Текст книги "Туда, где небо чистое"

В Эвелин проснулось возмущение. Она казалась самой себе побежденной. Что это значит? На что он намекает? Неужели он решил, что она, рассудительная, обладающая здравым смыслом юная леди, является одной из тех дурочек, которые, обмахиваясь веером, хихикают и заискивают в присутствии кавалеров? Нет уж, она не такая! У нее есть достоинство, и демонстрация себя вовсе не является целью ее присутствия на балу. Ей просто нравятся танцы. Да, безусловно, ей нравилось выглядеть превосходно, но наряжалась она отнюдь не для того, чтобы произвести фурор! Как он может извергать столь необоснованные доводы, полные до краев предубеждением, ведь он даже не знает ее и не поинтересовался, чем же ее пленяют танцы? Она несколько вскипела, но твердо решила отстаивать то, что было для нее свято – свое достоинство и индивидуальность.

– Смею с вами не согласится. Поскольку танец для меня – не просто вид развлечения, а нечто большее.

– Что же? – в Дэвидсоне проснулся интерес.

– Это искусство, но никак не способ показать себя. Танец может помочь изучить партнера и понять, насколько резонно продолжать с ним знакомство.

– Вот как? И удачно? – его немного изумил ее ответ.

– По-разному. Да и почему танец не может быть просто способом получить заряд удовольствия и радости? Не все танцуют на балах только ради того, чтобы обратить на себя публику, некоторые делают это исключительно ради самого танца. – все четверо смотрели на нее и молчали, когда она умолкла, но кашлянув, она решила завершить сказанное, дабы не вызвать продолжения этой дискуссии. – Так что, уверяю вас, ваше суждения относительно моих стремлений ошибочно.

– В таком случаю, горячо прошу меня извинить. – он произнес это ровно и уважительно, взгляд его обратился на танцующих.

Пока они вели беседу, прошел еще один танец. Гостям было безумно весело. Среди них была и Розалин, которая готовилась танцевать уже третий танец с Мэтью. Эти двое не переставали о чем-то с жаром толковать и звонко смеяться. Торндайк решил прервать прения, им было замечено некоторое напряжение, возникшее между Эвелин и его другом.

– Что ж, в таком случае, не позволите ли мне быть вами изученным, мисс Эвелин? Будете ли вы так любезны? – он протянул ее свою руку. Она, взглянув на мистера Дэвидсона, поклонилась и подала руку Рэдмонду.

– До скорой встречи, господа. – сдавлено произнесла она.

Ленни в свою очередь пригласил Вивиан на танец, та вдохновлено приняла это приглашение, так как была поклонницей танцев вроде «кантри», «кадрили» и «мазурки». Мистер же Дэвидсон занял уединенное место и оттуда наблюдал за танцующими. Иногда его взгляд обращался к Эвелин и Торндайку, иногда он следил глазами за сестрой. Он словно не переставал о чем-то думать, его вид позволял окружающим понять, что этот джентльмен не расположен к пустым разговорам. Когда кто-либо проходил мимо него, он учтиво кланялся, справлялся о настроении гостей или о том, как они поживают. Джаред Дэвидсон стал одной из главных тем для обсуждения этого вечера, по большей части, для дам.

Эвелин, танцуя с мистером Торндайком веселый танец «кантри», время от времени поглядывала на загадочного мистера Дэвидсона. Она была взволнована и обескуражена, так уж он запал ей в голову. Он показался ей умным, но отстраненным от мира. Ей казалось, что он предпочитает одиночество подобным шумным мероприятиям. А почтил он своим присутствием этот бал, только выказывая уважение другу. К тому же, внезапно вызванные им недовольство и возмущение немного поутихли, так как Эвелин почудилось, словно он разочарован во многих вещах, он казался опытным и мудрым и уж наверняка, видел в жизни больше ее и успел сделать обо всем определенные выводы. Вероятно, в глубине ее души родилось теплое, дружеское сочувствие к этому человеку.

– Вы чем-то озабочены, как я вижу? Что стало причиной вашей грусти? – решил вдруг заговорить мистер Торндайк.

