруньи не продолжалась морская торговля. Она существовала. Медь и олово оставались востребованными, и рудники Корнуолла активно работали. Ирландия особенно в экономике достигла некоторых успехов, что показали раскопки в Лагоре. Ирландские святые посещали Корнуолл и Уэльс для религиозного обучения. Но подобные контакты, коммерческие и прочие, в рамках кельтской талассократии – морского могущества – в те годы не были достаточно важными, чтобы или оживить старые римские городские центры в Западной Британии, или создать новые в других кельтских регионах.

Многое из сказанного справедливо и для востока Британии, где после 450 года также начался продолжительный экономический упадок. Только в Ричборо были найдены minimissimi VI века, продемонстрировавшие преемственность с римским прошлым на строго местной основе. В других местах – Кентербери, Лондоне, Йорке – продолжалось слабое подобие сельской жизни, только оно было очень слабым. Юто-саксонские жители Кентербери, к примеру, жили за пределами стен старого римского города, а изменение городского плана Лондона, когда он снова приобрел важность, показывает, что его население к 500 году, вероятно, практически исчезло. Правда, определенные мотивы в кентских и восточно-английских ювелирных украшениях подразумевают, что британские традиции ремесла сохранились вокруг фортов Саксонского берега. Сохранение ранних стилей домов и деления полей указывает на то же. Однако, как и в случае с Северной Галлией, такие остатки прошлого не слишком впечатляют.

Контраст Британии составлял скандинавский мир, куда до 550 года тек поток золота с юга. Здесь можно найти многочисленные признаки экономического роста – на примитивном уровне, конечно. Процветала выплавка железа, особенно в Норвегии, а находки на островах Готланд, Борнхольм и Эланд предполагают наличие морского судоходства[48]48
  Судя по находкам золотых и других монет, острова Готланд, Эланд и Борнхольм были торговыми центрами Скандинавии в этот период, так же как и шведская Уппландия.


[Закрыть]. Возможно, римские монеты и brachteates служили скорее украшениями, чем деньгами, как и красивые массивные украшения того периода, такие как торлсундские воротники, кольца для мечей, упомянутые в «Беовульфе», и массивные золотые чаши, обнаруженные в Дании. Но если так, они представляли собой вещи, пригодные для обмена, как и кольцевые монеты, которые часто находили на раскопках. Трудно поверить, что в конце V и начале VI века здесь не было чего-то близкого примитивной торговой цивилизации.

Коммерция на юге пережила падение империи Аттилы, поскольку даже при Юстиниане золото прибывало в этот регион через Центральную Европу. Но успехи аваров и славян перерезали торговые пути, и в конце концов при Теодорихе перед 550 годом остался только один торговый путь, связывающий со Средиземноморьем. Этот путь, открытый благодаря дипломатическим отношениям Теодориха с королем Норвегии, герулами, эстами Восточной Балтики и королями варинов и тюрингов, следовал на запад от Балтики до Эльбы, потом по Рейну в Италию через альпийские проходы. Должно быть, именно по этому пути эсты привезли янтарные подарки ко двору великого остготского монарха. Затем имел место финальный рывок славян через Северную Германию к Атлантике. Скандинавия оказалась отрезанной от юга. Остался только морской путь вдоль Фризии, через Финский залив и по русским рекам[49]49
  Лучшее доказательство этой изоляции – отсутствие находок янтаря, датированного VI в. при раскопках на Рейне и в Венгрии. В V в. таких находок было много.


[Закрыть]. Как и кельтская талассократия, скандинавская Балтика стала изолированным регионом, экономически отделенным от мира на юге, с которым он когда-то был связан торговлей.

