Текст книги "Туда, где небо чистое"

– Я просто диву даюсь, как можно было за два дня так все организовать! Какая роскошь! – подхватила третья особа в белом одеянии с гривой русых волос.

– А эти каллы! – добавила первая. – Чудно! И как вписались…

– Держу пари, все это обошлось нашему Торндайку не в одну тысячу фунтов… Об этом все толкуют. – вставила третья. – Какой мужчина! – произнесла она, закрывшись веером, украшенным тонким кружевом. – Уж как странно, что он еще не взял в жены какую-нибудь молодую особу, не правда ли?

– О да! Совершенно согласна. – воскликнула француженка и перешла на шепот.

– Но ведь ходил слушок о том, что он обручен с мадмуазель де Крие, она до безумия хороша. Представительница знатного старинного рода, весьма талантлива и умна. Она играет абсолютно все произведения на своем рояле, который отец привез ей из Брюсселя. Он ни в чем не отказывает ни ей, ни ее сестре. Да… Лучшей партии для него не сыскать.

– Ох, дамы, все это вздор. – спокойным и ровным тоном заявила мисс Стилман, которая присоединилась к беседующим и с минуту слушала их восторженные отзывы. – Мистер Торндайк ни с кем не помолвлен, это как пить дать. Он заядлый холостяк, как и его лучший друг, мистер Дэвидсон… – разочаровано промолвила она и повернулась в его сторону. Он стоял неподалеку от дам и беседовал с каким-то джентльменом.

– А вы знакомы с этим приятным молодым человеком? – изумилась француженка.

– Приходилось. Более благородного мужчину я не встречала никогда. Но, увы, сердце его никогда никому не будет принадлежать.

– Возможно, вам просто не удалось его покорить. – язвительно отозвалась блондинка, не смотря на мисс Стилман, и рассеяно поклонившись, отплыла к другой компании.

Следом за ней ускользнула и две другие дамы. Они ехидно улыбались и глаза их были исполнены странными искорками, которые являются спутницами зависти или простой неприязни. Дамы так часто испытывают что-то сродни гнева друг к другу. Возможно, гнев – это слишком громкое слово, возможно не весьма подходящее, но в этом мире сему явлению поистине сложно даровать иное определение. Некоторые дамы просто терпеть не могли друг друга, в то время как им полагается заискивать и любезничать. Многие, впрочем, сносят это с непоколебимой сдержанностью и хладнокровием, другие не способны улыбаться врагу и просто-напросто избегают с ним рандеву. В светском окружении трудно оставаться любимчиком, практически невозможно. Кто-то непременно тебя не жалует. Какая досада! Каждый придерживается определенной позиции касательно друг друга. Как бы там ни было, большая половина дам не переносила друг друга и утайкой, в кулуарах, шушукалась о предмете своей откровенной, как ей кажется, неприязни.

Мисс Стилман стояла в гордом одиночестве, пока в поле зрения не попался мистер Джеймс. Он в обыкновении своем хохотал, что было мочи, поднимал тосты за дам и целовал молоденьким институткам их беленькие ручки.

– Нэнси! – воскликнул он, как только заметил мисс Стилман и подбежал к ней, протягивая руки. – Ты такая прелестная! – взяв ее руки в свои, он принялся ее обглядывать. – Ну, чудо как прелестна!

– Полно, Уолт. Отчего я тебя не видела? – и, не дожидаясь ответа, добавила. – Хм, проспал весь день от изнурительной работы. Ах, бедный, бедный!

– Брось потешаться, Нэнси! Загулять может каждый, но вот выйти из загула, определенно, единицы! Как тебе вечер? Торндайк сотворил шедевр! Ему нет равных.

– Безусловно. Поражена до глубины души. – не без иронии, со скукой в голосе, произнесла она.

– Ты не выглядишь веселой. Что-то тебе беспокоит?

– Всего-навсего усталость и компания этих гусынь, нацепивших на себя все, что нашлось в французском бутике.

– А-а! Где-то я уже слышал подобные язвительные высказывания. – он обвел глазами залу. – Опять потерял Торндайка! Что же это за наваждение!