Примечательно то, что во время танца Эви и Рэдмонда многие принялись шушукаться и обмениваться мнениями относительно этих двоих. Бал – то событие, которое подпитывает сплетников и зевак на рождение определенного рода сенсаций. Судачить о том, как какой-то молодой человек пригласил юную особу на несколько танцев к ряду, или о том, как неподобающе вела себя дочь какого-либо достопочтенного господина – было и будет целью посещения балов. Знатные дамы не обошли мимо и танец Эви и хозяина. Многие после шептались о том, что он просто впивался в нее взглядом, и весь вечер галантно и обходительно за ней ухаживал.

– Не беспокойтесь, со мной все хорошо. – успокоила партнера Эви.

– Как вам мои друзья?

– Довольно приятные люди. – ответила Эви, пытаясь казаться веселой.

Во время этого танца было немного возможностей переговариваться, поэтому пара могла произносить только короткие фразы.

– Надеюсь, вам все сегодня нравится?

– Бесспорно, это лучшее торжество из всех, на которых мне приходилось бывать за последнее время.

– Тогда я выполнил свой долг.

– Вы поразили абсолютно всех, мистер Торндайк.

– Вот как? И чем же? – удивлено спросил он, при этом понимая ее.

– За такой короткий временной промежуток вы организовали более чем достойны прием.

– Приятно слышать.

– Так думаю не только я.

После последовало недолгое молчание.

– Прошу простить моего друга. Он мог показаться резким. Но он поистине невероятный человек, пусть и задумчивый временами.

– Охотно верю. И да, он не показался мне резким. Возможно, уставшим.

– Джаред не очень любит шумные балы, к сожалению. Я так же к ним отношусь.

– Отчего? – полюбопытствовала Эвелин.

– Понятия не имею. – улыбнулся он. – Отвечу лишь, что весь этот люд слегка выматывает, вы не находите?

– Да, бывает и так. Но в этом и заключаются балы!

– Безусловно, только теперь я стал чрезвычайно их не любить и редко устраивать.

– А посещать?

– И это тоже. Но вы заставили меня задуматься над предназначением танца. Это дорогого стоит! – он улыбнулся.

Эви улыбнулась в ответ. Она была погружена в свои мысли о мистере Дэвидсоне. Он был полной загадкой для нее. При их разговоре она испытывала странные чувства. Ей отчего-то хотелось показаться ему только с лучшей стороны, особо тогда, когда он намекнул на ее юность. «Верно, он уже наученный опытом, но это не дает ему никакого повода поддаваться ложному мнению о юных леди и их желаниях!»

Пока Эви витала где-то вне этого здания, танец был окончен. И окончен он был в ее молчании. Она пришла в себя и заволновалась, вдруг мистер Торндайк что-то говорил ей, а она ничего не слышала и не отвечала. Танцующие поклонились друг другу, мистер Торндайк взял Эви под руку и повел к столу, где разливали шампанское. Она сделала несколько глотков, извинилась, поблагодарила за танец и, под предлогом того, что ей нужно найти сестру, удалилась.

– Я надеюсь, мы еще увидимся. – разочаровано проронил Торндайк. Эви лишь улыбнулась.

Эвелин нашла сестру в более чем веселом расположении духа. Роуз любила балы, хотя по дороге ее всегда терзали переживания. Это было не то из-за ее робости, не то из-за воспитания. Но, несмотря ни на что, она была очень веселой девушкой, хоть и скромной, но скромность всегда лишь возвышает. В ней теплилось еще что-то совсем детское, невинное. Она пыталась принимать серьезный вид, бесспорно, она была умна и внимательна, схватывала все на лету, тем не менее, во всем этом скрывалась тень маленькой, немного сомневающейся в себе девочки, которая, делая все правильно, все-таки заботится о степени этой самой правильности.

Видимо, они с Мэтью пропустили третий танец и предпочли пообщаться тет-а-тет, а заодно испробовать мороженного.

– Волшебный вечер, верно, Эви? Мэтью столько мне рассказал! Он так интересно изъясняется! – сияя, обратилась она к сестре, которая была не в столь восторженном состоянии. – Что с тобой?

