Текст книги "Туда, где небо чистое"

Эвелин принялась исполнять «Венский вальс». Ее пальчики прытко бегали по клавишам, развевая красочные, радужные, полные радости ноты по всей просторной комнате. Ветер, влетавший в залу, разносил тонкие отзвуки по всему дому, принося гармонию и мелодичность в солнечные комнаты. Первые несколько минут все вслушивались в красоты быстрой, ритмичной мелодии, затем вернулись к беседе, а Ленни предложил мистеру Торндайку сыграть пару партий в бридж и очко. Мистер Дэвидсон подошел к фортепьяно и встал около него. Эви заметила это, но внешне сохраняла полнейшее спокойствие и заинтересованность в том деле, которое сейчас занимало ее более всего.

– Вы не смутите меня, мистер Дэвидсон. – улыбнулась она.

– Что вы, мисс. У меня не было такой цели. Сегодня чудная погода, не находите? – и он отошел к окну. – Какой великолепный у вас сад, миссис Стенсфорд. Сколько кустарников роз!

Эвелин закончила игру, и ее одарили громом аплодисментов.

– О да, сэр, мы очень бережно относимся к нашему саду. – с гордостью произнесла хозяйка. – Постоянно облагораживаем его вид. О! – подпрыгнула она. – Вы могли бы устроить себе моцион, мистер Дэвидсон. По мне, гениальнейшая идея! Эвелин с превеликим удовольствием вас сопроводит, правда, Эв? Она обожает прогулки!

– И впрямь, – подсказала виконтесса. – а мы присоединимся к вам позднее.

– Устроим пикник на свежем воздухе! Пречудесно! – отозвалась миссис Стенсфорд, довольная своей сообразительностью.

Лицо Эвелин вмиг превратилась в снежное полотно. Она разнервничалась, но никак не могла отказать тому предложению, исходящем от тетушки, которое ввергло ее в подобное смятение и панику. Она поднялась и, подойдя к мистеру Дэвидсону, который тоже казался пораженным.

– Я сопровожу вас, сэр, с удовольствием. – кротко ответила она, сделав реверанс.

Мистер Дэвидсон улыбнулся и предложил ей свою руку, за которую она немедля взялась, с какой-то театральностью в движениях. Эвелин любила иногда добавлять своим манерам некоей игры, своего рода, притворства, когда ей хотелось повеселить себя и окружающих.

– Прошу, мисс! – подыграв ей, раскланиваясь, Дэвидсон выпустил ее из комнаты.

– Вот и замечательно! – пропела миссис Стенсфорд. – Не уходите слишком далеко, мои милые! – кричала она им вслед.

Когда они вышли из дома и направились в сад, неловкость ситуации атаковала обоих. Они слегка растерялись, вновь оказавшись наедине. Пара свернула за дом и побрела по дорожке, выложенной галькой. Эвелин вела гостя в сад, находящийся на заднем дворе – там можно было долго прогуливаться, заходя за высокие деревья и пускаясь по палисаднику. Мистер Дэвидсон скрестил руки за спиной, обглядывая развернувшиеся вдоль дорожки высаженные желтые и белые тюльпаны и красные герберы.

Эвелин вздохнула и решила прервать затянувшееся молчание.

– Вон те лилии, у ограды, мы садили вместе с мистером Стенсфордом старшим.

Дэвидсон промычал и покивал головой.

– А видите тот куст, – продолжила она. – раньше там цвел крыжовник. Помнится, как перед моим отъездом, когда мне было около семи лет, мы с дядей собирали сначала его, а потом шли за ежевикой.

– Вы, верно, любили своего дядюшку?

– Его нельзя было не любить. Он был таким добрым, веселым, никогда не наказывал Ленни, когда тот шалил. Да мы и не смели шалить при нем. Знаете ли, так бывает, когда очень-очень уважаешь старшего. Не боишься, нет, именно уважаешь. И не смеешь проказничать при нем, дабы его не расстроить. – как-то по-детски произнесла она.