– Потерял? По-моему, он не появлялся здесь с час. Полагаю, ему хватит совести явиться на банкет…

– Непременно, непременно, милейшая Нэнси! – он улыбнулся ей своей ослепительной улыбкой и, раскланявшись, отошел, дав слово сесть с ней на банкете.

Мисс Стилман еще долго бродила, не зная как себя развлечь. Танцевать ей не хотелось, разговоры с пустомелями опостыли. Нэнси Стилман была из тех образованных дам, которые скучают в обществе богемы и солидных пижонов, так как считает себя выше них. Она понимала, что всенепременно должна быть частью этого общества, и ей даже это нравилось. Но вот загвоздка – она достаточно быстро затухает в этом самом обществе. Она была умна и смышлена, оттого не многословна, но шутлива, ее язвительные замечания повергали порой в полнейшее оцепенение. Эви она сразу показалась немного дерзкой и нахальной, но ее кошачьи глаза цвета ореха источали такой холодный рассудок и некоторую утомленность, что Эвелин приняла мисс Стилман за прямолинейную особу, которая никогда не будет говорить о человеке за его спиной. Мисс Стилман в свою очередь, как ей казалось, раскусила Эвелин. Когда Торндайк изъявил к ней такое ярое любопытство, в ней забурлило не что иное, как ревность, та самая ревность, которая сидит в каждой женщине, невзирая на то, принадлежит ли ей мужчина или нет. Это чувство самое коварное, ибо оно поедает изнутри, щекочет и издевается, не дает рассудку преобладать над ним. Сразу после этой встречи, на все восторженные отзывы, исходящие от Лизи Футчер, она отвечала: «Возможно, она и хороша собой. Но полагаю, что хитрости ей не занимать. Знаем мы таких скромных недотрог, как только подвернется возможность, всадит нож тебе в спину! Вот увидите, все ее воодушевляющие речи, ей-богу провокация на мужское к ней снисхождение. Однако же я ее раскусила. А вот ее сестра показалась мне очень приятным созданием. Ее чтение Шиллера принесло мне огромное удовольствие». Она понимала, что Эвелин вовсе не такая, какой она сама ее слепила в своей голове, однако же, разделять всеобщий восторг, вызванный появлением этой юной леди, не собиралась.

И вот теперь человек, который был подле нее несколько секунд назад, улизнул от нее, и кто бы мог подумать, ангажировал мисс Эвелин на танец. Мисс Стилман в свою очередь с чувством собственного превосходства удалилась в соседнюю комнату и отдала предпочтение двум офицерам и кексам с взбитыми сливками.

Ночь мало-помалу оседала на крышах засыпающего города. Небо приобрело темно-фиолетовый окрас с отблесками серебра, оно оставалось чистым и спокойным. Нависающий туман по-прежнему поглощал голые, неприступные вышки одиноких скал. Темнота наступила неслышно, словно подкравшись, не обращая на себя ни одного взгляда, даже мимолетного. Поля тихо дремали, а чуть слышимый ветер разносил повсюду терпкий запах лаванды и полыни. Полевые цветы опустили свои головки, погрузившись в царства снов; светлячки рассыпались по берегу озера и, найдя каждый свое пристанище, служили верную службу, охраняя побережье и прилегающие к нему полянки. Город заснул, оставляя еще один ясный и знойный день позади. Только уединенная крепость пестрила огнями и громкими раскатами музыки. Фонтаны были озарены фонариками, тысячи свечей оставляли свои отблески в высоких окнах, освещая изнутри и снаружи особняк. Некоторые экипажи уже отбывали, но происходило это гораздо позднее, чем предполагалось. Графиня Дорфай с супругом и дочерями, ссылаясь на приятную усталость, вынуждены были откланяться и убыть с непомерной благодарностью хозяину за оказанную честь. Мер города также отбыл в компании своей протеже. Не дождавшись ужина, барон Фелье с супругой дражайше просили извинений и отлучились до двенадцати. Хозяин с признательностью в глазах и гостеприимной улыбкой провожал гостей с вежливыми, но ненавязчивыми уговорами остаться на торжественный банкет. Большая часть гостей, разумеется, осталась и с величайшим благоговением ожидала его начала, но находили свое времяпрепровождение более чем превосходным за танцами и шампанским.