– Нет, нет, я в норме. – она пыталась вытряхнуть поедавшие мысли, которые тяжелым грузом оседали на ее плечах. – Все в порядке, я рада, что вы пообщались, ты прямо-таки сияешь.

– Ах! Мисс Эвелин! Мисс Розалин! – к девушкам приближалась миссис Футчер. Она была разодета очень нарядно. На ней было платье морковного цвета с воланами и лентами, а подол был сделан крупными складками. Корсет не мог в полной мере скрыть ее квадратной талии, в волосах ее пестрели перья, пальцы же обвивали лучшие перстни. – Какая удача! А ведь только начало бала!

– И мы рады вас видеть, так Эв? – с не сходящей улыбкой ответила Розалин.

Эви кивнула.

– Как вам все это? Все только и говорят о незаурядности этого хозяина! Ну, еще о его самых важных гостях…

– Это еще о ком? – поинтересовалась Роуз.

– Ну как же, как же! Вчера прибыл сам мистер Дэвидсон в компании своей очаровательной сестрицы!

– Да, я имела удовольствие обменяться с ними любезностями. – призналась Эвелин.

– О! Это прелестно, Эвелин! Они очень почетные господа…

– Объясните, в конце концов, о ком вы толкуете? – в нетерпении и неведении воскликнула Розалин.

– О мистере и мисс Дэвидсон, конечно! – Роуз вопросительно взглянула на нее. – О, детка, эти люди очень известны. У нас они бывают крайне редко. А вот в Лондоне их знает каждая собака, пардон за пошлость. Их родители умерли, но их достаток от этого не уменьшился ни на один шиллинг, а только растет с каждым годом! Джаред Дэвидсон заправляет огромнейшим поместьем на окраине Ланкашира, недалеко от Аккрингтона. В Лондоне он ведает своим делом, отчего его состояние обогащается. Что мелочиться, ходит молва, что его годовое состояние составляет не меньше пятидесяти тысяч! Ни один из присутствующих не сможет вам этим похвастаться, ручаюсь! Его смело можно назвать богатейшим человеком не только в этой зале, но и в той части Англии, где он обитает. – она обмахнулась веером. – К тому же, какой красавец! Ему, кажется, чуть больше тридцати, но увы, он не очень-то жалует женское общество, впрочем, как и его друг Торндайк. Но они оба по праву имеют титул самых завидных женихов Англии! А его сестра занимается чем-то вроде тенниса, упражняется сутками, а также она любительница игры на пианино и поет сопрано. Чудо, какая семья!

– Как занятно! – восхитилась Розалин. – Это тот джентльмен, который в гордом одиночестве о чем-то печалится?

– Именно он. – ответила Эв.

– По мне, он слегка меланхоличен. – оглядев его, бросила Роуз.

– Это весьма спорно, дорогая. – улыбнулась Эвелин.

Через мгновение рядом оказалась Роксана, звонко кому-то смеясь и махая рукой. Поприветствовав ее, миссис Футчер феерично удалилась. Миссис Стенсфорд проводила ее едким и нетерпимым взглядом.

– Ох уж эта миссис Футчер… Какая вульгарность исходит от этой дамочки! – с высокомерным тоном заявила она. – Что вы обсуждали?

– Мы говорили об этом чопорном молодом человеке. – Розалин указала глазами на стоявшего неподалеку мистера Дэвидсона.

– А! Какой привлекательный мужчина! Право, право… – миссис Стенсфорд принялась разглядывать бедолагу с ног до головы. – Я где-то его видела… Ах, ну что же это… Я знаю его…

– Его имя Джаред Дэвидсон, тетушка. – подсказала Эви.

– Как?! Ты с ним уже познакомилась? Ох, Эви, ты такая умница! Да-да-да, я припоминаю это имя. Ланкаширское поместье, если я не ошибаюсь.

– Верно.

– Дэвидсоны… Неужели собственной персоной! Я, помнится, виделась с ними на одном из светских раутов в Лондоне. Богатейший род! Нужно дерзать, Эви!

– Что вы имеете в виду? – озадачилась и оскорбилась Эвелин.