Экономическая судьба Центральной Европы к середине XVI века оказалась еще мрачнее. Туда, где появлялись славянские племена, они приносили с собой примитивную сельскохозяйственную систему и больше почти ничего. Авары, в отличие от гуннов, были мало заинтересованы в торговле. Их набеги и господство над более слабыми славянскими соседями, обрекли эту часть Европы на очень низкий уровень экономической жизни на века. Археология ясно показывает, что в этот ранний исторический период славянских поселений почти не было контактов, торговли и промышленности. Ситуация изменилась к лучшему только спустя много лет[50]50
  Поражает контраст между V и VI в. Раньше, примерно до 500 г., влияние Центральной Азии и некоторые произведенные там товары свободно попадали в Северную Францию через Центральную Европу. Но с VI в. здесь не прослеживаются ни предметы аварского производства, ни аварское влияние.


[Закрыть].

Есть только одно исключение, помимо Южной Галлии, из общей мрачной экономической картины, которую являла собой Северная Европа к 550 году. Это исключение – Альпийский регион Норика и Реции. Возможно, так случилось потому, что после того, как Теодорих и его остготы взяли Италию, они установили контроль над всеми римскими провинциями в верховьях Дуная, и поддерживали старую римскую экономическую систему. Какова бы ни была причина, интересно заметить, что до середины VI века и римская система вилл, и некоторые старые римские техники и промышленные производства продолжали существовать вокруг таких центров, как Аугсбург и Регенсбург. Более того, через альпийские проходы поддерживалась связь с Италией, на что указывают находки остготских и византийских siliquae и demi-siliquae в Южной Германии до самого Майнца. Некоторая часть торговли была той, что, как уже говорилось, к 550 году достигала Балтики через Эльбу. Но большая ее часть, возможно, следовала другим путем, по Рейну к Фризии, на что указывают золотые монеты, чеканенные в Италии и найденные в Нидерландах[51]51
  Во Фризии были найдены следующие золотые монеты этого периода: 1 – Аркадия (миланский монетный двор), 1 – Феодосия II, 2 – Валентиниана III (Равеннский двор), 2 – Маркиана, 10 – Льва I, 1 – Анастасия и 9 имитаций, 2 – Юстина (Константинопольский монетный двор) и 4 имитации, 8 – Юстиниана (7 – Константинопольский монетный двор и 1 – итальянский) и 18 имитаций. Эти монеты показывают, что контакты между Галлией Меровингов и Фризией снова начались около 500 г., но до 550 г. пути, ведущие в Италию, были важнее.


[Закрыть]. Новый путь с севера на юг к Средиземному морю, единственный все еще функционировавший к 550 году, несомненно, объясняет экспедицию Хигелака в эти годы к устью Рейна. Он искал не только добычу, но и путь на юг. Он же объясняет, почему автор «Беовульфа» говорил о фризах как врагах, живущих по другую сторону от гаутов. В географическом отношении эта ремарка не имеет смысла. Зато с точки зрения экономики она наглядна и интересна. Гаутский путь к южному богатству теперь лежал через Фризию и Рейн в Италию. С развитием этого маршрута Рейн стал играть новую важную роль. Он перестал быть барьером между двумя враждующими системами, экономической и политической. Наоборот, он стал магистралью, соединявшей Средиземноморье с Северной Европой. Именно эту роль ему предстояло играть много лет.

Давайте кратко подведем итоги, обобщим грандиозные перемены, которые принесли эти годы. В IV веке развитые в промышленном отношении отдельные регионы североевропейской части римских владений столкнулись с развивающимся неримским севером, разделенным на Атлантический регион и Центральноевропейский – Скандинавский регион. К 550 году все изменилось. Нам известно, что в большинстве из того, что было римскими северными провинциями, города, промышленность и виллы, составлявшие ее цивилизацию, исчезли, а с ними и коммерческие контакты, которые они стимулировали. Ни большой Атлантический торговый регион, ни Центральноевропейский – Скандинавский торговый регион не сохранились. Вместо этого появилась серия изолированных регионов на Ирландском, Балтийском и Северном морях и в Центральной Европе. Только в двух из них, тесно связанных со Средиземным морем, – Норике-Ретии и Южной Галлии, – наблюдалось продолжение римской экономической жизни. В других местах на руинах старого мира медленно поднимался и обретал силу новый экономический порядок.