Близилась полночь, оркестр на мгновение умолк, и мистер Торндайк с присущей ему уверенностью и аристократичной манерностью пригласил гостей к праздничным яствам. Гости налакомились всласть еще до банкета, но, не будем забывать о том, чем руководствуется каждый человек, приглашенный на бал – во-первых, выказывать свое восхищение хозяевам, во-вторых, не упускать ни одной возможности принять участие в развлечениях и объедениях.

Гости были приглашены в просторную залу, которая находилась близ столовой. Она отличалась классической изысканностью и бешено дорогой простотой. Стены были выкрашены в теплый тон бежевого, на которых были размещены портреты и натюрморты в золотых рамах. Высокие окна обрамляли бордового цвета портьеры, подвязанные золотистыми ламбрекенами. В каждом углу стояли широкие вазы из голубого фарфора, плотно наполненные различными цветами нежных оттенков. Напротив круглых столов был расположен большой камин, на котором стояло несколько невысоких подсвечников и ярусные блюда с пирожными и конфетами. Каждый столик на пять персон был накрыт в самом изысканном виде, блюда изобиловали роскошью и разнообразием. В левом углу от камина стоял рояль из бурого дерева, а в других углах располагались мягкие, уютные софы с множеством подушек.

Все гости расселись в мгновение ока, так как заранее условились о своем расположении. Мистер Торндайк сидел в центре с мисс Дэвидсон, мистером Джеймсом и мисс Стилман, одно место предполагалось для мистера Дэвидсона, которого еще не наблюдалось. Мистер и миссис Футчер заняли свои места с баронессой Норье и ее дочерью, позднее к ним присоединился мистер Волфорд, который отправил супругу домой, ввиду ее дурного самочувствия. Эвелин шла под руку с мистером Джеймсом, с которым танцевала, и он радушно проводил ее до ее места около тетушки, сестер и брата. Рядом с ними находился столик, за которым сидел Мэтью с хозяином обувной фабрики и его прелестными дочерями.

Пока все занимали свои места, Эвелин вспомнила о том, что забыла веер на одном из пуфов в зале и решила непременно отправиться на его поиски, так как ей было неописуемо душно.

– Милая, полагаю, это не очень вежливо срываться вот так! Заберешь его позднее, когда хозяин произнесет тост. – сдержанно отметила миссис Стенсфорд.

– Но мне он нужен сейчас, иначе я не доживу до тоста, а мне бы очень хотелось его послушать. – твердо и однозначно ответила Эв и вышла из-за стола.

Миссис Стенсфорд лишь бросила неодобрительный взгляд, вздохнула и принялась улыбаться и учтиво беседовать с генералом, сидевшим за соседним столом. Роуз через какое-то время ринулась вслед за сестрой.

Когда Эви подходила к зале, она увидела картину, которая несколько ее изумила. В одной из комнат, куда он ненароком заглянула, стояло несколько мужчин, которые пытались привести в чувства леди, лежавшую на софе, раскинувши в стороны руки. Эви невольно вскрикнула и от неожиданности прикрыла рот рукой. Из темной комнаты вышел мужчина, который казался ей самым знакомым в этом месте – мистер Дэвидсон. Его глаза выказывали приятное удивление, беспокойство и некую настороженность.

– Мисс Кренингтон, вам не следует находиться здесь и наблюдать всю эту неприятнейшую картину. – ответил он, отводя ее от странного места.

– Но… но… эта женщина… Что… что с ней? – залепетала она.

– О, это пустяки, она немного перебрала. Этот джентльмен, – он указал на мужчину со светлой копной курчавых волос, который сидел у софы. – нашел ее, лежащей недалеко от уборной минут десять назад. К счастью, ее никто не видел. Нужно привести ее в чувства, пока не произошло ничего ужасного.

– Ужасного? Что вы имеете в виду? – испуганно пролепетала она.