– Ты прекрасно понимаешь. – ответила та и принялась обмахиваться веером, подняв брови.

– Это совершенно не тот случай, тетушка, где следовало бы дерзать.

– Ты не права, душа моя, с чего тебя посещают столь пессимистичные мысли?

Эви не ответила, а лишь покачала головой.

– Иди, поговори с ним! Это знакомство может проложить тебе дорогу в высший свет! – настаивала тетушка.

– Я не собираюсь этого делать. – спокойно ответила Эвелин. – Назойливость – одно из худших качеств, которым может обладать человек. Но гордыня – еще хуже. – с этими словами она отошла от сестры и тетушки.

Глава

X

Веселье окончательно поглотило поместье Торндайка. Бал был в полном его разгаре. Большая часть гостей танцевали и даже те, у кого не было партнеров, поддались всеобщему забвению и ритмично покачивались в такт музыки. Многие завели знакомства и коротали часы за оживленной беседой. Кто-то прибыл к середине торжества и ничуть не пожалел. Словом, не нашлось на этом вечере человека, который не был бы в полной мере ошеломлен размахом этого события.

Уолтер Джеймс имел некую склонность к развлечениям абсолютно различного сорта. Он мог всю ночь прокутить с приятелями в борделе, а весь день проспав, забывал о намеченных планах и, как следствие, опаздывал на тот или иной слет. Балу у Торндайка не было суждено избежать этой участи. Весь день и всю ночь Уолтер провел в казино на Фейер-стрит. В свой коттедж он прибыл к шести утра, приказал прислуге принести ему скотча со льдом и намоченную в холодной воде тряпку, но не успела та выполнить эти указания, как он забылся младенческим сном. Проснулся мистер Джеймс около пяти вечера и отдал поручение касательно его завтрака, плавно перетекающего в ужин. Поедая бифштекс, его вдруг осенило – приятель Торндайк сегодня дает бал. «Черт его дери! Понедельник! Какие балы в понедельник?!» Пропустить такое, несмотря ни на что, он не имел права, иначе потерял бы статус заслуженного и многоуважаемого члена яхт-клуба, бывающий везде и знающийся со всеми. Ни к чему даже думать о том, чтобы пройти мимо этого события, ведь понаедет столько респектабельных людей! К тому же, ему было известно о масштабах того торжества, на которое после своей трапезы, он принялся собираться. Накрахмаленный, расчесанный, надушенный и полный жизненной энергии он в наипрекраснейшем расположении духа сел в свой экипаж и направился прямиком к месту всеобщего веселья. Позднее пробуждение ввиду полуночничества в компании заядлых игроков привело к опозданию, характерному для этого мистера. Он прибыл к девяти часам, не так уж поздно, тем не менее, застиг публику в полнейшем увеселении. Джеймс с порога принялся обмениваться приветствиями и любезностями с гостями, являющимися его знакомыми. К незнакомым он также обращался со свойственной ему театральностью и ярко выраженной патетикой в его приятном голосе:

– Доброго вечера, мадам! Ах, такой прелестный вечер! Такого прелестного вечера заслуживает исключительно прелестная дама…

И прочее в его стиле. Он довольно долго слонялся по дому, угощался, курил, беседовал с кем бы то ни было, после чего решил разыскать хозяина и переброситься с ним парой фраз, в которых гость собирался выразить свой неописуемый восторг. Мистер Торндайк после танца с Эви не предпочел более дам, за исключением его доброго друга мисс Дэвидсон, которая казалась ему скучающей, несмотря на танец с Ленни Стенсфордом и Кимом Уэлсвифтом. Он восседал на диване в углу передней, явно с целью спрятаться от всех и изрядно напиться. Зоркий глаз Уолтера, как Рэдмонд ни старался быть незамеченным, настиг его в тревожном состоянии со стаканом виски в руке.

– Старина! Каков патрон, а! Каков размах! – они пожали друг другу руки, и Уолтер рухнул на диван. – Искренне прошу прощения за позднее прибытие! Я, приятель, закутил слегка… – засмеявшись, продолжил он. – Однако закрадывается сомнение, что этот бал вообще когда-либо придет к своему завершению! – он смеялся и бил Рэдмонда по плечу, ожидая его реакции или ответа. – Послушай, старик, ты хозяин этого торжества, а просиживаешь штаны вдали от гостей! Что стряслось?