– Да, мне это знакомо. Мой отец, к сожалению, не был столь снисходителен, как ваш дядюшка, однако, мы с сестрой при нем ходили по струнке. Он не выпарывал нас, не подумайте! – засмеялся он в ответ на ее смешок. – Он был старой школы, придерживался тем методам воспитания, к которым прибегали во времена Буржуазной революции. – вновь смешки. – Тем не менее, он был славным стариком, чего греха таить. Не лишенный строгости, он имел совершенно искреннее и доброе сердце. Виви же он просто обожал. Малюткой он укутывал ее в одеяло и сидел часами с ней на руках в кабинете.

– Как случилось, что вы с сестрой остались одни?

– Моя матушка – красивейшая женщина во все графстве, – начал он. – была вдобавок ко всему, превосходно образованна и умна. Она была лучшей хозяйкой Вэстбриджа, нашего поместья в Ланкашире. При ней оно поистине достигло своего расцвета… Когда мне было пять, она умерла, подарив жизнь Вивиан. Возможно, поэтому отец безмерно любил и ценил Вив, так как та была лишена материнской любви, вдобавок, она – копия матери.

– Мне очень жаль. – она посмотрела на него глазами, полными сожаления и тоски.

Его голос снова приобрел спокойные нотки.

– Так вот, отец воспитывал нас в строгости, но не без отсутствия любви и нежности, которые он, несомненно, питал к нам. С детства у нас всего было в избытке. Мы никогда ни в чем не нуждались, это верно. Я выучился в Кембридже, Вив окончила академию благородных леди, но это было уже после его смерти, наступившей в 1863-м от лихорадки, которую он подхватил во время деловой поездки в Аргентину. Я стал первым наследником и в двадцать лет хлебнул внезапно наставшей взрослой жизни.

– Очень печально.

– Жизнь имеет свойство кончаться, это не печально, а естественно и даже необходимо. Не грустите, мисс, здесь не о чем грустить. – и он ободряюще и ласково взглянул на нее.

– И вы, и мистер Торндайк, вы так одиноки, вы оба потеряли родных, неужели это не повод мне попечалиться?

Он вновь сдержанно улыбнулся.

– Нет, мисс, менее всего я хотел бы быть поводом вашей грусти. Торндайк – стальной малый, он, конечно, менее счастлив, нежели я, ведь у меня есть Вив. Тем не менее, это не мешает ему быть таким, каков он есть. А он, поверьте, счастливый человек!

– Да. Но это все же грустно, не спорьте. Я боюсь представлять, как моя душа и сердце покроются чернотой и мраком, если мои близкие покинут меня. Нет, это слишком тяжко…

– Не стоит думать об этом, мисс. Дамы более чувствительные натуры. А нам, мужчинам, просто не положено поддаваться сентиментальностям. Мужчина обязан сохранять силу и стойкость духа, в какой бы ситуации он не оказался, это его прямой долг. Если мужчина слаб, если он теряет самообладание и трезвость ума, он не вправе называться мужчиной. Никакое горе не должно сломить его твердого сердца и согнуть его волю. Я убежден в том, что настоящий мужчина должен быть неуязвим перед несчастьями, несокрушим бедами и стойко сносящий все испытания, застилающие его путь.

– Не кажется ли вам, что все это приводит к жестокосердию?

– Благородное сердце не способно превратиться в камень. Оно, даже будучи закаленным невзгодами, никогда не позволит своему обладателю оставить несчастного в беде или пройти мимо босого ребенка, не побеспокоившись о его участи. Нет мисс, поверьте, жестокость – это слабость, и присуща она только подлым трусам.

– Я не могу поспорить с вами. – трепетно согласилась она. – Только поистине доброе и великодушное сердце способно к вечному сочувствию и пониманию. Только такое сердце примет в себя всю боль, но останется гибким и верным своему предназначению – чувствовать и любить…

Они уже подошли к палисаднику, и окунулись в его обитель. Они обогнули ветвистые кусты сирени и подбрели к маленькому фонтанчику, где присели на скамью под яблоней, которая покрывала их тенью, скрывая от жгучих солнечных лучей.

– Скажите, сэр, как вам вчера удалось помочь той девушке?