– Мисс, мисс, прошу, вернитесь на банкет. Ничего ужасного, я уверяю вас, не произойдет, благодаря усилий этих джентльменов и моим. – он пытался вселить ей спокойствие, держа ее за руку, которая похолодела, подобно ледышке, и через перчатку Дэвидсон это почувствовал. – Все будет хорошо, только, прошу вас, вернитесь на праздник.

– Но…

– Нет. Прошу вас.

– Я могу помочь вам. Я определенно могу. – неуверенно Эв закачала головой, глядя на него озабоченным взглядом.

– Благодарю вас за вашу самоотверженность, но это лишнее, уверяю вас, мисс. Не кладите на мои плечи груз переживаний еще и за вас.

Эти слова польстили ей, но она уже пришла в чувства и решила ему доказать, что она не будет обузой в этом деле. Собрав все свое мужество, она уверенно произнесла:

– Нет, сэр. Я, право, смогу принести пользу, позвольте мне. Я – женщина, и наверняка женские руки вам в данную минуту сослужат полезную службу. Прошу вас.

Его немного смутил и встревожил этот тон, но и немало восхитил. Он осознал, что перечить ей он не в силах, тем более в такую критическую минуту. В этот момент выбежала Розалин.

– Что так долго? Гости уже уселись. Ты нашла веер? – тут она обратила внимание на мистера Дэвидсона, на которого Эв смотрела с упованием, не отрываясь.

– Мистер Дэвидсон, вашему вниманию, моя младшая сестра, Розалин.

Роуз сделала реверанс.

– Я польщен, юная леди. Мистер Дэвидсон, к вашим услугам. – несмотря на то, что время поджимало, и он был обременен другими делами, он оставался вежлив и терпелив, что, несомненно, было замечено Эв.

– Милая, – обратилась Эв к сестре. – будь добра, забери мой веер, он в зале, и вернись к тетушке и остальным, я нужна здесь мистеру Дэвидсону, и без лишних вопросов, пожалуйста.

Роуз недоверчиво посмотрела на нее, затем на него, улыбнулась, и удалилась, как было велено.

– Всего доброго, мистер Дэвидсон. – он поклонился ей.

– Мисс, я все же настаиваю, чтобы вы не…

Эви тут же перебила его.

– Нет, это я настаиваю. Пройдемте же, кажется, ей совсем худо.

Дэвидсон вынужден был примириться. Они проследовали в мрачную комнату, где можно было с трудом что-либо разглядеть. Они закрыли за собой дверь, стало еще темнее и теснее. Один мистер держал в руке подсвечник, направленный на, казалось бы, бездыханное тело лежащей дамы. Эви наклонилась к ней и смогла ее разглядеть. Это была девушка не старше двадцати пяти-семи, с платиновыми волосами, собранными в высокую прическу в стиле Марии-Антуанетты, с молочной кожей, бледным, неживым лицом и огромными синяками, нависающими под глазами. Эви немного отпрянула под впечатлением увиденного. Мистер Дэвидсон осторожно отодвинул ее, и, сняв пиджак, следом навис над телом.

– Нужен спирт, вы принесли спирт? – решительно спросил он у присутствующих.

– Вот. – второй джентльмен протянул ему склянку.

– Нужна тряпка. – Дэвидсон принялся оглядываться в поисках кусочка материи.

– Держите. – Эв немедля протянула ему свой шелковый, белоснежный платок.

Он благодарно улыбнулся ей.

Дэвидсон аккуратно смочил пожертвованный платок в спирте и поднес его к носу пострадавшей. Та, казалось, начала реагировать, но только дергала головой и ногами, однако не просыпалась.

– Ох, бедняжке совсем дурно. – страдальчески произнесла Эв. – Вероятно, придется звать врача.

– Что вы, мисс, нет! Этого никак нельзя допустить. – ответил тот второй, который протягивал склянку со спиртом. Это был мужчина лет сорока с козлиной бородкой и залысиной. Его лицо лоснилось от пота, так как он был очень взволнован, также он через каждую минуту доставал флягу и делал несколько глотков. – Вы знаете, чья это дочь?

– Прошу меня извинить, сэр, но меня это никоим образом не интересует. Неужели ваш рассудок затуманил виски? – Эвелин начинала сердиться. Джентльмен с бородкой казался возмущенным. – Что вы предполагаете с ней делать, если она не очнется?