Торндайк все время высказываний Уолтера сидел, глядя непонятно на что, не моргнув ни разу. Услышав вопрос друга, он, сделав глоток, похлопал по плечу собеседника, принял более или менее радостный вид, после чего последовал его не лишенный драматизма ответ.

– Эти люди, Джеймс, приятель, мне не особо импонируют. Знаешь, я презираю каждого. – он обнял его за плечи и указывал пальцами на мимо проходивших людей. – Они считают, что могут приезжать на все эти балы, встречи, словом, жить в удовольствие, и в этом, знаешь ли, заключается счастье в их понимании. Как глупо! Глупо этим ограничивать свой мир, глупо лишать его цены. Они пусты. Пусты, как вот этот мой бокал. Им бы тратить, прожигать, кутить без конца и без начала все вновь и вновь… Им важно только одно – это. – он достал из жилета бумажник из коричневой кожи.

– Да что ты, Рэдмонд! – заливаясь смехом, он принялся доказывать ему обратное. – Мы ведь сами такие. Мы кутим, веселимся и пьем! – он взял с подноса, который нес официант бокал и чокнулся им с Торндайком. – И все нам нипочем! А все оттого, что у нас есть это… – показал он на кошелек друга, когда тот убирал его обратно. – Богатство, как и бедность, – не порок, приятель, это уж наверняка, верно. Мы таковы, и от этого мы не стали кретинами или этими скрягами, которых так развелось в нынешнее время! Послушай, их не так много, как нас. Мы, приличные молодые люди с достатком, не обязаны отчитываться перед обществом за свои прегрешения, оно нам не суд. Присутствующие люди грешны не больше нашего, и от твоего парирования, и от их грешков, они ничуть не обеднеют и не станут несчастны. И этот мир, который ты называешь ценным, им вовсе не обязательно видеть, когда они создают его сами! Это новое время, старина! – он осушил бокал, довольный своей пламенной речью.

– Лицемерие. Кругом одно вранье и прихлебательство! Их всех интересует мое состояние и то, какой на мне фрак, этим их интерес ограничивается. Но это настолько въелось в меня, что я и сам стал таким – стал циником и снобом.

– Постой, ты не прав, Торндайк, отчего ты заговорил столь пессимистично? А на кой черт, по-твоему, устраивают балы? Уж точно не ради рандеву с хозяином!

– Отец вторил мне, что счастье только в том, сколько у тебя на счету в банке, тогда из этого выльются дома, экипажи, путешествия, женщины… У меня на счету двадцать пять тысяч и, черт подери, я не капельки не счастлив! Смекаешь, Джеймс? Ни на дюйм.

– Э-э, брат, ты прибедняешься… Ты богат и можешь подарить себе это счастье! Ты можешь сделать себя счастливейшим на планете!

– И стать одним из этих… – он мотнул головой в сторону гостей. – Решительно отказываюсь от такого счастья. Хотя уже все равно, из этой трясины выхода нет.

– Ну, довольно! Тебе бы пора повеселеть! Банкет намечен на двенадцать? До того времени нужно натанцеваться и наболтаться! – опять засмеялся он.

У Уолтера Джеймса была потрясающая особенность в любой ситуации, во что бы то ни стало не терять своего бодрого и оптимистичного духа. Он как-то поднял Торндайка, и они направились в общую залу.