В истории, как и в жизни, конец и начало, рождение и смерть, новое и старое зачастую соседствуют. И к 550 году мы видим очертания нового экономического порядка, возникающего на руинах старого. Мы видим новые торговые пути, соединяющие воедино отдельные экономические системы, в которые превратилась Северная Европа. О некоторых из них мы уже говорили. Это рейнский путь, соединяющий Италию с Северным морем, путь вдоль побережья Фризии, соединяющий Балтику с регионами, которые прилегают к Северному морю. Также были сделаны дополнительные шаги по формированию варяжского пути – из Финского залива, через территорию Руси, к Черному и Каспийскому морям.

Из другого региона, Кента, тоже началось движение грузов, но важность оно приобрело позже. Географическое положение Кента в месте слияния Рейна, Английского канала и Северного моря являлось идеальным для торговли. Мы располагаем свидетельствами, что к середине VI века возникли новые торговые контакты. Найденные в кентских захоронениях ювелирные украшения и другие предметы показывают, что жители этого региона поддерживали тесную связь с Рейнской областью, а судя по раскопкам в Фризии, содержащим кентские броши, эти контакты протянулись даже сюда. Не исключено, что были также прямые контакты со Скандинавией или через Фризию, или через Восточную Англию, поскольку brachteates, определенно имевшие скандинавское происхождение, также обнаруживались в кентских захоронениях[52]52
  Янтаря, который прибыл скорее из Норфолка, чем из Скандинавии, много в кентских захоронениях VI в., но в более ранних он встречается редко.


[Закрыть]. Контакты не ограничивались севером. Ирландские подвесные чаши в Кенте указывают на связь, возможно, через ирландскую колонию в Гэмпшире, с кельтским миром на западе и, вероятно, с Руаном, единственным уцелевшим римским городом на Канале[53]53
  Кентский король Этельберт вскоре после 550 г. женился на Берте, дочери парижского короля Хариберта, который в это время контролировал Руан.


[Закрыть]. Но это не все. Есть свидетельства – монеты и ювелирные украшения – того, что контакт поддерживался даже с далекой саксонской колонией в районе Шаранты, на западном побережье Галлии. Таким образом, Кент, поддерживая контакт с Галлией, кельтским западом, Рейнской областью, Фризией и Скандинавией, стал глашатаем новой эры, уже находившейся в стадии формирования.

Осталась одна финальная проблема: какие суда использовались на северных морях в период миграций? И снова мы располагаем не столь полной информацией, как хотелось бы. Однако ясно, что на побережье Западной Галлии продолжали использоваться суда того же типа, что мы упоминали в первой главе. Нам ничего не известно о военных кораблях, составлявших вестготский флот на Гаронне, так же как и о тех, что использовали римляне на Канале. Это могли быть галеры, navis longae и быстроходные пиктские суда, с которыми мы уже сталкивались раньше. Мы упоминали о флоте Гаронны в 475 году. Можно предположить, что после этого военные корабли больше не строились.

Относительно торгового флота мы информированы несколько лучше. Есть упоминания о двух типах судов, которые в последние годы VI века использовали галльские мореплаватели. Один из них – scapha – скафа. Такие суда, как утверждает Григорий Турский, использовались в торговле с Испанией до самой Галисии. Другой – barca – барка. Скафа – плоскодонное судно с квадратной кормой и большим парусом – использовалось для речных перевозок и для морских перевозок вдоль побережья. Это судно, судя по всему, было аналогично по конструкции люггеру. Барка – более крупное прочное судно, похожее на римское судно IV века, найденное в Лондоне. Оно было крупнее скафы и, возможно, взяло что-то от ponto венетов и римских транспортных судов, таких как hippago и corbito. Определенно оно было обшито вгладь. Возможно, именно барка перевезла святого Патрика из Ирландии в Восточную Галлию.