Он, казалось, думал о чем-то и не сразу услышал заданный ему вопрос. Но в мгновение он словно очнулся и, повернув голову, громко ответил:

– О, бесхитростный прием! Научился я этому следующим образом. Дело в том, что однажды я совершал путешествие по Южной Африке с некоторыми своими знакомыми. Так вот у одного из них случился солнечный удар, и Адам Роук, фельдшер по образованию, применил несколько профессиональных навыков, тем самым сумел привести его в чувства. Вся хитрость в точках на шее и у головы человека. – он дотронулся пальцами до тех мест, которые имел в виду. – Так вот, стоит их найти, и человек очнется.

– Надо же! – она не переставала ему удивляться. – В чем же вы еще разбираетесь? Итак, в лошадях, в географии, в истории, в медицине…

– Вы преувеличиваете, уверяю вас.

– Это так прекрасно – столько знать! Какая кладезь интересной и полезной информации может таиться в человеческом разуме, если подумать. Нам доступны практически все грани этого мира, всей вселенной…

– Согласен. Теоретические знание, безусловно, преобладают, однако же, я считаю, что их недостаточно.

– Вы полагаете, что знания должны быть только такими, которые непременно можно применить на практике?

– Знания, которые нельзя применить я бы не назвал бесполезными, тем не менее, они важны только для человеческой души. Как, скажем, трактаты по философии или по диалектике.

– А как же возможность научиться мыслить и рассуждать? Эти знания могут стать полезными не только для души, но и для создания чего-то нового. Отчего нет? – отреагировала она на его удивленный взгляд. – Согласитесь, для того чтобы создать нечто новое необходимо, просто необходима старая проверенная почва.

– Исключая открытия.

– Нет же! – запротестовала Эв. – Открытия мы исключать не будем. Скажем, человек должен быть одаренным, смышленым и почти гениальным для того, чтобы выделить важные моменты из старых открытий, которые могут послужить основой нового, более великого открытия!

– Вас совершенно невозможно переспорить! – рассмеялся он. – Ну, согласитесь, что знания, нуждающиеся в реализации, куда более продуктивны. Остальные, за редким исключением, ненужные.

– Возможно. – неохотно согласилась она.

– Но вы мыслите в совершенно интересном русле, признаюсь! Таких предположений я еще не слыхал. Вы не перестаете меня потрясать, мисс Эвелин.

Он качал головой и посмеивался, не заметив, как Эви просияла и раскраснелась от приятных для нее слов.

Они двинулись вновь по саду, беседуя о современной поэзии, барокко в искусстве, школе Сократа, Южной Африке, Америке, и о бог весть чем еще. Им показалось, что они проговорили не больше десяти минут, когда подходили к беседке, в которой восседали ее милость Глориана Зедмунд и миссис Стенсфорд, а Ленни, Оливия, Розалин и мистер Торндайк пытались играть в бейсбол. Молодые люди были без пиджаков и с закатанными рукавами рубах. Оказалось, что Эвелин и Джаред, отправившиеся на моцион в сад, были потеряны, но уставшие ждать и не желавшие мешать их затянувшейся беседе, отправились на свежий воздух. После этого, мистер Торндайк предложил немного развеяться и справился о наличии спортивных игр. В ход пошел бадминтон, но от разыгравшегося сегодня ветра, воланчик постоянно ускользал из вида. Бейсбол был принял с большей терпимостью. Эви и Дэвидсон вернулись, когда веселье было в самом разгаре, их не было более получаса, и все были приятно удивлены их возвращению.

– О, старина! – обратился Торндайк к Дэвидсону. – Присоединяйтесь к нам немедля, мисс Эвелин!

Оба, не отделявшись друг от друга, подошли к толпе смеявшихся. Вся ирония возвратившихся к остальной компании людей, которые минуту назад были так близки друг другу духовно, которые буквально слились в потоке общих тем и утверждений, заключается в том, что в минуту падения с этих облаков они становятся такими же, как и всегда, становятся фактически чужими друг другу.

Эви поспешно отошла от Дэвидсона, дабы не ставить его в неловкое положение, да и не казаться человеком, имеющим какие-то привилегии вроде тех, чтобы стоять рядом с ним и разговаривать. Врожденные вежливость и чувство такта не позволяли ей более внедряться в его личное пространство, тем более, она считала, что сегодня она узнала о нем больше, чем могла предположить, и была этому несказанно рада.