Пока веселье набирало обороты, а наплыв гостей только увеличивался, Эви уже несколько часов подряд находилась в совершенно подавленном состоянии. Самое неприятное в этом всем было то, что она не понимала причины. В начале вечера она была беззаботна и весела, а сейчас она озабочена и чрезмерно напряжена. Что-то изменилось в ней, но как это могло произойти за несчастные три часа? Что так тревожило ее? Ответа не следовало. Она бродила по имению, садилась то на стул, то на диван, она старалась не сталкиваться ни с тетушкой, ни с кем-то из знакомых. Что беспокоило ее, она не могла осознать, ища подсказки в каждой детали этого душащего вечера. Как ни странно, ответ пришел оттуда, откуда она не ждала. Эвелин, погруженная в раздумья и легкое волнение, решила вкусить немного свежего воздуха, наполненного вечерней прохладой и понаблюдать за угасающим днем. Путь ее лежал на балкон. Это место было просторным, как и все в этом доме. Широкие связки белых кал и ландышей, которые были повсюду, обнимали балкон и его колоны. Сумерки постепенно обволакивали долины и поля, скалы были объяты густой, нависающей грузной пеной – туманной дымкой. В воздухе парил аромат северного ветра, несущегося со скалистой местности, он смешивался с запахом засыпающих деревьев, травы и дыма.

Эви было душно в помещении, и ее пребывание на балконе, как только это возможно, способствовало улучшению ее состояния. Она глядела на сад, изобиловавший кустарниками магнолии, вздымающимися к небесам яблонями и сиреневыми деревьями. Терраса со всех сторон была окружена распустившимися пионами и расцветавшими орхидеями. Видимо, у крыльца, без ведома хозяев, распушила свои листья мята. Мятный запах сливался с теплым воздухом, и оттого в нем запечатлелся свежий аромат. Где-то вдали допевали свои песни птицы. Природа погружалась в безмятежный ночной сон. Эвелин на мгновение удалось заставить тревогу отступить. Однако ее спокойствие кто-то нарушил. Она почувствовала спиной чье-то присутствие, но не смела оборачиваться. Тот, кто вторгся в ее обитель, встал по правую руку от нее и пытался слиться с ее взглядом, смотрящим вдаль.

– Каким прекрасными и изумительными кажутся иногда простые вещи: зеленый сад, засыпающее небо, скалы…

Эвелин показался знакомым этот голос, и резко повернувшись, она узнала в своем собеседнике мистера Дэвидсона.

Она ничего не ответила и продолжала, молча наблюдать за утихающей снаружи жизнью. А нежданный гость продолжал, уже обратившись к ней.

– Вы, верно, сердитесь на меня, мисс Кренингтон? Я это видел по вашему взгляду. Ответьте, чем я задел ваши чувства? – теперь он смотрел прямо на нее.

– Вы нарочно решили застать меня врасплох? Я искала уединения. – ответила она, словно не слыша его вопросов.

– Я тоже. Я на протяжении всего вечера в поисках. И все же вы встревожены, могу я предполагать, что я тому виной?

– Что вы, мистер Дэвидсон! Я вовсе не сержусь, какие глупости… На что мне сердиться? Мы ведь даже толком не разговаривали. – равнодушно и холодно ответила Эвелин, хотя вся она вновь покрылась странным ознобом, а сердце забилось так, что отдавало в ушах.

– Порой можно задеть за живое одним словом или взглядом.

Они стояли молча.

– Не дело красивой и юной даме прозябать такой вечер на балконе, да еще и в компании занудного джентльмена! – побудительно, желая ее приободрить, воскликнул он.

В Эви вновь проснулось возмущение. Он опять упомянул о ее возрасте! Что же это такое? Однако он назвал ее и красивой, но, что кроется в женской душе – величайшая загадка во всем свете. Ведь женщина в минуту обиды способна замечать лишь нелицеприятные высказывания в ее адрес. О, эта изменчивая и тонкая натура женщины! Она может крутить в своей голове одну проблему сутками, месяцами, а на деле все это окажется какой-то пустяковиной и несуразицей. Вся наша беда в том, что мы слишком много думаем, в то время как мужчины не обременяют себя подобным занятием. Мужчины не прокручивают сказанное и сделанное сотню и тысячу раз! Оказывается, они забывают практически все, когда мы помним каждую мелочь, и нам кажется, что где-то мы допустили оплошность. И покуда мы самолично не сделаем наших мужчин жертвами напоминаний, они в жизни не вспомнят того, как что однажды вы надели оранжевый, который абсолютно вас уродует. В идеале, даме положено молчать, но, согласитесь, что вероятнее всего, этот бред выдумал мужчина! Подобно своим соплеменницам, Эви, зацикленная на своих гнетущих мыслях, упустила тот момент, когда она была названа красивой, подметив лишь то, что желала подметить.