– Мы били ее по щекам, давали виски. Опрыскивали водой и проводили кубиком льда по лицу, все тщетно. – растеряно и безнадежно ответил кудрявый юноша.

В это время мистер Дэвидсон неустанно находился у тела девушки, пытаясь привести ее в сознание. Эви не могла видеть, что он делал, так как его широкие плечи и спина закрывали происходящее. Но, в итоге это помогло. Леди очнулась со стонами и каким-то бормотанием.

– Ей нужно воды! – завопил Дэвидсон.

Эви сообразив раньше, чем присутствующие остолопы, взяла графин, налила воду в бокал и поднесла Дэвидсону.

– Вам легче мисс? – спросил он, когда та выпила содержимое бокала.

– Ох… Да, благодарю… Как долго я дремала?

– Достаточно, чтобы напугать нас, мисс. – с облегчением и присущей ему добротой в голосе произнес Дэвидсон, поднимаясь. – Жить будет. – обратился он с выдохом к господам и Эви.

Эви подошла к леди и подняла подушку, чтобы даме было удобней лежать.

– Вы мой спаситель… – кокетливо бросила она в сторону Дэвидсона.

– О нет, – ответил тот, надевая пиджак. – Вон ваш спаситель. – и он указал на мистера «кудрявая голова», который, раскрасневшись сидел у ее ног.

– Наша помощь, больше не понадобится. Джентльмены, проследите, чтобы даму немедля доставили, куда нужно. – те послушно кивнули. – Прошу, мисс. – обратился он к Эв, распахнув перед ней дверь и выпустив ее.

Она казалась немного бледной, и он предложил ей сесть. Это предложение она вежливо отклонила.

– Вы были очень смелой, вы не перестаете меня удивлять. – кротко улыбнулся он.

– Ровно, как и вы меня. – ответила Эв, добавив встречную улыбку.

– Мне жаль, что вам пришлось присутствовать при всей этой пренеприятнейшей сцене. Думаю, вам нужно выпить. Пойдемте к гостям, а то вас хватятся. – он предложил ей свою руку.

Они направились в зал, где Торндайк произносил свою эпидейктическую речь.

Глава

XII

Взгляды были прикованы к хозяину, который увлек всех присутствующих торжественной похвалой Блутауну, Англии, лету, вину, ну и гостям, которые так радушно посетили его скромное жилище. Произносил он все это с натянутой, как струна улыбкой, изощрено жестикулируя, и пытаясь выделывать чуть ли не цирковые па. За этой маской приветливости и неугасаемого счастья от присутствия всех этих «прихлебателей», как он их заклеймил, скрывались презрение, разочарование, тоска и не тлеющая усталость, которая разносилась мельчайшими частицами по его крепкому телу. Не то чтобы он ненавидел всех этих людей, нет, Рэдмонд Торндайк не мог опуститься до ненависти. Однако же грех таить, что за десяток лет, за который ему пришлось перевидать добрую половину Англии и четвертую часть земного шара, он научился всем своим существом жалеть этих людей. Как известно, из жалости рождается презрение, хотя, в сущности, случается наоборот. Когда человек запачкан всеми возможными пороками, когда его добродетель втоптана в грязь им самим, не остается ничего иного, как проявить жалость, подарить ему сочувствие. Более всего жалость обращена к людям, не способным на понимание даже значения слова «добродетель»; когда чужды понятия совести, мужества, терпимости. Самое ужасное, что эти люди, кажется, никогда не смогут прочувствовать того спектра эмоций, даруемые величайшими благами человечества: любовью, дружбой, добротой, искренностью. Так вот эти люди кажутся пустыми. Они кажутся ущербными, не умеющими мыслить, мечтать, фантазировать, стирать грани между реальностью и воображением. Безусловно, не все являются таковыми в глазах Торндайка. Что ж, давайте же пожалеем тех, кто является такими, пусть это им и не поможет.