– Эвелин! – вскликнула Розалин. – Скорей иди к нам!

– Как же вы долго, мои дорогие! – заявила миссис Стенсфорд. – Может, съедите что-нибудь? Как вам наш сад, мистер Дэвидсон?

– О, мэм, великолепное место! – Дэвидсон готов был присоединиться к играющим и принялся закатывать рукава. – А розы и тюльпаны просто очаровательны.

– О да, розы у нас самые лучшие! Право, отведайте пирога, мистер Дэвидсон. Налейте холодного чая, не отмахивайтесь, прошу!

– Да, да, мадам, позднее, непременно, даю честное слово!

Он принялся отбивать мячи, брошенные Рэдмондом. Эви уселась на траву рядом с беседкой, захватив с собой кисть винограда. Она походила на одну из греческих богинь.

Гости покинули Стенсфордское поместье ближе к ужину, хотя хозяева пламенно упрашивали их остаться. Несмотря на веселое времяпрепровождение, гости вынуждены были отклонить все предложения, ссылаясь на то, что добродушные и гостеприимные хозяева устали и утомились от их присутствия.

Стенсфорды ужинали в семейном кругу, обсуждая примечательные моменты дня и планы на завтра. Ленни собирался отправиться по делам в соседний город, находившийся в нескольких милях от Глостера, столицы Глостершира. День кончился с книгой в руках Эв, камином и приятными воспоминаниями.

Глава

XV

Прошла неделя после той встречи Эви с мистером Дэвидсоном. Ей показалось, что она тянется бесконечно. В это время она не могла найти себе места, мечась от рояля к балкону, от софы к окну, подавляя некоторое беспокойство, выраженное в пустынной тишине. Находила она утешение в прогулках, длинных и извилистых, спасающих от тесноты сдавливающих стен. Последние два дня удивили своей прохладой: солнце упорно пряталось за облачным щитом, обтянувшим лазурную гладь и застилающим мимолетные просветы. К теплу примешивался легкий, еле уловимый запах приближающегося дождя, который кружил голову. Терпкой смесью расточались по живым уголкам благоухания сонных орхидей и густой лаванды, укрывающей поля пушистым покрывалом. Люд теснился на узеньких улицах, дамы выползали на прогулки в сопровождении кавалеров. Многие брали экипажи и направлялись на длительные поездки по графству. В подобную погоду нет более притягательной альтернативы, чем нахождение на воздухе, пока природа дает отдышаться от стойкого пекла и душащего зноя. Это своего рода дар, ниспосланный горожанам и отдыхающим для того, чтобы оправиться от знойного плена.

Бродя по одной из окрестностей, Эвелин заглянула в книжную лавку, а на выходе наткнулась ни на кого иного, как на своего славного приятеля мистера Мэримонда, чье благообразное появление не могло не сказаться на смене ее расположения духа к более радостному.

Они пересекли выложенную камнем улицу, к которой прилегал старинный собор, а вокруг него, подобно мелким грибам разрастались ветхие домишки приходских и рабочих. После, они двинулись по Красной улице прямиком в сторону центральной площади. Когда они достигли своей цели, Мэтью предложил Эви отобедать в одном уютном ресторане, где подавали отменную утку и яблочный щербет.

Убранство обеденного зала отличалось сдержанностью и простой, не приторной элегантностью. От него исходил пряный уют и нарочитая чистота, выраженная в мельчайших деталях. Эти детали проявлялись во всем: в до блеска начищенном столовом серебре, белоснежных скатертях, обшитых извилистыми оборками, в педантичной, отшлифованной сдержанности портье. Зал был довольно маленькими, и шустрые официанты протискивались между столиками, усыпанными посетителями. Как ни странно, ресторан был полон, но для наших гостей сыскалось место на балконе второго этажа. На стенах нависали прямоугольной формы горшки с разросшимися растениями. Было не многолюдно. За дальним столиком восседала довольно крупная дама, которая теребила свою крохотную собаку за уши. Компанию ей составлял тощий мужчина с холеной бородкой и острым подбородком. Эвелин и ее спутник выбрали столик в центре и присели за него, продолжая теплую беседу, сопровождаемую милыми и непринужденными смешками. Мэтью взял на себя ответственность сделать заказ.