Не так легко идентифицировать суда, которые использовались мореплавателями Западной Британии для плавания в Арморику и Корунью в Испании. Только одно представляется очевидным: это были не океанские кораклы, которые раньше ходили у берегов Корнуолла. Суда, на которых Коротикус совершал набеги на Ирландию, вероятнее всего, были крупнее и имели некоторое сходство с римскими военным кораблями. Также, возможно, именно такие суда помогли Куннеде изгнать ирландцев из Корнуолла и Уэльса. К временам Гильды ситуация проясняется. Он описывает суда бриттов, отправлявшихся в Бретань, как navis longae – военные корабли римского типа. Кораклы, скорее всего, использовались для местных целей. Но были ли еще и другие типы судов? Возможно, здесь использовались те же скафы и барки, что на галльских берегах.

Относительно ирландского судоходства в эти годы сомнений меньше. До 550 года «национальным» ирландским судном par excellence был коракл. Сидоний, к примеру, упоминает ирландских пиратов, бороздящих моря в «сшитых скифах». Очевидно, это curragh – куррах. Легенды Ирландского моря более позднего периода сообщают нам больше информации об этом типе плавсредств. Некоторые куррахи имели большие размеры, были обшиты тремя слоями шкур, могли перевозить двадцать человек и нести мачту[54]54
  Дикуил, писавший в начале IX в., рассказал о кораклах, которые доходили до Исландии. Они же упоминаются в конце VI в. Адамнаном в Vita Columbae.


[Закрыть]. Суда такого типа, вероятно, использовал Ниалл Девяти Заложников в своих рейдах. Веком позже они все еще использовались вдоль ирландского побережья.

Информация, которой мы располагаем о судах в Атлантике, скудна, однако о судах, использовавшихся в те годы в Северном море, нам известно еще меньше. Мы точно не знаем, на каких судах саксонцы, юты и герулы совершали свои экспедиции. Можно только утверждать, что они обладали хорошими мореходными качествами, в отличие от Нидамского корабля, и, если верить Сидонию, имели паруса. Предположительно они были обшиты вгладь и внакрой и сконструированы по образу и подобию пиктских судов, о которых упоминал Вегеций. Вероятно, они были довольно большими, потому что, согласно одному источнику, для нападения герулов на Испанию в 459 году использовалось семь судов, перевозивших 400 человек. Если верить этой статистике, каждое судно перевозило 60 человек, примерно столько же, сколько средние лодки викингов в начале IX века. Кстати, тот факт, что Кент к 550 году вел морскую торговлю с такими удаленными от него регионами, как Скандинавия, Фризия и Рейнская область (устье Рейна), кельтским Западом и саксонской колонией на Шаранте, указывает на наличие у жителей Кента надежных судов, способных выдержать длительные морские переходы.

Наша информация об англах и скандинавах тех лет на Балтике и у побережья Норвегии более точная. Она получена благодаря открытиям в Квалсунне и Саттон-Ху остатков судов, датированных этим периодом. Судно из Саттон-Ху и более крупное судно из Квалсунна очень похожи друг на друга и явно произошли от Нидамского корабля. Таким образом, они представляют собой еще одно свидетельство – если таковое требуется – передвижения балтийских народов до Северной Норвегии и Восточной Британии в начале VI века. Хотя судно из Саттон-Ху разбилось около 655 года, оно было уже старым, то есть относится к VI веку. Судно из Квалсунна датировано примерно тем же периодом.