Торндайк выказывал эту самую жалость посредством острот, шутливых высказываний и тому подобному. Им, тем не менее, восхищались, несмотря на его порой жестокий юмор и достаточно холодное общение с окружающими. Мало кому было известно, что за этой холодной расчетливостью и силой скрывается тонкая натура, желающая музыки и любви, даже он сам отрицал это. Он всегда был вежлив, пунктуален, сдержан, прямолинеен, и, что не мало важно, всегда, добивался своего. Это было его главным кредо. С напускной приветливостью и ироническими издержками он всегда начинал или заканчивал торжества, им организуемые. Его часто тошнило от этой наплывшей элиты, но он держался, как подобает джентльмену и внимательному хозяину. Торндайк отличался педантичностью и чрезмерной внимательностью к мелочам. Эти черты проявились по мере его взросления. Он был истинным ценителем антиквариата, дорогой мебели, одежды и хорошего вина.

Его привычное настроение в этот вечер было омрачено еще и тем, что человек, ради которого он был вынужден терпеть это общество, не обращал на него ни капли своего внимания. Отчасти от этого, отчасти от пристающих к нему банкиров и их внучек, отчасти о лишних трех бокалов виски, он разгорячился именно в тот момент, когда подоспел его товарищ Уолтер. После диалога с ним он принял твердое решение прийти в себя и бросить твердить глупости, которые являлись откровениями его сердца, которые должны находиться под замком в тайных дебрях его души. Он принялся веселиться, даже позволил себе станцевать кадриль с одной незамужней дамой. На банкете он казался очень свежим, бодрым и задорным. Он благодарил гостей за то, что они скрасили этот серый вечер, высказывался о философии Канта, о творчестве Гете, воспевающего мудрость человека, и что-то упомянул о лошадях. Говорил он четко, пусть и бросался из крайности в крайность, тем не менее, зачаровал публику до того, что они разражались смехом, как только прослеживалась анекдотическая линия в его мыслях, кивали, улыбались и не заметили того, как вошли наши пропавшие Эвелин и мистер Дэвидсон. Когда они входили, присутствующие всецело были поглощены хозяином, они аплодировали и кричали что-то типа «браво», «молодец», «отлично сказано», «умно,» «лучше и не придумаешь». Эви отпустила руку Дэвидсона и хотела было направиться к своему столику, как остановилась, почувствовал его легкое негодование. Она обернулась, и с мягким выражением лица, почти шепотом произнесла:

– Что-то странное сейчас произошло, вы не находите?

Он улыбнулся своей очаровательной улыбкой и ответил шутливо:

– Вы о нетрезвой даме или о колоссальных способностях оратора у нашего патрона?

Они похихикивали. Эвелин было по душе то, что он так открыто теперь беседовал с ней, не было той скованности ни в ней, ни в нем, он даже острил, и ей это нравилось. Нравилось ей и то, что она сближалась с человеком очень приятным, хотя несколько часов назад он был ей совершенно чужим.

– Теперь я в замешательстве. – не переставая улыбаться, ответила она.

Он кашлянул, лицо его приняло спокойное выражение лица.

– Думаю, вас уже разыскивают.

Эви показалось, что он скорее хочет от нее отделаться. Но не смела подавать ему какую-то надежду на то, что ей и дальше хочется с ним беседовать.

– Да, вы правы. Да и ваше место в первом ряду вас заждалось.

– Вы… – он снова кашлянул и сдержанно улыбнувшись, добавил. – Хорошего вечера, мисс.

Он поклонился, и дождавшись того, как она отойдет, направился к своему столику, где его действительно ожидали.

– А! Дэвидсон. Ты прослушал мой тост. Где тебя носило? Зажимал по углам румяных дам, дьявол? – развеселившись, подстегивал его Торндайк.

Дэвидсон лишь улыбнулся и сделал глоток вина.

– Право, мы вас собрались разыскивать. – работая ножом и вилкой, не глядя на Дэвидсона, бросила мисс Стилман.

– Друзья, друзья, – начал в свое оправдание подсудимый. – не вижу необходимым выяснять причины моей задержки, это только отнимет у вас время! Если я начну пламенно парировать о моих злоключениях или о том, что я вынужден был отпустить своего камердинера, вы, милые дамы и уважаемые господа, весьма и весьма заскучаете, впоследствии не сможете насладиться десертом или музыкой. А мне бы этого очень не хотелось. Вон, Уолтер, – он хлопнул его по плечу, на что тот заулыбался, показывая свои бриллиантовые зубы. – не прибыл к началу торжества, зато сейчас он делит с нами трапезу, равно как и я.