– Ну, вы рассказывали про то, как пытались доказать какому-то епископу, что не являетесь представителем протестантской церкви. – напомнила ему Эви, откинув голову.

– Если быть точнее, это был обычный служитель небольшой католической церквушки близ Ирландской деревни. Но это вовсе не интересно…

– Нет уж! – запротестовала нетерпеливая слушательница. – Прошу, продолжайте, Мэтью. Иначе я вынуждена буду причислить вас к списку тех людей, которые упускают в повествованиях заключение. А нет ничего более подлого, как бросить рассказ, заинтриговав слушателя.

– Что ж, Эвелин, как тут заключить… Словом, ничего из моих уверений не принесло нужного результата. Мое спасение прибыло в лице извозчика, который вернулся за мной.

– Он не поверил вам и проклял вовеки веков какими только возможно проклятиями?

– Ха-ха! Именно! Понимаете, что более всего удручает – то, что наша вера не желает граничить с другими. Я имею в виду, упорно не признает, что существует что-то помимо нее. Этот самый курьез и натолкнул меня на эти мысли.

– Вы, верно, говорите о терпимости. Но вы упускаете то, что не все представители церкви являются столь жестокими к людям, исповедующим другую веру. Мы все должны относиться с пониманием к тем, кто верует, пусть и в своего, где-то существующего, бога. Но мы-то знаем, что Бог один, и он вершит наши судьбы. – она пощурилась. – Так отчего же он вздумал ругать вас за то, чем вы не являетесь?

– Ох, этого нам уже не узнать, да и нужно ли? Если ему оттого лучше, пусть думает, как ему взбредет.

В это время принесли обед. Собеседники принялись за трапезу, не оставляя в своем разговоре ни единого пробела. Неожиданно Эвелин произнесла нечто удивившее ее близкого товарища.

– Мэтью, мой милый Мэтью… Как же вам повезло. Вы всюду ездите, любопытствуете. Вы не останавливаетесь на достигнутом, вполне достойном результате. Посещать новые места, встречаться с новыми людьми и пробовать себя в новой деятельности – не является ли это все верным путем к познанию себя и прочтению мира? Как чудесно знать прогресс на вкус! Чувствовать его порой приторные, но в целом, приятные нотки. А затем столь дивное и чарующее послевкусие. Ах, Мэтью, мне кажется порой, что ничего не случится со мной волшебного и великого… От этого так тоскливо, словно в сумрачном лесу тебя покидает последний твой провожатый. И уже ничего не радует, не приносит счастья или даже пользы. А если так будет всегда, что тогда? Запереться в башне и ждать спасенья, как в средневековых романах? Или уснуть… Вечным, безмятежным сном. – она замолчала, отодвинув от себя тарелку и опустив глаза, словно всматриваясь во что-то. – Меня тревожит однотонность жизни. Нет, не так. Она меня пугает. Люди так часто путаются в серых, липких паутинках тяготеющей реальности, забывая о чуде, которое никогда с ними не случится. Но стоило бы только вспомнить… Стоило бы придать жизни аромата, суметь пуститься в путешествие по своим мечтам, но я не могу. Ах, нет, что это я! – встрепенулась она, будто отгоняя тягостные рассуждения. – Сегодня все по-другому! Сегодня пасмурно, и так тяжело дышится, как перед грозой, верно? И вы со мной! Это очень хорошо. Чудесный лосось, не правда ли? – как ни в чем не бывало Эв вновь принялась за свое блюдо.

Мистер Мэримонд все время изучавший выражение ее лица, пытался найти первооснову столь нежданного крика этой прекрасной и чистой души.

– Что же побудило вас думать так, словно завтра ваша жизнь подойдет к своему завершению? – поинтересовался он, вглядываясь в ее лицо с еще большим негодованием.

– Я вовсе не думаю подобным образом, Мэтью! Мне всего лишь на мгновение почудилось, будто я не здесь. Я забылась. Мне не следует более так откровенничать.