Что касается конструкции, оба судна имели следующие характеристики: оба являлись плоскодонными гребными судами, созданными по образу Нидамского корабля. Однако они были более качественно построены, их пояса обшивки и уключины расположены лучше. Они также имели усовершенствованное рулевое весло. Одновременно они обладали определенными балтийскими характеристиками, как и Нидамский корабль. Иначе говоря, они не имели парусов и были настолько низкими в районе миделя, что захлестывались волной и, значит, не были приспособлены для плавания в океане. Как и все балтийские, скандинавские суда, они были обшиты внакрой. Несмотря на отдельные усовершенствования, оставались ближе к Нидамскому кораблю, чем к последующим лодкам викингов, вроде найденных в Гокстаде. Любопытно, что суда из Саттон-Ху и Квалсунна, судя по всему, реабилитировали византийского историка Прокопия, информация которого о Британии часто была ненадежной. Прокопий, рассказавший нам, что получил информацию от англов, сопровождавших франкских послов ко двору Юстиниана, утверждал, что суда, используемые англами, не имели парусов. Он, похоже, был немало удивлен этим фактом, а это предполагает, что другие народы в Британии – кельты, саксы и юты – использовали суда с парусами. Судно из Саттон-Ху подтверждает правоту Прокопия.

Следует также сказать несколько слов о навигации. В целом свидетельства, которыми мы располагаем, вроде бы указывают на то, что моряки по возможности старались следовать вдоль берега и избегали выходить в открытое море. Таким образом, от Коруньи или Бордо до Британии и Ирландии, морские пути проходили вдоль французского побережья, мимо Бретани, а затем в Корнуолл. От Кента до Руана морские суда шли вдоль южных берегов Британии до острова Уайт, а потом через Канал в Галлию. Из Кента до Скандинавии путь пролегал через проливы к устью Рейна, затем вдоль Фризских островов к реке Айдер и через Ютландский полуостров в Балтийское море. Это объясняет ценность географического положения таких мест, как Фризия, Гэмпшир, Кент и Бретань, для морских народов. Именно оттуда контролировалось морское судоходство в северных морях.

Если это было справедливо для парусников, то тем более справедливо для гребных судов – только они использовались в Скандинавии и на Балтике. Для гребных судов путь через Северное море в Англию, должно быть, пролегал вдоль фризского побережья, потом через нижнюю оконечность Северного моря к Кенту или эстуарию Темзы, а оттуда вдоль восточных берегов Норфолка и Суффолка к Уошу и дальше. Вероятно, именно по этому пути англы достигли Англии, поскольку на их судах прямой путь через Северное море был бы в высшей степени опасным[55]55
  Нам известно, что была более активная навигация, соединявшая Норвегию, Ирландию, Британию и Испанию вместе, в конце бронзового века, чем позже, в железном веке. Тому есть довольно-таки простое объяснение. В ранний период кожаная лодка – коракл – использовалась повсеместно, в том числе на побережье Норвегии. Это было идеальное для Атлантики судно, скользившее по гребням волн.
  Когда в Норвегию, возможно и в Данию, с Балтики попали деревянные обшитые суда, они на первом этапе обладали худшими мореходными качествами. Ponto венетов, между прочим, было единственное океанское деревянное судно, которое использовалось в Атлантике до римских времен. Затем у римлян постепенно появились усовершенствованные деревянные суда, которые до IV и V вв. распространились к саксонцам и пиктам. Коракл, однако, продолжал использоваться у ирландских и саксонских берегов. Вместе с тем норвежцы и англы Восточной Британии под сильным влиянием деревянных кораблей не спешили принимать лучшие конструкции судов. Так было примерно до 600 г. Судно из Квалсунна являет собой перемену, достигшую норвежских берегов, или «брак» кожаной лодки с балтийской обшитой деревом лодкой. От этого «брака» родилась несущая мачту лодка викингов следующих столетий.


[Закрыть]. Аналогично путь, по которому шведские суда попадали в Южную Норвегию, пролегал вдоль шведских берегов от Уппландии, мимо Готланда, Эланда и Борнхольма, а затем через Скагеррак и Каттегат в воды Южной Норвегии. Альтернатива – по озеру и реке через полуостров Южной Швеции в Каттегат. Таким образом, на Балтике контроль крупных островов у шведского берега и Дании нес с собой контроль морского судоходства в этих водах. Тем, кто контролировал все это здесь, как и в Атлантике, в будущем предстояло стать важными посредниками на северных морях.