– Ваша манера рассуждать, как всегда, вас выручает. – монотонно брякнула мисс Стилман.

– Ему этого не занимать! – согласился Торндайк, ища глазами Эви, которую он также не видел во время тоста.

Эвелин успела немного проголодаться, и теперь ее занимала только тарелка с рыбой и спаржей.

– Ха-ха! Этот генерал такой душка! – разыгравшись от вина, миссис Стенсфорд как-то забавно хихикала и прикрывалась веером. – А Торндайк, – она положила в рот пирожное, и, разжевывая его, продолжила. – только и делал, что разыскивал кого-то взглядом… – в этот момент она перешла на шепот и локтем толкнула Эв.

Та недовольно отложила приборы, и поцеловала тетушку.

– Кого же это, интересно? – спросила она с явной иронией.

– Он отличный хозяин, и наверняка интереснейший человек. – решила отвести тему долго молчавшая Оливия. – Как чудесно он декламирует о литературе, живописи… Да и вообще, я склонна думать, что он недурен в ораторском мастерстве.

– Торндайк пестрит талантами, это факт. – вставил Ленни. – Он славный малый, и кстати, работать с ним одно удовольствие.

– А этот господин, который его друг… Он очень хорош собой! Да, Эви? – она обратилась к племяннице. – Ты, помнится, говорила, что познакомилась с ним! Дэвидсоны… Надолго ли они у нас?

– Да, я представил ее. – ответил Ленни за сестру. – Джаред очень занятой человек, мама, так что уверен, долго он здесь не пробудет.

– Ах, как жаль, как жаль… Я бы с удовольствием пригласила его посетить нас! Было бы изумительно! А его сестра? О Боги, да она обворожительна…

– Полагаю, и она не задержится.

Миссис Стенсфорд вздохнула и вновь принялась за беседу с каким-то господином, сидевшим за соседним столом.

– Ах, это вы! Здравствуйте! Ах, вы любите Лондон! Но там же вечные дожди… Это какой-то кошмар…

И прочее, прочее. В эту секунду Розалин передала веер Эв, и обратилась к ней тайком, пребывая в полном нетерпении:

– Что там произошло?

– Позднее, Роуз.

Девушки принялись за десерт молча.

– О! Там, кажется мистер Финикс! Это мой сослуживец. – пояснил Ленни.

Этот самый мистер Финикс и был тем джентльменом с козлиной бородкой, который вызвал у Эв крайнюю неприязнь. Он все глотал из фляги, затем подошел к столу, где сидели только мужчины и одна пожилая дама.

– Почему не слышно музыки! – завопил какой-то пьяный в стельку брюхатый мистер.

– Ах, как было бы замечательно! – подхватила какая-то дама.

– Именно! – еще кто-то.

– Но ведь в зале превосходный рояль! – подметил коренастый мужчина в очках, даже поднявшись с места.

– Кто-нибудь обязан музицировать, это непорядок, что инструмент пылится! – подметила белокурая особа, которая повздорила с мисс Стилман.

– Может, это будете вы, мисс Обигейл? – выкрикнула мисс Стилман, обращаясь к ней.

Та лишь кокетливо покачала головой.

– Я решительно не могу. Болят до ужаса связки.

– Что насчет вас, миссис Рич? – обратился коренастый мужчина к худосочной даме за соседним столом.

– Ох, нет, прошу извинить господа, я изнеможенна после последней кадрили.

Споры приняли обороты, покуда не вмешался предводитель.

– Прошу вас, господа! Не будем разводить полемику! Вероятно, кто-нибудь желает сыграть и развлечь нас, дамы? – он встал с бокалом в руке. – Ну же, милейшие, просим! Не стоит стесняться и робеть! Вы окажете нам несказанную честь!