– Бросьте, Эвелин. Вы можете говорить без лукавства. Я не выдам ваших тайн, но коли вы предпочтете умалчивать, я не стану принуждать вас делиться со мной своими чувствами. Что вы предпочитаете на десерт? – словно пытаясь придать непринужденности и простоты своим действиям, он обратился к меню.

– Вы знаете, – вдруг начала Эв, и нотки сомнения в ее речи растворились. – мне еще никогда не было так одиноко в Блутауне. Я ощущаю себя не слишком нужной, понимаете, милый Мэтью? Вот вы. Вы не одиноки, но один. Вы вправе распоряжаться своей судьбой… А я же, наоборот, не одна, но до безумия одинока. Зачем мне мечтать, если кем-то уже уготована моя судьба, и я не в силах ничего изменить?

– Эвелин, я не весьма понимаю…

– Да-да… Это все мои глупости. – приглаживая волосы, произнесла она, жалея о неспособности смирить внезапно нахлынувшие эмоции.

– Позвольте все же понять. Вы говорили об одиночестве, а затем клонили к тому, что хотели бы сами распоряжаться собственной жизнью, так? – Эв кивнула, не глядя на собеседника. – Что ж, позвольте, но что же останавливает вас в выборе своего пути? Если я не ошибаюсь, тут вы всегда находили уют и поддержку? Вы же любите это место? – в выражении его лица читалась заинтересованность.

– Все верно. Нет, нет, бросим, оставим. – она замотала головой. – Я ни на секунду не пожалела о своем нахождении здесь. Сошлюсь на погоду и мое легкое недомогание. Не будем более продолжать, хорошо, Мэтью? И я не хочу сказать, что не довольна своей участью, какой бы она не была! Пусть будет так, как есть. Я, пожалуй, съем щербет. Яблочный. – она как-то легко выдохнула, и ее лицо засияло прежней приветливой и добродушной улыбкой.

– Отлично! – Мэтью радужно улыбнулся, и его веснушчатое лицо вспыхнуло отблесками солнечных лучей, проскользнувших сквозь серую пену.

Принесли щербет и какао. Двое друзей ели все это лакомство в давящей тишине. Через мгновение, конечно, Мэтью решил разрядить обстановку и предложил проводить Эвелин, если она сама того пожелает до поместья ее тетушки. Покинув это приятное и уже смолкающее местечко, они двинулись по центральной улице, миновав гостиницы, обувные и текстильные лавки, букмекерские конторы и прочие здания, выпирающие с обеих сторон переулка.

Вторую половину пути они прошли молча. К тому моменту, когда они приблизились к поместью, из пучины облаков принялись пробиваться лучики еле уловимого света.

– Ну вот, бьюсь об заклад, к вечеру совсем распогодится! – с сияющей улыбкой воскликнул Мэтью, поднимая взор на небо. – В этих краях совершенно особенное небо, не находите? Завораживающее, что ли… Ни в одном уголке Англии я не находил такого лазурного неба!

– Сегодня оно изменило своему главному принципу. – чуть помолчав, но приняв одобрительно-ласковое выражение лица, ответила Эв.

– Что вы имеете в виду? Какой такой принцип?

– Всегда оставаться чистым. – Эви кокетливо повернулась к собеседнику.

Через мгновение они стояли у ограды.

– Мэтью, мой долг напоить вас чаем! Мы проделали такой путь. Вы не посмеете отказаться!

– Ну что вы, Эвелин, думаю, это было бы слишком грубо с моей стороны не оставить вас наконец наедине с вашими мечтаниями.

– Но мне так хорошо с вами, милый Мэтью, вы развеселили меня, хотя несколько дней к ряду всем эта миссия чудилась непостижимой. А вам она оказалась под силу.

– Право, Эвелин, мне это льстит. – он взял ее руку и легонько потряс. – Я непременно навещу вас в любое время, но сейчас, к великому моему и вашему огорчению, я вынужден откланяться.

– Мое общество вам опостыло. – подтрунивая, выдала она.