– Опять вы напоминаете мне о моей юности! – вскипев, завопила она. – Мне 19 лет! Вы это желали услышать? Теперь вы, верно, видите, что я не так юна! В этом возрасте люди способны не только иметь сформировавшееся мировоззрение и умение держать себя на любом светском слете, но и здравый, пытливый ум, твердящий о том, что различного рода увеселения не являются главнейшей целью человеческого существования! – выдохнув, она пожалела о подобной несдержанности, и, поджав губы и сдвинув брови, потупила взгляд. Дэвидсон не ожидал такой искрометной реакции, но он как будто воспрял духом, так как впервые столкнулся с таким темпераментом.

Улыбнувшись, он произнес:

– Полностью согласен, миледи! – она удивлено посмотрела на него. – Я ни коем образом не хотел обидеть вас этим, клянусь вам. Не стоит так горячиться! Я не подразумевал ничего дурного.

– Простите, мистер Дэвидсон. Мне не стоило вас упрекать. – когда она сумела высказать свое недовольство его упоминаниями о ее незрелости, как ей казалось, она могла говорить с ним без малейшего высокомерия и обиды.

– О, нет! Не извиняйтесь, прошу вас. – его глаза радостно засверкали. Но все же ему было стыдно за то, что он принял ее скромность за тщеславие и смел обидеть ее необдуманными высказываниями, а теперь еще и за то, что вынуждает ее извиняться. – Я был не очень тактичен, все дело в моих личных и вам неинтересных проблемах. Я понимаю, что это никак не оправдывает меня. – он немного напрягся. – Вы так пламенно защищаете свои убеждения, это похвально.

– Я просто рассчитывала на ваше понимание. Не все юные леди – она особо выделила это слово. – одинаковы. Не всех заботят одни и те же глупости. От нас, девушек требуются трафаретные навыки и слова… Но ведь это же неправильно. Это абсурдно! А как же личность?

Дэвидсон внимательно и даже жадно ее слушал, и казалось, он был впечатлен ее мыслями.

– Что ж, – добавила она, легким движением поправляя волосы. – я не собираюсь вам что-либо доказывать. Однако надеюсь, что отныне и впредь вы перестанете приписывать всем молодым особам абсолютно нелепые характеристики.

– Видите ли, – он посмотрел в сторону горизонта. – эти характеристики не были рождены из воздуха, мисс Кренингтон. Они имеют твердую почву, уверяю вас.

– Очевидно, не совсем твердую. – недовольно буркнула Эв.

– Очевидно. – согласился Дэвидсон. – Мне доводилось общаться со многими особами, и некоторые из них меня весьма и весьма разочаровывали, уничтожали во мне всяческую веру в женщину. – он немного помолчал, его глаза вновь приняли вдумчивое и печальное выражение. – Мой опыт и мои наблюдения и есть плоды тех убеждений, которые ныне мне присуще. И вот теперь передо мной вы, мисс Кренингтон, и вы вводите меня в полнейшее замешательство.

– Неужели? – засветившись, спросила она.

– Именно так! Я поражен до глубины души вашим бунтарским духом.

– Вам показалось, мистер Дэвидсон.

– Вздор! Отнюдь не показалось! Да если задеть достоинство дам вашего возраста и даже старше (вы правы, что девятнадцатилетний человек вправе называться взрослым и зрелым), ни одна не станет с таким жаром отстаивать свои взгляды! Это делает вам честь и уважение. – он поклонился ей. – И мне жаль, что я посмел думать иначе.

– Нет, нет, бросьте! Это все пустое, правда. Я ничуть не обижена. – Эви стало спокойнее и легче от ни много ни мало откровенных высказываний, как ее, так и ее собеседника. – Но, позвольте. Отчего же вы так холодны к балам и ко всем присутствующим? – он с любопытством поднял на нее свои умные глаза.

– Я таков, каков есть. Я не имею диковиной привычки притворяться. Вас это пугает? – он улыбнулся. – Меня тоже. Но вы меня раскусили. Я не любитель балов и танцев, как я и говорил ранее. С определенного момента моей жизни все это утратило для меня вкус, смысл.