Эви, находилась в напряжении оттого, что ее любимая тетушка может сболтнуть о ее умении недурно играть. Она обмахивалась веером и пыталась выдавить улыбку в тот момент, когда миссис Стенсфорд все-таки к ней обратилась.

– Солнышко, почему бы тебе не выручить хозяина?

Эви умоляюще на нее посмотрела. Ей очень не хотелось демонстрировать свои навыки игры на рояле. Эвелин играла в отличие от многих присутствующих дам просто потрясающе. Не подлежит никакому сомнению, что она была поистине виртуозом в этом деле, у нее были тонкие, длинные, но очень красивые пальцы, к тому же, как уже было отмечено, она много репетировала в детстве, однако сейчас она играла лишь потому, что это приносило ей истинное удовольствие. Вообще, эта девушка всегда делала безупречно то, что ей нравилось. Здесь действует закон, который гласит: когда что-то делается через силу – ничего толкового вовеки не выйдет. Из этого следует то, что все нужно делать с любовью или вовсе не делать. Так вот, Эви не сомневалась в том, что умеет играть, хотя она никогда не зазнавалась, поэтому, всегда отнекивалась, когда кто-то уж слишком перехваливал ее способности. Однако ей мешала лишь врожденная сдержанность, которая не позволяла ей выпячивать свои пусть и неоспоримые дарования. Этот вечер и без того был весьма необычным, она устала, и ей не хотелось играть. К ее несчастью, некоторые из гостей знали, что она неплохо играет. Эвелин стала наблюдать взгляды, обращенные к ней и эти хитрые улыбочки. «Кошмар! Когда уже этот вечер завершится?»

– Эвелин, не исполнишь что-нибудь? – спросила Оливия.

– Хм. Я обязательно сыграю как-нибудь в другой раз. Сейчас не хочется.

Ситуацию спасла самая привлекательная в зале леди – мисс Дэвидсон уселась за рояль под громкие овации и возгласы. Она сохраняла прямую осанку до конца партии, ее пальцы в бархатных перчатках динамично плясали по клавишам, а голос мягкими нотами наполнял комнату. Она спела одну песню, которая была всем знакома «Вечер у реки». После этой партии за рояль уселась некая мисс Гирман, тощая девушка лет семнадцати с ярко выраженными испанскими чертами. Она спела партию «У вишневого дерева» и «Встретимся на закате», а закончила Моцартом. Далее сыграла еще она милая барышня, после чего все лавры перешли музыкантам из оркестра, которые исполнили несколько партий.

Эвелин была утомлена, причем не только физически, ее обуревала ко всему прочему и душевная слабость, от которой болела голова и спина, хотелось выйти на воздух и поскорее добраться домой – вечер казался бесконечным. И, наконец, ее долгожданная мечта приблизилась к осуществлению. За музыкой, едой и жаркими беседами, сопровождавшимися смешками, а порой и диким хохотом, наступила глубокая ночь, и гости начали постепенно убывать. Это было около трех, Эви решила предпринять попытку для того, чтобы побудить тетушку уехать домой, ссылаясь на позднее время суток и усталость.

– Не кажется вам, тетушка, что уже совсем поздно? – начала она.

– О да! Эти балы всегда так затягиваются… Тем и лучше! Есть время натанцеваться, наболтаться. Это ли не чудесно! – тетушка Роксана, словно вовсе не чувствовала усталости.

– Наверное, так оно и есть. Но не останемся же мы ночевать? – продолжала настаивать Эвелин.

– Милая, если ты устала, мы отправимся домой. – заявила миссис Стенсфорд, однако по ней было видно, что она не хочет уезжать.

– Право, я немного устала.

– Честно, и я бы не отказалась очутиться в постели. – поддержала Розалин.

– И вправду, многие уже разъезжаются. Наверно, нам тоже пора. – принял решение Ленни.

– Молодежь ныне очень уж вялая! – отрезала миссис Стенсфорд. – Может, ты, Ленни пришлешь за мной экипаж позднее?

– Мама, это плохая идея. Остаются лишь те, у кого нет никаких приличий. Так и норовят, чтобы им предложили ночлег. Эвелин верно подметила, что сейчас самое время. Ты устала? – обратился он к супруге.