– О, бросьте эти ужасные мысли! Как вы могли такое сказать? – обидевшись, ответил Мэтью, верно, принявший все всерьез.

– Что ж, я не буду обременять вас своей компанией. В любом случае, я непомерно благодарна вам за нашу сегодняшнюю беседу, за обед и прогулку. Я скучала по вам, милый Мэтью! Буду счастлива видеть у нас с визитом.

Он, слушая ее все время со своей добрейшей улыбкой на лице, ответил так же почтительно и радушно, как и всегда.

Эви поклонилась и направилась к дому, как вдруг голос Мэтью ее остановил.

– Мисс Эвелин! – позвал он ее, внезапно что-то вспомнив. – И все-таки вам не следует забивать голову дурными мыслями. Вы потрясающий человек. Вы еще так юны, но вы очень храбрая и мудрая для серьезных решений. Вы вольны делать так, как считаете нужным. Слушать только свое сердце и не слушать шипящие змеиные языки – вот ваша порука. Мы, к счастью, не в Средневековье живем, не находите? В этом есть невероятная прелесть. Словом, не бойтесь распоряжаться своей судьбой, как вам угодно. Лучше испытать счастье хоть на мгновение, чем всю жизнь страдать. – он надел шляпу и добавил. – В конце концов, если счастье длится всю жизнь – это уже не счастье.

После этих слов он сделал прощальный жест, улыбнулся своей детской улыбкой, подмигнул и быстрыми шагами направился в сторону города. Эви же, сама того не заметив, стояла как вкопанная, а лицо ее растянулось в улыбке. Через секунду она пришла в себя и направилась к дому, бормоча себе под нос:

– Счастье, длиной в жизнь… не есть счастье… Да-а. Какой славный парень, какой добрый и внимательный…

Она зашла в дом, погрузившись в свои мысли, направилась прямиком в сад через задний двор. Никто, к ее счастью, ее не видел, и она смогла еще на несколько минут подумать о сказанном Мэтью. Сейчас она была на каплю счастливей, ведь небо снова стало чистым.

Глава

XVI

Уединение ее было нарушено Розалин, уже как с час искавшей сестру по всему дому.

– Эви! – обиженным тоном, выражающим негодование и детское возмущение, выдала она – Неужели можно так долго прогуливаться? Ты не пришла на обед. Где ты была?

– Роуз, – поднявшись с края скамьи и, проведя ладонью по щеке сестры, она принялась отвечать на осыпающиеся на нее вопросы. – сидеть дома в такой час – нагнетать скуку и тоску. Я бы этого не желала. Чувствуешь эту прохладу? Где-то прогремел гром, вероятно, идет к югу. Скоро настигнет нас. А! – вскрикнула она, поглядев на сестру, чье любопытство и не думало удовлетворяться – Я была с Мэтью, мы встретились случайно.

Глаза Розалин моментально наполнились пытливой жаждой разузнать все подробности их времяпрепровождения. Живой интерес застыл в сияющих блюдцах.

Но сил ее хватило только на:

– И как он поживает?

– Вполне. Я бродила по городу и столкнулась с ним. Он угостил меня обедом и довел до дома. Такой дивный малый! Он рассказывал о своих путешествиях, да так занимательно, в его духе.

Роуз отвечала молчанием. Но через секунду ее словно что-то щелкнуло.

– Постой. Он был здесь? Отчего ты не предложила ему войти?

– Уж спасибо тебе, сестренка, за твое высочайшее обо мне мнение! Разумеется, мое предложение прозвучало, но его ждали какие-то дела, суть которых разведывать было бы бесцеремонно.

Роуз промолчала.

– Ну, теперь твоя очередь рассказывать мне, чем ты была увлечена сегодня днем?

Но та словно не слышала вопроса, и Эв пришлось повторить.

– Ах да, ничем особенным. Хотя, лучше покажу.