– Вы везде ищите смысла? А как же простые вещи, о которых вы декламировали, войдя сюда минуту назад?

– Ох, нет, мисс Кренингтон, – он опустил глаза и сморщился. – думаю, я не смогу вам объяснить.

– Вы боитесь, что я не пойму?

– Нет, что вы.

– В таком случае, вы принимаете во внимание тот факт, что я вам чужой человек?

– Нет, не то. – он с наглым интересом смотрел ей в глаза.

– Тогда не вижу иных причин, по которым вы не могли мне сказать. – она кокетливо улыбнулась.

– Что ж, скажем так, просто не выношу шумных сборищ, где каждый норовит обсудить мою жизнь.

– Вы настолько публичны? – не скрывая иронии, произнесла она с присущем ей выражением хитрого женского коварства и прозрачного высокомерия.

– Ах, нет! – рассмеялся он. – Я чужой на этих вечерах. Вся жизнь, как правило, крутится где-то вдали от меня, я не жалуюсь, но и не вижу необходимости моего присутствия на подобных вечерах, если я не приношу оживления или, если хотите, должного веселья. Но мне часто приходится быть либо гостем такого рода мероприятий, либо их хозяином. Честно признаться, мне на них дико скучно и одиноко, хотя обычно я держусь довольно терпеливо и принимаю все эти увеселения, как должное. – Эви с благоговением слушала его. – Впрочем, не хочу вас утомлять! Вы взбодрились хоть немного? – он поглядел на нее полными надежды глазами.

– Разумеется. Вы приятный собеседник. – отрезала она с явным разочарованием в голосе, вызванным скорым прерыванием их беседы.

– Тогда, обещайте мне вернуться в зал и с прежним весельем провести остаток вечера!

– Обещаю. – кротко, не глядя ему в глаза, почти шепотом, произнесла она.

– Прошу, мисс Кренингтон, забудем об этом нелепом инциденте! Не могу найти себе оправдания…

– О, прекратите! – повелительным, но шутливым тоном воскликнула Эв. – Я уже все забыла. Не нужно лишний раз заботиться об этом. И спасибо вам… – она не докончила фразы, а лишь опустила голову.

Он улыбнулся, и, глядя на его красивое лицо, на котором при улыбке рисовались мелкие, но симпатичные морщинки, в его темные глаза, как чернеющее небо в это время суток, в которых сияли звездные песчинки, наполняя все его существо такой добротой и мудростью, Эвелин не смогла вытянуть из себя слов. Когда Эви подняла глаза, не зная, что сказать, он заглянул в эту изумрудную бездну и тотчас забыл, о чем шла речь. Оба какое-то время находились в плену жгучего взгляда своего визави.

– До встречи, мисс Кренингтон. – очнувшись, Дэвидсон поклонился и быстрыми шагами двинулся в помещение.

Эвелин проводила его глазами, и, вспомнив о своем обещании, через несколько минут раздумий направилась в залу. Небо становилось мрачнее, одеяло, сотканное из сверкающих бриллиантов, уже покрывало его голые просторы, выползала из заточения холодная луна. Веселье продолжалось, и Эви, вернувшись к гостям, постаралась примкнуть к нему.

Глава XI

Несмотря на довольно позднее время суток, шум, звуки музыки и несмолкаемый смех не утихали ни на секунду. Молодые люди, которые не танцевали, толковали о каких-то важных делах. С присущим им достоинством, они разглагольствовали о политике, науке, породистых скакунах и дамах. Юные леди в свою очередь обменивались новостями, узнавали друг у друга адреса портных и бутиков, кокетливо обращая взоры на окружающих. Кто-то потягивал шампанское, кто-то, не переставая, курил, остальные же плясали и премило обменивались мнениями.

– Ах, я так восхищена этим вечером! – охала белокурая дама в пурпурно-розовом платье, жадно обмахиваясь веером с перьями.

– Шарман, шарман, это и впрямь великолепное торжество! – ответила дама с высокой прической и впалыми щеками, говорящая с явным французским акцентом.