Они поднялись наверх в комнату Роуз. Младшая сестра потянула Эв на балкон, где в хаотичном порядке были разбросаны все ее принадлежности для занятий рисованием, а центре этого творческого беспорядка мирно почивал мольберт. Эвелин подошла ближе и смогла рассмотреть то, что на нем было написано. Работа была незакончена, и Роуз могла показать ее только сестре. Это был пейзаж Стенсфордского сада, вернее, его добрая половина. Масляные краски обнимали полотно, перетекая из одного оттенка в другой, создавая мягкий градиент. Плавными, но точными линиями были отчерчены гордые деревья и кустарники, выложенные галькой дорожки и фонтан, а в дали, за его пределами, красовалась бескрайняя долина, утопающая в цветах зелени и сочной лазури, к которой примешивалась розова.

Эви притронулась к пейзажу, проведя кончиками пальцев по границе между законченной половиной и свободным пространством.

– Боже, Роуз, это изумительно. Ты такая молодец. – сестры обменялись теплыми улыбками.

– Я думаю окончить к следующему четвергу.

– Выйдет замечательно. – произнесла она, не отрывая взгляда от пейзажа. – Думаю, следует показаться тетушке. Чует мое сердце, что иначе она обратится к шерифу.

Похихикивая, девушки сбежали вниз, где тетушка уже восседала в кресле и потягивала чай. Казалось, что она была чем-то расстроена, на ней не было лица. Когда сестры подбежали к ней, чтобы присоединиться, она лишь предложила им чай с пирожными.

– Что с тобой, тетушка? – взяв ее за руку, спросила Роуз.

– Ох, оставим, детка, оставим! – она сделала глоток чая. – Нет, это просто нестерпимо! Это страшная погода. Я знаю, когда в Блутауне наступает засуха, и воздух становится пыльным. Перед грозой! А что еще более вероятно, перед ураганом!

– О, бросьте, ничего страшного не случится! – утешала ее юная художница. – Только что небо прояснилось. Стало быть, гроза нас миновала.

– Ах нет, моя крошка! Взгляни же в окно. Тучи застилают весь небосвод, и где-то вдали гремит. Еще эта мигрень… И не у меня одной кошмарное настроение. Наша малышка вся исстоналась, бедное создание. Оливия не отходит от нее, какая прелестная мать! Достойный пример всем тем крохоборкам, кои только норовят покинуть несчастное дитя при первом подходящем случае!

– А где же Ленни? – поинтересовалась Эв.

– Этот все возится со своими жеребцами! Ах! – вскрикнула она. – Эвелин! Где же ты пропадала? Что за жестокосердие бросать несчастную тетку в сей час? Нам пришлось отобедать вдвоем с Рози! Спасибо, что эта милая девочка не оставила меня в минуту тревоги.

– Мне жаль, что вам нездоровится. Я приложила бы все силы, чтобы помочь вам в борьбе с вашим недугом.

– И все же, где ты была, моя дорогая? – вмиг она поменялась в лице: глаза ее радостно загорелись, румянец начал проступать на ее мертвенно-бледном личике, и она завопила. – Неужели у тебя было свидание?! Ох, Эвелин, отчего я пристала к тебе, дитя? Это все-все объясняет.

– Нет! – возразила Эв. – Вы не так все поняли, мадам. Я прогуливалась и имела счастье столкнуться с нашим добрым другом – мистером Мэтью Мэримондом.

– Ах, Мэтью. – разочаровано ответила та. – Что ж, полагаю, вы дивно провели время…

– О да! Более чем.

– Славно. Нужно как-нибудь устроить званный ужин. От этих перепадов температуры я словно умалишенная. Нужно позвать Питерсонов, Эйблов, непременно.

– Я проведаю Ленни, с вашего позволения.

– И будь любезна обуздай его привязанность к этим животным и принуди любить людей!

Эв улыбнулась, поцеловала тетю, и испарилась.

Ленни стоял у конюшни, готовясь, по-видимому, к прогулке верхом. Лошадь была запряжена, а он выводил ее к ограде, но Эв подоспела вовремя. Ленни гладил коричневую мордочку, при этом посвистывая и щурясь на наползающие тучи.

– Ленни! – подкравшись, произнесла звонко Эв.

– О! Давно ты вернулась? – обрадовался он.

– Только что. – Эв встала с противоположной брату стороны и принялась поглаживать лошадь.

– Хорошо погуляла?

– Более чем. Мне довелось встретить доброго друга.